Феномен

      В этот раз зима была особенно холодной. Мне оставалось только благодарить судьбу, а вернее неравнодушную миссис Тремонт, которая позволила мне пожить под крышей приюта еще пару месяцев. По местным правилам, считавшимся неукоснительными, каждый обитатель сиротского приюта Бертро обязан покинуть согревавшие его стены в течение недели после достижения совершеннолетия. На моей памяти это правило нарушали только один раз. Тогда мне было всего семь лет, и я помнил, как девушке по имени Триш разрешили остаться до Рождества, пока не заживет вывихнутая рука.       Теперь правило снова нарушили. И на этот раз из-за меня.       Я не мог утверждать, что приют Бертро дарил мне счастье и уют, но это мрачновато выглядящее обшарпанное здание было моим единственным домом, и, когда пришло время уходить, я всё-таки стал задумываться о том, каким нелегким может быть прощание. Впрочем, оно оказалось куда более простым, чем описывают в книгах и показывают в фильмах. Наверное, все дело в том, что у меня не было друзей. С Рут я попрощался почти два года назад, и после ее ухода так и не смог ни с кем сблизиться. Если дружба существует, то, вероятно, это то, что было у нас с Рут. По крайней мере, мне всегда хотелось в это верить.       День моего отъезда из приюта пришелся на день рождения моего соседа по комнате Реджи. Здесь никогда не было душевных празднований и поздравлений, пробирающих до слез. В детстве миссис Тремонт, закрепленная за нашим блоком, готовила свой фирменный пирог на день рождения каждого из ребят, и мы съедали по кусочку, выпалив перед этим пару поздравительных строчек, сочиненных второпях. Став постарше, некоторые именинники стали собираться на территории приюта, чтобы повеселиться у костра и пожарить зефирки — неумирающая традиция умирающей Америки, вернее того, во что она превратилась за долгие годы.       Я знал, что в этот день никто не будет собираться у костра. А если и соберутся, то точно не по поводу дня рождения. Реджи должно было исполниться четырнадцать, и он, как и я, не был особенно популярен.       Спустившись по каменным ступеням в просторный холл, я заметил тучную фигуру именинника, неспешно бредущего из столовой. Реджи всегда был любителем поспать подольше и за это нередко получал нагоняй от смотрителей. Сегодня же он встал пораньше, и я почти не сомневался в том, что миссис Тремонт специально для него испекла шоколадный торт и угостила его с утра пораньше втайне от остальных. Старая миссис Тремонт всегда была слишком добра ко всем детям в приюте, словно они были ее собственными, но почти никогда не получала ничего взамен. Я всегда старался отвечать на ее бесконечную доброту, казавшуюся чем-то невероятным в этом жестоком мире, но этого явно было недостаточно.       — Я слышал, ты уезжаешь сегодня, — обратился ко мне Реджи, остановившись у окна холла, наполовину прикрытого темной драпированной занавеской. Часы над входом показывали чуть больше шести утра. Начинало светать.       — Да, — кивнул я. Несмотря на соседство, мы редко беседовали. Впрочем, переброситься парой фраз было вполне привычным делом. Несколько месяцев назад я делил комнату с двумя мальчишками, а потом остался один Реджи. После того как Курта нашли на заднем дворе приюта с перерезанным горлом, его кровать в нашей комнате так и осталась пустой. Осталось пустым и место виновного, так как он попросту не был найден. У меня были собственные умозаключения на этот счет, но делиться ими в Бертро было бы не самым умным решением. К тому же после ухода Рут я бы точно никому не смог довериться.       —Ты поэтому так рано встал? — полюбопытствовал Реджи. — Хочешь побыстрее уйти?       — С днем рождения, Редж, — слабо улыбнулся я. Мой собеседник кивнул и что-то неразборчиво пробормотал в ответ. — Не знаю, буду ли я скучать по этому месту, — продолжил я, сказав это скорее самому себе, чем уставившемуся на меня четырнадцатилетнему мальчишке. — Если повезет, то я никогда и не вспомню о Бертро. Но жизнь за этими стенами может оказаться гораздо хуже, правда ведь?       — Уже знаешь, где будешь работать? — спросил Реджи. Погрузившись в размышления, я прошел в дальний конец холла, а повернувшись, увидел, что он стоял на том же самом месте и смотрел на меня привычным слегка мутноватым взглядом.       —Да, — ответил я через небольшую паузу. — Меня берут лакеем в один из домов в Иджанте.       — Ааа, ясно. Ну тогда всего хорошего тебе, Освальд.       Лакейством действительно никого не удивить в Бертро. Многие состоятельные семьи в столице нуждались в прислуге, а так как при нашем приюте неплохо обучали подобному мастерству, они не брезговали сиротами, которые выполняли ту же работу, что и профессиональные лакеи, но при этом выплачиваемые суммы были значительно меньше.       Я почти ничего не знал о семье, в которой мне предстояло работать. Миссис Тремонт даже не сообщила мне их фамилию, лишь мельком упомянула, что они якобы «занимаются важными делами для государства, устроиться нелегко, но зато у них надежно», поэтому то, каким же образом они стали моими работодателями, оставалось для меня совершенно непонятно. Я подозревал, что тут не обошлось без стараний дорогой миссис Тремонт, всегда относившейся ко мне с сердечной теплотой. По этой причине я считал ее человеком из другого мира. Слишком добрыми у нее были глаза, и она была единственной из всех моих знакомых, кто казался по-настоящему живым.       Из вещей у меня была всего лишь одна сумка, в которую я еще накануне днем упаковал свою одежду, несколько документов, средства личной гигиены, книгу, подаренную Рут, и перстень, который хранился у меня с самого детства и о происхождении которого я ничего не знал. Он выпал из одеяла, в которое я был завернут, впервые оказавшись в Бертро восемнадцать лет назад. Это всё, что мне было известно.       Около часа я бродил по приюту, дожидаясь, пока все проснутся. За окном окончательно рассвело, и я осознал, что только что встретил свой последний рассвет в приюте. Я не знал другого дома, но срок пребывания здесь неумолимо подходил к концу. Настало время сделать шаг в новую жизнь.       Неспроста говорят, что здания хранят в себе всю память о прошедших событиях и ничего не забывают. Я ступал по коридорам и буквально заново проживал ушедшие мгновения, среди которых, как ни страшно это признавать, было много боли и страданий, поражений и неудач, тоски и сожалений. Разочарований. Пожалуй, их было больше всего. Я бы слукавил, если бы стал упрямо утверждать, что не видел ничего хорошего за все эти долгие годы. Маленькие радости от миссис Тремонт и ее рассказы, из которых я узнавал столько интересного; время, проведенное с Рут, хотя и с ней не обошлось без горькой перчинки; уроки с Гарретом в прошлом году…       Вспомнив о Гаррете, я вырвался из своего задумчивого плена. Судьба учителя истории по-прежнему была мне не известна. После его внезапного увольнения я пытался связаться с ним, но безуспешно. Никто не говорил мне ничего конкретного, и я пообещал себе, что найду его в городе, когда моя жизнь станет полностью самостоятельной. История никогда не была моим любимым предметом, но Гаррет сумел вызвать мой интерес. Он не был похож на нашего предыдущего учителя истории, своего предшественника, и не был похож на других учителей. С самого первого дня он пообещал, что на его уроках мы будем слышать только правду, а не те фальшивые байки, которыми нас кормили все годы. Через несколько месяцев, когда мы собрались в кабинете, чтобы послушать очередную увлекательную лекцию, зашел мистер Брэнсон, владелец приюта, и сообщил, что Гаррету пришлось срочно покинуть Бертро по личным делам. Нас познакомили с новой учительницей мадам Хитчинсон, и уроки истории снова превратились в царство безразличия, сонливости и тихих перешептываний, с которыми новая мадам даже не пыталась бороться.       Я прошел мимо стенда с наградами, над которой висела огромная табличка в позолоченной раме. На табличке красовалась надпись, выведенная уродливыми черными буквами «Победа Америки — это победа всех граждан». В углу стояла дата 2101 — год окончания Великой Войны Сломленных. Нетрудно подсчитать, что с этих темных времен беспощадного кровопролития прошло почти тридцать лет, а мир до сих пор переживает его чудовищные последствия и содрогается при мысли о том, что исход мог быть куда более плачевным.       Опустив взгляд, я заметил медаль за соревнования по стрельбе из арбалета. Она принадлежала Рут, и, хотя на ней не было ее имени или других признаков, говоривших о том, что она была вручена именно ей, я помнил, как присутствовал на награждении в холле. Тогда мне было всего десять лет, и я восхищался девчонкой, так ловко обращавшейся с оружием и способной дать достойный отпор любым обидчикам.       Я оглядел пустой коридор, казавшийся безжизненным из-за закрытых дверей, и вернулся в холл. Кажется, теперь я был полностью готов покинуть Бертро.       Мой автобус до Иджанты отходил в одиннадцать утра. Позавтракав в последний раз в столовой в окружении таких же сирот, я внезапно ощутил странное чувство, словно уже давно отдалился от этой привычной жизни, а теперь наконец и все остальные увидят, что я больше не принадлежал этому приюту. Миссис Тремонт обняла меня, и я почувствовал, как защипало в глазах. В остальном прощание было довольно сухим и скомканным. Все смотрели на меня так, словно и не было всех этих лет, проведенных вместе, словно я появился в их жизни только сегодня и снова собрался уходить.       — Ну вот и всё, — произнес я, обведя взглядом собравшихся. Если бы миссис Тремонт не сообщила ребятам из нашего блока о моем отъезде и не попросила выйти в холл, чтобы сказать последние слова напутствия, вряд ли бы я увидел хоть пару человек перед тем, как шагнуть за порог. Я никогда не был всеобщим любимчиком, меня часто сторонились, а чаще всего просто не обращали внимания. Я привык к такому положению дел настолько, насколько вообще человек может привыкнуть к безразличию окружающих его людей.       — Пока, Освальд.       — Прощай.       — Удачи тебе.       — Счастливо!       Когда за мной закрылась тяжелая дверь, я почувствовал, как к горлу подступает ком. Мне понадобилось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы привести себя в чувство. Прохладный воздух приятно холодил лицо и помогал мыслям собраться в кучу. Если таков вкус свободы, то мне понадобится время, чтобы к ней привыкнуть. Я покрепче сжал в руках потрепанную сумку и двинулся вперед по каменной дорожке.       Хоть я и не был страстным поклонником истории, всё-таки мне было немало известно о прошлом нашей страны. Во многом такими познаниями я был обязан Гаррету. Я прекрасно помнил, как начался его первый урок. Он попросил нас закрыть учебники, чтобы не отвлекаться на «сатирические очерки о днях минувших» и показал огромную карту мира. Эта карта изображала страны, существовавшие задолго до Войны Сломленных, и именно тогда я впервые узнал о том, что мир не всегда делился на Европу, Азию, Америку и их зоны влияния. Стран было куда больше, их было великое множество по сравнению с тем, что мы имели сейчас, и почти каждая страна обладала независимостью.       Гаррет много рассказывал про Слияние и про узурпаторов, пришедших к власти, про их разгром и про строительство нового мира, что в итоге и привело к той самой войне, от которой до сих пор содрогается каждая живая душа. Азия первой начала боевые действия против Америки, использовав свое самое главное оружие, полученное в результате многочисленных экспериментов. Этим оружием были люди, неспособные к любви и состраданию. Беспощадное войско, в арсенале которого задействованы мощнейшие достижения смертоносной техники, стало залогом успеха и побудило азиатских лидеров к началу войны за власть. Впрочем, про бездушных солдат мне было известно и до лекций Гаррета, а вот про то, что Америка спустя шесть лет кровопролитной войны ответила противнику тем же залпом, я узнал именно от него. Прежде нам никогда не говорили, каким именно образом и какой ценой наше государство добилось долгожданной победы.       Направляясь в столицу на автобусе, я попытался вспомнить о ней хоть что-нибудь интересное. На самом деле Иджанта являлась скорее столичным регионом, а не столицей. Когда я рассматривал карты в детстве, она всегда представлялась мне поясом, охватывавшим Америку, а миссис Тремонт терпеливо кивала в ответ на мои глупости и подтверждала, что Иджанта простирается на многие километры, а ей удалось побывать только в одной ее части: собственно столице, Крейдл, которая когда-то давно, по рассказам Гаррета, носила название Вашингтон.       Мой путь лежал чуть восточнее Крейдл, но, наверное, я буду достаточно близко к центру страны, чтобы увидеть знаменитый расколотый монумент, о котором не раз упоминала миссис Тремонт. Я плохо разбирался в географии. В приютской школе нам давали довольно скудные знания, и большей части того, что мне было известно, я поднабрался из немногочисленных книг, найденных в местной библиотеке. Впрочем, хоть я и любил читать, меня всегда больше привлекала художественная литература, чем познавательное чтиво.       — Кажется, подъезжаем уже, — сонно пробубнил пассажир, всю дорогу продремавший на соседнем сиденье. Он приподнялся, чтобы посмотреть в окно и что-то неодобрительно промычал. Я тоже засуетился в ответ на его шевеление. Было так непривычно ехать совершенно одному в полную неизвестность. Конечно, меня успокаивал тот факт, что не придется искать работу. Жилье мне тоже обещали предоставить. Оставалось только добраться, познакомиться со своими работодателями и постараться не ударить в грязь лицом, что было не самой легкой задачей.       Я нервничал. Меня предательски выдавала дрожащая рука, в которой я держал клочок бумажки, только что вытащенный из сумки. На нем было записано всего несколько слов:1248 Кловер Драйв Нэштон.За всю поездку я уже раз пять доставал этот листочек, полученный перед отъездом от миссис Тремонт. Мне всё время казалось, что я забуду адрес, а я считал жизненно важным его запомнить на случай, если я потеряю бумажку или оставлю где-нибудь сумку, или если еще что-нибудь пойдет не так. Я чувствовал себя невероятно глупо, мне чудилось, что буквально все пассажиры пялятся на меня и с презрением думают: «Что за идиот?»       В голове невольно всплыла сцена из детства. Мне было лет девять, и я упал на лестнице, споткнувшись о собственную ногу. Так я сказал в медпункте. На самом деле меня толкнул мальчишка из соседнего блока, с которым я попытался познакомиться и подружиться. Я не выдал его по какой-то необъяснимой причине. По крайней мере, сейчас я не мог вспомнить, было ли этому какое-то разумное объяснение. Вероятно, я не хотел показаться ябедой, ведь тогда бы со мной точно не стали дружить, а этот мальчишка еще и растрепал бы всем о том, что со мной лучше не связываться. При падении я сильно ушиб ногу. Она болела несколько дней, и мне приходилось прихрамывать при ходьбе. Меня жутко трясло от волнения, когда я ковылял через всю столовую, собирая насмешливые взгляды и ехидные замечания детей. Они вдоволь повеселились тогда, подшучивая над моей неловкой походкой, и даже придумали мне забавное прозвище — Пингвин. Сейчас оно не казалось таким уж обидным, но тогда мне хотелось умереть. К счастью, прозвище надолго не прижилось. Стоило ноге зажить, и я снова стал Освальдом для тех, кто иногда обращался ко мне. Хотя остались отдельные личности, которым прозвище Пингвин показалось особенно уморительным и особенно подходящим моей несуразной персоне.       — Прайс Лаборатриз, — объявил электронный женский голос, мгновенно вернув меня в реальность. Именно так называлась моя остановка.       Я еще раз бросил быстрый взгляд на адрес, написанный аккуратным почерком миссис Тремонт.1248 Кловер Драйв Нэштон. 1248 Кловер Драйв Нэштон.Он уже отпечатался у меня на подкорке, а я всё продолжал заучивать его, словно от этого зависела вся моя жизнь. Автобус плавно затормозил, и я поспешно сунул клочок в сумку. Мой сосед тоже засобирался. Не дожидаясь, пока он попросит меня пошевеливаться, я поднялся и буквально вылетел из автобуса.       То, что я увидел вокруг, не слишком меня впечатлило. Я никогда не был в Иджанте и вообще где-либо, кроме как в Бертро (так назывался и приют, и небольшой городок, в котором этот приют находился), но мне всегда казалось, что я найду здесь нечто невероятное. Я стоял на довольно оживленной улице, но она была лишь немного шире, чем улицы в моем родном провинциальном городишке. Вокруг шли по своим делам такие же люди с такими же каменными и равнодушными лицами. Разве что здания были повыше и поновее, а вдалеке виднелись мрачноватые высотки. Таких в Бертро точно не увидишь, но если это то, ради чего люди едут в Иджанту, то я бы предпочел остаться в родных краях. Впрочем, я скорее всего поторопился с выводами. Я ведь еще ничего не видел.       — Может, вы не будете стоять тут, как столб? — Мимо меня протиснулась недовольная женщина, только что вылезшая из автобуса с громадным чемоданом, и я поспешил отойти в сторону, чтобы не мешать другим пассажирам.       В воздухе витал какой-то металлический запах, исходивший буквально от всего на этой улице. Постоянный гул и торопливые прохожие создавали общую атмосферу суеты, из-за которой и мне хотелось куда-то бежать. Здесь буквально негде было встать, чтобы не помешать кому-нибудь. Еще одно отличие Иджанты от более спокойного Бертро, и к этому отличию мне придется привыкать.       1248 Кловер Драйв Нэштон.Я огляделся. Позади меня блестела яркая вывеска цветочного магазина, а чуть правее виднелась какая-то забегаловка с вращающимся рожком мороженого у входа. Мне нужен был жилой район, но я понятия не имел, в каком направлении двигаться. Убедившись в пятидесятый раз, что адрес запомнен правильно, я подошел к той самой женщине с чемоданом, которая ехала со мной в автобусе.       — Простите, мадам, — уверенно заговорил я. — Я ищу дом, 1248 Кловер Драйв Нэштон. Вы случайно не знаете, где это?       — Не имею ни малейшего представления, — ответила она, бросив на меня нетерпеливый взгляд. — Я только приехала, парень, я здесь не живу. Иди и спроси у местных. Вон у того господина, например. — Женщина махнула рукой в сторону парня, раздававшего газеты. Я поблагодарил ее и последовал разумному совету.       Едва я подошел к газетчику, мое внимание приковал броский заголовокРезня в Крэйдл: месть или заказ?В Бертро предпочитали умалчивать о подобном, но в последнее время и до нас стали доходить слухи об участившихся преступлениях. Мне иногда попадались газеты, и в них нередко можно было увидеть нечто подобное на первой полосе. Заметив мой интерес, газетчик моментально сунул мне в руки свежий номер.       — Шесть долларов.       — Так дорого? — изумился я. Мы никогда не покупали газеты, но я все же был уверен, что в Бертро они стоили дешевле. — Нет, спасибо, у меня нет денег.       — Откуда ты приехал, парень? — поинтересовался газетчик, тут же выхватив у меня из рук свой товар. На вид ему было не больше тридцати, но темные волосы уже тронула еле заметная седина. — Тут без денег делать нечего. — Он с сомнением оглядел мой внешний вид.       Это задело меня. Я, может, и не выглядел богачом, но по крайней мере был аккуратно одет. Мое старенькое пальто явно было почище его замызганной куртки, об рукав которой он то и дело вытирал нос. Его грубость и надменный вид разозлили меня, и я даже позабыл, о чем собирался спросить. Хотя, надо признать, денег у меня и в самом деле не было. Билет на автобус был оплачен из бюджета приюта, а об остальном, как сказала миссис Тремонт, можно не беспокоиться. Главное — это безопасно добраться, а об остальном позаботятся мои работодатели.       — Так что молчишь? — не унимался газетчик. — Ты с юга что ли?       — Вы ведь местный, верно? — проигнорировал я его вопрос. — Мне нужно найти дом, 1248 Кловер Драйв Нэштон. Знаете, где это?       — Нэштон? — призадумался газетчик. — Нет, дома такого не знаю. Но зато знаю мистера Джеральда Нэштона. Живет тут неподалеку. — Он махнул куда-то в сторону остановки. — Зачем он тебе понадобился?       Я растерянно оглянулся и снова полез в сумку за адресом. Вполне вероятно, что Нэштон — это не часть адреса, а фамилия. Только сейчас я заметил, что она написана на отдельной строке. Снова покопавшись в сумке, чтобы запихать туда этот несчастный клочок, я поднял голову и увидел, что надменный газетчик смотрел на меня совершенно скучающим взглядом, в котором разве что можно было прочитать полнейшее отсутствие какой-либо симпатии ко мне.       — 1248 Кловер Драйв, — произнес я. — Это его адрес? Нэштона?       — Слушай, парень, я не знаю, чей это адрес, — раздраженно отозвался газетчик, одновременно всучив прохожему газету вместе со сдачей и сложив себе в карман мятую десятидолларовую бумажку. — Если тебе нужен Нэштон, хотя я без понятия, зачем он мог понадобиться кому-то вроде тебя, то он живет вооон там, за пекарней. Видишь вывеску? Ну там пройти еще надо пару переулков.       — Да, я понял, спасибо.       — Ага, удачи. Нэштон ему нужен…       Его последняя реплика едва не заставила меня запихать ему в рот его же газету. Он не имел никакого права разговаривать со мной подобным образом. Я привык, что со мной не церемонились. Приветливых слов за свою жизнь я слышал не так много, но откровенное хамство от незнакомого человека вряд ли могло кому-то понравится. Я и так был не в лучшем душевном состоянии из-за того, что нервничал, а теперь добавилось еще и подпорченное настроение. А ведь ничего страшного не случилось, казалось бы.       Впрочем, все сложилось не так уж плохо. Поплутав немного и еще раз уточнив адрес у одного из прохожих, я убедился, что мне нужен дом мистера Джеральда Нэштона. Минут через двадцать я стоял рядом с этим самым домом 1248 на Кловер Драйв. Вот он-то, признаюсь, произвел на меня впечатление. Двухэтажное строение напомнило мне одно из понравившихся зданий, которое я видел в каком-то журнале. Дом не был похож ни на одно из современных сооружений, которые мне доводилось видеть. Большие витражные окна, несколько башенок, украшенных острыми шпилями, арочный проем, через который виднелась внушительная дверь, — все это создавало иллюзию тайны и загадки и порождало желание поскорее отворить дверь, чтобы проникнуть во все секреты восхитительного дома. Неудивительно, что господин Нэштон знаменит: такой дом, несомненно, выделяется в череде одинаковых коробушек, которыми наверняка до отвала набиты такого рода районы. К тому же, несмотря на то что фасад был стилизован под старину, сам дом не выглядел так, будто он вот-вот готов рассыпаться в пыль. Я где-то читал, возможно даже в той самой книге, в которой видел похожий дом, что сейчас многие богачи просто одержимы идеями воссоздания старых шедевров архитектуры. Насколько мне было известно, такой дом мог позволить себе только очень состоятельный человек.       Подойти ближе мне не позволяла высокая кованая ограда. Нигде не было ни малейшей подсказки о том, что дом располагался именно по тому адресу, который написала миссис Тремонт. Если бы не случайные прохожие, указавшие мне путь, я бы ни за что не свернул к этому дому. После нескольких секунд необъяснимых колебаний, я нажал на кнопку звонка на блестящей черной калитке и стал судорожно прокручивать в голове варианты реплик, которые нужно будет уверенно выдать в ответ на вопросы моих работодателей.       Добрый день! Меня зовут Освальд Кобблпот. Я приехал из Бертро и готов стать вашим новым лакеем. Вот мои рекомендации.       Я не сомневался в том, что фразы звучали глупо, но лучше у меня все равно не было припасено, поэтому я решил воспользоваться теми, что придумал за время поездки.       Ждать пришлось недолго. Солидная дверь открылась, и мне навстречу поспешила высокая женщина лет пятидесяти, на ходу надевая темно-лиловый жакет и поправляя кудрявые волосы. Судя по макияжу и прическе, она явно только что собралась уходить. Подбежав к калитке, она торопливо кивнула мне в знак приветствия и нажала несколько кнопок на панели с обратной стороны. Раздался писк.       — Пока снаружи открываем, — пожаловалась она и открыла калитку, пропуская меня на территорию дома. — В этом доме скоро всё сломается и перестанет работать, а нам и дела нет.       — Добрый день, я…       — Да, да, здравствуйте, — закивала она и заторопилась к дому, жестом пригласив меня следовать за ней. — Вы, должно быть, мистер Освальд Кобблпот из Бертро. Мы как раз ожидали вас сегодня. Уже сегодня сможете приступить к своим обязанностям. Вот только я, к сожалению, убегаю.       Мне и слова не дали вставить, хотя и говорить было нечего. Все мои глупые фразы внезапно стали совершенно ненужными. Я зашел в дом следом за гостеприимной женщиной, и мне в нос ударил теплый запах горящего дерева и ароматических масел. После прохладного мартовского воздуха очутиться в уютном помещении оказалось таким наслаждением. Прихожая была достаточно небольшой, но отсюда просматривалась широкая лестница на второй этаж и кусочек просторной гостиной, где, кажется, умиротворенно потрескивал огонь.       — Как видите, в этом доме без лакея просто не обойтись, — изрекла женщина, заметив, как я оглядываю внутреннее убранство. — Миссис Тремонт говорила, что снабдит вас рекомендациями. Можете оставить их на столике в гостиной. Я посмотрю, когда вернусь. Кстати, меня зовут Кэтрин. Кэтрин Нэштон. Моего мужа, мистера Нэштона, сейчас нет дома, да и вообще он здесь бывает не так часто, но нанял вас именно он. Все бумаги на трудоустройство подпишите сегодня же, не беспокойтесь. Проходите. Да оставьте сумку в прихожей. Пойдемте. Я очень тороплюсь, а мне еще надо убедиться, что вы пристроены. Эдвард, иди-ка сюда! — внезапно крикнула Кэтрин и постучала в дверь справа от лестницы, на которой красивыми золотыми буквами было выгравировано «Кабинет».       Я не ожидал такого сумбурного приема, но, кажется, никто не собирался устраивать мне собеседование. Мой вопрос трудоустройства действительно был решен заранее, как и обещала миссис Тремонт. Рекомендации, вероятно, были чистой формальностью. Пока всё происходило настолько быстро, что я не до конца понимал, чего от меня ждут и что мне следует говорить. От миссис Нэштон, несмотря на дружелюбный тон, веяло рассеянностью и равнодушием. В целом она пока что производила довольно неплохое общее впечатление, но мне было сложно судить о чем-либо в таком резвом темпе.       Кэтрин бросилась в шкаф за своей сумочкой, а через несколько секунд открылась дверь кабинета. Старомодность и своеобразная изысканность дома навевала атмосферу пыльных фолиантов и древнего антиквариата, поэтому я ожидал увидеть какого-нибудь солидного седовласого мужчину с бородой или по крайней мере с внушительными усами, одетого в костюм-тройку и держащего в руке старинные золотые часы на цепочке. Вместо этого передо мной предстал высокий молодой парень в темно-синем жилете, надетом поверх белой рубашки с закатанными на три четверти рукавами. Его темные волосы были зачесаны назад, и весь образ напоминал педантичного до мозга костей человека. За очками в тонкой черной оправе блеснули темные, почти черные глаза, смерившие меня взглядом, напоминающим парадоксальную смесь любопытства и безразличия.       — Эдвард, приехал новый лакей. Надеюсь, ты покажешь ему его комнату и всё остальное. Ах да, и документы, — спохватилась Кэтрин. — Мистер Кобблпот, это мой сын Эдвард Нэштон. Оставляю вас ему. Он обо всем позаботится. Правда ведь, Эдвард?       — Если ты так торопишься, тогда конечно, никаких проблем. — Я невольно обратил внимание, что его холодноватый тембр голоса как нельзя лучше подходил к образу расчетливого педанта. Не то чтобы я любил развешивать ярлыки, но некоторые люди сразу вызывали определенные ассоциации, от которых потом нелегко было избавиться.       Миссис Нэштон суетливо попрощалась и закрыла за собой дверь. Я опомнился, что оставил сумку в прихожей, как она мне велела, и вернулся за ней. Эдвард Нэштон какое-то время смотрел на меня, словно изучал и пытался понять, откуда я взялся, а я просто стоял и теребил в руках уже и без того потрепанный ремешок сумки. Ситуация была неловкая и глупая, но, очевидно, так казалось только мне, потому что через минуту он наконец сменил свою позу надменного учителя, опустив скрещенные на груди руки и заговорил как ни в чем не бывало.       — Я сначала даже не знал, что мать наняла лакея, — сообщил Нэштон. — Да услугами лакея уже как минимум лет 300 никто не пользуется. Без обид, мистер… Кобблпот, верно?       — Да, — кивнул я. —Кажется, меня нанял ваш отец. По крайней мере, мне так миссис Нэштон сказала. Хочу вас заверить, мистер Нэштон, я хорошо умею выполнять свою работу и постараюсь вас не подвести. У меня тут… сейчас… — Я неловко полез в сумку, чувствуя, как снова начинает подкатывать волнение. Выбежавшая к калитке Кэтрин так ошеломила меня всей внезапностью происходящего, что я и думать забыл о том, как нервничал по пути сюда, но вот она ушла, а этот человек, который, если приглядеться, вряд ли был намного старше меня, оказывал чудовищное давление, буквально просверливая взглядом. Возможно, все дело было в его росте, он был значительно выше меня, а еще его глаза при не слишком ярком освещении казались черными, и выдерживать такой взгляд было нелегким испытанием.       Стараясь не выдать дрожь в руках, я крепко сжал листок с рекомендациями и протянул его Нэштону. Он небрежно взял его, слегка приподняв одну бровь и, бегло прочитав, отдал его обратно. У меня совсем вылетело из головы, что Кэтрин попросила оставить рекомендации для нее в гостиной, и я затолкал листок в сумку, смяв уголок и едва не защемив его молнией.       — Если вас уже приняли, думаю, это лишнее. Пойдемте, я покажу вашу комнату. — Он развернулся и двинулся к арочному проходу слева от лестницы, а я так и остался стоять, как вкопанный.       — Комнату? Прямо в доме? — удивленно спросил я. Мне было известно, что меня обеспечат жильем, но я думал, что это будет какая-нибудь крошечная квартирка в паре кварталов от работы, а не комната в хозяйском доме.       — Так будет удобнее. — Нэштон остановился и повернулся ко мне, чтобы ответить на вопрос. — Этот район сейчас не самый перспективный в плане поиска крыши над головой, так что было решено поселить вас здесь. Мать говорила, что вы не отсюда и вам негде жить в Иджанте, так что я бы на вашем месте не жаловался, мистер Кобблпот. Комната, кстати, хорошая. Посмотрите сами.       Я хотел было сказать, что не собирался жаловаться и что я очень благодарен, но почему-то эти слова так и остались на уровне невысказанных мыслей. Я повернул налево, следуя за Нэштоном, который провел меня по небольшому коридору, увешанному картинами, изображающими наистраннейшие сцены и образы, и остановился у последней двери. Она была похожа на дверь кабинета, только на ней отсутствовали надписи. Нэштон открыл ее и слегка скривил губы в холодной улыбке, от которой мне стало не по себе. Он посторонился и пригласительным жестом позволил мне войти в комнату.       Здесь действительно было очень уютно. В комнату попадало много света, куда больше, чем в мою спальню в Бертро. Конечно, она была меньше, но в приюте нас было трое, а здесь буду жить один я. Кровать, судя по всему, уже подготовили к моему прибытию, застелив чистым бельем и пухлой подушкой. Справа от окна, занавешенного белым тюлем, располагался письменный стол и стул, а рядом с кроватью красовался большой шкаф из темного лакированного дерева. Уютный штрих добавлял маленький коврик на полу. Я прошел в середину комнаты, огляделся и заметил телевизор в углу. Невольно улыбнувшись, я вспомнил, как в детстве миссис Тремонт разрешала нам по два часа в день смотреть детские каналы, а провинившиеся лишались такой привилегии на неделю, на две, а то и на месяц в зависимости от тяжести проступка.       — Нравится? Я же говорил, что хорошая комната. — Было очевидно, что Нэштон наслаждается моей реакцией, хотя я всего лишь ненадолго погрузился в воспоминания. А комната и в самом деле мне понравилась. По крайней мере, вопрос с жильем был окончательно снят. Однако оставались другие неразрешенные вопросы.       — Спасибо, — поблагодарил я и положил сумку на стол, словно бы подтвердив, что остаюсь здесь жить, хотя это и так было понятно. — Я хотел спросить, мистер Нэштон, насчет местного быта и того, как здесь всё устроено…       — Все по порядку, мистер Кобблпот, — остановил меня Нэштон. — Пойдемте, я покажу вам дом, чтобы вам было легче тут ориентироваться. Что касается быта, просвещу вас и об этом. Не беспокойтесь.       Он и в самом деле устроил мне экскурсию по дому, заводя во все комнаты и рассказывая об их назначении и о моих возможных обязанностях. Мы начали с первого этажа, в частности с кухни, на которой Нэштон познакомил меня с кухаркой Синтией и предупредил ее о том, что с девяти часов утра на кухне должен быть подан мой завтрак, в час дня — обед и в семь вечера — ужин. Меня также любезно спросили, есть ли у меня аллергия или индивидуальная непереносимость продуктов, на что я лишь покачал головой, потому что не смог припомнить ничего существенного. Уже позднее я вспомнил, что один раз мне стало плохо, когда я попробовал арахисовое масло, и с тех пор к нему не прикасался.       После того как Нэштон убедился, что все мои права в этом доме будут соблюдаться, он перешел к непосредственным обязанностям, кратко перечислив то, чем мне предстояло заниматься: уборка комнат, подача еды, растопка камина и другие мелочи. Это больше походило на обязанности домработницы, но работы лучше мне пока все равно не найти, поэтому я не возражал. Прямиком из кухни мы направились в библиотеку, затем в столовую, прошлись по служебным помещениям и поднялись на второй этаж. Он показал мне комнату мистера и миссис Нэштон, свою комнату и несколько пустовавших комнат для гостей. По словам Нэштона, гости тут бывали редко, поэтому комнаты давно не убирали.       — В моей спальне ты можешь убираться в любое время, — сообщил Нэштон. — Я бываю там не так часто, а вот в спальню родителей лучше заходить во второй половине дня.В остальном вроде бы всё, обращайся, если будут какие-то вопросы. Ах да, и еще: только не кради ничего, пожалуйста.       — Хорошо, не буду, — пролепетал я. Меня настолько ошеломила его внезапная «просьба», произнесенная слишком спокойным тоном, что я, вместо того, чтобы возмутиться и заявить, что я не вор, выдал какую-то полнейшую чушь, кивнув при этом, будто послушный ребенок, который дает обещание, что будет прилежно себя вести. А еще он стал разговаривать со мной куда более фамильярно, хотя и не переходил границу. Впрочем, я снова продолжал лишь кивать. Кажется, мне нужно поучиться общаться с людьми. И в частности с Эдвардом Нэштоном.       В ответ на мою реплику он вдруг рассмеялся, это звучало так искренне и совсем не обидно, но я не знал, как на это реагировать, поэтому просто слегка улыбнулся, надеясь, что улыбка не выглядела вымученно и искусственно.       — Не волнуйся ты так, боже… — Мне захотелось под землю провалиться от его слов. Нэштон продолжал всматриваться в меня, а я никуда не мог спрятаться от темных пронизывающих глаз и чувствовал себя не в своей тарелке. Я не привык находиться в центре внимания, а тут уже минут сорок мне приходилось выдерживать его тяжелый взгляд. — Освальд, правильно? Можешь звать меня Эдвард. Или просто Эд. Как тебе удобнее.       Нэштон протянул мне руку, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я должен пожать ее. Его губы трогала легкая улыбка, но глаза оставались холодными и беспристрастными, от чего он выглядел немного жутковато. Я сделал шаг вперед и пожал Эдварду руку. В тот же момент на его лице появились совершенно другие эмоции. Мне показалось, что я заметил удивление. Или, может быть, это был страх? Он продолжал крепко сжимать мою руку, и когда я в недоумении попытался прервать рукопожатие, его хватка стала еще сильнее.       — Ты же тоже это чувствуешь? — слегка сбившимся от волнения голосом спросил Нэштон.       — Что я должен чувствовать? Что происходит? — Я непонимающе уставился на него и, воспользовавшись моментом замешательства, выдернул руку. Глаза Эдварда округлились, и он выдохнул.       — Ты уверен? Ты… не было ничего? В ладонях?       — Нет, я не понимаю… Что происходит? — продолжал допытываться я, всматриваясь в лицо Нэштона. Он выглядел так, будто только что произошло нечто страшное или же нечто невероятное и неподдающееся никаким объяснениям, или же и то, и другое сразу. Эдвард больше не смотрел на меня. Его глаза суетливо бегали, а я молча недоумевал и даже не пытался заговорить с ним. Так продолжалось неопределенное количество времени: может, минуту, может, меньше или больше. Наконец он взял себя в руки и уже более спокойно перевел на меня взгляд.       — Прошу меня извинить, Освальд. К сожалению, я вынужден уйти, появились дела, не терпящие отлагательств. Чувствуй себя как дома.       И он ушел, оставив меня посреди коридора на втором этаже. Вернее будет сказать, умчался со скоростью света. Я был знаком с этим человеком не более часа, а он уже успел произвести на меня впечатление. Нэштон все это время старался быть дружелюбным, и это отчетливо ощущалось в его поведении, но его ледяные глаза и улыбка вызывали дрожь по всему телу. Он располагал к себе и при этом умудрялся отталкивать. А то, что произошло несколько минут назад, вообще никак не укладывалось в голове.       Вечером я узнал, что Эдвард временно уехал, и после всего случившегося меня не покидала мысль, что причина его внезапного отъезда, как бы странно это ни звучало, заключается в нашем рукопожатии.       В первый рабочий день я ложился спать в своей новой комнате с неприятным осадком, оставшимся от дневных событий. Мне долго не удавалось заснуть. Я вспоминал родной приют, милую миссис Тремонт и дерзкую и храбрую Рут, о судьбе которой я ничего не знал, а когда наконец сон до меня добрался, я видел лишь улыбающееся лицо Эдварда Нэштона.