Броня из цветов

Из дыхания создана страшная сила

Это агония

***

То устрашающее, неподдельно леденящее и пропитанное опасностью; то невероятно огромное, беспрестанно воющее и громко вопящее, то внеземное, не живое и не мертвое, когда-то запертое под настилом адского песка — восставшее и безмерно сильное. Глаза мужчины уперлись в Иссушителя, образующего вокруг себя песчаное торнадо — души, души летали вокруг, драли легкие, попадая внутрь с кислым воздухом; глаза мужчины были синими, как морская гладь, спокойствие которого нарушил тайфун. Восставшее из песка существо будто не двигалось, но медленно увеличивалось и размеренно плыло ровно на неподвижную цель. Его тонкую чёрную кожу прорывала кипящая кровь, ее было видно издалека в ауре тысячелетних страданий. Стив не двигался. По коже бежала дурманящая энергия чудовища, подобная укусам тысячи игл… Это приближающаяся фигура гипнотизировала, или его попросту парализовал страх? «Соберись же, соберись… — мысли сменялись одна за другой, не задерживаясь в голове больше чем на секунду. — Как с ним драться? Куда вообще бить?» Был ли хотя бы один бой, похожий на предстоящий? Был ли хотя бы один враг, подобный Иссушителю? И здесь прежняя уверенность вкупе со злостью начали угасать, потушенные порывами ветра. Мужчина, не контролируя себя, сделал сначала один шаг назад, а затем и второй. Воздух встрепенулся от странного свистяще-шелестящего звука, и центральная пасть чудовища растянулась так сильно, что могли бы сломаться кости, не будь они уже сломаны. Нечто гадкое скользнуло между пронзающих кожу ребер, блеснуло светом и вырвалось наружу. Кровавый сгусток плоти и энергии вмиг разрезал плотный воздух. Мужчина резко дернулся в сторону, едва ориентируясь в переполненном пространстве: ноги скользнули по вопящему от ужаса песку душ, резкое падение выбило воздух из легких, осколки костей резанули руки… Стив закрыл лицо, отдаваясь падению в никуда — сверху раздался взрыв. … Кубарем вниз по склону, по каждому из прокаженных мертвецов, яростно впитывающих живую человеческую энергию: вниз, вниз по отвесной скале, вниз, туда, где клубится густой изумрудный туман. Он отдался падению, с ужасом представляя, как быстро умрет, если упадет в лаву, как быстро умрет, если напорется на острые кости, как… Как ты смеешь бежать, если ты — Бог? Ты ведь назвался Богом. Как блаженно ощущались несколько мгновений забвенной пустоты, где не было слышно ничего, кроме отголосков легкой боли… Стив медленно выдохнул, пришел в сознание и приподнялся на руках, напряженно оглядываясь. Ты сбежал. Неподалеку лопались пузыри лавы, звучал шепот душ и не был слышен вой Иссушителя. Значит он был далеко — пока что. Мужчина присел на песке, провел ладонью по волосам — проклятье, откуда кровь? — перед глазами поплыло. Чутье кричало о присутствии чего-то инородного и совершенно чужого, куда страшнее, чем пустой взгляд призванного чудовища. Куда страшнее, чем отказ сражаться; куда страшнее, чем бросить близкого одного на поле боя. Вмиг вспыхнуло голубое пламя в два ряда, освещая мутное туманное пространство, и из пустоты возник Херобрин. Его лицо было каменным, а тело вытянуто по струнке. Он бросил взгляд под ноги и пнул лежащий у лавового озера меч, тот проскользил пару метров и остановился около Стива сверкающей и совершенно чужой реликвией, ему будто не принадлежащей. Я отказываюсь брать его и мчаться навстречу собственной мучительной смерти. Да, я уверен. Демон сделал несколько быстрых шагов в его сторону и, схватив за руку, грубо потянул на себя, заставляя встать. — В порядке? — голос Демона не дрогнул, но его тело и рваные жесты говорили сами за себя. — Алан призвал Иссушителя, — не для Демона, Стив сказал это именно для себя, чтобы в очередной раз удостовериться в том, что это правда. Он умирает сейчас там. Хватай меч! Мужчина резко провел ладонью по перепачканному лицу с выступившей испариной. Дыхание сперло. — Не Алан. Его душу забрал Энтити, — Херобрин быстро огляделся, будто ощущая то, что чувствовал и человек. — Я не успел тебе рассказать. Вообще ничего не успел… Как он мог выглядеть ещё более жутким, чем раньше? Таким обеспокоенным и взбудораженным. Ужасающе взбешенным. Стив не знал наверняка, но почему-то понимал, что был не один в своем незнании и растерянности, тянущей теперь вниз, как болото. Мысли жужжали в голове тысячей шершней, веки были каменными — мужчина боролся с собой, чтобы не закрыть глаза навсегда. Голос Херобрина доносился будто из-под воды: — Этот Иссушитель странный. Не такой, каким должен быть. Ему хватает одного заряда, чтобы убить толпу моих созданий — он не убивал их раньше никогда! А теперь сносит все, что видит перед собой! Стив схватился за голову. Ты Бог. В глазах Херобрина было лишь безумие. Кошмарными осколками витража перед глазами замелькали картинки памяти, смешанные в один необъяснимый хоровод — они дергались и беспокойно мелькали, плясали, трещали и дрожали подобно пламени; это обрывки сражений, нестерпимая мука желания побеждать и защищать… Но Стив сопротивлялся, желая боль перетерпеть. Я не Бог. Они отдавались раскалывающейся болью, мигренью и аурой. Стив обеспокоенно сжал волосы — они уже не резали, они рвали встревоженное, наполненное роем ос сознание, таким же роем, что и у Херобрина — жужжащим, жестоко жалящим и ядовитым… И окутал страх. Окутал запах. Прежде непонятый взгляд на коже стал ясен. — Стив, не сейчас! — Демон резко схватил недостаточно-Бога за плечо, встряхнул так, что заставил поднять на себя едва затуманенный болью взгляд. — Нам нужно вернуться к Иссушителю! Как ошпаренный, мужчина отшатнулся назад, глядя на Демона нервно и затравленно, а главное, испуганно: — Нам? — на губах мелькнула нервная усмешка. — Он прихлопнет меня как муху. Белесый божественный меч все еще валялся на пыльной каменной кладке. Демон схватил его за рукоять, сияющую алмазами и золотом, и грубо впихнул его Стиву. Тот пялился на него неверяще. — Ты должен поддаться божественной воле и сражаться. Почему ты все еще не можешь? У его страха было три жутких черепа неупокоенной нечисти, беспокойно дышащая грудь, внутри которой копилась смерть. У его страха было черное лицо и горящие редстоуном и кровавым вихрем глаза. И Стив пялился на Херобрина, не веря, что тот ему вообще это предложил — тогда, стоя в тупике призрачной деревни, среди домов, образующих полумесяц, когда за спиной был лишь перепуганный арбалетчик с аванпоста, а впереди — толпа призрачных покойников во главе с Энтити… Херобрин сражался его руками — так думал Стив. Твоя ответственность рушится перед глазами как белый блеклый храм на фоне тонущей в апатии адской породы. — Почему я не могу? Я просто человек! — тараторил он, медленно продолжая отходить назад. — Я просто человек, у меня даже нет брони и арбалета, хотя бы лука, не то, что какой-то божественной силы… О чем… Ты вообще уверен, что я — тот, кого ты ищешь? — лед все ломался в руках, падал в прорубь и удержать его было невозможно. Херобрин напоминал змея, желающего сожрать испуганного зайца с быстро-быстро колотящимся сердцем. — Когда ты создал щит в том доме ты вообще ни о чем не думал! — поблизости раздался сильный взрыв и мужчин резко накрыла песчаная волна. Херобрин скривился, озлобленно глянув в чужие глаза, и дернулся от прорезавшей его боли — один за другим существа его мира обращались в пепел. Гниением отражалось чужеродное искажение. — Стив, мне некогда говорить с тобой, пока он убивает все, что я создал! — рука, сжимающая чужой меч, сейчас направленный остриём в землю, дернулась в сторону мужчины еще раз. — Ты должен помочь мне! Наш договор — единственное, что имеет настоящую силу во всем проклятом мире и поддается в самом деле нам, а не случайности или иллюзии! И пылающая лава стала ещё жарче; каменная кладка раскалилась сильнее, гневный огонь обжег побледневшее до цвета снега лицо. Нечто, волнующее мужчину, резалось изнутри непрекращающейся болью наперекор страху, его наоборот раскаляя, как магму; Стив прижался спиной к каменной стене, вырастающей в очередную крутую гору, и ощутил ладонями, как сильно раскалено пространство вокруг — или он сам горел? Хотелось сорвать с себя одежду и кожу, лишь бы избавиться от убийственного ощущения сгорания. — Ты чувствуешь здесь Энтити? — почти шепотом. Херобрин продолжил напирать, пока не остановился в страшной от него близи. И сейчас эта близость была чужой и прокаженной. Его лицо, та самая монолитная маска из снов, медленно окутывалась чернотой давно забытого тумана, и жуткая энергия, несущая за собой тревогу, на самом деле подпитываемая желанием защитить свои владения от врагов, безумно разрушительно воздействовала на тело человека. И пока божественное в нем неугомонно кричало, почти разрывая неподдающуюся оболочку, человеческое билось в животном желании сбежать. Раствориться в земле. Разорваться на атомы. — Хватит! — крик разразил накаленный воздух. Херобрин резко занес вверх белый меч и с силой вонзил его в скалу в нескольких дюймах от вмиг сжавшегося мужчины. — У меня больше нет времени за тобой бегать! Стив низко опустил голову, зажмуриваясь со всей силой, что у него была. Внутренний голос замолк, но тревожное биение в черепе не прекратилось. Образ Херобрина был настоящим. Он трепетал в мыльном воздухе, готовый вот-вот разнестись по всему Аду энергией черни, взорваться как сверхновая. Разумеется, Стив понимал его. Он бы и сам ушел. «Не оставляй меня!» — хотелось крикнуть ему вслед, но единственное, что сорвалось с губ — стон. — Мой мир разрушается снова, я не могу больше тебе помогать! Я сделал все, что от меня требовалось и даже больше! Проблема в тебе! — он дышал полной грудью и смотрел широко распахнутыми глазами. Демон отпрянул черным туманом в шатающемся жаром воздухе. Больше ждать он не мог — вмиг растворился в его ядовитом кипятке. На скале остались кровавые отпечатки ладоней. Дышать с каждым мгновением становилось труднее. Стив медленно поднял ладони и задрожал: кровь сочилась из ран, которых раньше не было. Новые увечья расцветали узорами на тонкой коже, закручиваясь в кошмарные рисунки, будто кто-то выводил их лезвиями. И кровь текла, капала, и боль обжигала ладони с той же страшной яркостью, с какой разрывалось его тонкое человеческое тело от распирающей его божественности. Не находя себе места, энергия вырывалась наружу через раны, сама себе их вырисовывая. И ждала, что он наконец поддастся и откроется. Но Стив никак не поддавался. И не понимал, почему, ведь действительно был готов и бесконечно того желал, верил в свое настоящее происхождение. Но вместе с тем он всё ещё был заложником человеческого начала — животного страха. Сейчас, в преддверии, под натиском истребляющей смертельной энергии, куда сильнее обычного. Он схватился за волосы, пропитывая их кровью еще сильнее, и сполз по обжигающе-горячей скале — сел на песок, прижимая колени к тяжело вздымающейся груди. Стив никогда ещё не чувствовал себя так ужасно. Будто единственный выход из шахты был намертво завален. Он доверял себе, истребляя монстров; он доверял себе, как никогда, истребляя деревенщину из его проклятой деревни: дома спиральной формы — никогда не думал почему так, почему — спиральная форма, один в один шрамы, расцветающие на ладонях. В мыслях всплыл момент, как хорошо он сразился с разъяренным чёрным големом и с толпой нападающих на него эндерменов в искаженном лесу… Тело помнило, как драться. Мозг доверять отказывался. Почему сейчас это вдруг стало ему не по силам? «Почему сейчас?» Перепачканные кровью пальцы перенеслись к голове, с ужасом натыкаясь на вырисовывающиеся на щеках открытые раны в виде спиралей. Жар уже добрался до самых костей. Стив понял, что начал умирать. «Нет, я… Успел принять это. Я успел принять. Я — Бог верхнего мира, я — Бог верхнего мира, я…» Тело пронзила новая волна дрожи. Вновь разорвалось жгучее пространство, тающее в какофонии свирепых звуков боя. Они стихли, как только по выложенной камнем дороге раздались медленные едва слышные шаги — будто кошка, приближающаяся к мыши. Незаметно и грациозно. Звук приближающейся гибели… Такой. Резко тихий. Будто заложило уши. Стив медленно поднял взгляд, замыленный кровавым маревом, и с испепеляющим напряжением увидел перед собой Духа Далеких земель. — Сразись. Со мной… — прошелестел воздух. Энтити был недосягаемым, напитавшимся ровно настолько, чтобы величественно предстать перед врагом, когда-то изгнавшим его и вспомнившим об этом — теперь Дух мог заставить расплатиться с ним за все, что пережил, и не беспокоиться, что Бога спасут. Во всяком случае, Бога тут все еще не было. И Демона, оберегающего его, не было тоже. А марево опаляло землю и блокировало всякую тревогу, какую мог бы ощутить тысячу раз надоевший Херобрин. — Я ждал момента. Долго… Муравейник рос, — тонкая паучья рука перехватила искаженную рукоять косы и острое лезвие уперлось в покрытую кровью шею. — Питался. Теперь я силен. Ты — все еще нет. Плотно. Задевая дрожащую артерию. — Сразись со мной, если можешь. Проиграй. Отдай всё, что у тебя есть. Тело. Душу. Силу. И, гипнотизируя замыленным взглядом лезвие, в котором отражалась боль каждой унесенной души, Стив видел в нем себя. Он не провозглашал себя героем, никто его не нарекал. Стив не должен был быть Богом… Бога вообще здесь не было. И Энтити обращался далеко не к существу, наделенному властью, а к богосодержащей слабой субстанции перерожденного тела. Тут был только Стив, человек-Стив, горящий в порабощающей его силе — непередаваемо тяжелой. И он хотел от нее избавиться. Если бы была возможность оставаться обычным человеком — он бы выбрал это. Меч сиял рядом. Издевался. Что с ним делать, мужчина не знал. Энтити предлагал сразиться. Попробовать сделать это без Демона? Попробовать это сделать самому. Просто попробовать… И, игнорируя рвущую его боль, игнорируя шум в ушах, кровь, застилающую глаза, игнорируя дрожь рук и гадкий вкус металла во рту, мужчина попытался медленно встать, прижимаясь к стене, и мысленно заглушить все мысли, его пожирающие. Тяжело. И непременно Херобрину было сложно, когда его мысли пожирали его так же… Херобрин? — Зачем ты завладел Аланом? — прошептал Стив, пальцами выискивая втиснутый в камень меч. — Почему сам не мог призвать Иссушителя? Улыбка Духа растянулась, одержимая; Энтити — одержимый. Он восхищенно рассмеялся, и дымная чернота вокруг сгустилась, заклубилась, вспыхнула искрами, как загоревшийся неизведанный лес. Коса отпрянула. Стив, пошатываясь, из последних сил вынул божественный меч, что скользнул с неимоверной легкостью — белый и чистый, как блестящая луна на ночном небе, — металл рукояти подарил освежающий и такой желанный сейчас морозец, тронувший кожу изуродованной ладони. Марево Энтити закружилось в потрясающем танце, затрепетали вспышки энергии. Вихрь. Боль от тысячи стекол, что воткнулись в кожу изнутри. Боль от осознания своей ничтожности, от танца со смертью… Заблестело кровавое зарево отсветами на адском камне.

***

Им удавалось контролировать движения Иссушителя, даже больше — им удавалось задеть его, ранить, подбить… Алан ненавидел себя всей своей душой, и потому считал, что смерть — самый легкий выход для него, который он не заслужил и не сможет заслужить никогда, как и прощения за все его грехи. И до тех пор, пока Иссушитель здесь, пока Иссушитель желает убить и его, и Стива, и каждое адское создание, он обязан защищаться, чтобы выполнить ненавистное предназначение. Насколько он мог — нападал, создавал Досаждателей, яро вплетающихся в окружающий страшное существо вихрь, и бьющих, раздирающих его по крупицам… Пока Вызыватель был в сознании, временно освобожденный от чужого воздействия, ему нужно было найти мужчину. Шлейф опасности, всегда преследующий их, привел в этот момент. И теперь Алан понимал, что лицо угрозы всегда принадлежало Энтити. Но где же, где же Стив в этом песчаном хаосе? Куда так резко пропал? Он был в размышлениях слишком глубоко, а восстановление энергии было слишком тяжелым, пусть черная магия всегда бралась из природы — здесь она пахла горькими душами и бескрайними песками. Иссушитель истошно завопил и одна из пастей резво схлопнулась вокруг одного из досаждателей — не пережевывая, проглотила, и ком мгновение назад еще живого существа с болью проскользил по тонкому пищеводу. Алан засмотрелся, млея от ужаса. И заряд метнулся прямо в его сторону, слишком медленно, чтобы найти себя в этом моменте, и слишком быстро, чтобы уклониться; юноша рефлекторно закрыл лицо руками, и не успел понять, чьи руки его вдруг обхватили за плечи, и куда на мгновение он провалился, будто исчез в пространстве, но тут же вернулся… — Слышишь меня? — они стояли на краю крутого склона, по нему скользили волны песка. — Алан! Сколько раз ещё пробьется сердце? — Алан! — еще раз рявкнул Демон. Это был не Стив. В черном, во властном, с незеритовым мечом — не Стив. Алан никогда его не видел, но сразу узнал — это владыка Нижнего мира. Юноша нервно сжал края плаща. Нахождение перед ним Херобрина — странно как сон. Еще одно подтверждение, что это все неправда.. Сама мысль о том, что тот откровенный диалог Алана был с ним, а не с давним знакомым, не приходила в голову; более того, Алан вовсе не помнил этого разговора… — Стив… Где? — Алан уже называл все кошмаром, он может очнуться в любой момент в лесном особняке, просто пока не хочет просыпаться… — У озера, — Демон быстро кивнул в сторону дышащей огнем глади. Там Стив был не один. И был другим. И незнакомое пламя обуяло его, то ли пряча от взгляда желавших защитить его созданий Верхнего мира и мира Нижнего, то ли желая заточить его и удушить гарью пьянящего кострища. Лицо Херобрина не описывало ни одно из чувств, по-настоящему разрывающих нутро, лишь контрастные черные тени плясали с белыми бликами от возведенного невдалеке пламени. Он отшатнулся от Алана и тут же пропал в глазури тяжелого воздуха, отдающего металлом и горечью. Время замерло. Ноги юноши подкосились. Глядя на такого далекого, недосягаемого мужчину, он опал на горячий визжащий песок. Тот резко прильнул к нему, к его распалённой магией и ужасом энергии, и Алан немного скатился по склону вниз, забыв, как нужно дышать. Время замерло и для него тоже. Когда юноша заметил свист Иссушителя, — вовсе не сразу, — поднялась пыль. Его снаряд врезался в склон и совсем рядом раздался взрыв. Глаза перекрыла песчаная пелена. Вызывателя отбросило в сторону, как тряпичную куклу. В нос ударил аромат чего-то паленого… … Дух Далеких земель — тревожный мираж, что резко пропал в своем мареве. Теряя его из виду, Стив потерялся сам в полыхающем со всех сторон кострище. Кожу терзал раскаленный воздух, одежда тихо тлела на ней, обжигая. Взгляд мужчины метался по огненному кошмару, он мечтал увидеть благосклонного к нему Демона или хотя бы призрачного мучителя, но видел лишь трясущейся накаленный воздух и оранжевое марево. — Херобрин? Никогда, никогда он не ощущал себя более брошенным, чем в это мгновение, не ощущал себя более ослепленным и одиноким, будто ягненок, чью мать загрызли хищники, будто обманутый ребенок в ведьмином лесу. Взгляд остановился, когда разум охватила новая вспышка и ноги подкосились — Стив измученно схватился за трещащий по швам череп. Слух резанули тысячи, нет, миллионы молитв, они забили по нему жгутом: когда они заткнутся?! Когда заглохнут? Разве это неуслышанные им мольбы за все те столетия, когда его в прекрасном мире не существовало? И с каждым словом, с каждой просьбой, доносимыми до него, липкая кровь окутывала каждый дюйм истощенного человеческого тела, вырисовывая спирали — кожа разрывалась, выпуская наружу жизнь красного цвета. И лоб украсила линия, издали подобная диадеме, и глаза закрыла алая вуаль. Стив не сдержал вскрика. Он обессиленно пал на раскаленные добела камни. Больше не человек. Он кровавый хаос обращенного в лоскуты тела. Бог разрывал самого себя изнутри, как загнанный зверь холщовый мешок — острыми когтями цеплял слабые нити кожи и кости, беспощадно рвал плоть, выцарапывая на ней спирали. Оболочка больше не выдерживала! Воспоминания, давящие голову, обращались в шум — единый серый гул. И с каждым мгновением, смешиваясь с молитвами, прочитанными много веков назад незнакомыми голосами, они сводили его с ума, сводили с ума, и… Кому он сам должен был молиться о спасении сейчас? Отцу-Хаосу, что обрек на страдания? — Убей меня. На бесконечные страдания. На цикл страшно болезненных перерождений, на бесконечность жизни, что существовала до его создания и будет существовать после смерти Вселенных, в которых он был или будет, — нечто жуткое потянуло алое от крови тело вверх, будто схватив огромной дланью вне существующих в этом мире форм, и Стив потерял сознание окончательно, словно растворяясь в молитвах каждой из грешных душ, все еще зовущих его… … Белые глаза зацепились за бесформенное существо Духа Далеких земель и тело Демона залипло в рыжем мареве, будто в меде. Создание, едва напоминающее прежнего Энтити, распахнуло пасть, желая вкусить изрезанную плоть человеческого тела, и его чёрные когти впились в треснувшую кожу. Сражаться Энтити не пришлось. Он вонзил бритвы клыков в трепещущую сладкую и самую желанную все эти тысячелетия плоть, и слюна впиталась в резаные раны, обжигая еще сильнее. Будто жадный вампир, он с силой сжал крупные изуродованные челюсти, чернота его громоздкой бесформенной туши обуяла человеческое существо, и Дух задвигался, затрясся и замычал, с наслаждением, с желанием пожирая его: он надавил сильнее челюстями и оторвал от шеи крупный кусок, вкушая его, как изнывающий от голода мертвец, пробравшийся в деревню. В горле Херобрина застыл крик. Дернуться, дотронуться до них, Бога спасти — никак, тело не слушается! Почему оно не слушается?! И весь Нижний мир замер в неподвижном танце. Демон желал остановить это, но золотистая злая мгла, окружающая место казни, стала кандалами: сердце застыло, воздух замер в непроницаемом куполе ужаса. Лишь до слуха доносились мычания и рычания клятого Духа. И на пьедестале убиения перерожденного существа, на расстоянии протянутой руки Херобрина, остановился мир; заклание происходило перед его глазами во второй раз. Но сейчас было огромное отличие. Энтити продолжал жрать реинкарнацию Бога, не восстановившегося до конца. Он все-таки не успел раскрыть силы. Он не сможет вернуться во второй раз. Он не вернется во второй раз. Руки Демона дрожали, он без конца старался дернуться, сдвинуться с места. Не мог. … «Отец…?» И это то, ради чего Дух Далеких земель преследовал Стива: он не хотел убить, он хотел съесть Бога, вкусить его плоть, чтобы завладеть им до последней капли без права на возрождение. Энтити проглотил сочный кусок, вцепился в другой, что был ниже — в грудь, и сломал кости, и оторвал мясо. Кровь хлынула на горячие камни под подобие ног призрачного существа, образовывая лужу и вмиг испаряясь, а Дух жадно дышал, ревниво не желая упускать ни капли. Херобрин смотрел на них широко распахнутыми глазами — слышал лишь удары своего сердца, стремящегося вырваться наружу. Стал ярче горячий мор незыблемой энергии когда-то выжившего паразита. Человек в его руках не двигался. Дыхание Демона дрогнуло, он прекратил попытки двинуться; Вселенная оборвалась, не оставив ни шанса. Херобрин даже не чувствовал присутствия Хаоса рядом, и вся его энергия разрушения, прежде горящая факелом в белых глазах, предательски затухла. Нельзя было сказать, жив ли сейчас Бог. Нельзя было сказать, была ли это идея самого Создателя — убить своего сына руками чужака. Он разрешил это сделать? «Я ненавижу тебя». Поедание длилось не больше половины минуты, но в эти мгновения потерял всякую связь с миром Демон обреченный. Тонущий в кровавом мареве. … Алан вдруг очнулся на песке в центре дымовой завесы. Волосы оттенка платины, ныне пыльные и запутанные, безумные, оторвались от резко замолчавшего песка душ; почему, какого черта он замолчал? Юноша смотрел на перебитые грязные пальцы, упершиеся в почву, и не мог ощутить себя, собственное существование, не мог ощутить Стива и всякое то, что без конца чувствовал после пробуждения темных сил. Это силы закончились, или замолчала прежде дребезжащая без конца вселенная, или он умер, или умерло все, весь окружающий его мир? Плотный гадкий воздух бил по легким, резал глаза и нос, трескал тонкую кожу губ и ощущался как вкус металла на языке, как проклятие, что морило бессмысленно бьющуюся за ребрами душу; Алана бросало в жар адских земель и обратно в ледяную воду, его не было здесь, точно не было здесь. И Херобрина он не видел. И Стива не терял. Никогда не терял. Живот скрутило от немыслимой жгучей боли. Юноша согнулся и изверг наружу царапающую его нутро кровь — черное, прокаженное, пылающее упало — на обездвиженный песок. Тело содрогнулось в кашле, и Алану показалось, что внутри него, в желудке или в легких, сконцентрировалась жуть каждого из страданий человеческих, что вложил в него Энтити. Это выходило с палящей болью, рвущей глотку, и мир прекратил существовать вокруг вообще, лишь жар, жар его возвращал на место, невольно заставляя юношу все еще сохранять сознание. Битые секунды продлились в неконтролируемой рвоте и кашле, пока вдруг не оборвались, и оно не вышло окончательно. Чёрная субстанция, по запаху напоминающая кровь и дымный горький аромат лица поработившего его Духа, нервно дергалась на палящем сером песке, будто вынырнувшая на побережье подводная тварь, пока не сдохла. Алан, придя в себя, вдруг не почувствовал одного очень важного элемента. Он не ощутил жизни, бьющейся под ребрами. Это она…? Зато тотем бессмертия, что юноша носил под плащом у груди, стал заметно тяжелее и жарче. Жарче в тысячу раз, чем пылающее рыжее марево, бесконечно приближающееся к нему; искаженное жаром пространство, стена пожара, порожденного жутким древним существом, Ангелом, забирающим жизни, раскинулось на небывалые расстояния, оплетая затихнувший биом мертвых душ. И лишь там, совсем неподалеку, вновь выл вдруг позабытый корень раздора — Иссушитель, на несколько мгновений оглушенный и бьющейся в агонии в центре пекла. Алан нервно обернулся, замечая вдали трясущегося Иссушителя — его брюхо было переполнено тревожным сиянием, за его хвостом тянулся длинный чёрный след пораженной плоти, и юноша понял — еще немного и он взорвется. Он странный, заколдованный, вовсе не такой, каким его описывали в книгах… Проклятый. Проклятый Энтити. Больше страха Алан не ощущал. Он не ощущал больше ничего, будто извергнутая им дрянь — пленка, в которую Энтити прятал душу Вызывателя. И сейчас она… Покинула тело. Холодное внимание переключилось на другое. Тем самым единственным, что увидел Вызыватель, жесткой цепью привязанный к Стиву, стало рыжее обжигающее пространство неподалеку. Он сразу понял: там убивают Стива. Его дар и проклятие, — предвидение сына старшего Вызывателя, — явственно показывало ему все страшнейшие образы тех мук, что чувствовал на себе Стив. Его Стив, когда-то спасший и тем самым обрекший. Избавленный от чувств трепещущей в страхе души, Алан взял себя в руки, медленно вставая. Каждое движение ему давалось с трудом. Повелевая своим телом, юноша приказал себе кричать, призывая к себе Иссушителя: — Иссушитель! Иссушитель, ты видишь меня? — когда тот его увидел, Алан бросился в самый жар. Его голос звучал громом, рассекая густое пространство — шаг, еще шаг, он делал их не думая, — даже отчаянно, — и ступал в плотный рыжий туман. Алан скинул с себя рваный плащ, ведь в нем было так жарко, и пыльного лисьего меха коснулся мор. Он начал тлеть, исчезая в гари. Тонкая кожа обжигалась, будто юноша умывался кипятком. Страха не было. Отчаяния не было. И не было больше боли. Теперь существовала единственная цель… Не было ничего. Стив умирал. Алан должен был уйти за ним, таково его предназначение. — Я здесь! — вновь крикнул он. Ослепленный Иссушитель метнулся в пространстве, вновь дрогнул, затрепетал как готовый лопнуть пузырь, и ему было тяжело передвигаться в мареве, он был подбит и почти уничтожен силами Демона и такого слабого врага — Вызывателя, — и теперь он покорно следовал за ним, накапливая финальный и самый сильный удар в себе. Получал ранение за ранением, приближаясь к червоточине первородного кошмара, окутывающего их теперь, как токсин. Иссушитель был призванной тварью. Бездумной, бесчувственной и ведомой лишь одним желанием — уничтожать все, его разбудившее. Чувствуя, как начинает отказывать его тело, Алан бросился на бег. И чем ближе был эпицентр, тем жарче было пространство. Тем меньше было времени до удара. … Переполненный, льющийся через края пространства, воздух, совсем лишенный кислорода. Первозданная агония. Ужас, обливший тело как лавовый поток — здесь. Херобрин, в ужасе замерший в бордовом потоке искривленного тумана; гадкая напитанная кровью тварь, пожирающая тело, — глядя на них, Алан не верил в этот бесконечно тянущийся кошмар, и держал остатки воздуха в пылающих легких, — тварь темная и бесформенная, как Пустота; белый ослепляющий свет из растерзанной груди Стива, бьющийся из последних сил, тех самых, дарованных Высшим Существом. Тишина и шум, слившиеся воедино. Тьма и свет. Страдание и наслаждение — здесь было все, что требовалось бы для окончательного исчезновения всего. Наконец юноша остановился, замер буквально в шаге от эпицентра, с болезненным наслаждением терпя плавление тела, будто он горел на костре. Еще немного, и все закончится. Еще немного. … Ощущая нахлынувшую на него энергию, Алан обернулся к призванному им существу и распахнул руки, будто был готов броситься вниз со скалы. Взлететь, не имея элитр за спиной. Он поблагодарил Бога, что Энтити забрал его душу. Поблагодарил Бога, что не чувствовал всего, что мог почувствовать в самых кошмарных снах. И сейчас… Он не хотел благодарности и принятия. Не хотел быть признанным, но и не хотел быть забытым. Чувствуя, как горело его тело, он хотел умереть, в руке сжимая тотем бессмертия. Тотем, наполненный его душой до краев. И Иссушитель раскрыл пасть, вырывая из себя остатки свои темных сил — ровно на Алана, ровно на застывшую в бесконечном ужасе картину за его спиной, которую он никогда, никогда не хотел бы увидеть снова. Юноша нервно прикоснулся к прекрасному изумрудному ожерелью, что украшало его шею, затем закрыл глаза. И самый сильный заряд существа вырвался. И Алан бросил тотем назад. И все накрыл взрыв. Все. Потонуло в нахлынувшей черноте. Боли не было. Все разрушилось как разрушился мир в моменте разрыва. Земля раскололась с громкими криками. И раскололся бедрок.

***

Коренная порода треснула и разлетелась на куски. Шанс того, что все бы получилось, был ничтожен. Но ничего не могло пойти не так — именно эти слова, эта череда повествования нагружала мысли в кошмарах, и Вызыватель против них не шел. Не мог. Он видел в своих тревожных мыслях, как бежал, погружаясь все глубже в бездну марева, как их накрывал взрыв, как крошился бедрок, а Херобрин ловил тотем, освобожденный от оков парализующего тумана — все это длилось меньше минуты. А дальше? Неизвестно. Алан умирал.

***

Стив падал в Пустоту, пьянящую и немыслимо глубокую, а земля, огражденная плотной коренной породой, отдалялась. Вслед за быстро летящим телом вился шлейф крови. Демон падал следом, отчаянно вытянув вперед руки. Он считал каждое биение сердца, гонимое тревожным белым светом, вырывающимся из разорванной шеи, груди: светлое блестело в пространстве, как стая светлячков, и умоляла Херобрина следовать за ним. То, что он чувствовал — страшнее каждого пережитого им мгновения. Страшнее дней, когда его одолело людское, страшнее перехода в человеческое тело и боли пронзившей тысячами игл от утраты его Бога, страшнее пожирающей его тоски, растворившейся в долгом ожидании… Здесь было холодно. В этой бездне, что раньше он боялся до дрожи. Мороз касался лица, ощущался поцелуем после медленного сгорания в мареве кошмара. Нежный холод. Ощущение падения в эту бездну сравнимо с нежностью падения в глубокие объятия, и объятия человека, что нестерпимо мчался к концу, чувствовались как самый счастливый момент жизни, и если Херобрин не успеет, то будет убивать себя снова и снова. Руки нервно пытались ухватиться, но все не достигали — это кошмар, неправда, ложь! — очень затянувшийся жуткий кошмар, парализующий тело. Глаза затмила дымка пропитанных отчаянием слез. Еще мгновение, и это тоже закончится. «То, что я могу погибнуть — неважно, я могу переродиться, и он меня найдет, как я нашел его», — быстро мелькают мысли. И Херобрин рискует собой. По телу проносится душащая тьма, — он исчезает на мгновение, распыляется на частицы, соизмеримые крупицам Пустоты, и собирается вновь — в себе. В черноте своего настоящего тела. Мучение перехода не соизмеримо никаким другим мукам, сжирающим его сейчас. Не соизмерима им и горесть того, что родной сосуд души не может понять всю гамму чувств. Может, это было бы лучше? … Он сжал промерзшее, почти неузнаваемое тело близкого ему человека. Херобрину показалось, что они здесь были вечность. Он — Демон с фарфоровой маской и беспокойно трепещущим нутром, желающим вырваться наружу, и Бог, умирающий в агонии. Он прижался к нему так сильно, как не прижимался никогда, и с отчаянием стиснул чужой рукой тотем, и тот лопнул. В тот момент, когда белесый туман окутал дрожащее тело, Херобрин поблагодарил погибшего Вызывателя — ненавистного ему прежде, вызывающего беспочвенную ревность и непринятие, — поблагодарил за то, что тот собою пожертвовал, даже не имея выбора. Поблагодарил. Ведь… Мужчина в его руках вновь задышал. Тихо. А раз он дышал, и кровь более не вырывалась из тела как из разбитого сосуда, он был непременно жив. Дух навеки обречённый Вечной станет мне опорой