Идеология поглощения

Минувшей ночью спал Джош плохо, если не сказать отвратительно. Сон его и без того был вечно беспокойным и кратковременным, постоянно прерывался, выталкивал из объятий сновидений в гадкую реальность снова и снова, травил разум ужасными кошмарами, насылал удушающее чувство тревоги. Но сегодняшняя ночь, безусловно, побила всякие рекорды: кошмары были столь яркими и явственными, что каждые полчаса Джош просыпался с криками, весь в холодном поту, со стоящей мутной пеленой слёз перед глазами и даже не успевал прийти в себя, покуда изнеможённый разум вновь силком затаскивал его в эту пучину горького безумия. Ему снился туман Крайна, беспросветная чернота, кишащая гнилью и бесконечными, уродливыми насекомыми, пролезавшими в каждое отверстие его тела, наполнявшие, словно мешок безвольного мяса. Снилось, как кости ломаются одна за другой, как он и сам становится огромной, уродливой мухой, что только и может отчаянно жужжать, не в силах даже заплакать, не в силах даже возопить о помощи, а куча фасетчатых мушиных глаз лишь безмолвно взирают за его метаморфозами, лучась радостью и упоением. Снилось, как жирные, белёсые личинки собираются комом в его чреве, плодятся и пухнут, как забираются под кожу, роют и извиваются, заставляют сякую клетку его тела гнить заживо. Снилась предсмертная гримаса Полли, перекошенная животной похотью рожа Вальдра, мужское семя, полное червей, перемешивающееся с алой, гнилостной кровью… Когда Джош наконец смог выбраться из этой кошмарной летаргии, то не смог даже найти в себе сил подняться с постели. Просто лежал и пялился в потолок. Голова была совершенно пустой, однако пустота эта сильно отличалась от ощущения свежести, что он так любил — была гнетущей, совершенно изнуряющей. Признаться, Джош, на самом деле, мог бы лежать так бесконечно долго, однако совершенно пересохшее горло, прилипший к нёбу язык и переполненный до краёв мочевой пузырь быстро дали о себе знать. Слишком уж быстро… Зато несколько вернули Джоша к реальности, заставили вспомнить, что, пускай сны его и имели под собой реальные основания и произошедшее в Крайне, несомненно, было ужасно, по крайней мере все, кого только можно было спасти, в итоге были спасены, да и с ним самим ныне всё было в порядке. Не считая засевших в голове ужасных воспоминаний, что принадлежали Вальдру и Полли… Обрывочные, смутные, но столь ужасные, что хотелось плакать и выть, царапать со всей силы виски, точно бы это могло помочь выдрать их из своего разума. Кое-как, но с постели он всё же встал, вяло пошатываясь, принялся одеваться. За окном уже, кажется, было утро. По крайней мере, Джош так предположил: в самом деле снаружи было ничего не разобрать из-за стоящей плотной стеной, белёсой дымки тумана. Ну хотя бы дождь наконец прекратился — и то хорошо. Ещё один день непрерывного ливня, и этот край, вне всяких сомнений, обратился бы вязким, прелым болотом. Наспех накинув рубаху и брюки, смахнув с глаз растрепавшиеся чёрные кудри, даже не натянув очки, совершенно не заботясь, насколько небрежно выглядит со стороны, он вышел из трактира до нужника. Тщательно умылся в кадке с чистой водой, неудовлетворённо ощупал собственное лицо, покрывшееся короткой, жёсткой щетиной. Только вчера утром брился — и на тебе! Тяжко выдохнув, Джош осознал, что просто так это оставить уже не мог, как бы ни старался, оттого смиренно отправился за бритвенным лезвием, так и не успокоившись, покуда не выбрился нагладко. Вообще по-хорошему, после всего, что ему пришлось претерпеть, после всех гадостных мест, где пришлось побывать, просто до скрежета зубов хотелось как следует вымыться. И некромант, несомненно, был намерен этим заняться… Конечно, после того, как смочит чем-нибудь горло и откусит хотя бы кусочек хлебной краюшки. Ибо есть хотелось ужасно. Когда он вернулся в трактир, за одним из столиков уже восседал Логрок. Тот начал пить слишком рано даже для самого себя, впрочем, в свете всего, что им пришлось недавно узреть, Джош его винить не мог. — Надо же! Наша спящая красавица соизволила проснуться! — орк в привычной манере небрежно ухмылялся и скучающе растягивал слова, однако в приветствии его на сей раз отчего-то проступила искренняя доброжелательность. Признаться, она ошеломила Джоша настолько, что он едва не открыл рот от удивления. — Ну и что? Как спаслось? — Ужасно, спасибо, — казалось, фраза эта одномоментно опорожнила все его запасы язвительности, посему Джош только и сделал, что несчастно вздохнул. — Ну немудрено, немудрено, — орк с какой-то странной игривостью покачал головой. — Ты хоть знаешь, сколько проспал? Вчера, когда Джош, после того, как убедился, что с Колином всё в порядке и проведал Лиз с Нейе, ложился спать, уже заметно вечерело. Опираясь на этот факт, он осторожно рискнул предположить: — Полагаю, где-то с полдня. А что? Ухмылка Логрока стала шире. И, право, Джошу это крайне не понравилось. — Ну в общем и целом, да… Прибавь только к этому ещё денёк и окажешься не далёк от истины. Лицо Джоша в тот же миг вытянулось, а глаза в ужасе округлились. — Враки! Я не мог проспать полутора суток! — Ну как знаешь, — Логрок примирительно пожал плечами. — Коли тебе угодно, можем притворится, что вчерашнего дня и не было вовсе. Всё равно было смертельно скучно… — Вайхаршана ради… — в отчаянии граф запустил пальцы в волосы. — Как только я мог… Это просто ужасно! — Ой да ладно тебе, Фанштайн! Что поделать, раз организм взял своё! Днём раньше доберёмся до столицы, днём позже — неужто настолько принципиальная разница?        — Ты даже не представляешь, насколько, — покачал головой Джош в исступлении и горечи. — Ладно бы где-то задержаться, но вот так бездарно проспать?! Если этот день станет решающим, я никогда себе не прощу…        — Эй, а помнишь о чём мы с тобой болтали на днях? Меньше самобичевания, парень. Что было, то прошло. Договорились?        Припомнив хорошенько его недавние слова, некромант смиренно кивнул. Хорошо, что Логрок напомнил ему об этом и что-то внутри Джоша притом вняло его словам. И правда, очередным эмоциональным всплеском, очередным приступом ненависти к себе он делу не поможет. Оставалось только принять поскорее эту новую, дерьмовую реальность. И скрепя сердце двигаться дальше.        — Что-то важное боишься пропустить, похоже, — мужчина дипломатично не стал расспрашивать более о причине его спешки, только задумчиво отпил эля из здоровенной кружки. — Сколько у тебя ещё времени?        — Девятнадцать дней, — несколько секунд поразмыслив, обречённо ответил некромант. Несомненно, из его уст это звучало не иначе, как приговор.        — Ну что ж… Могло быть и хуже. Могло быть и лучше, — орк подёрнул плечами. — Значит, надо за девятнадцать дней добраться до столицы. Хотел бы я сказать, что плёвое дело, да вот не уверен. Но поди, чего и придумаем…        — Так ты что… хочешь подсобить?        — Отчего бы нет? Не хочу лезть тебе в душу, но, похоже, дело серьёзное. Я, конечно, планировал ещё в пару местечек заехать. Говорят, в Раммхолде нынче винный фестиваль проводят! — он махнул рукой с ощутимой досадой. — Но что уж там, поедем напрямик. В последний раз что ли, в самом деле?        — Почему ты вдруг передумал? Мне казалось, ты меня едва терпишь…        — Честно? Я думал, ты выделываешься. Знаешь ведь, сколько знатных индюков гнут пальцы и пыжатся в попытках поскорее получить желаемое! Но у тебя там, кажется, и правда то-то серьёзное. Вижу по тому, как сейчас переживаешь… А ещё по тому, как стонешь во сне, моля неизвестного узурпатора дать тебе ещё хоть один день.        — Я… — Джош в полной растерянности поспешил опустить взор. — Не знаю, что сказать… Спасибо.        — Да какой там! Не так уж и много я могу сделать. Но хоть до Тиль-Андраса путь сократим. А там вот уже надо будет с кораблём разбираться — это дело нелёгкое.        — Если всё получится с телепортом, может, и не понадобится… — заметил граф, хотя, признаться, не верил в свои собственные слова. Что-то подсказывало, что не получится. С его уровнем удачи просто не может получиться.        — Может, и так… На месте поглядим.        — Доброе утро! — двери на кухню распахнулись, и оттуда к ним вышли две их знакомые эльфийки. Лиз не скрывала собственного безрадостного настроя и, откровенно говоря, выглядела ненамного лучше Джоша: и без того худые щёки впали, на светлой коже под глазами темнели заметные мешки, большие, небесно-голубые глаза посерели, смотрели с какой-то глубокой печалью. Нейе выглядела несколько более живой — казалась вполне себе бодрой, даже улыбалась, хотя и не без грусти.        — Доброе, — кивнул Джош. Логрок только демонстративно отсалютовал кружкой, после чего приложился к ней, сделав обильный глоток. — Как вы себя чувствуете?        — Пойдёт… наверное, — кисло отозвалась Лиз и плюхнулась рядом, уныло сложив голову острым подбородком на стол.        — Всё хорошо, благодарю, — Нейе тут же опустила глаза. — Правда я почти ничего не помню… но то, что помню, просто… — она поморщилась и замотала головой, точно бы в попытке отогнать ужасающие нутро мысли. — Зато точно знаю, что обязана вам всем жизнью… Спасибо. Даже не знаю, как выразить толком свою признательность…        — Если кого тебе и правда надо благодарить, то это Лиззи, — резонно ответил Логрок. — Если бы не она, то мы бы, может, и поехали бы дальше, не оглядываясь.        — Но именно я и втянула вас в неприятности. И сами вы из-за меня чуть не пострадали. Так что спасибо вам за всё, — Нейе благодарственно заулыбалась. — Так что я могу для вас сделать? Может, принести чего? Всё за счёт заведения! Марта не против!        Разумеется, узнав о таком нежданном выражении благодарности, Джош сразу много чего захотел. И пускай графская гордость и благородство кричали, что надо вежливо отказаться, всё более пустеющий с каждым днём кошель заставил его промолчать.        Покуда Нейе удалилась на кухню, принявшись заниматься приготовлением какого-никакого завтрака, Джош жадно прильнул губами к принесённой ею кружке со свежей водой, что приятно смачивала горло и охлаждала разум. Отчего-то возникло ощущение дежавю: вот они, как и пару дне назад, сидят в этом пресловутом «Самородке», за тем же столиком в ожидании того, как Нейе принесёт обещанные кушанья. Вот ведь были времена — когда все проблемы Крайна сводились для Джоша к постельным клопам!        — Джош, — обратилась вдруг к нему Лиз, вернув из безрадостных мыслей обратно в безрадостную реальность. — Прошу, скажи. Полли… она сильно мучилась?        Вопрос рухнул на голову тяжёлым валуном. Граф, признаться, даже и не знал толком, насколько тяжёлой в конечном итоге стала для неё смерть. Святая кровь начала разъедать плоть, подобно концентрированной кислоте, а после всякая её часть сгорела в белоснежном пламени без остатка… То не звучало, как быстрая, лёгкая погибель. Наверняка было ужасно больно, наверняка она страдала. Одно лишь это осознание сдавливало сердце жестокой, неумолимой хваткой. Сказать об этом Лиз, он, конечно же, не решился. Едва ли ей стало бы от этого легче.        — Нет. По крайней мере, — он горько вздохнул, — мы сделали всё, что было в наших силах.        — Ясно… — грустно пробормотала Лиз, так и не поднимая глаз. — В таком случае… спасибо. Спасибо тебе огромное. Надеюсь, там ей будет лучше…        Джош только покачал про себя головой. Нет, не будет. Грязная, порочная душа, отвергнутая Вайхаршаном, что никогда не сумеет стать частью цикла очищения, присосавшаяся к этой невинной девушке, точно паразит, попросту этого не позволит. Утащит её на самое дно вод Шеола, где будет только преть и разлагаться, наполняться болью и злобой, покуда не обратится в нечто иное. Богомерзкого фантома, тёмную, нечестивую энергию, что можно будет использовать только во зло.        Оттого соблюдать целостность души было столь важно. Извращённые, искалеченные души, обращённые в фантомов, оседали в водах Шеола гнилостным осадком, служили лишь инструментом разрушения без всякой возможности изменить свой жребий, вновь дать начало новой жизни. Только вот на сей раз подобная душа отчего-то вернулась в Миноар. Душа Вельзевула, что канул в небытие ещё во времена Кризиса Всепожирателя.        Что же в итоге произошло? Отчего сия демоническая гнусь не только выбралась оттуда, откуда не возвращаются, но ещё и поразила тело ни в чём не повинной девчонки? Отчего проявила себя во всей своей нечестивой красе лишь сейчас? Ведь, что Марта, что Лиз, что Нейе знали Полли. Она была хоть и глуповатой, юродивой, но всё-таки человеком. Признаться, когда его попутчики после всего пережитого обратились к Джошу за ответами, желая понять, что так изменило Полли, что заставило её обратиться демоном, тот не смог дать ответа на этот вопрос. Что за абсурд! Он ведь некромант — кому ещё знать, как не ему? Только вот он не знал. И незнание это пугало.        — За Полли! — неожиданно даже для самого себя он призывно поднял кружку с водой так, будто бы в ней было что-то покрепче.        Лиз, казалось, не ожидала от него подобного, но всё же охотно присоединилась, решительно вскинув руку с кружкой:        — За Полли!        — За Полли! — Логрок глянул на него с беззлобной ухмылкой и даже тенью какого-то уважения, отразившегося в жёлтых глазах. — До дна!        Деревянные кружки со стуком столкнулись, окропив крышку стола липкой, белёсой пеной. Джош быстро прикончил собственную воду, глядя, как Лиз старательно пытается уместить в свой маленький рот целую пинту эля за один заход.        Как вдруг на голову снизошло внезапное осознание. Со всей этой утренней волокитой, со всеми тяжкими думами, он совершенно забыл о кое-ком никак не менее важном.        — А Колин… уже очнулся? — слегка замявшись, поинтересовался он у своих спутников, едва было одолевших собственные напитки. Лиз от его вопроса несколько посмурнела, а Логрок рассмеялся. Джош не представлял, что такого смешного тот мог углядеть в его вопросе, но столь беззаботная реакция, определённо, была хорошим знаком. — Очнулся ли? Спрашиваешь! Да твой мирвалопоклонник тем же днём оклемался, как мы его сюда притащили! — Он не «мой», — слово это вызывало у Джоша какие-то слишком уж интимные ассоциации, оттого казалось неуместным. — Значит, он… — В порядке, да, — в ответ на его негодование орк загадочно хмыкнул. — Той же ночью уже из своей норы выполз, ходил, на кухне кастрюлями гремел. Вчера ещё слабенький был, отлёживался… Про тебя спрашивал, — проговорил он как-то особенно выразительно, покачав головой. — Понятно… А сейчас он где? — Да кто ж его знает? Солнце не успело взойти, как проснулся. Потом к Марте зашёл, о чём-то они долго болтали. А потом — след простыл. Больше его не видел. Недоброе предчувствие окатило Джоша с головой. Даже не дождавшись обещанного Нейе завтрака, он под недоумевающие возгласы Логрока вскочил в места, в спешке отправившись на поиски хозяйки трактира. Ежели его опасения подтвердятся, то он знает, куда вдруг подевался Колин. И чем именно тот сейчас занимался. Марту тот нашёл в уже знакомой кладовой. Сердце пропустило удар, стоило ему узреть, что именно она та делала: ящики были сдвинуты, разинутым ртом зиял открытый ход в погреб. — Где Вальдр? — решительно осведомился он, без всяких приветствий перейдя сразу к делу. — Его больше нет, — тупо смотря куда-то в пространство, хрипло прошептала она. Женщина казалась на редкость измученной и, пускай, несмотря ни на что, продолжала работать, периодически всхлипывала, потирая раскрасневшиеся от влаги глаза. — Больше никогда не будет… — О чём вы? Где он? — Тот юноша… Колин. Он пообещал молиться за меня. Пообещал, что его Госпожа дарует мне покой. Так и произошло, — она улыбнулась совсем слабо и печально. — Он забрал его, увёл в лес. Обещал сделать, что должно. Что я никогда больше не увижу его лица. Что после стольких лет наконец стану от него свободна. И Богиня позаботится обо мне… — Боюсь, Марта, от этой богини вам не стоит ждать покоя. Мирвалу мало заботят людские страдания. Марта резко подняла его глаза. Джош ожидал увидеть в них что угодно: непонимание, шок, неприкрытый скепсис. Но они смотрели всё с таким же пустым безразличием. — Мирвала, значит… Что же. Пусть так. — Вы так спокойны. Обыкновенно люди реагируют менее ровно, когда узнают, что впутались в интриги Падших богов. — Я молилась Иодору всю мою жизнь. Где была его справедливость, когда моя малышка умирала, едва только родившись? Когда мы жили на улице, в грязи и холоде? Когда её задирали и унижали? Когда этот ублюдок делал с нами всё это?.. — зубы её стиснулись, а голос резал не хуже точёного лезвия. — Ежели то и есть его хвалёная справедливость, то мир, живущий по его заветам, прогнил куда сильнее утробы Мирвалы. Джош хмуро понурился, не в силах более глядеть в полные боли и ледяной ненависти карие глаза. Он не мог винить её. Жизнь обошлась с этой несчастной женщиной несправедливо, а прославленные добрые боги остались лишь безмолвными наблюдателями. Как и всегда. Долго можно было философствовать, долго можно было размышлять и сетовать на судьбу, однако времени у Джоша было в обрез. Он не знал наверняка, что планировал сотворить с Вальдром Колин, но что-то подсказывало, что ничем хорошим это не обернётся. Смерть для Мирвалы — это слишком просто.

***

Джош бежал в сторону леса, не чувствуя собственных ног. Дыхание начало сбиваться, тело упорно напоминало о последствиях недавно пережитого взрыва, об отсутствии крохи во рту вот уже третий день, о пересыпе и недосыпе одновременно. Он торопливо продирался сквозь однообразные, деревянные дома, следовал по дороге, залитой едва подсохшей грязью, пока наконец не достиг границы деревни. Не добрался до самой окраины, за которой начинался старый, многовековой лес. Костлявые, косматые деревья темнели сквозь непроглядную толщу тумана. Тот слепил глаза, заливал, словно густое молоко, проникал в лёгкие, наполняя ветвистые бронхи влагой, вдаваясь в ноздри особым запахом свежести и таинственности. Джош нырнул в него с головой, даже не задумавшись, как будет выбираться обратно. Продолжал идти всё вперёд и вперёд, огибая возникающие из ниоткуда стволы деревьев, шурша подошвами об ковёр из веток, мелких кустарников и перегноя. В лесу было так тихо, что собственные шаги разносились скрипучим эхом, заставляли нутро вздрагивать. Он точно знал, куда направлялся. Пускай нефилимская душа Колина всё-таки оставалась для него невидима, сливаясь с белоснежной, дымчатой пеленой, душа Вальдра, уже виденная и изученная им, чувствовалась отчётливо, стала для него своеобразным путеводным светом. Ещё совсем немного. Она маячила перед носом, дразня и зазывая, дарила мнимое ощущение скорого воссоединения. Однако, стоило подойти совсем близко, как всё тело вдруг вздрогнуло, точно от ошеломляющего удара молнией. Джош, ошалелый, пребывающий в полном шоке и непонимании, остановился, тяжко дыша, пытаясь осознать, что только что почувствовал. Только что отчётливо осязаемая душа вдруг растворилась в тумане без остатка, увяла на глазах, обратившись лишь сыпучим пеплом. А вместо неё вдруг возникло нечто иное. Гнилостное, забирающееся в подкорку разума гадкими, беспокойными насекомыми. Извращённое. «Нет! Быть того не может!» Граф сделал несколько шагов дальше в туман, прислушиваясь в собственным ощущением, как вдруг гортанное, стрекотание, разнёсшееся в тревожном безмолвии, заставило сердце уйти в пятки. Джош настороженно нырнул за ближайшее дерево, чуть выглянув из-под его сени, принялся опасливо озираться по сторонам. Чутьё не подвело: впереди, едва различимые в густом мареве, маячили два силуэта. Один, чьи очертания показались смутно знакомыми, заставили сердце кольнуть… и второй, распластавшийся на земле, диким зверем, содрогающийся, агонизирующий. Зрачки сузились в ужасе, глазные яблоки хаотично подрагивали, наблюдая за копошением сокрытого туманом нечто. Воздух, подобно клинку, прорезал хруст раздираемой плоти, ритмичное стрекотание, отчаянное, подобное крику о помощи. Оставалось лишь стоять и безвольно внимать. Он не смог предотвратить это. Он опоздал. Вскоре настала оглушающая тишина. А после чья-то тихая поступь прервала затянувшееся молчание, отдаваясь хрустом валежника и шорохом лежалой листвы. Мысли крутились ворохом, горячий гнев перемешался с горьким отрицанием. Джош не знал, как выразить всю эту чувственную бурю словами, не знал, что намерен сделать или сказать, и всё же жуткой, чёрной тенью выскочил из своего импровизированного укрытия, решительно преграждая знакомой фигуре дорогу. Силуэт Колина выплыл из непроглядного марева так плавно и неожиданно, что Джош, даже ожидая его, невольно вздрогнул. Фарфоровая кожа, белоснежная мантия, белёсые очи, седые локоны, душа незримая и замутнённая — он не просто сливался с млечным, плотным туманом, он словно был его частью, самим его воплощением. Бледный, таинственный… с ужасами, сокрытыми в глубине его нутра. — Джош… Здравствуй, — заметив его, он даже не напугался, только в привычной своей манере растянул губы в улыбке. Хотя помимо характерной доброжелательности, была в ней и улавливаемая толика настороженности. Неудивительно, впрочем, при виде гневной гримасы некроманта мало кто смог бы сохранить должное спокойствие. — Не ожидал увидеть тебя здесь… Серебряный кинжал сиял в белёсой пелене, чуть освещая путь. По его лезвию тонкой струйкой стекала кровь, медленно, крупными, сверкающими каплями. Багрянец липкими пятнами поблёскивал на коротких, тёмных перчатках, окроплял светлую полоску запястий, проглядывающую из-под рукавов. Едва заживших и вновь израненных… Теряясь в потоке злости, по позвоночнику вновь разлилась волна странной дрожи. Резать себя снова и снова, уродовать прекрасную, нежную кожу болезненными, неприглядными шрамами… Сколь же неправильным это было. Сердце отчего-то сжималось от одного только взгляда, от одного только осознания. — Ты! — только и нашёл в себе силы просипеть Джош. — Что ты наделал?! — То, что тебе не слишком понравится, очевидно, — Колин как-то неуютно рассмеялся. В улыбке его проглянули нотки вины. Ну уж нет! На сей раз Джош на это не купится! Уверенным, размашистым шагом некромант миновал его, направляясь куда-то в недра плотного тумана. Всё ближе и ближе к источнику терпкого смрада, распластавшейся на земле неказистой, деформированной фигуре, исходящей мелкой дрожью, сотрясающей воздух отвратительным, глубинным стрекотанием. Увиденное заставило его встать, точно бы вкопанному в землю. Снизу-вверх, неуклюже развалившись на залитой кровью и гадкой, мутной слизью листве, раскосыми, выпученными очами на него взирал большой, чёрный мускоид. Значит, чутьё его не обмануло… Сохрани Вайхаршан. Тот неловко озирался выкаченными из орбит до предела фесетчатыми глазами, поблёскивал сзелена чёрным панцирем, беспокойно и шумно стрекотал. Прозрачные мембраны крыльев на спине подрагивали, человеческие зубы, оставшиеся напоминанием о прошлой природе этого чудовища, постукивали и скрежетали. Он сильно отличался от тех мускоидов, которых им довелось узреть в катакомбах церкви — еле живых, изуродованных, ослабевших, испачканных гнилью и сочащейся чёрной флегмой. Казался здоровым и бодрым… Только вот ещё какое-то время назад он был человеком. А за забавным его стрекотанием ныне были сокрыты отчаянные людские стенания. — Клянусь Извечным Владыкой смерти! — ошалело прошептал он, после чего повернулся к Колину, исподлобья сверкнув очами. — Назови мне причину, по которой я не должен прикончить тебя прямо здесь и сейчас! Ты хоть осознаёшь степень сотворённого тобой невежества?! — Невежества? — голос нефилима засквозил холодом. — Не понимаю, о чём ты. Я лишь сделал, что должно. Исполнил волю своей Госпожи… Неужто тебе жалко этого грешника, оборвавшего столько чистых, невинных судеб? — При чём тут это?! Ты извратил его душу! — Джош едва не сорвался на крик. — Запятнал гнилью своей порочной богини! Да как только ты посмел?! Кто дал тебе право — так вот играться с тончайшей материей души, калечить и осквернять по своей собственной прихоти?! Твои действия — сущее еретичество, преступление против Вайхаршана! А ты — самый настоящий душегуб! — Я? — Колин ещё пуще заулыбался, невинно похлопав длинными ресницами. — Нет, нет, Джош, я почти ничего не сделал! Я просто бестолочь, бездарность, не способная на колдовство столь сложное и порочное! Это всё она, — он поднял бледные глаза к небу, вскинув ладони. — Это госпожа Мирвала возжелала его душу. Возжелала воздать ему по заслугам за все его грехи. Я стал лишь скромным проводником её воли, не более того… Горькая, печальная усмешка отчего-то сама собой возникла на губах некроманта: — Ну конечно же… Смерть для Мирвалы — это и впрямь слишком просто! — Но ведь простой способ — далеко не всегда самый лучший. Дело ведь не в том, чтобы просто воздать по заслугам. Кровь за кровь, зуб за зуб… Быть может, это и правильно, но цена эта порой совершенно несоизмерима деяниям. Жизнь у Вальдра одна, а он отнял пятнадцать… — Колин горестно покачал головой. — Те, кого он убил, не были злодеями, не делали плохого ему самому. Он убил лишь из удовольствия. Из охотничьего азарта. Так скажи мне, неужто смерть — и правда достойная кара за все совершённые им грехи? — он вдруг перешёл на чувственный шёпот. — Отнюдь. Потому что дело не в воздаянии, Джош. Дело в искуплении. — Искуплении?! — фыркнул некромант, взмахом руки указывая на уродливого мускоида. — Это твоя Мирвала называет искуплением?! — И что же именно так сильно будоражит твой разум? Неужто думаешь, это чересчур жестоко? Искупление — есть страдание. И Вальдр заслуживает страдать долго, — бледные глаза нефилима блеснули жутким, тёмным упоением. — Страдания приводят к раскаянию. Такие, как он, никогда не раскаются, томимые муками совести. Нет-нет, их покаяния можно достичь только мучениями. Лишь ведомые жалостью к себе любимым они способны осознать, что сделали не так… только вот уже поздно. Отнятых жизней уже не вернуть, а они так и будут мучиться день за днём, всё более погрязая в сожалениях и ненависти к себе. Или же, — он неприятно хихикнул, — лишь став чудовищами поймут, как дорога была отвергнутая ими же самими человечность. — Но до какой поры будут длиться эти мучения? Всю жизнь страдать, обращённому в гадкое насекомое — может быть, это и впрямь справедливая кара за всю ту мерзость, всю гниль, что он сотворил! Но знаешь, что твоими усилиями ожидает его после смерти? Уж точно не то самое искупление, о котором ты говорил! Душа его столь искомкана и извращена, столь сопрела от одного только прикосновения твоей богини, что цикл очищения, созданный Вайхаршаном, отвергнет её, заставит осесть гадким осадком на самом дне вод Шеола, где она и дальше будет гнить, смаковать собственные ужасающие воспоминания, наполняясь одной лишь злобой! Её судьба теперь предрешена! Она никогда не очистится! Никогда не даст начала новой жизни! Ещё одна душа канула навсегда в небытие! А теперь представь, сколько бродит по Миноару душегубов, вроде тебя, коих толкают к греху их порочные боги! Вдумайся, сколько ходило их ещё до нашего рождения! Души ведь не просто расходный материал — новые не берутся из ниоткуда! Им неоткуда взяться! Одна выпавшая из цикла душа — случайность, погрешность, несущественная ошибка. Только вот единицы обращаются десятками, десятки — сотнями, в сотни — тысячами! Веками такие изувеченные души копятся, оскверняя воды Шеола! Что, если однажды сей грязи станет столь много, что даже здоровые души окажутся поражены этой гнусью? Что, если и пригодных для цикла в один момент станет недостаточно? Но разумеется, таких, как ты, всё это не волнует! Лишь бы обречь на вечную муку очередного грешника, чья судьба в общей картине мира не играет никакой роли! Лишь бы привести очередного подданного для своей эгоистичной богини! — Знаешь, Джош, — вместо того, чтобы оказаться возмущённым или крайне огорошенным его распалёнными речами, Колин слушал его с недюжинным интересом и вниманием, — в этом всём, если задуматься, есть кое-что любопытное… Мне не хотелось бы сыскивать гнев и презрение твоих друзей-некромантов, правда! Только вот что мне остаётся? Правила твоего бога совершенно не оставляют никаких иных вариантов слугам моей Госпожи, кроме как быть гнусными преступниками. Ты не считаешь, что, ежели он принимал бы в свой «цикл очищения», всех, включая и Её подданных, всё было бы куда проще? Вместо того, чтобы, как ты выражаешься, «извращать и калечить» новые души, она могла бы использовать уже однажды ею сотворённые, очищенные и освобождённые ото всех прежних тягостей. Однако, не включив её созданий в свой цикл, Вайхаршан выставил её изгоем, обрекая на вечное разрушение и паразитирование. Так скажи же мне, Джош, быть может, все боги по сути своей эгоисты? — …Правильно ли я понял, — Джош старался говорить ровно, но было видно, что он просто закипает от негодования, — то есть ты хочешь сказать, что во всех проблемах Вайхаршана… виноват сам Вайхаршан?! — Ну… полагаю, да? — Колин нежно и заливисто рассмеялся. — Я имел в виду не совсем это… но в том, как ты выразился, определённо есть смысл, хи-хи-хи… Джошу буквально хотелось задохнуться от возмущения. Да как только он смеет?! Несмотря на впивающийся в него взор некроманта, которым, казалось, сейчас можно было убивать, Колин продолжал беззаботно улыбаться и заявлять подобное! Такая вопиющая наглость просто доводила до белого каления… и одновременно отчего-то очаровывала, бередя какие-то неизведанные чувства. — Надеюсь, что мне это послышалось! — фыркнул он. — Что за вопиющий абсурд! Глупость! Пути Вайхаршана неисповедимы, но созданные им правила существуют не просто так! — В том-то и дело, что неисповедимы. Откуда тебе в таком случае знать, что во всех них есть смысл? Ежели в правилах бытия некромантом было бы прыгать с крыши каждый день безо всякой причины, ты бы тоже прыгал? — нефилим хохотнул, пускай даже Джош не оценил его шутки. — Я веду к тому, что, пускай у всего этого и есть причина, она может быть куда более прозаичной, не касаться вопроса вселенского баланса. Быть может, то всего лишь отражение старой вражды меж нашими богами, только и всего? — Я в это не верю! Вайхаршан никогда бы не стал опускаться до такой низости! Как только ты имеешь наглость вообще предполагать подобное, судить богов, в чьих делах не сведущ?! Ты ведь не некромант! Да ты даже не… Джош осёкся, поняв, что ляпнул глупость, ибо сам, совершенно потеряв голову в споре, допустил ту же ошибку. Затронул тему, в которой сведущ не был — самого Колина. Вопрос его не прозвучал до конца, однако даже этого хватило, чтобы улыбка пропала с уст юноши. — Даже не «кто»? — он вновь ухмыльнулся, но взгляд его был пропитан колким холодом. — Ну же, Джош, прошу, не робей! Мне правда любопытно. — Ты даже не создание Мирвалы! — шумно выдохнул граф. — Ты ведь нефилим! Повелительница гнили презирает таких, как ты! — Знаю, — Колин опустил глаза, а речь его наполнилась неподдельной грустью. — Я сам презираю себя… Но то есть моя суть, жребий, который я не могу изменить, как бы ни пытался. Оттого я продолжаю жить с этим бременем. В ожидании долгожданного искупления. Но ты ничего обо мне не знаешь. И голословно заявлять, будто бы я не сведущ в её делах, неспособен понять её волю и не имею права судить её врагов — это… — Дай угадаю — святотатство? Преступление против Мирвалы? — Нет, Джош, это попросту грубо! — голос жреца заиграл искренней, детской обидой. Более такой эмоциональности он себе, правда не позволил, вновь зазвучав в своей привычной манере. Только вот теперь от интонации его по спине пробежал холодок. — Я могу заставить тебя гнить заживо, если пожелаю. Даже совсем малого количества моей крови хватит, чтобы заставить тебя выплюнуть свои зубы и отслоить плоть от костей. Могу наслать на тебя смертельную болезнь, заставить покрыться кровоточащими язвами, кашлять и задыхаться… Так скажи мне, Джош, неужто я, будучи противным ей нефилимом, и впрямь неспособен внять воле моей богини? Джош так и не ответил на его вопрос, ибо на голову вдруг свалилось внезапное осознание. Такое, от которого и без того охладевшие пальцы сделались совсем ледяными, а грудь сдавило в неприятном напряжении. — Когда мы приехали сюда, три дня назад, то на дороге видели труп, — осторожно начал он, принявшись подкрадываться, точно ловкий хищник. — Он был весь в язвах и бубонах — запущенная чума, не иначе. Твоих рук дело? — Да, — честно ответил Колин, серьёзно кивнув. — Надо же… — Джош усмехнулся без всякой радости. — Теперь всё встаёт на свои места! Правильно говорят: везде, где появляется ваша мирвалитская братия, остаются лишь разрушение и смерть! За что ты убил этого мужчину? Есть на то хоть одна причина? — …Ты, похоже, и впрямь ужасного мнения и обо мне, и о моей богине, — юноша с горьким смирением покачал головой. — Конечно же, жрецы смерти всегда убивают исключительно по зову праведного долга, во славу сияющей справедливости! Мы же, порочные мирвалопоклонники, убиваем лишь из собственной кровожадности! — Колин говорил так естественно, что только после его долгого, усталого вздоха Джош понял наверняка, что всё это, от начала и до конца, было сарказмом. — Если бы я не убил его, меня бы тут не было. Он был грешником. Таким же хищником, как и Вальдр, — нефилим обернулся на боязливо подрагивавшего на земле мускоида. — Хотел опорочить меня, причинить мне боль… Неужто я должен был позволить ему? От слов его Джошу стало даже как-то совестно. Со всеми этими спорами о людских и божьих пороках, со всеми его представлениями о фанатиках Мирвалы, он даже и не подумал об этом. Но что, если Колин врал? Что, если и правда убил только из собственной кровожадности? Ему не верилось в это, не хотелось верить. Однако копошащийся рядом на земле мускоид продолжал зарождать в душе гадкие отголоски сомнения. Истинные его мотивы были загадкой. Обыкновенно Джош их любил, но только не в этот раз. То был вопрос доверия. Ему нужно было знать наверняка. Его глаза зажглись зеленоватым, замогильным огнём, но тут же разочарованно потухли. Он не мог чувствовать душу Колина, не мог и коснуться воспоминаний. Стоящая незримой, непробиваемой стеной ужасающей силы защита просто-напросто ему того не позволяла. — Ты мне не веришь… Понимаю, — осознав, что тот только что пытался сделать, Колин улыбнулся как-то грустно и совсем уж вымученно. — Имей только я возможность открыть для тебя свой разум, сделал бы это. Но, к сожалению, я не могу. Поэтому, если ты всё-таки не доверяешь мне, если считаешь меня кровожадным фанатиком, делай, что должно. Гнетущую тишину леса рассёк мелодичный звон. Колин обнажил собственный клинок, сложенный им в ножны какое-то время назад, и, перехватив одной рукой рукоять, приблизившись к недоумевающему некроманту на расстояние излишне близкое, даже интимное, перехватил его руки, заставив положить поверх собственных. А после направил острие кинжала прямо к своей груди, аккурат меж рёбер, где пролегали границы сердца. Джош не сразу понял, во что тот его впутал. Но стоило осознанию ударить в голову, едва сумел сдержать дрожь, волной раскатившуюся по всему телу. — Не спеши. Подумай, — жрец поднял на него глаза, заискивающе смотря в самую душу. Нежные губы были чуть приоткрыты в улыбке умиротворённой и блаженной. Ни единой мышцы, что дрогнула бы в беспокойстве, ни единой толики сомнения в бледных очах. Только любопытство, игривость, будоражащий душу азарт. Тот внимал ему, отдался целиком и полностью, с нетерпением ожидая дальнейших действий. Джош же замер в абсолютной растерянности, боясь даже пошевелиться. Колин был так спокоен перед лицом смерти, что это даже пугало. Граф вспомнил недавние свои безрадостные рассуждения о людских приоритетах, сами по себе возникшие в голове, когда Логрок хотел бросить их с Лиз в Крайне. Как было очевидно из всех его речей, из того, с каким безразличием он сейчас наставлял острие клинка на собственную грудь, для Колина были вещи куда важнее его собственной жизни. В этом они с ним, определённо, были похожи… Только вот что именно? Что побуждало его на свершение поступков? Воля Мирвалы, приказы загадочной наблюдательницы, его сюда отправившей? Невозможно сказать наверняка, но на фоне этого чего-то собственная жизнь, похоже, казалась Колину лишь разменным материалом. «Хороший служитель Мирвалы — мёртвый служитель Мирвалы». Руки, что стискивали клинок поверх чужих ладоней, немного подрагивали, несмотря на промозглый холод, лоб покрылся испариной. Воспитание, принципы и догматы, вобранные во время обучения, твердили, что так будет лучше. Этот мирвалопоклонник извратил уже одну душу — извратит и вторую, и третью. Ещё неизвестно, сколько людей пали его жертвами до этого. Быть может, это вовсе и не первый его акт подобного святотатства… и едва ли он станет последним. Эмоции же, сплетающиеся невнятным, но столь чувственным клубком, взыгравшее общечеловеческое сострадание кричали Джошу разжать уже поскорее пальцы, покончив с этой глупой игрой. Его впечатление о Колине было подобно волнам на море: приязнь то накатывала, накрывая с головой, от поспешно отливала. Но всё-таки никуда не исчезала… Оттого мысль об его убийстве казалась чем-то неправильным, отдавалась в сердце непонятной, режущей болью. Но долг — есть долг. Разве должны как-то влиять на него его личные чувства? Даже то, как Колин манил его, обещая дать столь желанные ответы на вопросы, может быть лишь игрой, соглашаясь вступать в которую Джош совершит преступление против Вайхаршана. Если бы только он мог прочесть его воспоминания, узнать всю его подноготную, окинуть взором самые укромные закутки его разума в поисках мерзких скелетов в шкафу, намёков на обман и нечестность… Наверное, впервые в жизни Джош чувствовал себя настолько беспомощным и слепым. Не было ни единого способа узнать, как всё было на самом деле. Ни единого способа докопаться до правды. Решение ныне лежало только на нём самом, на его собственных суждениях. Никто и ничто ныне не подскажет ему, как поступить и что чувствовать. Он либо верил ему на слово, либо нет. Тяжёлое решение с последствиями пугающими и непредсказуемыми, потенциальная вопиющая ошибка, приставившая лезвие к горлу. Но что ещё ему оставалось делать? — Я не стану убивать тебя, — ответил он ровно и бесстрастно, освобождая из хватки переплетённые пальцы. Голос его даже не дрогнул, лицо не выразило ни единой эмоции. Зато всё, что гложило его разум, все тяжкие думы и противоречивые эмоции, отразились в серых глазах, за пляской отблесков и огней в которых жрец заворожённо наблюдал. — Наш уговор ещё в силе, и свою его часть я выполнил. Так что тебе и твоей загадочной покровительнице лучше бы сделать так, чтобы те три дня, что я потратил, приплясывая под вашу дудку, стоили того. — Разумеется, — Колин прикрыл бледные глаза, спрятал кинжал обратно в ножны, улыбнувшись, как и обычно, мягко и беззаботно. Впрочем, помимо всего, в улыбке прослеживалось недюжинное довольство. — Всё будет, как мы и договаривались. Тебе стоит сказать лишь слово, и я исполню обещанное. — Считай, что я уже его сказал… — начал было Джош, но осёкся, точно бы решив перестраховаться до того, как шагнуть в пугающую неизвестность. — Или скажу, после того как выберусь из этого проклятого леса… И съем уже хоть что-нибудь. Ворча что-то себе под нос, он направился в сторону, из которой, как ему казалось, пришёл. Колин остался стоять на месте, задумчиво глядя ему вслед и вороша свои собственные мысли. «Тётушка была права насчёт него. Принципиальный… но не дурак», — окидывая взором его стройный силуэт, облачённый в чёрное пальто, он улыбнулся собственным мыслям. Конечно, если она сказала изначально, что всё получится, то не получится уже не могло, но всё равно Колин был рад. Среди всех людей, что он видел до этого, никто до сих пор не выделялся так… Обыкновенно, то было слабое свечение, лишь небольшая искра, взывавшая к чему-то внутри, вызывавшая неподдельный интерес. Но Джош был совсем иным, сиял и лучился, словно чудесное, тёплое солнце. И свет этот отчего-то заставлял всё нутро трепетать. Манил, словно тёплый огонь в ночи маленького, глупого мотылька. Быть может, однажды Колину доведётся понять. Узнать, что же в этом прагматичном некроманте такого особенного… — Ты идёшь? — из сладостных дум его вывел Джош, что остановился чуть поодаль и выжидающе сверлил его взглядом. И пускай тот хмурился в неприязни и неудовольствии, пускай и сам того не подозревал… но глаза его сияли, лучились тёплым, влекущим светом. Обернувшись на мускоида, что, освоившись и свыкшись с новыми конечностями, торопливо уполз куда-то в глубины леса, Колин бегло, несколько потерянно закивал и заторопился следом за некромантом. Словно глупый, маленький мотылёк.

***

Застилавший глаза белёсый, непроглядный туман принялся медленно рассеиваться. Рассеялся и образ прекрасного, черноволосого молодого некроманта, что кисло и безрадостно продирался сквозь лес. Пред взором вновь стали обшарпанные, деревянные стены, длинные полки, уходящие куда-то ввысь. Уставленные отблёскивающими в свете синей свечи банками, чьё содержимое пялилось на неё в ответ. — Итак, мушка попалась в сети паучка… — проворковала старуха, рассмеявшись себе под нос. — Пока всё идёт просто великолепно! Лучше не может и быть!.. Взор женщины вдруг опустился на банку, стоявшую на столе, накрытую плотным платком. Стоило отбросить ткань прочь, как на свет появился утопающий в мутной жидкости глаз. Тот сиял, подобно яркой путеводной звезде, проливая бледный, холодный свет на всё помещение. Длинными, кривыми когтями старуха достала его из банки, мягко касаясь млечно-белой оболочки. Вторая рука потянулась к собственному лицу, с влажным чавканьем извлекая синее око из глазницы. Пустующая чёрная дыра заполнилась горящим глазным яблоком, что вошёл в неё легко, почти даже естественно, с мерзким хлюпаньем сочась полупрозрачной жидкостью. Пред взором в тот же миг принялись пролетать образы, сменяющие друг друга, сливающиеся и наслаивающиеся. Покуда перед глазами вдруг не встала явственная картина: высокие, древние стены, высеченные из тёмного камня, огромных размеров залы, полы, заваленные человеческими телами, истекающими кровавыми соками, отблёскивающие свежим, красным мясом. Столпотворения уродливых, рогатых тварей, облизывающихся, вываливающих языки из полных слюны ртов, вгрызающихся зубами в лежалое мясо, набивающих желудки до отвала. Тёмный силуэт, сочащийся чёрной, как ночь, кровью, пропитывающей плоть, землю, саму суть мироздания. Лик прекрасной, нежной эльфийки, с длинными локонами, подобным золотым колосьям и очам, затянутым нежно-зелёной дымкой. Видение прервалось так же внезапно, как и началось. Ныне перед взором сияющего ока был лишь непроглядная, бурлящая тьма. — Тебе стоит поспешить, маленькая мушка… — старуха тягостно прикрыла глаз костлявой ладонью. — У нас очень много работы…