Осколки

      Безымянный, он же Едок, допотопный, а также обладатель, или скорее даже пожиратель, других Имен, кои он успешно поглотил, забрал, сожрал, скользил по нереальности своим вниманием. Сородичи его сейчас не интересовали, не было и среди смертных, кто мог бы заинтересовать древнего кровососа. Не было в этом мире. Но зато был в другом. И Едок решил… пошутить. В свойственной Малкавианам манере.       Мир этот был еще юн, невинен. И в нем не было Сородичей, что сначала и заинтересовало древнего Безумца. Те подобия вампиров что обитали в этом мире вызывали даже не хохот или хотя бы презрение, а… скуку. И не было ничего, что так раздражало Едока, чем скука. Древний вампир любил пошутить, правда юмор у него был специфический, не все могли оценить. Ну, да это уже была не его проблема.       Была в этом мире и своя магия. Иная, совсем иная, но все равно магия. Мистическая сила в руках смертных, которая позволяла менять мир. Чудно. Но допотопный каинит, скользнув по вероятностям этого мира, заметил, что не только на вампиров этот мир был скуден — ни одного Малкавиана или хотя бы иного Сородича, как так можно? Но еще и история этого мира… бедна, скучна, не хватало шутки и немного крови. Или много крови. Тут уже будет зависеть не от Едока, а его будущего птенца.       Голоса в голове стали тише, когда Едок воплотился в этом мире, но не исчезли — Поле сознаний других Малкавиан вечно и всеобще… для других Малкавиан. Впрочем, другой бы и не смог выдержать шёпот Паутины. Лишь сами Безумные пророки, которые и были частью Сети Безумия, могли ее слышать и чувствовать. Тот ее тихий и оглушающе громкий одновременно голос.       Его жертвой был молодой парень, юный волшебник, Судьба которого должна была… А впрочем, нет теперь той Судьбы, есть лишь новый потомок Малкава. А над ними Судьба не властна, они сами ее ткут.       ***       Лето после третьего курса выдалось жарким, а потому Гарри старался спрятаться от палящего солнца и выходил из своей комнаты вечерами. Вот и в этот день он вышел немного подышать свежим воздухом, да отдохнуть от тупого смеха Дадли, который ржал на весь дом над очередным шоу. Когда-то Гарри было обидно, что его кузену дозволено было смотреть телевизор часами на пролет, а самого Поттера не то что не подпускали к вожделенному телевизору, но и вовсе гнали из гостиной, где обычно собиралась семья Дурслей по вечерам. Сейчас же юному волшебнику было абсолютно безразличны шоу фильмы и сериалы, которые смотрел Дадли в свободное от хулиганств и школы время. Гарри Поттера больше интересовала магия. Конечно, он не был таким уж приличным учеником Хогвартса. По правде говоря, более злостного нарушителя правил еще поискать, если, конечно, не считать близнецов Уизли, тех переплюнуть в этом просто невозможно. Но магию Гарри любил, как и сам волшебный мир и его чудеса. Учиться, конечно, сложно бывало, особенно зелья Поттеру не давались, но там случай особый — профессор Снейп ненавидел Гарри Поттера, да и сам Гарри за прошедшие три года невзлюбил злого декана Слизерина. Но магию Гарри любил. Магический мир был ближе для него, хоть Поттер и находился в нем всего три года. Но это не важно, еще наверстает.       Вдохнув полной грудью свежий ночной воздух, Гарри пошел в парк. Не стоять же ему столбом посреди Тисовой улицы? А назад к Дурслям возвращаться не было никакого желания.       Но до парка Гарри не дошел — не успел пройти и десяти метров по улице, как свет в глазах потух. Потом была боль разорванной шеи и сладчайший нектар, который проник внутрь него. Вкус густой жидкости был невыразимо прекрасен, хотелось пить его и пить, не отрываясь. Сама мысль о том, что нектар закончится пугала и вызывала желание убивать. А потом Гарри очнулся. Но уже другим.