Рождённые для трона

Май 1642 года, Болехов, Украина Тёплый майский день нежно обнимал маленький городок Болехов, заливая его светом и теплом, как золотая вуаль. Солнечные лучи проникали в узкие улочки, создавая на них длинные тени от старых домов, а воздух был свеж и напоён ароматами цветов и трав. Здесь, среди зелени и жизни, царил особый мир, который не знал тревог, не ведал войн и забот. Всё было таким родным и простым, что казалось, будто время замерло, а каждый момент был полон мирной гармонии. В это утро, как и каждое, город просыпался в звуках, которые не имели ничего общего с бурей и грозой больших миров. Звон колоколов из древней церкви мягко разносился по всем уголкам, наполняя пространство глубокой духовной тишиной. На базаре раздавался шум, как весёлое бормотание ручейка, в который вступают босые детские ножки. Здесь торговали свежими фруктами, овощами, молоком и домашними изделиями — все это было простым и настоящим, как сама жизнь. Люди обменивались новостями, смеялись, а дети, свободные от забот, гоняли мяч по запылённым дорожкам. Среди этого живого и яркого мира, полном запахов и звуков, была она — Надежда.Надежда была словно воплощение весны — свежая, яркая, невинная. Её светлые, почти платиновые волосы, собранные в длинную косу, падали на плечи мягкими волнами, ловя лучи солнца, которые придавали им нежный золотистый оттенок. Каждая прядь казалась вымыта чистейшей водой, а коса, переплетённая с любовью и заботой, могла бы посоревноваться в красоте с самыми роскошными лугами. Мраморная, как у статуи, кожа на её шее и руках отражала свет, словно обладая собственным сиянием. Белоснежные плечи казались мягкими, а лицо — безупречным, как вырезанное художником из камня. Её губы — алые и пухлые, как лепестки розы, манили к себе, выделяясь на фоне её светлого лица. Кажется, они всегда были приоткрыты в лёгкой, бесконечной улыбке, которая даровала свет окружающим. В глазах, больших, как небо, отражалась вся чистота и бесконечность мира. Они были цвета весеннего небесного простора, глубокие и прозрачные, и в их взгляде скрывалась странная смесь наивности и предчувствия чего-то великого, что должно было произойти. Тёмные, длинные ресницы, как вечерняя тень, касались её кожи при каждом вздохе, словно хранили её мечты и переживания. Её взгляд был мягким и одновременно сильным — взгляд девочки, которая ещё не знает, что будет ей уготовано, но уже ощущает, что её жизнь не будет такой, как у остальных. На Надежде была традиционная украинская одежда, которая подчеркивала её природную красоту и простоту. Она носила яркую вышитую сорочку, с вышивкой, нежно сплетающейся по вороту и рукавам. Каждая деталь вышивки была исполнена с любовью и осторожностью, словно народные мастера, передавая традиции, вложили в неё частицу души. Красный и чёрный — основные цвета, говорящие о её силе и смелости, — прекрасно гармонировали с её мраморной кожей. На её поясе висела белая плахта, украшенная золотыми нитями и узорами, которые переливались на солнце. Подол плахты, слегка закручивающийся в складки, касался земли, когда она двигалась, придавая её движениям лёгкость и грацию. На ногах — простые, но прочные вышитые сапожки, которые, несмотря на свою простоту, подчеркивали её принадлежность к этому миру, где каждая деталь была частью целого, а каждый жест — частью живой традиции. Надежда выглядела как живая картина, в которой соединялись элементы её родной земли, её культуры и её самого сердца. В её образе было нечто почти магическое, что могло бы привлечь внимание кого угодно, но при этом она оставалась такой же светлой и чистой, как сама весна. Надежда стояла у церкви, с кистью в руке, подправляя стены, когда к ней подскочила её лучшая подруга, Лариса, с озорными глазами и весёлым смехом. — Надюха, ты что, с ума сошла?! — Лариса облизала губы, взяв ведро с холодной водой. — Мы тут все уже, а ты — как всегда, за работой! Пойдём с нами, обливаться! Мать ведь не увидит, она ж в дому! Ты ж не маленькая! Надежда, как и её подруга, была живой и весёлой. И её смех был одним из тех, которые наполняли окружающий мир беззаботным светом. Она замерла, глядя на ведро воды и всё же улыбнулась, ощущая знакомую подоплёку в словах Ларисы. — Ларка, ты ж опять хочешь, чтоб я потом как утка домой пришла, — протянула Надя, кидая на неё весёлый взгляд, с выданной из-под ресниц шутливой искоркой. — Мать меня точно накормит такими упрёками, что ещё и в церковь не пустят. Лариса засмеялась и подскочила ближе, подставив ведро с водой прямо под нос Нади. — Тебе не страшно! Ты ж не из тех, кто всё время на месте сидит! Помнишь, как на той неделе в пруду купались, а потом часа два не могли от грязи оттереться?! А мама твоя даже не заметила! Ну, в общем, давай, ты что, не весёлая совсем? Надя снова взглянула на свою подругу и как-то по-особенному прищурила глаза, чуть задумавшись. Но её любознательный и весёлый характер всегда побеждал. Она захохотала, а её смех был как лёгкий звон колокольчика. — Ох, ну ладно! — Надя без всякого стеснения откинула свои длинные светлые волосы и бросилась в самую гущу. — Мама меня точно не поймёт, но всё равно... Где веселье — там и я! С этими словами она вскочила в окружение своих друзей, и вскоре все начали весело обливаться водой, смеясь до слёз. Надя не могла не заразиться их смехом. Вокруг царила лёгкость, свобода и небрежная радость — то, что только подростки могут ощущать в такие моменты. Смешки, брызги воды, тёплый солнечный свет — в этот момент она была частью этой стихии, частью этого беззаботного счастья, которое ждёт только тех, кто готов зажигаться вместе с миром. Мать, как она ни пыталась предостерегать, не была теперь в центре её мыслей. Ведь в тот момент Надя чувствовала, что ничего важнее, чем здесь и сейчас, нет. Толпа девчонок и ребят шумно весело играла в обливания. Вода из ведер летела во все стороны, смешиваясь с смехом и криками. Надя, распустив свои длинные косы, весело прыгала среди своих подруг, казалось, она не могла удержаться от хохота. В этот момент её смех стал ещё громче — она прыгнула в лужу, как будто бросая вызов всему миру. Вся её энергия заразила даже самых застенчивых, и вскоре они тоже начали прыгать, весело поливая друг друга холодной водой. Но вдруг Надя заметила его. Это был тот парень — Костя, местный хлопец, который её давно привлекал. Он стоял немного в стороне, с дружками, наблюдая за весельем. На его лице было лёгкое ироничное выражение, как будто он сам не знал, стоит ли присоединяться. Надя не могла не улыбнуться, когда их взгляды встретились. Сердце забилось немного быстрее, хотя она пыталась скрыть своё волнение. Надя, не сводя глаз с Кости, невольно вспомнила недавнее гадание с девочками. Это было накануне, когда они собрались под старым дубом у церкви, в ночь на святки, чтобы предсказать будущее. В воздухе витал лёгкий аромат свежескошенной травы, а луна светила так ярко, что казалось, весь мир замер в ожидании. Тогда, с таинственными улыбками, они брали зеркальца и ленты, поджигали свечи и гадали о любви. Когда пришёл её черёд, девочки просили её загадать желание, и Надя, сжимая пальцы в кулак, прошептала в тени ночи имя Кости, надеясь, что его тёплый взгляд окажется не случайным. Но в тот момент, как всегда, что-то не ладилось. Несмотря на все её старания, Костя не отобразился в зеркале. "Почему он не появляется? Может, я ему тоже не нравлюсь?" — всё чаще крутились эти мысли в её голове. Было странно, как могла такая простая игра так сильно повлиять на её чувства. Лариса, заметив её задумчивость, подскочила рядом и снова усмехнулась: — Надя, ты что? Ты ведь ещё сама не догадалась? — Лариса с хитрой улыбкой обвела взглядом её лицо и взгляд, направленный на Костю. — Слыхала я, что Ванька говорил, мол, Костя как-то рассказывал своим друзьям, что, может, ты и станешь его женой! Надя прижала ладонь к губам, не в силах скрыть удивление и волнение, которое заполнило её. Она даже немного покраснела, но тут же улыбнулась, поняв, что её чувства могли быть не такими уж и скрытыми. — Правда? — прошептала Надя, не в силах поверить в такие слова. — Может, это и есть знак? Может, мне не нужно так сильно волноваться? Лариса подмигнула ей, не отрывая взгляда от Кости: — Ну, а как ты думаешь, Надь? Он же все видит, когда ты смеёшься и улыбаешься ему. Всё это не случайно. Ты ж сама знаешь, что в таких делах всё иногда бывает проще, чем нам кажется. Надя почувствовала лёгкую дрожь в животе. Все её мысли будто замедлились, и даже смех других ребят звучал как фон для её раздумий. Этот момент, кажется, открыл перед ней новую главу. Может быть, и правда, всё не так сложно? А может, её мечты о будущем, о Косте — не просто мечты, а что-то большее, что в будущем станет её реальностью? Смеясь, она вернулась в весёлую толпу, но сердце её уже знало, что, возможно, этот день запомнится не только игрой с друзьями, но и каким-то новым, важным началом.

***

Топкапы. 1942 год В дворце Топкапы царил холод, который ничем не мог скрыть тревоги в душе Кесем султан. Её великолепные покои, напоенные запахами свежих цветов и восточных ароматов, не могли скрасить тяжесть мыслей, которые наполняли её сердце. Вся её жизнь была посвящена заботам о будущем династии, но сейчас даже величие дворца не могло скрыть от неё неизбежную утрату и угрозу власти, которая всё более угрожала её семье. Она сидела у окна, глядя на затмённое небо, где хмурые облака, будто отражали её собственные сомнения. Её младший сын, Ибрагим, который так долго был в заключении, умер, оставив её ещё более уязвимой перед властной силой её старшего сына — Мурада. "Он слишком жесток. Он не может править страной", — думала Кесем, когда её мысли снова и снова возвращались к тому, что её сын готов передать власть Крымскому хану. Для неё это было непростительно. Она не могла позволить, чтобы Османская империя оказалась под чужим контролем, под угрозой утраты всего, что она так тяжело строила и защищала. Небо за окном темнело, и в этот момент Кесем почувствовала, как тягость ответственности ложится на её плечи, особенно когда думала о своей дочери, маленькой Кая, которая была ещё слишком младой, чтобы осознавать, что происходит. Всё её внимание было сосредоточено на сыне, который, несмотря на свой юный возраст, был единственным, кто мог стать продолжателем династии. И хотя Мурад был её сыном, его жестокость и желание отдать власть Крымскому хану не оставляли ей покоя. Кесем знала, что в такой момент ей не хватает поддержки от её любимой невестки Айше султан. Она была первой хасеки, первой женой Мурада, и Кесем знала, что Айше была мудрой и благоразумной женщиной. Но в том, что касалось влияния на её сына, Айше была бессильна. Она не могла бы изменить его решения, даже если бы очень старалась. Айше, как и другие в гареме, не могла вмешиваться в дела двора в том масштабе, в каком этого требовала ситуация. — Я не могу допустить, чтобы власть ушла от нас, — тихо прошептала Кесем, глядя на портрет своего мужа, великого султана, который когда-то сам пришёл к власти, а теперь его место занимал сын, за которым тянулся тень безжалостного правления. Кесем знала, что её влияние уже не так велико, как раньше, но она не могла просто сидеть сложа руки. Мурад, несмотря на свою жажду власти, был всё ещё её сыном, и она не могла допустить, чтобы он разрушил всё, что она строила. Она не могла позволить его амбициям разрушить Османскую империю и уничтожить её династию. И даже если ей пришлось бы действовать в тени, поддаваться интригам, она была готова пойти на всё, чтобы сохранить контроль над ситуацией и обеспечить безопасность своей семье. Кесем шла по коридорам дворца, её шаги, казалось, поглощались холодными камнями, и каждый из них отзывался эхом в её сердце. В этом величественном здании, полном роскоши и власти, не было уже ни звуков радости, ни тепла, ни жизни. Всё было словно поглощено бесконечным темным пространством. Она чувствовала это пустое, невыразимое одиночество, которое с каждым годом становилось всё острее. Как много лет назад, когда она была ещё Анастасией, простой гречанкой, у неё была другая жизнь. Простая жизнь. Она помнила свой родной дом, его уютные уголки, где пахло хлебом и травами, где мать готовила еду с любовью, а отец, несмотря на свою строгость, был всегда рядом, защищая и поддерживая. Они были её миром, её опорой, и даже в самые тяжёлые моменты она знала, что не будет одна. Но её жизнь изменилась. Её оторвали от всего, что было ей дорого. В этот момент, когда её перевели в этот холодный дворец, где музыка и смех превратились в пустые звуки, а дружба и любовь стали только мимолетными иллюзиями, она почувствовала, как её сердце начало остывать. Всё, что она когда-то любила, осталось за её спиной. Родной дом, защищённые тёплыми объятиями матери и смехом сестры — всё это исчезло. И она пришла в этот дворец, куда её принудили, где ей пришлось научиться защищаться, выживать, но уже не ради себя. «Судьба, – думала она, – дала мне любовь, но не дала счастья. Ахмед был моим светом, но его свет погас. Моя весна закончилась вместе с его смертью. И с тех пор на моих плечах – лишь зима. Вечная зима…» Она не могла сдержать слёз, даже когда всё вокруг казалось безупречно величественным, полным силы. Это было пусто. Так тяжело было не иметь возможности вернуться к тому, что её согревало. Теперь она была не просто женщиной. Она была матерью, женщиной, которая должна была защитить своих детей, но, как бы она не пыталась, её душу всё больше терзали сомнения. Она больше не была той, кто мог жить в покое, не была тем человеком, который мог бы вновь смеяться и ощущать полное счастье. Она была Кесем, Валиде султана, женщиной, которая с каждым днём всё сильнее ощущала холод и тяжесть своего положения. «Но теперь, что остаётся?» — задала себе вопрос, и ответ пришёл не сразу. Она должна была продолжать бороться. За власть, за страну, за её детей, ради которых она отдала всё. Но что если эта борьба станет её погибелью? «Мурад…» — её сын. Тот, ради кого она прошла через столько бед и потерь. Но теперь он был не тем сыном, которого она мечтала воспитывать. Он был жесток, безжалостен, и его решения рушили всё, что она с таким трудом строила. И теперь, когда её единственная надежда — её внуки, маленькая Кая и её сын, может быть, последний наследник династии, она понимала, что её путь будет ещё более тернистым. «Моя жизнь – это борьба. А что я получаю взамен?» — её взгляд блуждал по пустым коридорам, словно ища в них хоть какое-то отражение того, что она потеряла.

***

Всё вокруг было как в кошмаре. Резкий шум, крики, топот коней, как грозовая туча, накрывали её. Она не могла понять, что происходило. В глаза бил туман от дыма, дыхание перехватывало от страха, ноги не слушались, но её тянули, уводили с того места, где был её дом, где всё было родным и любимым. Всё сгоралось. Лишь пламя освещало этот ад, и в нем — крики людей, которые пытались спастись, найти укрытие, кричали имена, зовя друг друга, но никто не мог помочь. Надежда теряла ориентацию, не могла понять, что происходит. Мозг отказывался принимать происходящее. Кто-то резко схватил её, потащил по пыльной земле, её тело не могло сопротивляться, она была как в тисках. Всё, что она могла делать — это безжизненно следовать за тем, кто её увозил. Она слышала крики, казалось, отовсюду, но сама не могла кричать. Сердце билось в груди, бешено, словно вот-вот должно было вырваться наружу. Она видела, как всё горит, как её родное село поглощает огонь. Она увидела вдалеке родителей. Её отец, с охрипшим голосом, что-то кричал, отчаянно звал её, тянул руки, но расстояние между ними становилось всё больше, и его голос становился всё тише. Она тянула руки к ним, пыталась вырваться из хватки неизвестного, но не могла. Она была как в плену, беспомощная, теряющаяся в этом хаосе. Её глаза метались в поисках спасения, но всё было слишком далеко. Она слышала, как её мать, беспомощно кричала её имя, её слова были полны боли, но они никак не могли её достать. Надя чувствовала, как её силы утекают, тело становилось всё тяжелее, а голова заполнялась пустотой. Она металась в голове, но на деле не могла ничего изменить. Отец и мать были слишком далеко, их усилия казались тщетными. От отчаяния и бессилия Надя почувствовала, как её тело расслабляется. Слёзы текли по её щекам, но она не могла остановиться, её руки больше не пытались оторваться от того, кто её тянул. Она слышала их крики, а затем мир вокруг растворился в туманной темноте. На мгновение ей казалось, что её силы сдают, что она не успеет вернуть всё обратно. И тогда, когда её последний взгляд упал на их отчаявшиеся фигуры, падающие на землю от бессилия, она потеряла сознание. Корабль качался на волнах, как беспокойное сердце, заброшенное в темные воды, вдали от родных берегов. Надя лежала в углу каюты, стараясь не смотреть в глаза другим девушкам, сидящим в углу. Они были в лахмотьях, их тела иссушены страхом и тяжким путешествием. Все вокруг было покрыто туманом отчаяния. Глаза, полные боли и страха, не находили ответов. Судьба унесла их с родных земель, а они, как потерянные души, дрожали, шептались и пытались найти хотя бы каплю утешения друг в друге. Надя была в стороне. Её глаза были закрыты, и она не сразу осознала, что это не тот мир, в котором она жила. Это был мир, полный страха и неизвестности. В её голове как будто звенели тяжелые воспоминания — воспоминания об ужасах, которые до сих пор преследовали её. В её сне снова оживали те события, которые стали для неё кошмаром. Она видела себя и подругу, которые возвращались домой из леса, мокрые и радостные, как и все дети в возрасте пятнадцати лет. Их смех был чист, их счастье — искренним. Но это было до того, как она увидела её мать, которая заметила что-то тревожное в их взгляде. Она хотела что-то сказать, возможно, даже отругать, но не успела. Татары. Их было много. С каждым мгновением их количество росло, тень становилась всё гуще и темнее. Крики людей, грохот тяжелых шагов, звук сеченых дверей, сдавленные вскрики, падение тел... Нечто дикое, жестокое. Надя стояла на коленях, не в силах понять, что с ней происходит. Молнии ярких эмоций бились внутри, они пытались прорваться наружу, но не могли. Громовые удары их топоров, крики её односельчан и… запах крови. На её глазах они ломали дверь, как будто дом не был домом, а просто вещью. — Беги! Беги! — крикнула её мать. Но Надя не успела ничего понять. Подруги уже начали убегать в лес, зная, что их жизням угрожает опасность. Девушки, как в тумане, прыгали через заборы, убегали в лес, но она застыла, не в силах оторваться от того, что происходило вокруг. Мать кричала её имя, отец не переставал звать её, но всё это было так далёко. Всё произошло так быстро, так резко, что она не успела ничего понять. Как будто сама земля внезапно перестала её поддерживать. Надя стояла, окаменев, не веря тому, что происходило. В этот момент её мысли были путающими, а сердце билось так, как если бы оно хотело вырваться из груди. Она не могла понять, почему её ноги не шли, почему её тело словно отказалось действовать. Татары, как тени, окружали её дом. Шум, крики, звуки разрушающихся дверей, огонь, который пожирал их село — всё это смешивалось в один кошмарный поток. Но в этот момент её взгляд упал на дверь. Дверь, в которой стояла её младшая сестра, Дарья. Маленькая, хрупкая, испуганная. Она не успела убежать. Мама и папа, вероятно, даже не заметили, как Дарья осталась внутри. Надя не могла этого допустить. Без раздумий она бросилась к дому, несмотря на ужас, который сжигал её изнутри. Крики, дым, огонь… Всё это стало лишь фоном для её единственной мысли: спасти Дарью. Она вбежала в дом, чувствуя, как жар обжигает её кожу. Задыхаясь, сражаясь с дымом, Надя вытащила сестру, схватив её за маленькие дрожащие ручки. В глазах Дарьи было отчаяние, но она молчала, как будто понимая, что сейчас не время для вопросов. Сдавленная, измученная, Надя толкнула сестру в сторону. В сторону людей, в сторону безопасности. Тот момент, когда она почувствовала, как кто-то схватил её тело и утащил в сторону, был мучительным. Всё было так туманно. Она оглядывалась, видела, как отец добрался до неё, но до самой Нади так и не дотянулся. Он пытался, кричал, тянул руки, но огонь и люди закрыли его от неё. Надя почувствовала, как силы покидают её. Она кричала, слёзы жгли глаза. Сердце сжималось от боли, от того, что она не могла добраться до своих родителей. Огонь продолжал лизать её пятки, заставляя её спотыкаться. Кто-то схватил её тело, но она не могла ни сопротивляться, ни понять, что происходило. Она чувствовала, как её вытаскивают на руках, как отрывают от того места, где были её родные. Силы иссякли. Она барахталась в руках незнакомца, её тело не слушалось. Она продолжала кричать, но её голос терялся в шуме, в реве огня, в криках и панике. Всё вокруг было как мгла. Мгла, которая поглотила её, поглотила её жизнь, её дом, её людей. Надя резко дернулась, словно просыпаясь из кошмара. Запах соли и сырой древесины ударил в нос, пробуждая её окончательно. Глухое скрипение досок, мерное покачивание — всё это говорило о том, что она была на корабле. Морской ветер пробирался внутрь, обжигая её потрескавшиеся губы и вызывая дрожь по всему телу. Она открыла глаза, с трудом различая окружение. Рядом сидели девушки, такие же, как она. Их лица были бледны, глаза заплаканные, одежда порвана и измазана грязью. Кто-то тихо всхлипывал в углу, другие просто сидели, опустив головы, как будто смирились со своей участью. К Наде кто-то подсел. Она повернула голову и удивлённо встретилась взглядом с Аклиной, девушкой из их села. Они никогда не были близки, едва ли обменивались парой слов, но сейчас это не имело значения. Увидев знакомое лицо, Надя почувствовала, как ком подкатывает к горлу. — Аклина... Ты тоже... — Надя осеклась, не в силах закончить мысль. Аклина кивнула, её глаза были красными от слёз. Она пыталась улыбнуться, но её губы лишь дрогнули. — Надя... Я сама не знаю, как это произошло, — тихо проговорила она. Надя, собравшись с силами, прошептала: — Куда нас везут? Аклина ненадолго замялась, словно не знала, говорить ли. Затем, понизив голос, ответила: — В Топкапы. Во дворец султана... Слова прозвучали словно удар. Надя не могла понять, что это значило, но холодный страх пронзил её до костей. Топкапы. Далёкий, чужой мир, о котором они слышали только из рассказов, теперь стал её реальностью. Они сидели рядом, и время словно застыло. Ночь сменялась днём, но никто из девушек не знал, сколько прошло времени. Дни превращались в тягучий поток, где каждое мгновение было пропитано страхом и неизвестностью. Надя смотрела в пустоту, её мысли блуждали между воспоминаниями о семье и ужасом, который ждёт её впереди.

***

Девушки, дрожащие и испуганные, стояли на пыльной дороге перед величественными воротами, ведущими в легендарный дворец Топкапы. Их тела были укутаны в грязные, разорванные лохмотья, ноги покрыты пылью и ссадинами, а волосы — спутаны и несвежи. Некоторые пытались прикрыться платками, кто-то лишь молча опускал глаза, боясь встретиться взглядом с надсмотрщиками. Надя приподняла голову, чтобы посмотреть на место, о котором шептались даже в самых отдалённых уголках её родины. За огромными воротами открывалась картина, которую могли видеть только избранные. Перед ними простирался огромный сад с тщательно ухоженными деревьями и цветами. Вдоль аллей тянулись оливковые деревья, среди которых сверкали кроны магнолий и апельсиновых деревьев. Солнечные лучи играли на поверхности фонтанов, где журчала вода, создавая иллюзию покоя. Сады казались бесконечными — живописные мостики, мраморные скамьи, керамические вазоны с розами всех оттенков. Надя заметила красивую колоннаду с узорчатыми арками, украшенными голубой и золотой мозаикой. От неё пахло каким-то волшебным цветочным ароматом. Но всё это величие не приносило успокоения — оно казалось чужим и враждебным, словно нарочно созданным, чтобы заставить почувствовать свою ничтожность. Когда они двинулись дальше, девушки услышали разноголосый гул. Их провели через внутренний двор, где сновали слуги, а во дворце уже слышались звуки музыки и женских голосов. Их подвели к высокой, украшенной резьбой двери, ведущей в гарем. Когда дверь открылась, воздух наполнился тяжёлым ароматом благовоний. Девушек завели внутрь, и Надя замерла. Гарем оказался не просто помещением, а целым миром, где роскошь переплеталась с красотой и строгим порядком. Залы гарема были украшены мозаиками, сверкающими синими, зелёными и золотыми узорами. Пол был покрыт дорогими коврами с причудливыми орнаментами. Потолки возвышались в виде куполов, расписанных тонкими росписями — цветами, звёздами и узорами, напоминающими сказки из древних книг. Свет проникал через узкие витражные окна, окрашивая пространство в мягкие тёплые оттенки. На мягких диванах, покрытых атласными подушками, сидели девушки. Их лица были словно фарфоровые — белоснежные, ухоженные, с лёгким румянцем. На них были надеты роскошные одежды из шёлка и парчи, а волосы убраны в изысканные причёски.Они держались с явным высокомерием, перешёптываясь и бросая презрительные взгляды на вновь прибывших. Одну из девушек сопровождала кальфа — женщина средних лет, облачённая в строгую, но всё же изящную одежду. Её лицо было серьёзным и бесстрастным. В руках она держала чётки, а её взгляд бегло оглядывал каждую из новоприбывших. Одна из кальф, невысокая, но с острыми, цепкими глазами, обошла каждую из девушек, словно оценивая товар. Она осматривала их руки, лица, волосы. У одной из девушек грубо откинула платок с головы, показывая грязные, спутанные волосы, и цокнула языком. — Грязные, вшивые, как всегда, — пробормотала она себе под нос, затем громко добавила: — Этих отправьте в бани. Немедленно! Другая кальфа внимательно рассматривала Надежду. Её глаза сузились, когда она заметила небольшую ссадину на щеке девушки. — Запомни, девочка, здесь раны не должны быть видны. Кто не ухаживает за собой, тот не имеет права находиться во дворце, — сухо произнесла она. Надежда, обиженная и униженная, не смогла сдержать себя и, сжав кулаки, резко выпалила: — Как будто я сама сюда напросилась! Кальфа резко повернула голову, её глаза вспыхнули гневом. Однако вместо того, чтобы кричать, она тяжело вздохнула. В её взгляде мелькнуло что-то странное — смесь усталости и горькой иронии. Она подошла ближе и, почти шёпотом, произнесла: — Знала бы ты, какие райские услады ждут тех, кто умна и хороша собой, сама бы пришла сюда. На мгновение её голос показался почти мягким, но тут же снова стал холодным. Она выпрямилась, добавив громко: — Учись держать язык за зубами. Здесь он тебе не помощник. После осмотра одна из старших кальф, высокая и худая женщина с суровым лицом, встала перед девушками. Она приподняла руку, требуя тишины. — Вы попали в гарем султана. Отныне вы принадлежите этому дворцу и должны соблюдать правила, — её голос был громким и уверенным, каждое слово отдавало приказом. — Запомните первое: вы больше не имеете права на своё прошлое. Родина, семья, всё, что вы знали, осталось за этими стенами. Здесь вы будете служить. Девушки испуганно переглянулись, но старшая кальфа продолжала: — Второе: вы будете соблюдать чистоту, порядок и уважение. Грязь, леность, непослушание — всё это карается строго. Третье: ваши единственные цели — быть красивыми, учиться и угождать султану. Никаких разговоров за спиной, никаких споров. Она обвела их холодным взглядом, остановившись на одной из девушек, которая пыталась спрятаться за другими. — Ты что-то хочешь сказать? — резко спросила она. Девушка замотала головой, но её тряску заметили все. После всех проверок, девушек отмыли в горячих банях, смывая с них остатки грязи и страха прошлого. Кальфы внимательно осматривали каждую, проверяя их на болезни, но, к счастью, все оказались здоровы. Затем их проводили в одну из дальних комнат гарема, где новенькие должны были ночевать. В комнате было просто: матрасы на полу, покрытые тонкими тканями. Надежда остановилась, глядя на своё новое "ложе". Всё казалось таким чужим, холодным и безликим. Она опустилась на матрас и не удержалась — слёзы начали струиться по её щекам. Эту сцену заметила та самая кальфа — невысокая, но с цепким взглядом и строгими манерами. Она подошла к Надежде и, не произнося ни слова, жестом велела ей следовать за собой. Надя неохотно поднялась, чувствуя себя полностью сломленной. Кальфа привела её в тихий угол гарема, подальше от остальных, и протянула ей чашу с айраном. Голос её был строгим, но лишённым прежней резкости: — Выпей. Тебе нужны силы, девочка. Надя робко взяла чашу, чувствуя волнение от этой неожиданной мягкости. Пока она пила, кальфа внимательно посмотрела на неё, а затем заговорила, понизив голос: — Запомни, гарем — это не тюрьма. Это место может стать твоим счастьем, если ты сама того захочешь. Надежда подняла на неё покрасневшие глаза, полные сомнений. Но кальфа продолжала, её голос стал твёрже, проникновеннее: — Здесь выживают не сильные и не красивые. Здесь побеждают умные. Ты должна быть хитрой, наблюдательной и терпеливой. Не трать силы на жалобы, вместо этого учись, слушай и запоминай. Сильнейший здесь тот, кто умеет улыбаться, даже когда внутри всё горит. Она наклонилась ближе, её глаза блеснули какой-то странной решимостью: — Если хочешь стать госпожой, тебе нужно научиться видеть людей насквозь. Знать, кого ты можешь использовать, а кому нельзя доверять. Пусть этот гарем станет твоей лестницей, а не клеткой. И помни: никто, кроме тебя, не решит, кто ты здесь. Эти слова прозвучали для Надежды неожиданно. Кальфа выпрямилась, оценивающе посмотрела на девушку и кивнула: — А теперь иди. И запомни мои слова. — Надя, что она тебе сказала? — взволнованно спросила Аклина, приподнимаясь на своей постели и вглядываясь в лицо подруги. Её голос дрожал от тревоги, будто слова кальфы могли стать каким-то судьбоносным откровением. Надежда на миг замерла, вспоминая жёсткий, но странно вдохновляющий голос кальфы, её цепкий взгляд и те слова, которые, казалось, проникли в самую душу. Она открыла рот, но потом замолчала. Эти слова были слишком личными, слишком важными, чтобы просто так их повторить. Она подняла глаза на Аклину и, глубоко вздохнув, слабо покачала головой: — Ничего. Она просто дала мне айран и велела успокоиться. Аклина внимательно посмотрела на неё, но не стала настаивать. — Пойдём спать, — добавила Надя, натягивая на себя тонкое одеяло. — Кажется, завтра будет непростой день. Её голос звучал мягко, но в нём уже не было прежней растерянности. Надя закрыла глаза, но слова кальфы всё ещё звучали в её голове, отдаваясь эхом: "Этот гарем может стать твоей лестницей..."