Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Если у остальных в башке творится то же, Что у нас, то здешнее государство шатается.

      Они с Эймондом шагали по Стальной улице, возвращаясь от оружейника к конюшне, где, помимо самых дорогих, вероятно, в городе лошадей, оставили десяток гвардейцев. Черные плащи с золотым драконьим гербом гордо развевались за спинами принцев, пока сапогами они месили пыль и грязь городских улиц. Дейрон держался чуть более свободно, чем Эймонд, бросая заинтересованные взгляды то на оружейников, что искрили мечами прямо на улице, то на их подручных, выкладывающих ярко начищенные шлемы и кольчуги прямо штабелями, друг за другом, как хлеб на ярмарке. Яркие сиреневые глаза парня блестели любопытством, словно он искал в хаосе нечто необычное, что могло бы его увлечь.       Стальная улица была широкой и шумной, наполненной звуками кузнечных молотов, стуком железа и громкими криками торговцев, зазывавших покупателей. Воздух пах металлом, углем и потом. Мимо сновали подмастерья, взмокшие и запачканные копотью и сажей, волоча за собой тяжелые ящики с мечами и доспехами. Королевский заказ, как видно, исполнялся исправно: огни в кузнях не затухали ни на секунду, а все приличные мастера города были заняты ковкой оружия и доспехов для армии Зеленых, которая увеличивалась с каждым днем. Еще и новых золотых плащей для столицы нужно нарядить — скучать ремесленникам определенно было некогда.       — Кузнецы делают свое дело, — довольно прокомментировал Дейрон, наблюдая за очередной партией длинных мечей, которые грузили на телегу.       Они прошли мимо очередной кузни, из которой вырывались клубы черного дыма. Молодой подмастерье, едва заметив белые волосы проходящих принцев Таргариенов и королевских драконов на их плащах, неловко поклонился, чуть не уронив тяжелый молот из рук. Дейрон улыбнулся парнишке, своему ровеснику, но Эймонд даже не посмотрел в его сторону.       — Мечи куются, — Эймонд согласился. Боковым зрением Дейрон заметил, как старший оружейник грубовато потащил ученика за ухо внутрь кузницы, отвлекся, но брат еще говорил: — А вот хватит ли нам тех, кто будет держать их в руках?       — Ты думаешь, люди не пойдут за нами? — удивился Дейрон, остановившись.       Эймонд выдохнул. Он явно не был в восторге объяснять такие простые истины младшему брату… Но кто-то же должен учить его. Переучивать, как считал и чувствовал Дейрон, от того, чем его травили на Юге у Хайтауэров. Дейрон ощущал, как оба брата, даже Хелейна хотят, чтобы он вновь стал похож на Дракона. Одноглазый принц замедлил шаг, обернулся и посмотрел на него так, будто тот задал глупейший вопрос на свете.       — Пойдут, конечно. Пока мы будем их вести. Помни только одно, брат: они пойдут не за тобой, не за мной и даже не за короной Эйгона. На наших драконов и твои красивые новые доспехи мужичью будет плевать. Они пойдут туда, где больше хлеба, золота и шанса выжить. Если мы не дадим им этого, они найдут тех, кто сможет.       — Черных?.. — Дейрон спросил так, словно, кроме Черных, они воевали еще минимум с двумя-тремя партиями разных цветов радуги. Он опять почувствовал себя глупо.       — Кого угодно, мой принц, — резко бросил Эймонд, вновь двинувшись вперед. Его сапоги хлюпнули в грязи, и в голосе зазвучала едва уловимая досада: — Черные, разбойники в лесах, любой лжец с куском хлеба и обещанием… Люди такие, Дейрон. Они будут кланяться тому, кто накормит их семьи и сохранит скот, а не тому, кто блистает в начищенной броне с драконами. Поэтому наша задача проста: стать теми, к кому бегут, а не от кого.       Его слова повисли в воздухе, смешавшись с тягучим запахом угля и горячего железа. Младший принц отвел взгляд, тяжело вздохнув.       — Иногда ты говоришь совсем, как лорд-дед, — с упреком пробормотал принц Дейрон, запрокидывая затылок и тряхнув платиновыми кудрями.       — Сир-дед, — не преминул поправить его Эймонд. Дейрон тихо цокнул языком.       Речь брата пробудила в нем что-то новое — нечто в спектре между сомнением и горькой задумчивостью.       Дейрон молча пошел следом, больше не бросая взглядов по сторонам. Он поравнялся шагами с сиром Рикардом, шагавшим за ними, словно белоснежная тень. Но тишина, впрочем, длилась недолго, ибо держать язык за зубами он долго не мог. Юноша снова нагнал брата уже через две минуты.       — Думаешь, у Рейниры хватит сил, чтобы дать нашим людям хлеб и золото? — нарушив затянувшуюся паузу, спросил младший принц, прищурившись. Он внезапно захотел казаться серьезнее, чем являлся на самом деле.       Копировал то, что наблюдал в поведении самого Эймонда. Учился, подражал и слушался. Эймонд не самый плохой пример для подражания в военное время — один его убийственный взгляд чего стоит. Дейрон своим добрым искрящимся взором умел веселить и поддерживать, но пугать — до таких высот ему стремиться и стремиться.       Эймонд усмехнулся брату уголком рта, но в усмешке его не было тепла. Такое явление Дейрон за ним вообще замечал преступно редко, даже когда они еще были детьми. Он знал: брат чаще угрожающе скалился, чем дарил улыбки. Машинальным жестом Эймонд завел пальцы за голову, подтягивая застежку на повязке, скрывающей шрам.       — У Рейниры? Daor, dōrī. Черным мозгов хватит только на то, чтобы свести все, что они успеют построить, в пепел. Но… — Эймонд замолк на мгновение, будто что-то оценивая, — у них есть чертов флот Корлиса Велариона, и догадаться устроить блокаду пролива они все-таки смогли. Голодная армия долго не протянет, даже одетая в кольчуги и броню.       — Брось! Не побегут же солдаты, принесшие нам клятвы, на Драконий Камень к Черным только потому, что им немного недостает еды…       Эймонд почти презрительно фыркнул. Дейрон на это скривился, удержавшись хотя бы от того, чтобы закатить глаза на пафос этих речей. Его задевали постоянные наставления брата, но спорить с Эймондом сейчас не было смысла. Да и никогда не было.       Дейрон вообще не любил закатывать сцен, ему, наоборот, даже в радость было позволять людям вокруг считать себя правыми в незначительных моментах.       Слова Эймонда были правдой, пусть отчасти и горькой для юного принца. Грядущая война заставляла всех их принимать реалии, от которых уже никак не сбежать.       — Немного недостает сейчас. А ведь скоро придет зима. Война обожрет столицу до костей, — Эймонд постучал пальцами по эфесу меча. — И тогда уже кто-то другой окажется прав, а нас с тобой нарекут узурпаторами.       — Нас? — с напускным весельем переспросил Дейрон. Хотелось вернуть их беседе более теплое настроение, серьезности в Королевской Гавани и при дворе короля и так было слишком много. — Разве это не ты на днях жаловался, что вся военная слава достанется Эйгону?       Эймонд остановился так резко, что Дейрон чуть не врезался в него. Одноглазый принц смерил младшего брата холодным взглядом.       — Нет, не я, — отчеканил он, и Дейрон сделал вывод, что сказанное с глазу на глаз в паре со штофом вина для старшего брата правдой не считается. — Эйгону достанется корона, — продолжал тот тоном, не предполагающим никаких возражений, — а тебя и меня запомнят по делам. Или не запомнят вовсе.       Принц Дейрон открыл было рот, собираясь что-нибудь ответить и получить еще какие-нибудь нравоучения в придачу, но их разговор прервали двое гвардейцев в высоких полированных шлемах, вынырнувших из толпы. Те коротко поклонились и доложили, что все готово: лошади оседланы, а отряд ждет их возвращения. Возчики уже цепляли последние крюки и петли к крытой телеге, на которую нагрузили выкованные по королевскому заказу доспехи и клинки.       Широкая дорога за пределами кузниц будто бы внезапно привела их на задворки. Эймонд кивнул латникам и жестом велел брату двигаться вперед.       Когда небольшой королевский отряд двинулся в путь, дорога под их копытами будто застонала от веса железа. Дейрон оглядел сира Рикарда Торна, от которого ехал по левую руку, таргариенских гвардейцев с такими же золотыми драконами Эйгона на груди, как и тот, что был на его собственном новеньком плаще, а затем перевел взгляд на Эймонда. Тот ехал впереди, осанка его была прямой, а серебряные волосы трепались на ветру. Даже с одним глазом принц оставался грозным на вид и уверенным — таким, каким, по мнению Дейрона, должен быть настоящий военачальник. Каким и ему хотелось бы стать… Чуть позже.       Но кто-то из них двоих еще должен был стать лидером, чье имя будут вспоминать даже после того, как последняя капля крови Черных падет на землю. Эйгон удержит свой трон и корону на голове, его певцы и мейстеры и так покроют золотом победы… Эймонду и Дейрону же и правда придется выгрызать себе имена на его пьедестале. Выжигать драконьим огнем и воинской доблестью. Это вдохновляло шестнадцатилетнего парня: он еще и рыцарских шпор обязан добиться!       Королевская Гавань совсем не была похожа на Старомест, но это не значило, что Дейрону она не нравилась. Смердело в городе страшно, но он и с этим неудобством успешно справлялся, вдыхая и выдыхая через рот.       Топот копыт и звон доспехов воинов привлекал любопытные взгляды горожан в окнах строений. Кто-то из людей падал на колени, кланяясь им, кто-то, наоборот, отворачивался. Возницы ругались, пробираясь сквозь людской поток, а сироты в грязных одежках метались между лошадей, умудряясь выклянчить пару монет у прохожих, даже один из золотых плащей подбросил девочке медяк, который та поймала, шлепаясь коленками во влажную дорожную грязь. Бесталанные уличные артисты и откровенные шарлатаны выступали почти на каждом перекрестке, привлекая небольшие группы зевак. Мужчины в заплатанных плащах и женщины в выцветших платках с недоверием и затаенной враждебностью провожали взглядами вооруженный отряд. Но где-то в переулках был слышен детский смех: оборванные мальчишки играли, гоняясь друг за другом, словно не замечая ничего вокруг.       На миг младший принц подумал о том, как мало и много разом для простого люда значит их война. Есть им будет нечего из-за блокады, как говорит Эймонд, на их головы, возможно, скоро польются огонь и стрелы, а они живут дальше… Торгуются за вонючую рыбу, орут на детей и поучают жен. Стирают белье в мутном канале. Принц Дейрон Таргариен тряхнул головой, сбрасывая морок сомнения.       «Еще не время всему… Этому», — подумал он, обещая себе пламя и кровь. Воинскую честь и рыцарское звание.       Проезжая мимо таверн и трактиров неподалеку от площади Рыбного рынка, Дейрон сначала услышал, а затем краем глаза заметил пьянчугу, что в кругу дружков, обсуждая представленный взору отряд со знаменем, осмелился кричать о правах «законной королевы» и что-то непристойное в адрес короля, используя оборот «узурпатор», но быстро заткнулся, когда несколько гвардейцев дома Таргариен, не спешиваясь с коней, уставились на него с мрачной угрозой.       Дейрон лишь насмешливо фыркнул хмельной наглости, но ничего не сказал: пусть пьяница несет свой вздор — одна брошенная вслух глупость не сделает погоды их политике. Он бы и не обратил внимания на мелкое происшествие… Но Эймонд, ехавший впереди их короткой колонны, вдруг резко натянул поводья, и красивая темная лошадь взвился на дыбы, всхрапнув от неожиданности. Его единственный глаз впивался в скопление людей, выискивая бедолагу, что прятался в тени дверного проема таверны. Лицо брата застыло, словно высеченное из гранита, а в голосе звучала валирийская сталь:       — Повторите, — громко, но пока еще с холодным спокойствием, почти вежливо приказал Эймонд, слова отозвались в тесных улочках. Затем рявкнул, разрезая тишину: — Повторите, я не расслышал!       Толпа замерла. Гул голосов на улице мгновенно стих, словно кто-то разом накрыл площадь огромным колпаком. Пьянчуга, едва удерживаясь на ногах, попытался было скрыться за спинами поддерживавших его мгновение назад товарищей, но его неуклюжие попытки лишь привлекли больше внимания. Теперь и Дейрон мог разглядеть его. Будто сжавшийся и нахохлившийся от холода воробей, тот вжимался в хилый косяк двери, силясь раствориться в ней, а его рот беспомощно открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Сир Рикард, сию секунду прочитав настроение и намерения своего принца, отдал короткий приказ, и двое спешившихся стражников вытащили несчастного из «укрытия», за воротник волоча того по брусчатке. На улице было слишком тесно, но перед людьми короля публика расступалась сама собой, предоставляя правосудию место для непосредственно осуществления.       — Я… я вовсе не… — бормотал горожанин, голос у него дрожал. Слишком пьян, чтобы испугаться и чтобы говорить связно, судя по всему, тоже. Гвардейцы крепко держали его за плечи, не позволяя вырваться.       — Повтори, что ты сказал о короле, — Эймонд соскочил с коня на землю, механическим жестом всучив поводья первому попавшемуся латнику. — Или, может, твои друзья помогут мне вспомнить твои слова?       Пытаясь спастись, краснолицый мужчина бросил затравленный взгляд на толпу, которая мгновенно отвела от него взгляды. Его товарищи-собутыльники, только что дружески хлопавшие его по плечу, стояли молча, будто он уже для них не существовал. Мужчина, заикаясь, попытался что-то сказать, но из его рта вырвался лишь неразборчивый лепет.       — Громче, — приказал Эймонд, склонив голову чуть набок. Изучая. Его губы тронула едва заметная, леденящая улыбка. — Ты был так смел в своих речах, — мягко продолжал наседать он, — почему молчишь теперь?       — Я… я ничего… — начал бедняга, но принц резко шагнул ближе и схватил его за ворот рубахи. Он был на голову выше, и согнулся в четверть: теперь их лица были так близко, что Дейрону казалось, будто брат намеревался страстно и нежно поцеловать вшивого мужика.       — Ничего? — прошипел Эймонд, медленно сжимая кулак, натягивая ткань у того на шее. Его интонации стали почти ласковыми, но в них все равно звенело что-то хищное. — Странно. Я отчетливо слышал, как ты назвал своего короля… Узурпатором. Разве я ошибаюсь?       Схваченный затряс головой так быстро, что его взлохмаченные волосы разлетелись в стороны.       — Нет, Ваша милʹсть, я… Я ничего такого не говорил, клянусь богами! Это не я, это…       — Это кто? — резко перебил его Эймонд, и голос его на этот раз раскатился эхом по переулку. — Ты смеешь обвинять во лжи своего принца?       Публика, затаив дыхание, следила за происходящим. Кто-то из толпы уже поспешил скрыться в поднятой суматохе, но большинство, замерев, остались в страхе и любопытстве. Принц Дейрон, сидя в седле, раздраженно поджал губы, едва заметно покачав головой. Он знал этот тон брата: резкий, ледяной, полный сдерживаемой ярости, которая всегда должна была найти выход.       Вот обязательно ведь ему было нужно закатить целое представление, обещающее стать кровавой сценой, по сущей ерунде… Младший принц вздохнул, наблюдая.       — Мʹлорд, мʹлорд, я… — все так же бормотал пленник, но довести мысль до логического конца ему, конечно, не давали.       Эймонд, не сменяя выражения лица, разжал хватку и рывком швырнул его на землю. Мужчина упал на колени, нелепо расставив руки в попытке удержать равновесие. Хватался за грудь и шею, силясь вдохнуть воздух.       — Клянусь, я не хотел! — он заголосил, сорвавшись на жалобный плач.       Нависая над ним, словно статуя, изваянная из мрамора, драконий принц шагнул ближе. Его единственный глаз вспыхнул яростью, а губы сложились в тонкую и жестокую, презрительную линию.       — Если не хотел, почему сказал? — тихо спросил он, почти шепотом. — Злословить на короля, моего брата, — это тягчайшее преступление перед богами. И ты ответишь за это.       Эймонд вытащил клинок из ножен с пугающей грацией, будто это был танцевальный жест. Тишина стала осязаемой. Даже уличные торговцы прекратили кричать, будто опасались, что звук их голосов и к ним привлечет ненужное королевское внимание.       — Как твое имя? — вежливо спросил принц.       — П-п-пейт, Ваша милʹсть… — на неудачливого изменника-забулдыгу Эймонд смотрел так, как смотрит дракон на беспомощную, пригнанную к нему на корм, овцу. Откровенно насмехался над протянутыми к нему в мольбе руками.       — Знаешь ли ты, Пейт, — выплюнул он, — что делают с теми, кто оскорбляет своего законного правителя? — спросил Эймонд тихо, не дожидаясь от несчастного ответа. Затем закончил за него сам, еще более понизив голос: — Их языки отрезают и скармливают воронам.       — Мʹлорд, пощадите! Я же не хотел… Я не… — захныкал пьяница, замычал, стирая колени о мощеную брусчатку улицы и хватая принца за плащ.       Его лицо стало пунцовым, словно он уже ожидал, что вот-вот лишится головы. Эймонд презрительно скривился, будто его коснулся чумной грязный пес. Но не ударил, что даже Дейрона удивило.       Вместо этого развернул Ночной и кончиком поднял лицо пьяницы, заставляя его смотреть ему в глаза. По толстой красной шее Пейта из свежей раны, оставленной валирийской сталью, стекала тоненькая струйка крови. В толпе послышались испуганные вздохи, кто-то уже отворачивался, не желая видеть то, что, как горожане думали, должно было произойти.       Дейрон стиснул зубы, его пальцы сжали вожжи. Было невыносимо смотреть, как брат обращается с людьми. Но что он мог сделать? Его слово, наверное, значило не больше, чем шелест ветра, когда речь шла о решениях Эймонда. Но… Кто, если не он?       — Эймонд! — вмешался, наконец, Дейрон, его голос прозвучал четко, но тихо, чтобы не демонстрировать склоку простому народу. Любые разногласия между Таргариенами могли стать оружием в руках их врагов. — Rāpirī. Ты уже напугал его до смерти… Он просто пьян, — бросил парень, разводя руками. — Не стоит даже того, чтобы пачкать о него меч.       Принц Эймонд медленно повернул голову к младшему брату. Их глаза встретились: сиреневые с золотыми искрами и один-единственный, иссиня-фиолетовый. В воздухе повисло напряжение, плотное, как густой туман, и Дейрона прошибло дрожью, хоть он и не показал ни капли своего смятения.       Но затем Эймонд усмехнулся — коротко, холодно:       — Ты прав, мой принц, — легко согласился он, поворачиваясь обратно к перепуганному Пейту. — Но твой новый приятель заслуживает наказания. Запомни этот день, червяк, — прошипел Эймонд, сделав шаг назад, оставляя забулдыгу корчиться на земле в слезах и дрожи, — запомни, как принц Дейрон из дома Таргариен пожелал сохранить твою никчемную жизнь. Запомни, кто не вспорол тебе брюхо по его просьбе. И запомни, кому принадлежит Железный трон.       Удивленный, Дейрон с облегчением выдохнул, его широкие скулы даже тронула улыбка. Эймонд медленно вложил Ночной в ножны на поясе.       — В другой раз, — отчеканил он напоследок, — думай, прежде чем открывать свой зловонный рот, Пейт.       Эймонд вернулся к седлу, его осанка оставалась безупречной, как будто инцидента вовсе не было. Махом принц вскочил на лошадь и, как ни в чем не бывало, вновь возглавил их колонну.       — Пожалуй, все же бросьте его в реку, — скучающе приказал он, махнув рукой. Эймонд утерял жестокость интонаций и вновь обратился собой обыкновенным: язвительным и равнодушным. — Пусть искупается, протрезвеет. Сир Рикард?..       — Да, Ваше высочество, — с кривоватой усмешкой кивнул Рикард Торн. Белому гвардейцу, как виделось Дейрону, все это не было особо по душе. — Вы слышали приказ? — гаркнул рыцарь латникам.       Солдаты домашней стражи, не задавая лишних вопросов, подняли все еще не отошедшего от ужаса Пейта под руки и потащили его в сторону набережной Черноводной. Мужчина вопил, брыкаясь, вероятно, до конца не осознавая свалившегося на него счастья избавления, но ему это не помогало. Толпа вновь ожила, в испуге расступаясь перед гвардейцами и брыкающимся изменником. Дейрону отчего-то хотелось рассмеяться. Юноша пришпорил коня, двигаясь вперед.       — Ты мог бы быть мягче, — заметил он, поравнявшись со старшим братом.       — О, дорогой Дейрон, — отозвался Эймонд, даже не глядя на него. Выпустил на мгновение вожжи, чтобы пригладить растрепавшееся полотно серебряных волос. — Я был.       Кто-то в толпе — хриплый, дрожащий мужской голос, выдававший его страх — громко и отчаянно выпалил не то молитву, не то угодливую лесть:       — Долгого правления и процветания… победы нашему доброму королю Эйгону!       Многие повернули головы, и среди затаившихся лиц Дейрон не смог бы и разглядеть, кто именно решился на этот отчаянный жест. Слова повисли в воздухе, как неуклюже брошенный камень, но за ними послышались новые выкрики. И, хотя в их голосах звучал страх, элемент благолепного восторга был слышен так же отчетливо. Народ Королевской Гавани не просто поддерживал своего правителя, люди подчинялись, они поколениями жили в тени величия Красного замка и власти дома Дракона, что его держал. Бояться власти и бояться Таргариенов для горожан было точно так же естественно, как дышать. Признавая эту свою слабость, они пытались угодить, как всегда, и это тоже не могло не быть осознанием и откровением для Дейрона — они живут по законам страха.       Внезапно принц Эймонд Таргариен рассмеялся. Это был звонкий звук без радости, пустой и холодный, как ледяной ветер. Он не отвечал на одобрение толпы, не нуждался в нем. Для него было достаточно одного взгляда, одного жеста, чтобы подтвердить свою силу. Они боялись, и это было все, что ему было нужно. Способный к эмпатии и чуткий, Дейрон знал, что Эймонд никогда не искал одобрения.       Принц почувствовал нечто странное — облегчение или же пустоту. Он ничего не сказал. Может быть, он попытался бы, но слова просто-напросто не шли к нему, как отголоски того, чего он на самом деле не хотел знать.       — Вот так, — расслышал он то, что саркастично сказал Эймонд, обращаясь к сиру Рикарду Торну, ехавшему по левую его руку, — все теперь уверены, что мы — правильный выбор. Прекрасно.       — Как иначе, мой принц, — негромко, с твердой светской вежливостью ответил королевский гвардеец.       Когда они отъезжали, толпа все еще продолжала скандировать. Льстивые крики и приветствия растворялись в смрадном воздухе. Дейрон выдохнул и, натянув самую обаятельную из всех известных ему «южных» улыбок, помахал людям, вызывая новый взрыв эмоций у перепуганного народа. Кто-то был обязан: представить себе Эймонда, лучезарно улыбающегося и приветливо машущего горожанам, младший принц никак не мог.       Горожане расступались, жались к стенам, а в их взглядах читалось облегчение и суеверный ужас. Эймонд, как всегда, держался прямо, будто врос в седло, стиснув поводья и устремив взгляд вперед.       — Если позволить людям усомниться в короне хотя бы раз, — внезапно бросил тот Дейрону, вырывая из размышлений, — они посмеют сделать это вновь. А сомнения приводят к измене. Пусть боятся, — отрезал Эймонд, подводя итог своего краткого анализа. — Страх — лучший урок.       И, будто больше ни в ком и ни в чем не нуждаясь, он тронул коня и двинулся дальше по улице, отряд двинулся следом, оставляя за собой гулкую пустоту. С лица самого младшего принца как по волшебству испарилась доброжелательная улыбка. Дейрон сдержанно щелкнул языком, заставляя своего коня перейти на рысь. Какое-то время он ехал рядом с братом.       Несмотря на суровость Эймонда, в его словах, в самой фигуре было что-то, что внушало уважение. Хочешь не хочешь, а слушаться его станешь. Он, конечно, был радикален, и Дейрон готов был поспорить, что в дипломатии и переговорах он даже без подготовки справился бы лучше Эймонда, который чуть что, сразу обнажает меч, начиная бесконтрольно резать всех, кто попадается под горячую руку.       «Когда-нибудь, — подумал он, снова повторяя себе: — Еще не время». Но когда это самое время должно настать для него самого?       Он не знал ответа. Все, что юный принц знал, это то, что он не мог быть таким, как Эймонд. Он не был готов. Не желал быть таким в полном объеме. Он отчаянно сопротивлялся подсознательным страстям, не хотел запятнать свои руки ради этого. Но тогда что оставалось ему? Кто он, если не мог принять тот же путь, что и его брат? Эймонд был сильным, непогрешимым, готовым идти по головам. А что оставалось ему? Маленькому милому Дейрону, в ком никто не видел еще ни угрозы, ни даже настоящего Дракона?       Юноша запустил пятерню в платиновые кудри, наводя на голове еще больший беспорядок.       — Иногда мне кажется, что ты пугаешь людей больше, чем Вхагар, — заметил Дейрон, аккуратно и беззлобно усмехнувшись. Проверяя почву. Измеряя предел дозволенного. — Люди не любят того, кого боятся, — осторожно продолжил он. Так его учили септоны, с которыми парень проводил много времени в замке лорда-дяди.       — Невелика потеря. Любовь корявых крестьян.       — Эймонд… — но тот уже не слышал, опять пускаясь в пафосные монологи. Одноглазому принцу после войны следовало бы податься в ораторы.       — Я стремлюсь к тому, чтобы нас не осмелились тронуть. Чтобы не осмелились тронуть Эйгона. Чтобы даже мысль о предательстве была им противна. Я не требую любви, я требую покорности. Что за смысл в твоей любви, если она так легко превращается в измену? — Даже с черной перевязью на лице Эймонд одним выражением лица демонстрировал весь спектр своего недовольства. — Поезжай-ка ты в хвост, брат. Выматываешь. А свои староместские проповеди о любви оставь матери и Его величеству.       Слова брата повисли в воздухе тяжелым грузом. И Дейрон не стал тянуть из себя ответ. Пришпорил коня и, не спеша, с деланной гордостью, пусть и послушно, двинулся назад.       Он понимал, что Эймонд не врет — не пытается показаться страшнее, чем есть, не ищет оправданий. Он действительно видел в своей суровости защиту, а в жестокости — необходимость. Просто он верил, что в мире нет места слабости, что мягкость будет истолкована как уязвимость, а прощение — как возможность ударить в спину.       Топот копыт бил по ушам. Отряд продолжал путь по торговым улицам, оставляя за спиной пыльные улицы и испуганных горожан, чьи взгляды еще долго провожали их с молчаливым благоговением.       Дейрон вдруг вспомнил что-то расплывчатое из самого раннего детства… Он и не помнил отца толком, не общался с Визерисом из-за его болезней, позже — и вовсе уехал из Королевской Гавани к другой части своей семьи. Но он вспомнил: отец рассказывал свои бесконечные истории о Валирийской Республике, о драконах, даже о том, что было известно об истории драконов до того, как они стали приручены валирийцами. В основном легенды и детские сказки, разумеется, но все равно… Те древние драконы загрызали и сжигали своих же сородичей, когда не могли найти новых врагов вне своей семьи. Маленьким Дейрон лишь звонко смеялся, не веря в страшные байки старого отца, помешанного на истории. Теперь же…       Он взглянул вперед на Эймонда еще раз и поежился от нехорошего напряжения, внезапно охватившего всю его сущность. Ему следовало устыдиться подобным мыслям и не давать ни одной из них возможности для развития и разветвления. Дейрон ускорил ход коня, подбираясь опять к голове их колонны.       Эймонд, как ему показалось, уловил задумчивый взор младшего брата в спину. Он тихо говорил о чем-то с капитаном гвардии и поравнявшимся с ними теперь белым рыцарем, чуть посмеиваясь, но прервался и бросил на Дейрона короткий и холодный пристальный взгляд через плечо.       — Ты думал что-то сказать, брат? — справился старший принц внезапно легким тоном, будто забыл, как с полчаса назад отослал его прочь.       Дейрон лишь пожал плечами, сохраняя на лице непринужденное выражение.       — Только спросить, — он опустил голову. — Jāhor… — без должной практики необходимый для конфиденциальности валирийский у Дейрона чуть хромал, — īlon jiōraeri, то есть, ērinarior vīlībagon, drēje?       Эймонд как-то удрученно выдохнул этому невесть откуда возникшему желанию поговорить на валирийском и рваным жестом приказал гвардейцам оставить их. Не желал, кажется, мучить Дейрона, с трудом выдавливавшего даже несложные конструкции. Солдаты, ехавшие рядом, покорно придержали коней, отступая на расстояние, чтобы не мешать продолжению приватного разговора принцев крови Дракона. С шумных торговых улиц они свернули на широкую мостовую Крюка, что, поднимаясь вверх по холму, вела к северным воротам замка. Уже виднелась высокая крепостная стена, увенчанная знаменами короля Эйгона II.       Эймонд слегка прищурился, сохранившийся глаз будто бы улыбнулся, хотя губы остались сжатыми.       — Vīlībāzma, — поправил он самым занудным, поучительным тоном. — Ты сказал «драка», словно собираешься махать на Деймона и драконов Черных голыми кулаками, — Дейрон неприлично для статуса прыснул в кулак.       — О, простите, мейстер! — Эймонд пропустил шпильку мимо ушей, сразу перебив младшего, чтобы произнести:       — Хватит уже, боги. Выиграем. Если мечом ты владеешь лучше, чем валирийским, мой принц.       На это Дейрону не нашлось, что ответить, и он вновь фыркнул, морща нос.       Их лошади, ярко-рыжий жеребец у Дейрона и темная гнедая кобыла Эймонда, продолжили путь, поднимаясь по мощеной дороге уже на холм Эйгона. Телеги и крытая повозка за ними дребезжали, нагруженные новой партией доспехов, кольчужных рубах и, само собой, мечей и кинжалов. Гвардейцы переговаривались, отпускали шуточки, обсуждая сегодняшний выезд и негромко смеялись. Впереди лежал Красный замок их брата-короля, подъемные ворота, зубчатая решетка, гомон внутреннего двора и… война.