Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Бывает зверь свиреп, но и ему знакома жалость.

Нет жалости во мне, а значит — я не зверь.

      Странное спокойствие окутало Эймонда. На него спустились такие мир и тишина, которых принц не ощущал, кажется, никогда в жизни. Пустота.       И, возможно, как оказалось на практике, не так страшен был его первый шаг навстречу, как то, что могло и должно было теперь произойти дальше. Слезы уже неостановимым градом катились из глаз Рейллис, но взгляд ее был так тяжел и холоден, что они казались умелой и жестокой актерской игрой.       Горячее, разряженное волнением, сильно сбившееся и голодное дыхание Рейллис обжигало его холодные губы, замершие на мизерном расстоянии. Слишком близко и доступно. Нельзя было не подумать, что после всех озвученных угроз, страшно от того, что данные в бреду обещания придется исполнять, уже становилось ему.       Он все еще прижимался лбом ко лбу Рейллис, ее волосы щекотали лицо. Каждая секунда, что он тянул, отдаляла девушку на добрую лигу. Надо же… Эймонд не умел спрашивать и делать что-то по разрешению: получив сейчас столь желанный карт-бланш, он растерялся и впал в ступор. Никогда в жизни он не брал ничего на вытянутой руке, годами грея, взращивая потребность и навык отбирать и вырывать нужное личной волей и силами.       — Хотя, знаешь, — тихо и прохладно бросила наконец Рейллис с извиняющейся, но нисколько не разочарованной усмешкой, — забудь. Глупости…       Одного этого, впрочем было достаточно, чтобы отразить сожаление и сопротивление в ее тоне. Только Рейллис собралась разогнуться — он почувствовал уже напряжение в мышцах ее шеи, Эймонд прижался к ее губам. Доказывая, забирая. Резко, жестко и без предупреждения, он удерживал ее голову, пока не почувствовал, как сестра перестала сопротивляться и сама набросилась на него в ответ, плавясь серебряным воском. Все существующее в мире исчезло, оставив Эймонду лишь сладкий и яркий вкус победы, какими оказались на вкус губы Рейллис. Ему не хватало этого, именно этого. Прежние споры, обиды, внутренние демоны невозможности быть понятыми — все это, казалось, уже осталось позади, перемешавшись с непревзойденным чувством: она таяла в его руках.       Это был дикий, почти агрессивный поцелуй, полный натиска и отчаяния. Столкновение. Рейллис некуда и нечем было дышать, он забирал весь ее воздух.       — Ты… — прошептала она, когда их губы на миг расстались, чтобы отдышаться, — ты не должен был тогда…       — Не должен был? — он выдохнул, улыбнулся, не в силах оторваться от ее прикосновений. — Я не мог больше жить в страхе и сомнениях.       «Не мог больше слушать твоей отравленной лжи и предпочел заткнуть».       Их поцелуй становился все более обжигающим, и победит тот, кто первым отдаст себя полностью — пощады не было, как и места для слабости.       Он стоял на коленях, притягивая, почти стаскивая Рейллис с кресла на пол, так что от свободного падения ее останавливали только руки Эймонда, одной он сжимал тонкую талию, второй — удерживал ее голову. Достигнутая, та, что была недостижимой, близость опьяняла до беспамятства. Мысли кипели и выливались наружу без всякого фильтра.       — Злишься? — глухо, с самым похабным и жестоким рыком спросил Эймонд, голос его охрип. Рейллис с силой закусила его нижнюю губу. — Проигрываешь, — злорадно прокомментировал ее реакцию.       Рейллис углубила поцелуй, вцепилась в его волосы, будто намеревалась снять с брата скальп. Все-таки свалилась с кресла, придавливая его к полу, хоть и весила, как удивился Эймонд, не больше котенка. Не сорвавшиеся с ее уст ответные слова превращались в страсть, требование. Ни одна девушка не целовала его так, будто хотела по-настоящему, никто и никогда, а Рейллис прижималась так сильно, царапала ногтями его затылок, совала язык чуть ли не в горло, будто хотела подавить, уничтожить. В ее движениях, жестах, дыхании сквозило столько власти и ярости, что казалось, она растворялась в нем целиком. Эймонду это нравилось, и он с большим усилием сдерживался, чтобы не начать бесстыдно распускать руки. Старался создать между их телами прослойку воздуха, расстояние, чтобы не упираться сестре в живот окаменевшим членом.       Когда они наконец отстранились друг от друга, тяжело дыша, между ними повисла та же тишина, словно время остановилось. Взгляды их пересеклись в тенях комнаты, огоньки свечей плясали на лицах. Эймонд никогда, даже после того необдуманного и абсолютно лишнего поцелуя на рассвете в его горнице, не видел Рейллис такой растрепанной, огорошенной, не видел столько ужаса, требования и желания в ее глазах, да и как мог бы?       — Что теперь?.. — спросила сестра так, будто они следовали какому-то заранее составленному расписанию. Ее голос звучал так, словно она пыталась найти здравый смысл в том, что только что случилось.       Она поднялась, сделала короткий шаг в сторону, отвернулась. Со спины ее тяжело вздымающиеся плечи были даже заметнее. Пробор серебряных локонов под пальцами Эймонда пришел в хаос, и принцесса стала прочесывать волосы пальцами, чтобы вернуть прическе более-менее приличное состояние. У Эймонда никакого «Теперь» не было, он до сих пор находился на стадии «Все еще». Ему снова нужно было что-то говорить? Чего она хочет? О, женщины…       Все же, развернувшись, она опять заглянула ему в глаза, потеряв всякие эмоции, или умело их пряча. Слезы с лица Рейллис давно испарились, как с раскаленного камня, щеки ее горели, ярко выделяясь на белой коже, губы краснели, опухшие, стертые. Снизу вверх, с пола — Эймонд не спешил вставать, пряча низ живота первой попавшейся декоративной подушкой, ему открывалось потрясающее зрелище.       Сегодня они либо перевернули страницу, чтобы начать новую главу, либо сожгли книгу дотла. Нехорошее предчувствие говорило Эймонду, что он проходил какое-то испытание, пусть сам и стал его зачинщиком. Рейллис оцепенела, ее фарфоровая маска начала трескаться.       — Что дальше… — уточнила принцесса, — …Эймонд? — собственное имя подобным тоном звучало для него бранным словом. — Будешь заглядывать ко мне по ночам, мы станем целоваться, потом, может быть, начнем спать, а днями ты продолжишь избегать меня и сыпать ругательствами?       «Быть того не может», — снова старые песни. Только показалось, что для них все может быть понятно и просто. Разве он не дал ясно понять, разве…       — Нет, — ответил Эймонд, впуская в тон неуместный и лишний сарказм, — буду заглядывать по ночам, мы точно начнем спать, и я никогда не оставлю тебя в покое, — нужно было сказать: «Не оставлю тебя одну», повторить, что он был и будет рядом. Рейллис оторопела, сначала у нее взлетели брови, через мгновение ладони сжались в кулаки. «Все равно прекрасная». — С твоего позволения, которое, если мне не причудилось, ты сейчас уверенно предоставила.       — Какой же ты скот! — истерично крикнула Рейллис, глаза ее заметались по комнате, в поисках чего увесистого поближе, чтобы метнуть ему в голову.       Различия в их мировосприятии вновь взорвались, как старые истончившиеся сосуды с диким огнем. Эймонд не успел осознать, что его слова стали очередным топливом для ее ярости. Он попытался вернуть себе прежний настрой в этом нагнетающемся напряжении, но не успел — в последующий миг ее взгляд метнул в него почти ощутимую молнию непонимания и опаляющего недовольства.       — Тише, — принц не успел возразить, придумать, чем потушить пламя, как в него полетела тяжелая ваза, которую удалось поймать над головой. — Миледи! — от следующей за вазой статуэтки Эймонд уклонился, но чернильница, закрытая, к счастью, брошенная третьей, стукнула его по лбу.       — Заткни пасть! — Рейллис отступила на шаг назад, вслепую шаря рукой по столу. — Боги, и ты целовал меня! — застонала она, зло растягивая слова.       — Хочешь, поцелую еще? — Он вскочил с пола, все еще сжимая в руках темно-синюю вазу. Рейллис совсем вышла из себя, не знала, как выразить свои чувства, и это только усиливало ее ярость.       Она швыряла в него разные мелочи с письменного стола, печати, пустые кубки, книги. Эймонд, выжидая момент, то сгибаясь, прятался за креслом, то ловил безделушки в воздухе. Он заговорил, только увидев, что сестра запыхалась и более-менее успокоилась, тяжело дыша:       — Я не буду твоим врагом, никогда не был. Намного легче сражаться за тебя, чем против тебя.       — Правда? — в ее глазах не было больше злости, драконий гнев потух так же быстро, как разгорелся, осталось лишь замешательство. Недоверие. В руке остался зажат кованый трехглавый подсвечник, будто принцесса раздумывала, пустить оружие в ход или все-таки пока придержать.       Эмоции Рейллис, прорывавшиеся на поверхность, напоминали бурю в океане, где один неверный шаг по палубе мог обернуться катастрофой. Эймонд прыгал с обломка на обломок, цепляясь за рушащуюся под молниями мачту. Лавировал, бежал по воде, обгоняя штормовые волны.       — Да, правда, — спокойно, со всем собранным в душе и мыслях теплом, подтвердил он. — Прости, прости снова, — снова хотелось гладить ее руки, притвориться, что этой сцены не было, продолжить с момента, когда в глазах Рейллис тенью лежала надежда, а не привычное недоверие. — Ты моя сестра. Я хочу быть с тобой, — и разрешения, которых он спрашивал, были лишь вежливой фикцией.       — Я устала от этой борьбы и устала от тебя, — произнесла Рейллис тихо, и ее голос треснул, как стекло. Подсвечник, грозно зажатый в кулаке, принцесса пока не отпускала. — Ты невозможный человек… Я не знаю, что делать. Почему ты не мог просто оставить все как есть?.. Зачем это все?       — Потому что не в моих привычках отступать, принцесса. Я и так ждал слишком долго, — им нужно было поговорить еще давно, хотя бы три-четыре года назад, когда она должна была разглядеть в нем мужчину вместо мальчика, младшего брата. — Я не могу больше изображать безразличие, лучше буду ошибаться и сгорать, — «Сжигать», — только с тобой. Я не стану больше лгать.       «Ни тебе, ни себе самому».       Он отдал бы все, чтобы освободить ее от тех тяжестей, которые обременяли ее плечи, чтобы взять на себя ту боль и страх, которые она перенесла. Из-за него в том числе. Эймонд шагнул ближе, и Рейллис не отстранялась. Аккуратно, но твердо и резко он забрал у нее подсвечник, — мало ли, — водрузил на полку повыше.       Рейллис сдерживала дыхание, словно все ее существо искало тот миг, когда стоит просто позволить себе верить. Верить в возможность новой главы, в которую можно было бы вписать светлые мечты и надежды о будущем. В ее фиалковых глазах заискрилось что-то — искра надежды или все еще притворство, принц не мог понять. Она потянула пальцы к его лицу, касаясь, обводя вдоль и продолжая шрам. Кроме мейстера, никто много лет не касался его увечья, и Эймонд почти вышел из себя, но решил, что сестре позволит. Он и сам требовал от нее слишком многого, эту шалость принц спустит с рук.       Кончиком пальца, ногтем, Рейллис стукнула по синему камню в левой глазнице. Бесстрашная. Эймонд наклонил голову на бок, живым глазом выражая крайнюю степень возмущения, но сестра лишь больно, задев стянутую шрамом кожу на веке, щелкнула его в пустой калечный глаз со звонким стеклянным звуком. Больно. Очень больно.       Ее губы приоткрылись, и Рейллис, подражая высокопарным манерам Эймонда, произнесла его же тоном, который отлично умела пародировать:       — Я убью тебя, если посмеешь делать вид, что не распластывался передо мной этой ночью. Если исчезнешь.       Это предложение Эймонда более чем устраивало. Притворство и драма опостылели. Он хоть прямо сейчас бы вышел на галерею и заорал во все горло, что был с принцессой. Но навредит это необдуманное лихое действие только Рейллис и ее репутации, не ему.       — Не исчезну. Я буду с тобой.       «Для тебя».       — Возможно… — Рейллис смотрела на него с такой смесью надежды и тревоги, что это вызывало в нем почти физическую боль. — Но если ты струсишь, поднимешь свои чертовы категории долга и прочей ерунды, если решишь сбежать, оболгать меня, уничтожить… — она опять начала задыхаться от накатывавших многослойных чувств, — если передумаешь…       — Ты представляешь страшнейшую угрозу моей никчемной жизни, да, миледи, — откуда в нем столько спокойствия? Обстановка располагала к искренности, или он опять впитывал чужие эмоции, восстанавливая баланс своих? — Поверь, я уже знаком с твоими методами и не намерен сдаваться… Не теперь, — Эймонд помолчал, приглашающе раскрыл руки драконьими крыльями. — Хочешь обнять меня?       — Да… — жалобно, тихо ответила Рейллис. Ее острый нос уже протыкал его шею. Пальцы сминали и скручивали полотно рубашки на спине.       Эймонд, с облегчением и совсем чужой нежностью, обнял ее, чувствуя, как напряженное тело девушки постепенно расслабляется в его руках. Он позволил себе немного потеряться в этом моменте, когда мир вокруг них словно сгладился, забыв о страхах и тайнах. Обнимать Рейллис оказалось неожиданно удобно: ее подбородок, как выточенный специально под форму, лежал во впадине его ключицы, его руки в локтях сгибались как раз на уровне ее поясницы.       Как по-другому ощущались прикосновения к ней сегодня. Эймонд Таргариен умирал внутри, когда в тишине ночи гладил ее спящую, затаив дыхание, когда со злости поцеловал, зубами раня язык и губы, когда почти душил ее, а она драла его косу. По-другому. Не верилось, что теперь ему можно делать так… Эймонд провел ледяной ладонью вдоль по позвоночнику Рейллис, та изогнулась, вся в мурашках, точки которых он вблизи видел на ее шее. Как льстило самолюбию, что принцесса теперь не хотела от него отлипать, по своей воле превратившись в трофей. У него снова встал, что за нелепость… Эймонд зарылся носом в ее волосы, шумно вдыхая запах до одури. Пульс сестры еле стучал, зато гулкий грохот собственного сердца Эймонда мог разбудить весь замок.       Долго, всю жизнь принц ждал этого. Лишь бы все это не оказалось сном, лишь бы не рассыпалось пеплом в руках на утро.       Уязвимость и хрупкость Рейллис парадоксально становились ее щитом. Все их слова за предыдущие минуты этого разговора и ругани, за предыдущие недели в Красном замке после смерти короля, предыдущие годы из недопониманий, казались незначительными по сравнению с этим новым открытием. Нужное время наступило, как видно, именно сейчас, в эту поднятую войной смуту, когда принцу Зеленых не то, что любить ее было нельзя — он, в клятвах и холодном рассудке, не должен был отвлекаться вообще ни на что постороннее.       Рейллис коротко и осторожно поцеловала его в шею, обжигая мягкими влажными губами, и Эймонда дернуло магическим током, тягучий сладкий озноб пробирал до костей, а мышцы сводило судорогами. Кто-то рвано бормотал, шептал, сбиваясь, проглатывая слова. Принц не сразу понял, что незнакомый хриплый и тревожный тон принадлежал ему.       Вместо того, чтобы припомнить Рейллис ее издевательские замечания, пощечины и ядовитое многолетнее презрение, он вырвавшимся потоком нес сбивчивый влюбленный бред, потеряв всякий контроль:       — …я хочу тебя больную, уязвимую, несчастную. У тебя своя тьма, — он притягивал Рейллис ближе к себе, держа за талию и почти насильно прижимая к груди белокурую голову, — я хочу ее всю… — будто прятал, укрывал. Эймонд не выделялся выдающимся могучим телосложением, но в его руках Рейллис казалась особенно маленькой, теряясь в крепких объятиях. — Только тебя, — девушка как будто уже хныкала, слабо вырываясь, задушенная, — чтобы была моей, ничьей больше, üuho prūmiā iksā…       Сказать — как отрезать. Не оставить себе пути назад, убедить, заставить поверить, отнестись серьезно. Подавить. Не дать ей сомневаться, исполнить обещания.       Каждый ее вздох словно обжигал его сердце, вызывая шквал болезненных эмоций, которые он не знал, как выразить. Душил объятиями, как змей хвостом.       Последние свечи догорали, и брата с сестрой освещали, кое-как, только звезды, укрытые пасмурным туманом, из-за чего в окне было даже не разглядеть границы между волнами Черноводного залива и небом.       — Я боюсь тебя, — сдавленно проговорила Рейллис куда-то в его плечо, когда уже перестала сопротивляться. Голос ее был глухим.       Их темные бездны должны были встретиться. Эймонд развел руки, отпуская ее, будто из клетки, волшебство и тайна над их головами развеялись, в комнате стало холоднее.       — …боюсь того, что ты со мной делаешь. Эймонд.       А это он еще даже не начал делать. Впрочем, принц в своем мнении уже уверился. Пусть говорит, что хочет: сестра за этот сложный вечер ясно дала понять, что боится не его, а себя. Рейллис всего лишь женщина, беззащитная, сентиментальная, хрупкая.       — Ты нуждаешься во мне, — кровь Дракона этой ночью кипела у обоих, и Эймонд уже был порядком вымотан выяснениями отношений.       — Ziry iksos daor paktot… — начала боязно возражать принцесса, пока не была грубо и твердо прервана:       — Почему? — самоуверенности Эймонду было не занимать. — И что ты предлагаешь? — с ледяной придворной вежливостью осведомился он, не ожидая ответа на риторический вопрос. Все уже стало ясно. — Вернуться к тем холодным вечерам, когда все, что я чувствовал, это только безразличие? Nyke kostagon daor gūraeran ziry dombo. Я ведь уже сказал, — Эймонд сильно сжал запястье Рейллис, отбрасывая ее руку. — Я не уйду.       Эймонд, разъяренный и безумно желающий, отстранился на шаг, и в темноте между ними вновь начинала вырастать колючая стена. Молчание его уничтожало.       — Пекло! Определись сама, наконец, чего хочешь.       Рейллис покачала головой, но задумчиво кивнула. Взгляд ее опять стал стеклянным, каким-то совестливым. Думая о собственном одиночестве с горечью, принц Эймонд всегда забывал о том, как одинока была сама Рейллис. Больше он не даст ей так себя чувствовать. Он не смел на нее злиться.       — Хочу снова в твою постель, — и разгоряченный мозг Эймонда окатило ледяной водой. Страшно, непривычно и слишком хорошо было слышать такое вслух. Каких-то пару часов назад он и мечтать о подобном не смел.       — Ваша воля, принцесса, — тихо ответил он, глядя на Рейллис с открытым ртом, будто на какое-то чудо.       Рейллис улыбнулась, и это была не просто улыбка — это было солнечное утро, которое наконец пробивалось сквозь холодный туман зимы. Она со странной отстраненностью поправила шнуровку его рубашки, натягивая воротник, отвела назад длинные белые волосы. Заглянула в лицо, выискивая тот же подвох в эмоциях, какой в ней искал Эймонд, задержала взгляд на его уродстве.       — Нужно найти твою повязку, — вдруг отчего-то забеспокоилась Рейллис, хотя Эймонд о такой мелочи и думать забыл. Он слабо усмехнулся.       — У меня их полно, оставь, — он вытянул сестру из комнаты, ловко и бесшумно затворив за ними дверь ее покоев.       Ночной коридор, узкая лестница. Как странно было идти, держась за руки, красться. Прячась в тенях колонн, мимо них проскочила девчонка, кажется, служанка из башни мейстера, и Рейллис сию минуту выпустила ладонь Эймонда, пряча собственные руки за поясом платья. И не плевать же ей!       Эймонд возмутился, но смолчал. Боится, брезгует, не хочет позориться, замеченная с ним слишком близко, но, может, и правильно делает. Шпионы Стронга в городе были не столько для того, чтобы подслушивать пьяные недовольные речи в тавернах, сколько, чтобы доносить любую подозрительную информацию деснице, а теперь, как думал Эймонд, по большей части королеве-матери. За всеми ними следят, и новостью ни для одного обитателя замка это не было.       Он попытался снова коснуться руки Рейллис, но та отшатнулась, еще и отойдя на добрый фут в сторону. Приятного в таком поведении мало.       Их шаги звучали уже не так уверенно, когда они пересекали крепость Мейгора, ночь сжимала вокруг темный, молчаливый кокон, накрывающий все звуки, кроме их собственных гулких шагов. Эймонд теперь и сам не мог избавиться от ощущения, что на них смотрят. «Параноик», — ругался он про себя. Мурашки по коже вызывала не только близость к Рейллис, но и внезапно родившийся страх быть пойманными, словно на каком-то преступлении. Стены Красного замка хранили множество тайн, но иногда мрак скрывал более страшные вещи, чем крысы-шпионы. Это все были несущественные мелочи для принца из дома Дракона, но Рейллис не на шутку распереживалась на пустом месте: сыграли пережитые нервы.       — Передумала, принцесса? — едким шепотом спросил Эймонд, сощурив глаз. Каким дураком, однако, он выставит себя, если та ответит согласием!       — Ты не понимаешь, — неожиданно серьезно и тихо произнесла Рейллис, не поднимая взгляда. — Я не хочу, чтобы нас заметили. Это слишком опасно.       Как тут было не нахмуриться? Он очень невоспитанно цокнул языком, тяжело вздыхая. Эймонд обернулся к ней, его губы сжались в тонкую линию. Он всегда был самоуверенным, но теперь эта уверенность трескалась при виде того, как легко Рейллис сдавалась.       — Да, это риск, — согласился он, напомнив себе, почему они вообще здесь, куда шли. Это должна была быть первая из лучших ночей в его жизни. — Жизнь слишком коротка, чтобы постоянно оглядываться через плечо, миледи.       Рейллис восприняла его слова с недоверием и обрела такой вид, словно готовилась отчитать его за халатность. Вдруг их внимание отвлек на себя странный звук — скрип двери из дальней стороны коридора. Оба замерли, затаив дыхание. Рейллис в секунду побледнела, когда до ушей донесся лязг меча и доспехов. Эймонд на слух различал походку каждого из семерых королевских гвардейцев, и эта его не напугала.       — Боги! — прошептала девушка, потянув Эймонда за собой в тень вычурной архитектурной арки, прикрывая их от посторонних глаз.       Они прижались к холодной стене, затаившись, как мыши, принцесса была в искреннем ужасе, но брат ее страхов не разделял. Эймонд смотрел на Рейллис, на ее бледное лицо при свете луны, и осознавал, что его чувства к ней были куда более глубокими, чем он предполагал. Весь мир подождет, стерпит и умрет, он любил ее. Что за нелепица? Кто в своем уме посмеет их осудить? Принц своими руками выпустит кишки любому, кто станет пугать его возлюбленную — теперь это его личная прерогатива.       — Доброй ночи, сир Аррик, — громко, специально обращая на себя внимание, заранее поздоровался Эймонд, высовываясь всем телом из ниши.       Рейллис смотрела так, словно была готова его прикончить в тот же момент, губы ее беззвучно шевелились в ругательствах.       — Доброй ночи… Мой принц, — в крайнем замешательстве ответил рыцарь. Каргилл остановился, в белой броне во тьме ночи он выглядел привидением.       — Все в порядке, сир? — по прохладным интонациям Эймонда невозможно было догадаться, что Рейллис с душой пнула его по колену. Он слишком широко оскалился, опираясь на стену рукой. Сир Аррик совсем растерялся.       — Да, мой принц, — медленно проговорил он, вдруг резво зашагав вглубь коридора, длинный белый плащ метнулся хозяину вслед, и гвардейца след простыл.       — Страшно? — спросил Эймонд без тени стыда.       — Ты чудовище, — шепотом Рейллис констатировала известный всем факт, а Эймонд, обхватив ее лицо ладонями, смазано поцеловал ее в нахмуренный лоб, все еще не веря, что получил, забрал право так делать.       В его спальне было так же прохладно, как на улице — из окна задувало. Рейллис зачем-то заставила его отвернуться, раздеваясь, хоть в комнате и стояла кромешная темнота. Она с безмятежностью и уверенностью, будто это было самое естественное действие на свете, влезла в просторную тунику Эймонда, которую вытянула из тумбы, разве только не с разбега упала на кровать, забыв, насколько твердым и неуютным был матрас по сравнению с перинами ее постели.       — Разденься, — без тени смущения, будто не летали между ними снопы искр и боли полчаса назад, приказным тоном бросила Рейллис, и Эймонд повиновался, пусть чувствовал себя неловко и уязвимо.       Рубашка полетела за спину, Эймонд сдержался, чтобы не съежиться под ее испытующим, изучающим взглядом. Откуда столько похоти в фиалковых глазах? Она не стеснялась, не отступала. Эймонд чувствовал себя грешником в этом моменте, почти заблудшим в собственных желаниях.       — Красивый, — так же кратко сказала она с придыханием. Оценила, дала комментарий. Нечасто принц слышал подобного рода лестные характеристики в свою сторону, и теперь он сразу смутился.       Опустился на постель рядом. Стены были ледяными, но прислоняться, падать к Рейллис Эймонд тоже не хотел — лучше лед стен, чем пламя и ожоги. Не совладает с собой, не сдержится. Слишком много всего сразу, слишком резко и скоро.       Принцесса заерзала, подыскивая удобную позу, и Эймонд обратил глаза к потолку. Теперь закинула длинные стройные ноги ему на колени. С таким пейзажем, как ворочающаяся в его постели Рейллис, уснуть ему этой ночью не суждено. Он осторожно положил ладонь на ее талию, а та быстро извернулась и сгребла руку к себе, утыкаясь в широкую ладонь лицом. Маленькая, хрупкая, как фарфоровая фигурка. Рейллис, хоть и выглядела такой нежной, но обладала ужасающей внутренней силой, которую принц не мог игнорировать. Ей нельзя было доверять, но этой ночью можно было все. Она была не просто принцессой, изменницей, лисицей, как он считал, прикрывая страсть и любовь, а настоящей загадкой, которая вызывала в нем одновременно восхищение и страх.       И все ответы принадлежали ему одному, надо же. Едва ли принц когда-либо чувствовал что-то подобное.