Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

И ты колеблешься не потому, Что ты противник зла, а потому, что Боишься сделать зло своей рукой.

      В красивом серебряном зеркале отражалась прекрасная молодая женщина, густые и живые локоны ее собраны причудливой тройной косой. Волосы были достоянием, настоящей ценностью принцессы Рейллис — ее прически периодически даже входили в моду, и столичные дамы принимались их бездарно копировать, пусть валирийские сложные косы смотрелись красиво, напоминая витой металл, только на белоснежных волосах Таргариенов. Принцесса приблизилась к зеркалу, высматривая тонкие, едва заметные заломы на молочной коже. Откуда и когда, а главное — с какой такой стати у нее успели появиться морщины?       Рейллис знала, что красива. Не раз слышала этот факт сказанным вслух, облаченный лестью или завистью, замечала его во взглядах, в поведении окружающих.       Когда-то давно главной красавицей столицы считалась старшая сестра: Рейллис никогда недоставало до Рейниры мягкости черт, и в сравнении с Отрадой Королевства, младшая принцесса, особенно в подростковом возрасте, смотрелась слишком нескладной, по-мальчишески угловатой и чересчур худой, да еще, к тому же, возвышалась над старшей сестрой на целую голову уже в четырнадцать лет. Слава богам, тогда Рейллис и перестала расти, и ее макушка остановилась, когда до шести футов не хватало ровно одного дюйма. Ее тело приобрело настоящее королевское изящество — длинные ноги, тонкая талия, красивая аккуратная грудь. От Рейниры ее отличали жестокие, как говорил кто-то, миндалевидные глаза, нос у Рейллис был тоньше, и скулы на вытянутом лице были заметны четче, но даже она сама с возрастом стала замечать, как сильно становится похожа на сестру.       Она вплотную уже стояла к зеркалу, которое начинало запотевать от близкого дыхания, сосредоточенно ковыряя пальцем сухую кожу у крыльев орлиного носа. Как часто бывает, начала — и теперь не может остановиться. Особо нервничая или задумавшись о чем-то, Рейллис точно таким манером могла изодрать все лицо до кровавых струпьев и корочек. Она больно надавила на тонкую кожу, видимо, задев какое-то чувствительное нервное окончание и поморщилась. Но пальцев не убрала. Нужно будет попросить горничных снова достать то волшебное масло из Пентоса.       По полотну двери кто-то остервенело забарабанил. Девушка закономерно испугалась, хотя в тот же миг в ее душе запели птицы… Вдруг он? Кому еще могла понадобиться предательница. Поющие птицы тотчас же сошли с ума и стали клевать Рейллис, рвать на части и терзать заколотившееся в бешеном рваном ритме сердце. Вот до чего он ее доводит!       — Эймонд? — совсем жалкой козой проблеяла принцесса, раскрывая дверь. Она не страдала заиканием, но сейчас голос задребезжал.       На девушку глядел чуть сбитый с толку сир Джайлс Белгрейв. На сгибе локтя покоился шлем, полы белого плаща опасно подбились под дверные петли, и гвардеец подопнул тяжелое полотно шерсти на себя, чтобы избежать казуса, не споткнувшись, уходя.       — Его милость вместе с принцем Дейроном сейчас на оружейном дворе, миледи, — ответил он медленно. В темных глазах сира Джайлса затуманились какие-то тяжелые аналитические размышления, пока он не вспомнил, что давал клятвы хранить секреты королевской семьи. Обычно гвардеец подобного вообще не замечал. — Мне велено передать вам письма.       — Письма? — Надо же, неужели, Хайтауэр вдоволь начитался, удивилась Рейллис, натягивая на лицо равнодушно-вежливое выражение.       Она не получала почты уже больше года, прекрасно зная, что десница все прибирает к рукам. Пока не было понятно, что за акт неслыханной щедрости, с чего это вдруг Хайтауэра пробило на милосердие? Девушка устало прикрыла веки в противовес широко распахнутым очам мгновение назад.       — Конечно, сир, давайте сюда.       — И… Принцесса, — рыцарь так же, через порог, протянул ей небрежно перемотанную коричневой бечевкой стопку. В которой явно копались старые сморщенные пальцы сира Отто. — Его высочество…       — Которое из? — Рейллис не хотела выслушивать очередных приказов, ее терпение к Зеленым не было безграничным. Всяких «высочеств» в замке было пруд пруди, а хоть какое-то дело ей было только до самого дрянного из всех.       — Одног… — принцесса фыркнула осечке гвардейца, качнув головой. Прервала.       — Его Одноглазое высочество, сир Джайлс? Это с таким уважением вы хотели выразиться о принце крови?       Белгрейв ее повеселил. Всем известно: на каждую знатную задницу, особенно на каждого Таргариена, в Красном замке у челяди и драконьих латников находились прозвища. «Кодовые» имена, чтобы передавать друг другу поручения господ — дескать, Усатый Жирдяй требует постирать наволочки, в покоях лорда Индюка надобно сменить тростник на полу, а конь сира Пустого Кошелька подвернул ногу. Рейллис не хотела бы знать, как за глаза называют ее саму — со служанками или стюардами, чтобы заработать лестную или хотя бы пристойную кличку, она никогда особо хорошо не ладила.       — Принц Эймонд, миледи, — нахмурился, но не стушевался Белый плащ, продолжая, — требовал от меня принести вам извинения за то, что грубо обошелся с вами… — мужчина возвел глаза к потолку: не смущенный, а недовольный и самую малость униженный, — тогда, при задержании в тронном зале Его величества.       Рейллис Таргариен в ответ на это снова выпучила фиалковые глаза и звонко хихикнула, чуть панибратски не стукнув белого рыцаря в плечо. Подумать только!       — Оставьте, сир, — чтобы не показывать гвардейцу краснеющее до корней серебряных волос лицо, Рейллис хлопнула дверью перед недоумевающим носом Белгрейва.       Во-первых, прощать она никого не собиралась, во-вторых, на сира Джайлса, в тот день своими кольчужными рукавицами оставившего ей синяки на предплечьях, ей и так было глубоко все равно. В-третьих… Принц Эймонд в самом деле принудил белого рыцаря извиняться всего лишь за то, что тот чуть перегнул с грубостью, исполняя приказ, ну что за очаровательно галантный жест! «Без третьих, пожалуй», — все же решила Рейллис, мотая головой. Сейчас брат был последним, о чем ей нужно было размышлять: в руке ее была зажата связка бумаги и пергаментов, способная вернуть надежду.       Она с силой заперлась, навалившись на косяк, не желая, чтобы даже через тоненькую щель кто-то расслышал ее сбитое напряженное дыхание, и, сжимая пергамент в руках, быстро отошла к письменному столу у окна.       Принцесса мельком оглядывала имена адресатов, отбрасывала бессмысленные свитки, разорванные и целые конверты за спину: что-то вовсе улетело в окно и навсегда скрылось в волнах Черноводной. Или где-то на скалах утеса — позже подберут рыбаки и почешут затылки, читая. Целый год Рейллис не видела писем, и сейчас ей не верилось, что десница давал ей шанс лицезреть содержание… Ну конечно, не писем от придворных куриц — благородные фрейлины появлялись в Красном замке, успешно выходили замуж и исчезали, а на их местах, словно грибы после дождя, появлялись новые, и так по кругу. На них было плевать.       «Моя королева, — запуганная, взвинченная, она боялась уже даже просто подумать о сестре в городе и замке узурпатора, привлекая ту к законному титулу. — Рейнира».       Самое ценное, самое желанное сейчас послание. Выдуманная принцем Деймоном в личных, и очень щепетильных, пожалуй, даже совершенно кровожадных целях, леди Матарис существовала только между ними, перенося послания с Драконьего Камня в столицу. Она родилась в связи между последними Таргариенами, которые не собирались пресмыкаться перед семиконечными звездами Хайтауэров. Леди Матарис. Секрет, тайна, стоящая вырванных ногтей, каленого железа у корня языка, выколотых глаз и перерубленной шеи.       Рейллис могла писать Рейнире спокойно, с оглядкой только на то, что ее письма прочтут. И Рейнира, в свою очередь, тоже вполне открыто посылала в Красный замок воронов, в основном больше хворому отцу, но и Рейллис с разной периодичностью кое-что перепадало. Лишь для сохранения видимости откровенности и дружелюбия обеих принцесс ко двору Визериса, показные наигранные послания для мерзких Зеленых крыс. Самая ценная информация в такой переписке ими, само собой, никогда не сообщалась.       Эти письма Рейллис получала и отправляла ответные назад или через старого, уже ушедшего, мейстера Орвиля, или с помощью старой горничной Рейниры, которая таскала их преданным принцу Деймону золотым плащам, а те передавали на борт какого-нибудь лояльного Веларионам судна, или что-то вроде того… Рейллис в подробности не вдавалась: чем меньше знаешь, тем меньше расскажешь на допросе — шутку Деймона пришлось выучить.       После прочтения пергаменты, разумеется, предполагалось незамедлительно сжигать.       Их шифр был предельно прост, даже куда проще, чем просто писать витиеватыми иероглифами на валирийском: ведь и у тупоголовых Хайтауэров хватит ума догадаться, что какая-то захудалая леди из неизвестного заморского дома не станет переписываться с принцессой королевского дома на древнем драконьем наречии. У леди Матарис даже была гербовая печать, которая всегда смешила Рейллис — скрученная узлом крылатая змея.       Последнее сообщение Рейллис написала на следующий день, как ей стало известно о смерти Визериса, почти на неделю позже фактической. В том письме не было смысла, и отправить его она уже не могла, посаженная под конвой, пока не принесла всех необходимых клятв и не подписала то, притащенное Эймондом, отречение. Что же, принцесса и тогда честно призналась брату, что лжет, теперь она имела полное право исполнить все многократно озвученные угрозы. Ее пробирал ужасный озноб, а из всех углов комнаты, в которой вдруг словно потемнело, чудились внимательные шпионящие глаза.       Рейллис дрожащими пальцами разорвала нетронутый конверт, извлекла пергамент, исписанный размашистым почерком Деймона. Красными чернилами.       «В твоем лице истинная королева обрела ценного союзника в стане врага». Рейллис беззвучно застонала, растекаясь на стуле, от досады хотелось грызть изнутри щеки и стучать ногами. «Подчинись и исполни кровный долг».       Она легко, как наяву представила, как голос Деймона звучит в ее голове, властный и жестокий, с обыкновенной для него самоуверенной хрипотцой. Голос дяди обвивал ее мысли может быть и теплой, но ядовитой позолотой. Страхом.       Каждое слово, написанное Деймоном, било точно в сердце Рейллис, как острый клинок, заставляя внутреннюю тьму каждым росчерком его руки все больше обрастать страхом. «Ее величество в нервах потеряла ребенка, когда вы короновали подонка», — прочла Рейллис, с ужасом зажимая рот, она даже пропустила мимо личной гордости то, как дядя между строк приписал ее к сторонникам Эйгона. Нет, нет, так нельзя… «Девочку». В уголках глаз сиюминутно собрались слезы, и принцессе стоило большого труда не швырнуть листок в очаг прямо сейчас. Она сжимала зубы, читая дальше, с жадностью поглощая хладнокровное повествование принца Деймона, посвящающего ее в жизнь на Драконьем Камне. Жгучая обида, уже и неясно, на кого направленная, душила…       «Ты сделаешь все, что от тебя зависит, чтобы испортить любые их планы. Станешь предавать, выворачиваться наизнанку и лезть из кожи вон ради своей королевы. Станешь травить, убивать и уничтожать, а будешь поймана — умрешь с честью, которой предательница семьи и заслуживает».       Знала ли Рейнира, что пишет ее муж? Неужели сестра взаправду могла позволить ему отправить подобное? Вскрой все же этот конверт десница, сир Отто, Рейллис явно не отделалась бы простым заключением. Ее морозило. «Вспомни, наконец, что ты Дракон, или так и останешься вписанной в историю наших побед безмозглой девчонкой, что не смогла послужить королеве». Рейллис могла бы обидеться: ее самолюбие было уязвлено. Не она ли практически спасла жизнь принцу Люцерису тогда, в Штормовом Пределе, предотвратив их стычку с Эймондом и Вхагар? Деймон давал ответ и на это. «Принц Люцерис, вернувшись от Баратеона, пересказал, как ты спелась с Одноглазым, и за одно это к тебе от нас не может быть доверия», — писал дядя. «Но семья, кровь Драконов, дает тебе шанс».       Принцесса давилась ужасом и жмурилась, отставляя письмо подальше. «На Драконьем Камне тебя не ждут», — горячая слеза все-таки стекла по щеке.       Как неосторожно посылать ей такое сейчас! Как в духе Порочного принца! «Королевская Гавань будет взята. В скором времени я направлюсь в Харренхолл собирать войска речных лордов, Джекейрис заручился союзом с Севером». Она ненавидела Деймона с той же силой, с коей восхищалась, как, наверное, и все, кто когда-либо сталкивался с ним в жизни.       «Погружайся в политику и поиграй с Драконами», — значилось на обратной стороне листка. Или, продолжила в уме Рейллис, Драконы поиграют с тобой.       Подпись Деймона, ниже отдельно составленный список имен золотых плащей, железно преданных старому капитану, служанок и шпионов, наводнявших Красный замок и помнящих свои клятвы королю Визерису и его истиной наследнице. Рейллис забило дрожью. Принц Деймон, который был грязной черной славой знаменит своим острым умом и еще более острым мечом, не просто торопился сообщить ей о том, что война, объявленная Зеленым, будет ужасной. Он приглашал ее лечь под колеса этой войны и прямо угрожал быть в дальнейшем расплющенной в лепешку. Не Зелеными, так своими.       Сердце Рейллис стучало, словно стремительная река, затапливающая берега самообладания. Она слишком хорошо знала, к каким последствиям может привести ее откровенная переписка с Черными, знала, что обе стороны междоусобного противостояния за Железный трон только и ждут, как бы на нее накинуться. Знала, что обязана исполнять приказы Рейниры и ее зловещего супруга. Знала, что позорной глупой мышью боялась потерять голову стараниями Зеленых. Любая неосторожность могла обернуться катастрофой, а ее судьба висела на волоске: или исполняй приказы одних, или унижайся и юли перед другими, иного не дано.       Принц Деймон не предлагал риска, не звал попытать удачи, он напрямую, с присущей жестокостью, призывал к подчинению и достойному методу самоубийства. В его письме не было страха или увиливаний, только решимость. Просьбы тоже не было — сухой приказ. Это было в его стиле, действовать на грани, как будто жизнь и смерть зависели от одного-единственного мгновения, даже не «как будто», так все и было.       Черный совет накладывал на нее полномочия, несоразмерные способностям Рейллис. Жалкой, слабой трусихи: только на словах она «топила» за преданность, самопожертвование, храбрость… От Дракона в ней, на поверку, было слишком мало, чтобы хорошо послужить королеве.       Ее мысли метались в разные стороны. Принц Деймон, который был не только ей родным дядей и мужем сестры, но и являлся самым дерзким и бескомпромиссным из всей партии Черных, всегда действовал на грани, не боясь бросить вызов судьбе. Эту его черту мог подтвердить любой факт из долгой, насыщенной приключениями биографии Порочного принца за почти пятьдесят лет жизни. Деймон плавал в конфликтах, рассекая ядовитые волны, как рыба в воде — война, несомненно, была его стихией. Но даже его лихость казалась слишком опасной в текущей ситуации, когда Королевская Гавань окутана невероятным напряжением. Как мог он настолько поверить в Рейллис?       А как сама Рейллис должна была поверить в себя, зная все свои слабости? До этого момента жилось как-то проще, пока все ее дела при дворе заключались в том, чтобы дерзить Зеленым и крутить неоднозначные шашни с принцем Эймондом, а сейчас от нее хотят решительных действий? Атаки? Она, вздыхая, свернула и смяла пергамент, сунула за корсаж платья. Стала ходить из угла в угол, пытаясь удержать потяжелевшую голову на плечах.       Рейллис прикинула, сколько времени у нее осталось, чтобы как следует составить планы и поразмышлять над их исполнением, прежде чем они будут с треском разоблачены. Горько покачала головой.       Она прошла в покои Рейниры через совмещающий комнаты сестер ход. Как ходила в детстве, когда Рейнира, пока Отрада Королевства, а не Королева с Драконьего Камня, еще обитала в столице. Та могла швырнуть в младшую подушкой, если пребывала не в духе, или могла ласково усадить рядом с собой у зеркала, и девочки вместе кривлялись или баловались с беленой пудрой и краской для губ. Раньше в этих комнатах пахло дорогими духами и маслами, повсюду были разбросаны роскошные ткани и бесценные украшения. Раньше Рейнира, разница с которой у Рейллис составляла ничтожные семь лет, заменяла маленькой принцессе их погибшую родами мать. Была больше, чем подругой детства.       Сюда же она, как знала и пару раз видела своими глазами Рейллис, водила сира Кристона Коля, а за ним, спустя пару лет — сира Харвина Стронга. Позже появились хнычущие колыбельки неугомонных в своей жизненной силе принцев Джекейриса, а за ним и Люцериса, чьи крики и ночные вопли мешали Рейллис спокойно спать, и они со старшей сестрой могли ругаться на пустом месте из-за этого по утрам. Еще позже никаких вещей Рейниры в Красном замке не осталось, а вместе с ними пропала и магическая атмосфера ее комнат, всегда так привлекавшая Рейллис.       Теперь, последние девять лет, горница наследницы трона пустовала, сделавшись «опорным пунктом» Рейллис, главным достоинством которого являлся узкий балкон, выходящий на оружейный двор. Она бывала здесь не так часто, все еще моментами испытывая странный благоговейный ужас, что Рейнира, как двадцать лет назад, влепит ей подзатыльника за то, что младшая «шастает, где вздумается» и «не соблюдает священных прав собственности и личного пространства» наследной принцессы Железного трона.       Она, пройдя запыленную горницу, вышла на балкон, встала в самом проеме, чтобы не сильно сверкать белым платьем с красной оторочкой рукавов и подола на дневном солнце. Не хотела, чтобы кто-то из толпы южных рыцарей, непривычно скопившейся в оружейном дворе, заметил ее, особенно братья, о присутствии там которых ей очень великодушно, к месту, сообщил сир Джайлс.       Среди мужчин, одетых кто в разрозненные доспехи, кто в рубахи из вареной кожи или в кольчуги, кто-то в повседневных камзолах, зато в громоздких глухих шлемах с узкими забралами, были и они, рыцари из дома Дракона.       Таргариены выделялись неестественно светлыми волосами, хвост Эймонда метался из стороны в сторону серебряным всполохом, у Дейрона непослушно прыгающие на голове кудри были темнее, роскошного платиново-золотого цвета. Неподалеку Рейллис разглядела и третью белокурую макушку — король Эйгон тоже был здесь, вольготно развалившись на скамье у стойки с копьями, перешучивавшийся с приятелями.       Королевские гвардейцы, в количестве целых двух из семи, тоже были здесь: сир Рикард Торн, вероятно, смеха ради, взял по деревянному мечу в каждую руку и даже успешно и искусно сваливал ими в кучу нападавших на него незнакомцев-южан, пока его на себя не отвлек сир Марстон, с жаром махавший одним лишь щитом так яростно, что, как могла разглядеть Рейллис, выбил Торну зуб.       Бодрый смех рыцарей, гром стали и ругань наполняли воздух. Но для Рейллис это была лишь фоновая музыка, которая не могла заглушить ее собственных смятенных чувств. Принцесса все еще не могла отдышаться, не могла даже проглотить мешающий дышать нервный ком в горле. Она чувствовала, как сердце стучит в унисон со звуками оружейного двора.       От переживаний, вызванных письмом Деймона, было сложно, но вполне возможно отвлечься уже привычными страстями по Эймонду, удобными, как разношенные туфли. Рейллис думала, что ей это поможет, но становилось лишь хуже. Она прислонилась к стене, глядя во двор почти невидимой.       Эймонд и Дейрон скрещивали мечи под крики и свист южной публики, в других углах двора сражались и другие воины, но, казалось, все внимание было обращено к поединку принцев. Рейллис с опаской, еще больше разволновавшись, отметила, что оба брата вооружены не затупленными специально для тренировок учебными мечами — на солнце блестела темная валирийская сталь, прекрасно знакомые принцессе мечи: Ночной у Эймонда и Черное Пламя, королевский меч дома Таргариен, который Дейрону, видимо, весьма любезно одолжил Эйгон. Что это они, поубивать друг друга вздумали? «Это решило бы все проблемы Деймона». Из-под их ног от быстрых рокировок шагов летели серые клубы пыли.       Лицо Эймонда делила поперек черная кожаная перевязь, но даже в единственном правом глазу его горела неудержимая, дикая энергия. То, как он перевоплощался, стоило обнажить клинок, всегда завораживало Рейллис. Дейрон представлял собой антипод ярости старшего брата, он больше уклонялся и отражал удары, мастерски уворачиваясь от безумных атак, движения его были грациозными и изящными, как на картинке в учебнике.       Принцесса уже видела подобные аккуратные удары и разбежки: шесть лет назад, когда рыцарский цвет Юга уже посещал столицу, она наблюдала за такими же точными и размеренными взмахами меча у сира Гвейна. Ученик недалеко ушел от учителя, думала она, очень обозлившись, что самого маленького принца крови Дракона в Староместе дрессировали сражаться, словно такого же благородного и набожного южанина. Безусловно, неумолимый пыл и, в какой-то степени, варварский стиль Эймонда был ей ближе.       Ему представилось уже с десяток шансов проткнуть Дейрона насквозь, но, по всей видимости, братья и не бились «до победного», только развлекались. Эймонд будто танцевал, уверенно обходя противника, высоко задирая меч над головой, чтобы плашмя хлопнуть брата по спине. Какие-то движения были легкими и быстрыми, как ветер, другие — тяжелыми и смертельными. Будто он и сам был огнедышащим драконом — сильным, диким и свободным.       Едва ли кто-нибудь из зрителей мог удержаться от восторженных восклицаний, наблюдая за захватывающим поединком. Даже король вовсю орал, подбадривая обоих «навалять». Каждый удар меча, каждый резкий поворот разжигали в воздухе азарт и неподдельную страсть.       Рейллис заставила себя сделать шаг вперед, затаившись у перил, чтобы улучшить обзор. В одном из мельтешащих рябью моментов сражения, когда все внимание было обращено на Эймонда, она склонилась еще чуть ниже, прижав ладони к каменному карнизу. Очередной взмах Ночного — точный и сильный, отражал всю его природу. И вдруг, внезапно и словно случайно, затуманенный сражением взгляд Эймонда встретился с зачарованными слепыми глазами сестры.       Искра, молния. Она, перепугавшись, будто застигнутая врасплох за чем-то очень непристойным, увидела, как принц на секунду скривил рот в усмешке и моргнул. Или так подмигнул в силу увечья?       Дейрону через мгновение каким-то чудом удалось свалить отвлекшегося Эймонда на землю подножкой, но тот подскочил, весь в пыли, и так легко, будто они не махали мечами добрых тридцать минут, разоружил брата единственным молниеносным рывком. Черное Пламя вылетело из руки младшего принца, и Дейрон тут же задрал руки, сдавшись.       Толпа вокруг них взорвалась аплодисментами и криками восхищения.       — Неплохо, брат, — улыбаясь, сказал Дейрон, склонив голову в легком поклоне, чуть-чуть не насаживая горло на острие приставленного клика. — В другой раз не надейся, мне и в голову не придет поддаваться.       — Буду надеяться, — неожиданно тепло ответил Эймонд. Убрал меч в ножны. — Сражаться в Староместе тебя учила баба на огороде?       — Нет, я тренировался с дядей Гвейном, — вежливо пояснил младший принц, совершенно не уловив прозрачного сарказма, который распознали все во дворе.       Братья пожали руки, и Дейрон будто даже поморщился от железной хватки старшего. Учтивый и скромный, он явно восхищался мастерству Эймонда. Как и все прочие.       Рейллис с нежностью и горечью смотрела на Эймонда. Его уверенные движения, его хищная ухмылка и напряженный лоб — все это само по себе вызывало у нее сильное желание, смешанное с ненавистью. Он был идеалом воинского достоинства и чести, в то же время являясь виновником ее страданий. Одним из, поправила себя принцесса. Наверное, не стоило ей больше инфантильно обвинять брата во всех своих бедах…       — Рейллис! — громко и звонко крикнул Эймонд, привлекая к ее балкону непрошеное внимание всех присутствующих внизу. Он все еще тяжело дышал, но широко скалился. — Не спустишься?       — Нет, — холодно, с излишней угрюмостью, крикнула она в ответ, тут же скрывшись в комнатах Рейниры. Лицо ее пылало, в ушах до сих пор стоял скрежет металла.       Через час служанка принесла чайник с заваренной ромашкой, и Рейллис прогнала девицу прочь. Она думала, мяла и расправляла в кулаке письмо Деймона. Каждый штрих, каждая точка острого пера, кровавые чернила, словно распоряжение Черного дракона, разрывали светлую нить надежды Рейллис на хоть какую-то свободу, с горестью подтягивая к мрачной реальности. Она не сможет. Кажется, даже ублюдки, зовущиеся Драконами, наполовину Хайтауэры, в Красном замке за долгое время ее здесь нахождения тоже стали ее семьей.       — Не смогу, — одними губами беззвучно сказала она. Не сможет предать кровь. И предать его.       И почему ей не удалось свести счеты с жизнью в башне? Сжимая и разжимая ладони, Рейллис чувствовала проступивший липкий пот. Мир, в котором они жили, требовал жертв. Нельзя думать об утешениях и надеждах, совершая выбор между преданностью и выживанием. Она ни на чьей стороне.