Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Звезды, спрячьте огни,

Пусть свет не увидит моих

Черных и глубоких желаний.

      Она прогоняла в голове мысли проклятым колесом, в желании обрести покой и ясность, лишь путаясь в хитросплетении двух глупых судеб. Рейллис была одна. У себя. Принцесса стояла у отворенного окна, вглядываясь в бескрайний темный горизонт, где море встречалось с небом, сливаясь в единый темно-синий холст. Где-то там, за скалами Черноводного залива, за Крюком Масси и Глоткой, такое же темное небо и море можно наблюдать со стен Драконьего Камня. Ветер трепал серебряные волосы, словно шепот старых воспоминаний, которые она пыталась игнорировать, но они настойчиво возвращались. Образы из прошлой, какой-то чужой и вовсе «не ее» жизни возникали и исчезали, как призраки на поверхности воды.       Рейллис искала покой, но каждый раз, когда она хотела отодвинуть воспоминания, они накатывали на нее, как волны, затапливая рассудок, унося с собой бережно охраняемые мечты. Она продолжала рассматривать море, пытаясь слиться с узорами вод. Рейллис была зловеще спокойна и холодна, отстраненно наблюдая за собой же. В ее душе вновь разгорался пожар неразрешимых вопросов.

***

      127 г. от З.Э., два года назад

      Угольно-черная попона изящной и стройной кобылы трепалась из-за развитой скорости. Она подняла клубы пыли, когда всадник, совсем не так давно помазанный рыцарь в красиво отполированном доспехе дернул поводья, останавливаясь у королевской ложи. Восхищенная или напуганная толпа затаила дыхание, ожидая нового поединка этого турнира.       Молодой рыцарь стянул шлем, серебряные волосы рассыпались по литым стальным дискам на плечах. Его ухмылка — дерзкая, полная самоуверенности, — могла бы показаться неуместной, если бы не та идеальная грация, с которой он двигался. Все понимали: этот принц был опасен. Куда страшнее своего старшего брата, что в драконьем седле держался во много раз лучше, чем на лошадиной спине.       Даже издалека всем было отлично видно, как красиво и жутко сапфир в глазнице принца блестит, отражая солнечные лучи. Драконий рыцарь держался так, словно этот турнир был устроен ради него.       — Ваше высочество! — громко крикнул он, бессовестно скалясь на обозрение всей публики. — Для меня будет честью получить ваш знак внимания и после исхода состязаний подарить вам титул королевы любви и красоты!       Принцесса Рейллис молча, желая спрятать смущенный румянец, поднялась с места, зная, что на нее устремлена тысяча любопытных глаз, и бросила заготовленный заранее для подобного происшествия венок из белых роз и лозы лунного цвета на выставленное вверх копье.       Сердце ее билось так громко, что Рейллис казалось, что его стук эхом раздается среди затаившей дыхание публики. Она стояла чуть выше остальных, но чувствовала себя как на ладони. Когда венок коснулся копья, она заметила, как пальцы рыцаря чуть крепче сжали древко, и почувствовала этот жест куда сильнее, чем намеревалась.       Принц с золотым драконом на груди почтительно, но не без иронии, склонил голову и пришпорил коня, отправляя вперед по турнирной полосе. Копье он держал крепко, даже не кося в слепую левую сторону.       Оглушенная, она прослушала объявление герольда, и даже не поняла, кого объявили в противники Таргариену. Уже глубоко, на последних сроках, беременная младшая сестра, сидевшая рядом с Рейллис в своем пышном голубом платье, покачала головой. Третья принцесса дома Дракона как всегда, что-то шептала — быть может, проклятия, а, быть может, мудрости, которые она предпочитала держать при себе, бормоча себе под нос одной ей понятные тайны.       Рейллис смотрела, как копья съезжающихся на турнирном поле мужчин сталкиваются с громким звуком, который эхом прокатился по всей арене. Соперник потерял равновесие еще до того, кажется, как понял, что происходит. Принц, не моргнув глазом, продолжал скакать вперед, пока тот не рухнул с коня на землю.       Пыль поднялась вокруг павшего рыцаря, словно клубы дыма, а толпа разразилась криками одобрения и восхищения.       — Смотри, как он наслаждается этим, — пробормотала Рейллис на ухо младшая сестра. Ее голос был наполнен странным сочетанием восхищения и усталости.       Рейллис отвернулась, чувствуя, как ее щеки пылают.       — Это правда, сестричка. Настоящий павлин, — ответила она, проглатывая ком в горле.

***

      126 г. от З.Э., три года назад

      — Полетаешь со мной, мой принц? — Это было первое, что пришло в голову. Рейллис, на ходу скрепляя плащ пряжкой, бежала с лестницы, врезавшись в брата, переходя крытый коридор.       Он давно перерос ее, и говорить снизу становилось некомфортно. К тому же хмурый взгляд юноши добавлял дополнительного веса его и без того внушительному присутствию. Спешка. Ожидание и волнение. Рейллис только и хотела вырваться из замковых стен, оседлать Дараксеса и угнать бороздить небеса Королевских земель.       — Миледи? — не понял он, недоверчиво вскинув бровь.       — Разве ты не слышишь, как Вхагар скучает по небесам?       — Небеса никуда не денутся, — буркнул принц, но в его голосе не хватало той жесткости, к которой Рейллис привыкла.       Кажется, у принца были дела поважнее, чем прохлаждаться верхом на драконах в бесцельных кругах над городом и окрестными землями. Было явно заметно, как он выдумывал максимально правдоподобную причину, чтобы вежливо отказаться от спонтанного приглашения. Принц вздохнул. Он знал, что сестра была непредсказуемой, и это, в то же время, было для него захватывающе и пугающе, глотком воздуха в душных стенах Красного замка. Закатное солнце уже касалось обрывков горизонта, окрашивая небо над столицей нежными розовыми и золотыми оттенками.       — Да или нет? — девушка теряла терпение: ей отводилось не так много бесценного свободного времени, чтобы тратить его на переливание из пустого в порожнее.       — Да, — бросил принц, повторив затем, — да, — чтобы звучать увереннее. — Но не рассчитывай, что я поддамся на твои провокации.       Рейллис просияла, словно солнце выглянуло из-за туч.       — Я и не надеялась, valonqar, — усмехнулась она.       Суровый, со смешливыми искорками на дне, фиалковый взгляд Рейллис был весьма убедителен. Пригласи она его таким же образом пойти прыгать с крепостных стен в море — он с той же легкостью согласился бы. Рейллис мгновенно почувствовала прилив радости. Сердце ее забилось быстрее от предвкушения.       Они провожали закат дня вместе, разрезая подсвеченные золотом облака над землями дома Футли. Воздух был наполнен теплом уходящего дня, смешанным с остротой ветра, встречающего их на высоте. Рейллис поднимала Дараксеса все выше, наслаждаясь видом бескрайних просторов, раскинувшихся под ними. Она обернулась, чтобы посмотреть на брата, и застала его в момент, когда мрачное выражение на его лице сменилось чем-то близким к умиротворению. К покою, свободе.       Вхагар, огромная и величественная, с каждым взмахом крыльев заставляла воздух вокруг дрожать. Ее зеленая чешуя блестела в последних лучах солнца, а глубокий рык эхом разносился по окрестностям. Рядом с ней, как огненная стрела, мелькал Дараксес. Его алые крылья прорезали небо, и Рейллис смеялась, чувствуя, как ветер бьет ей в лицо. Ее смех раздавался над просторами, пока она играла с братом, то обгоняя, то резким маневром возвращаясь обратно.       Огромная зеленая драконица то и дело норовила задеть продырявленными крыльями худую и юркую тень красно-оранжевого змея. Рейллис только смеялась этому.       «Каков хозяин, таков и зверь», — с накатывающей нежностью к громадной древней махине и, заодно, к ее наезднику, думала девушка.

***

      123 г. от З.Э., шесть лет назад

      Двор отмечал первые именины ее племянников: маленьких близнецов, принца и принцессы, названных в честь Старого Короля-Миротворца. Вся Зеленая королевская семья собралась в личном Малом Чертоге короля на небольшой, но торжественный пир.       Рейллис поздравляла молодых родителей, самих едва вышедших из детского возраста, единокровных брата с сестрой, как и все собравшиеся, даже была искренна, поднимая кубок за здравие детей. Пиршество было полным радости и тихого смеха — музыка звучала из струнных инструментов, создавая воздушную, даже семейную, чуждую Рейллис, атмосферу.       Но, глядя на второго сына короля, она покатывалась от неудержимого хохота: настоящее пугало. Ее младший брат, по всей видимости, состоял из одних только тощих локтей и коленок, пушистые волосы принца топорщились во все стороны. Справный придворный наряд из черного с красным бархатного камзола и таких же бриджей смотрелся на нем, как балахон на жерди.       — Мой принц, — шепнула она, перегнувшись через дубовый стол так, что, кажется, макнула хвостик одной из четырех кос в какой-то соус, — никак, на свадьбу так великолепно вырядились, а любимую сестру и не позвали?       От ее насмешек у парня краснели уши, а лоб он морщил, как дряхлый злобный старец, но все равно не смог сдержать ответной ухмылки.       — Не переживай, сестрица, — хриплым от ломающегося голоса юности прошипел он. Для большего эффекта принц на мгновение задрал черный кожаный наглазник, тут же опустив на место. — Уж на мою свадьбу, если тому суждено случиться, у тебя будет самое почетное приглашение.       Рейллис не могла сдержать очередной взрыв смеха.

***

      120 г. от З.Э., девять лет назад

      Огромное тело пыльно-зеленого дракона возвышалось холмом у Драконьего Логова. Ветерок трепал подол белоснежного летнего платья. Она ощущала между пальцами пахучие перетертые стебельки сорной травы.       — Не позволяй запутать тебя в собственных страхах, ānogar hen issa ānogro, — говорила Рейллис, стараясь передать младшему брату хотя бы крохотную толику веры в самого себя. — Ты сам пишешь свою историю. Каждый полет, каждая битва — твой выбор, и ничьи слова не могут изменить этого. Хорошо?       Лицо мальчика отражало сразу гамму эмоций: от недовольства, что кто-то лезет в его жизнь, до совершенно детской невинной наивности и радости, что с ним говорят без осуждений и обвинений. Рейллис было жаль его. Жаль смотреть, как криво и дергано принц из дома Дракона косится на нее, еще не привыкнув к увечью, как морщится и наклоняет голову, чтобы выровнять взгляд.       Ни один дракон, даже такая великолепная боевая машина, как драконица королевы Висеньи, не стоил пролитой крови. Но Рейллис знала: этот мальчик горд и будет считать ровно наоборот, и, чтобы не оплакивать потерю какого-то глаза, сделает это своим величайшим достижением на долгие-долгие годы. Сделает свою рану символом силы, увечье — знаменем гордости.       — Хорошо, — ответил маленький принц, очень больно, на взгляд Рейллис, сожмурив зашитый багровый шрам. — Пусть все говорят о моих падениях, если хотят. Скоро Семь Королевств увидят, как мы с Вхагар взлетим выше всех! — Рейллис улыбалась, подбрасывая полешки одобрения в разжигающийся в сердце брата костер.       Мальчишеское упрямство и мечты о полетах выше облаков — так много света в этой тьме. И все же тень сомнения не покидала юную принцессу. Оставалось только надеяться, что этот огонь в его душе не сожжет его самого.       Не ей обвинять десятилетнего покалеченного парнишку в желании сохранить лицо. Только бы он не ожесточился со временем еще пуще.

***

      116 г. от З.Э., тринадцать лет назад

      Уже смеркалось, тонкие струйки дыма от сальных свечек чадили в воздухе. Тусклый свет плясал на каменных стенах.       Старый мейстер в сером балахоне, еле слышно приговаривая что-то, увел за руку девочку с огромными лиловыми глазами: она снова вспомнила плохой сон, не дававший покоя, и разнервничалась, раскачиваясь в уголке комнаты, перестав видеть и слышать.       — И это наша сестра? Сумасшедшая жалкая овца, — то ли жалея, то ли насмехаясь, бросил старший из мальчиков вслед мейстеру.       Принц был явно рад более раннему завершению учебных занятий. Старший сын короля вообще не отличался усидчивостью, да и за языком не следил. Рейллис он не нравился.       — Не говори так о своей будущей нареченной, — взвился второй мальчик, почти сразу угрожающе подскочив с места.       — Тише, вы оба. Дурни, — хмыкнула Рейллис, закладывая вышитую шелковую ленту закладки в «Огни Республики», как раз на страницах о «наказании» Лората. — Принцессе нужно отдохнуть, только и всего.       Она на самом деле плохо понимала, почему отец настаивает на ее совместных уроках с единокровными братьями и сестрой. Если против девочки Рейллис и правда ничего не имела, то, если король думал, что она станет лучше относиться заодно и к мальчишкам… Он ошибался, и далеко не в первый, да и, наверное, не в последний раз.       — Возможно, однажды, когда-нибудь, вы повзрослеете и начнете ценить свою так называемую семью, — заговорила Рейллис, в свои двенадцать считавшая себя мудрее всех. — Кому вы оба, бездари, станете нужны, если не этой грустной больной девочке?       Старший мальчик только засмеялся и изящно соскочил со стула. Покачал белокурой головой, пружинисто уходя из кабинета в башенке мейстера. Второй задумался, обратив к сестре внимательный взор. Его печальные фиолетовые глаза сверкнули интересом, но одновременно и скрытым вызовом.       — Значит, нам нужно заботиться о Хелейне? — спросил он, складывая в резную коробочку карты с валирийскими глаголами и их многочисленными наклонениями.       — Иногда. Забота — это просто поддержка ее одиночества, — чопорно произнесла принцесса в ответ. — Тебе бы хотелось того же самого, правда? — Второй принц ощерился и больше не сказал ей ни слова.       Молчание повисло в воздухе, разрываемое лишь треском свечей, пока мальчик, плотно закрыв крышку шкатулки, не вышел, громко хлопнув дверью.

***

      110 г. от З.Э., девятнадцать лет назад

      Сверток. Маленькие белые ручки, тянущие мать за блестящие медно-каштановые локоны. Покрывало с красивой пушистой бахромой, вышитый золотом растительный орнамент. Зловеще красивая, бледная королева-мачеха с глубокими мешками под глазами, вымотанная родами. За ее худыми плечами, стесненными жесткой тканью зеленого платья, скрывались боль и усталость. Взгляд ее был сосредоточен на ребенке, и между ними витала прочная связь, невидимая для окружающих, но ощутимая для них обоих. Улыбка до ушей на бодром и веселом лице отца.       — Эймонд, — негромко сказал король Семи Королевств, нарекая посапывающий запеленатый кокон именем дракона. Королева, сидевшая рядом, вдруг вздрогнула, ее губы сжались.       — Он принесет много зла миру и нашей семье, — сказала молодая женщина, вообще-то обычно не склонная ни к каким пророческим предсказаниям.       Рейллис чувствовала тревогу. В ее маленьком сердечке сидел и рос укол ненависти, которую она испытывала к своему новому брату. Она уже не была так мала, чтобы по приказу отца соглашаться на всякие мерзости, вроде того, чтобы целовать в лоб его детей от лживой жестокой дряни, подложенной десницей в отцовскую постель.       Очередной новорожденный Таргариен ей не понравился с первого взгляда: она вообще не любила мальчишек, громких, глупых и задиристых. Новое дарование королевской крови с яркими фиолетовыми глазами и тоненьким пухом белых волос, похоже, пришло в этот мир лишь для того, чтобы отнять у нее внимание отца и лишь еще дальше сдвинуть права ее старшей сестры на трон из мечей. Девочка многого наслушалась при дворе отца, и знала уже ту часть сложных темных паутин, что плелась вокруг темы престолонаследия.       Когда мейстер забрал у королевы ребенка, шестилетняя Рейллис подошла заглянуть в колыбель с совершенно натуралистическим исследовательским интересом. «Что ж, давай-ка посмотрим, что ты из себя представляешь», — ехидно подумала девочка, как-то остервенело тыкая младенцу пальцем в мягкую молочно-белую щеку.

***

129 г. от З.Э. Настоящее время. Настоящий момент. Прямо сейчас

      «Это все чертовски неправильно», — как размышляла Рейллис теперь. Сделав глубокий вдох, принцесса закрыла глаза и позволила свежему морскому бризу унести ее тревоги прочь. Она не могла изменить того, что уже было чернилами реальности записано в летопись ее не столь долгой жизни, но могла изменить то, как на это смотреть. В этот момент, когда все вокруг покоилось, а тишину ее спальни не нарушало ничего, кроме собственного сбитого дыхания, Рейллис решила начать все заново — с чистого листа.       Поцелуй, который Эймонд оставил на ее губах этим утром, был ключом к двери, которую Рейллис, в общем-то, не хотела когда-либо открывать. Она выдернула из стопки пергаментов чистый, капнула воды в подсохшую чернильницу и стала задумчиво грызть серое гусиное перо, выуживая из сознания хотя бы крохи конкретики.       «Я ищу любви», — написала она и густой чернильной кляксой поставила жирную точку. Достаточно? «Не той, что осуждают, не той, что прячут в тени из стыда, — ну и бред, — но той, что осветит жизненную колею, как звезда». Она писала с таким упорством, будто каждый штрих пера был шагом к свободе и гармонии хотя бы с самой собой. Мысленно Рейллис бросала вызов андальским нормам, распространенным в Вестеросе, и ожиданиям, которые на нее накладывал долг крови и родства. Нельзя было полюбить мальчика, знакомого с рождения, как нельзя было ей полюбить человека, являющегося врагом ее настоящей, Черной королевы. Перо едва успевало за горячими мыслями. Образ Эймонда рябил перед глазами, мешая тексту на бумаге. «Как перейти границы, когда страх сковывает? Страх перед ним и перед семьей». Эймонд Таргариен никогда не был ей другом, не был даже близок: только важен на каком-то отдельном сентиментальном уровне. А стал кем-то большим, чем Рейллис могла признать, и точно большим, чем то, о чем можно было говорить вслух.       Она остановилась, изучая написанное, будто бы выискивая заложенный потаенный смысл. Строки словно бриллианты, нет… Сапфиры, обретающие форму из необработанного камня. Простое признание своих чувств, своих стремлений — вот, в чем она сейчас нуждалась. И в капельке подтверждения своих чувств от объекта, к которым ее стенания были обращены. От него не дождаться доверия или, тем более, открытости, любой их разговор был заранее обречен кончиться плохо. Но Рейллис теперь не собиралась отступать. «Как мне это объяснить? — продолжала она записывать, склонившись над столом настоящей горгульей. — Я не ищу оправданий для своих чувств, и все же не могу отрицать, что это неправильно. Наверное, именно поэтому это так притягивает». Принцесса слабо улыбнулась. «Я всегда любила нарушать правила».       Словно околдованная, она погружалась все глубже в нарастающий поток мыслей, идеализируя свое наивное стремление быть с Эймондом. Она отбросила страх, как тяжелую накидку, и принялась писать о том, что казалось недостижимым, но недавно ужасающе приблизилось к осуществлению.       «Когда он смотрит на меня, — выводила Рейллис, — все вокруг исчезает. И я вижу лишь его жестокий ледяной глаз, пылающий злобой и горечью. Он красив. Высок, — принцесса по-девичьи замечталась, роняя на бумагу капли чернил. — Затем вспоминаю, кем он является для моей настоящей семьи, и чувствую себя предательницей Рейниры». Она сгрызла уже почти все перья, плюясь серым пухом. «Я не имею права на счастье, только потому, что мы должны воевать друг с другом?» Жаркие слезы жалости к самой себе стали собираться на прозрачно-белых ресницах, но Рейллис отбросила слабость прочь. Она быстро, чтобы не передумать и не потерять нить искренности, написала: «Я хочу быть смелой, как он, и ради него. Тоже хочу сражаться». Но желает ли того же Эймонд, или он лишь хочет раздразнить ее, поиграть и бросить на посмешище Зеленым? «Я не должна прятаться за чужими, и даже за его, ожиданиями».       «Он бездна, из которой никак не выбраться, и мои чувства становятся лишь острием лезвия, коим можно будет спасительно перерезать вены на миг раньше, чем с ним станет невыносимо больно». Трусиха, удержалась от пощечины самой себе. «Я должна узнать, что такое любовь без страха», — написала она. Этот момент стал решением — Рейллис не могла позволить какому-то одноглазому злодею из детской книжки угнетать свое сердце.       На последнем листе, в нижнем углу, она оставила простое, но мощное послание, которое должно было стать ее убеждением. «Любовь не должна носить печать боли или осуждения. Любовь, даже к нему — это свобода». Незаметно для себя, Рейллис загорелась новой надеждой. Она вспомнила, как Эймонд, даже в своей холодности, хранил в себе искры человеческой теплоты, замечала его отношение к Хелейне, к ее детям, видела даже тени сочувствия и сострадания к королеве Алисенте, пробивающихся через отстраненность. Видела, как счастлив и как горит он своей связью с Вхагар. Стоило Рейллис наяву поймать такое мгновение, и она впитывала эти ослепительные редкие секунды, как драгоценные и необходимые капли дождя в иссохшую землю.       Она представляла, как Эймонд читает эти строки, как он смотрит в ее глаза с пониманием, отпуская все свое обычное напряжение. Как снова целует ее.       «Он может быть сильным и упрямым, но я видела его слабости». Он тоже человек. Не хладнокровный чешуйчатый ящер. Только запертая в ледяной колючей тюрьме хрупкая душа. «Zirȳ isse pōja nesh ōresi, pōnta umbaerzi syt mōris, — забывшись, строчила она строки поэмы, — se blēnon istan pryjaerzi, se ipradas jēdar zōbrie».       Эймонд не был врагом лично ей, хоть так старательно и пытался изобразить это с самого начала междоусобицы.       «Я найду способ освободиться от оков, — произнесла она шепотом, повторяя слова на бумаге. — Если мы будем врагами, пусть это будет только на поверхности. Пусть будет только видимостью. Я буду сражаться за наши чувства, даже если это вызовет гнев всех вокруг».       Строки ее письма, которому не суждено было попасть ни в чьи руки, запечатлели в себе ее страхи, надежды и напускную решимость. Увидел бы ее записки сам Эймонд, смеялся бы час напролет. С чистой, более того — с «очищенной» совестью Рейллис Таргариен швырнула мелко и кудряво исписанные пергаменты в камин.       Позже пришли две служанки, общество которых принцесса переносила более-менее терпеливо, но имен напрочь не помнила, чтобы помочь ей принять ванную. Натасканная ленивыми бестолковыми девицами вода снова была еле теплой, но Рейллис воздержалась от обыкновенных упреков. Смыть все. Она была готова встретиться даже с гневом и осуждением Рейниры, если бы старшей сестре было до нее какое-то дело, ради того, чтобы победить свой страх, и, возможно, по пути не только сохранить действительно греющий свет собственной любви, но и разжечь, научить хранить такой же свет Эймонда. Сердце принцессы горело, от чего ей казалось, что остывшая вода в керамической ванне начинает кипеть.