Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Я не хочу туманить нежный цвет

Очей любимых памятью своей.

      123 г. от З.Э., шесть лет назад

      Она, конечно, Таргариен, но… Какое счастье, что королева Алисента в свое время передумала выдавать Рейллис замуж за своего нелепого, вечно пьяного и ухмыляющегося, как сельский дурачок, первенца.       Никто из окружающих придворных не хотел отставать от принцессы с темой замужества. Уже который год вокруг нее ходили одинаковые разговоры. Рейллис чувствовала себя, как в клетке, медленно подтачиваемая бесконечными вопросами леди и предложениями лордов. Каждый раз, входя в зал, наполненный вельможами разной степени происхождения, она слышала одни и те же фразы: «Как вы, принцесса, уже готовитесь идти под венец?» или: «Скорее бы Его величество нашел вам достойного мужа». Каждый день был похож на другой, наполненный лицами, предложениями и уговорами       Складывалось ощущение, что чем старше становилась серебряная принцесса, тем агрессивнее публика Красного замка стремилась выпнуть ее вон из отчего дома.       «Алисента станет продавать тебя как выгодную партию всем лордам подряд, но не вздумай польститься ее лжи и согласиться выйти за кого-то из ее сыновей», — поучающе писала в письме Рейнира, уже разочаровавшаяся, что непутевая младшая сестра не слушается и никак не хочет покинуть двор столицы и перебраться к ней на Драконий Камень. «Ты что, какая-то племенная кобыла для продолжения рода или все-таки дочь Дракона? Есть у тебя свое мнение, или все мозги ветром выдуло от полетов на безмозглом Ржавом?»       Рейллис уже сама не знала, кто она, иногда ей даже думалось назло всем выскочить замуж за первого попавшегося рыцаря, хоть бы и безземельного, лишь бы разговоры прекратились. В ответном письме сестре она тактично уточняла, что «волею отца выйдет замуж за любой предложенный вариант, пусть за самого старого и лысого лордика с владениями не шире лужайки в замковой богороще». А сама плевалась и корчила рожи, сочиняя эти благочестивые небылицы.       Королева Алисента, с прогнившим благочестием, была первой, кто без усталости напоминала падчерице, что время уходит, и, возможно, замужество — ее единственное средство освободиться от нескончаемых мук. Которые она сама и создавала.       — …негоже знатной прекрасной принцессе к девятнадцати годам ходить незамужней, — в другой день сквозь зубы, но с самым доброжелательным лицом, увещевала королева-мачеха за вышиванием. — Может предложить твоему отцу отдать тебя за кого-то из близнецов Ланнистеров?       И Рейллис молчала, вежливо и скромно улыбаясь, потупив глаза. Ее иголка пробивала канву вышивки с ужасающей для хрупкой девушки силой: она представляла, как вышивает цветочки-бабочки на лице Алисенты, а та вопит, истекая багряной кровью.       «J’aspo», — мысленно чертыхалась принцесса.       Позже узор шитья перешел и на упомянутых Ланнистеров — по лицу воображаемого лорда Ясона, который грязно ухмылялся с канвы, она вышила соцветия гортензии, а сиру Тайленду, коего Рейллис с успехом отбрила не ранее, как вчера на вынужденной и расчетливо устроенной им же прогулке в гавани, достались острые стебли травы, протыкающие его наглую львиную рожу.       Вчерашнее свидание получилось холодным и неприятным. Рейллис, к своему раздражению, оказалась скована обстоятельствами, прогуливаясь по причалу под руку с сиром Тайлендом Ланнистером, которого она не то, чтобы ненавидела… Но лучше ей было бы никогда не оставаться с ним наедине.       Он был из тех мужчин, кто находил особое удовольствие в собственных вычурных манерах, за которыми скрывалась откровенная самоуверенность. Грива золотистых волос, что правда были красивы и блестели на солнце, и натянутая улыбка, демонстрирующая ровные белые зубы, делали его настоящим красавцем, но в то же время — почти карикатурным образом высокомерия, а слова, которые Ланнистер отпускал, только усиливали желание Рейллис развернуться и уйти прочь.       — Вы так прекрасны, что, я думаю, вся природа Западных земель завянет от зависти, если я когда-нибудь смогу привезти вас в Утес, миледи, — протянул сир Тайленд, не просто с самодовольством, но даже с неподдельной искоркой волнения, наблюдая за реакцией принцессы.       Рейллис остановилась и посмотрела на него с выражением такой ледяной вежливости, что ему стоило напрячься.       — Разве Утес Кастерли не полон прекрасных леди, уже томящихся от желания завоевать ваше сердце? Или, может быть, вы хотите сказать, что принцесса крови Дракона не достойна даже конкурировать с ними? Оставите меня соперничать с цветами да травкой?       На мгновение сир Тайленд замялся, не ожидая такого отпора. Однако его улыбка стала еще шире, будто он решил, что все идет по его плану.       — Принцесса, — начал он, почтительно склонив голову, — никто и ничто не может сравниться красотой с вами…       Рейллис резко отвернулась, не дав Ланнистеру договорить. Со свежим морским воздухом она вдыхала и уверенности. Ее голос звучал ровно, но в нем ощущалась скрытая угроза:       — Сир Тайленд, мне кажется, вы спутали меня с одной из тех наивных девиц, которых можно соблазнить подобной болтовней. Оставьте свои комплименты для их ушей.       Он попытался было что-то сказать, но ее презрительный взгляд заставил его замолчать. Остаток прогулки они провели в гробовой тишине, перебиваемой только криками чаек, да руганью рабочих на верфи и рыбаков.       По нескольку раз на неделе, когда принцесса вставала на утренние занятия с ненавистной, навязанной Алисентой же, септой или мейстером Орвилем, она двигалась по пустым утренним коридорам замка Таргариенов и ощущала на коже осуждающий взгляд каждого стюарда или служанки. И женщины будто бы всегда смотрели на нее куда жестче. На вечерних скромных пирах или замковых танцах, которые устраивала королева, Рейллис чувствовала взгляды похуже, чем у челяди — знатные пожирали ее глазами и шептались за спиной. Кто-то, как узнала Рейллис из сплетен, даже считал ее проклятой, подозревая, что от второй принцессы, сверкая шпорами, сбегают все мужчины. Глупцам даже не приходило в голову, что это сама Рейллис бежала от женихов.       Все вокруг принцессы были охотниками, ее изучали с любопытством и алчностью, мечтая через постель девушки породниться с королевской династией.       Само собой, это терзало душу. Принцесса, конечно, перестала переживать, что Визерису вздумается выдать ее за кого-то из единокровных братьев. Эйгон, более-менее подходящий ей по возрасту, уже был женат, а Эймонд, Дейрон или сыновья Рейниры, хоть и были славными парнишками, к счастью для Рейллис, были слишком малы для нее. Но теперь она выучила наизусть уже всех холостых лордов Вестероса, а заодно их сыновей, племянников, а в некоторых случаях дело доходило до бастардов и внуков — не было такого знатного мужчины в Семи Королевствах, кандидатуру которого не предлагали Рейллис на рассмотрение, и ни одного из них еще принцесса не подпустила к себе ни на лигу.       Она знала всех знатных холостяков, знала их титулы, земли, богатства. Вряд ли кто-то мог бы так же уверенно выстроить их иерархию, в массивах своих знаний принцесса перегоняла уже и мейстеров. Но чем больше она справлялась о них, тем больше убеждалась: никто ее не достоин. Каждый новый кандидат казался хуже предыдущего. Молодые лорды и сыновья вельмож — тщеславные, глупые, жаждущие власти. Угодливые местные лордики, готовые лизать ей руки ради крох с таргариенского стола, были ничуть не лучше, да к тому же постоянно мозолили глаза.       Они приходили с низкими поклонами, терялись в хвалебных речах, но лишь наивный мог не заметить алчности в их глазах. Им не хватало даже смелости быть честными — лишь готовность бесконечно льстить и услужливо стоять в тени. Рейллис, проходя мимо таких гостей в залах Красного замка, чувствовала, как мужские взгляды липнут к ее фигуре, как шепоты, подобно назойливым насекомым, преследуют ее повсюду. Она знала: они мечтали о ней, как о трофее. Но никто из них не видел ее по-настоящему — как силу, как всадницу дракона.       В Бальном зале королевы негромко играли скрипки, перебиваемые шумом болтовни собравшихся. Принцесса Рейллис, стоя у окна в дальнем углу чертога, вращала на пальце золотое кольцо. Сбежала, спряталась — но и в этот раз ее гордое одиночество было потревожено. Молодой лорд Смоллвуд, гордый, но мелкий вассал Вэнсов из Речных земель, с учтивым поклоном перегородил ей весь вид на город.       Манеры у него и впрямь были чуть более изысканными, чем те, что обычно встречались у потенциальных ухажеров принцессы: хотя бы поклонился перед тем, как звать замуж.       — Принцесса, как приятно видеть, что вы украшаете этот вечер своим присутствием. Звезды за окном, должно быть, завидуют вашему свету.       — Лорд Джозет, если вы решили соревноваться в комплиментах с прочими, то, боюсь, опоздали, — натянув слабую улыбку, вежливо вымолвила Рейллис, чуть склонив голову в ответ. — Сегодня речные рыцари успели уже дважды сравнить меня с луной и трижды — с солнцем.       Смоллвуд улыбнулся. Факелы тепло подсвечивали его лицо с одной стороны, синий и холодный свет ночи оттенял с другой. Скулы у мужчины были такими острыми, что в контрастном освещении худощавый и жилистый лорд походил на обтянутый кожей скелет в нарядном камзоле с желудями.       — Признаться, я никогда бы не осмелился поставить что-то столь холодное, как луна, в сравнение с вами.       — Какое милое уточнение. Но неужели вы бросили друзей, еду и напитки ради очередного бесплодного разговора? Или у вас есть цель, достойная моего внимания?       — О, принцесса, цель моя проста — заслужить хотя бы одной беседы. Разговор с леди дома Таргариен — уже честь для вашего покорного слуги. — лорд переступил с ноги на ногу, подбирая слова. Не стесняясь, заглянул в фиалковые глаза Рейллис своими золотисто-карими. — Вы, должно быть, знаете, что мой дом известен своей верностью короне…       Рейллис прервала его, уже чуя, чем этот разговор стал пахнуть, и к чему Смоллвуд клонит:       — Бесспорно, милорд. Я также знаю, что земли вашего дома истощены после прошедшей зимы, — девушка стала загибать пальцы, артистично возвела глаза к потолку. — У ваших людей не хватает зерна, а ваши соседи, Гудбруки, все чаще покушаются на ваши границы. Может, вместо того чтобы увиваться за мной, вам стоит обратить свое внимание на проблемы дома Смоллвуд?       Замешкавшись, лорд Джозет отвел взгляд и покачал головой с шапкой светлых волос.       — Принцесса, вы весьма осведомлены. Но разве союз с вами и благосклонность дома Дракона не стали бы решением для всех этих трудностей?       — Ах, вот мы и подошли к сути, лорд Джозет. Союз, сделка… Все ради спасения вашего дома, правда? А мне, Ваша милость, что остается? Разве можете вы предложить принцессе что-то, кроме ваших пустеющих амбаров и красивых речей?       Смоллвуд поклонился, уже не так изящно, как при приветствии, медленно отступил и отправился прочь, а принцесса снова вперилась усталым взглядом на огни в городе, чувствуя горькое удовлетворение от того, что в очередной раз отстояла свою независимость.       Насколько же простая потребность Рейллис в независимости шла вразрез с ожиданиями от нее и долгом.       — …хочешь или не хочешь, а достойного мужа я тебе найду. Ты злоупотребляешь своим правом на выбор, девочка. Уже столько лет прошло, а ответа от тебя так и не слышно, — король Визерис сжимал руку средней дочери, навестившей его перед сном. Хоть улыбка его была заботливой и радушной, в глазах уже закипал многолетний гнев. — Значит исполнишь королевский приказ и послужишь государству. Хоть чем-то.       И Рейллис, подметая вышитыми юбками ковры в королевской опочивальне, склонялась в глубоком поклоне отцу, рассыпаясь извинениями и уверяя его, что денно и нощно только и делает, что перебирает кандидатуры на роль возможного супруга. Ее уже не просто тошнило от одинаковых упреков и приказов отца, принцессу натурально рвало.       Ни один вечер, проведенный с отцом наедине последние несколько лет, не обходился без нравоучений о ценности женщины или без расхваливания тех или иных сыновей лордов и прославленных рыцарей. Визерис только и твердил об ответственности женщины, как ее мать повиновалась долгу (и умерла, мучаясь постоянными болезненными родами), как повиновалась ему даже Рейнира, счастливая в браке с сиром Лейнором (с которым она даже не спит, рожая сыновей от сира Харвина Стронга).       Рейллис уходила от короля насупленная и злая, всегда срываясь на служанок, которые то приносили слишком холодную для дочери Дракона воду, то сильно драли волосы, заплетая принцессе косы.       Как бы она хотела сбежать от всего этого!       Перед глазами всегда стоял кошмарный пример младшей сестры, невинной, печальной, слегка не от мира сего, как считала сама Рейллис, и закрытой от всех, словно бы тяжелым навесным замком. Несчастная принцесса Хелейна, пятью годами младше Рейллис, уже примерившая трагичную роль и невесты, и жены, и матери, еще не успев даже повзрослеть.       — Отец снова настаивает на Алане Бисбери, а если он придется мне не по душе, видите ли, я все еще имею право на племянника мирийского магистра и какого-то Морского владыку из Браавоса, воняющего рыбой! — громко жаловалась она однажды, не взирая на присутствие в комнатах служанок и нянек. — Говорит, я послужу стране, скрепив какие-то торговые союзы. Год за годом рожать чужеземцам черных, как уголь, полукровок, вот для чего я послужу!       — Зачем же тебе это, милая Рейллис? — очень просто, но тактично уточнила четырнадцатилетняя принцесса Хелейна, укачивавшая на руках младенца Джейхейриса.       — Мне совершенно незачем! — воздевала к потолку руки и почти визжала Рейллис, чувствуя, что общается с заторможенной Хелейной, как со стенкой. — В этом и смысл, миледи: мне даром не сдались ни местные сиры-калеки, ни заморские дикари, красящие бороды во все цвета радуги!       Рейллис в минуты слабости, вдруг чувствуя, что вот-вот поддастся уговорам и склонится перед нуждами государства в ее браке, всегда заглядывала навестить сестру. И желание соглашаться на мужа и рожать ему сыновей-наследников сразу отпадало. Единственным, что привлекало принцессу в материнстве была возможность учить детей управляться с драконами, которые у них непременно будут.       Принцесса Рейллис порой даже просила Хелейну дать ей подержать крошечных Джейхейриса и Джейхейру, и малыши были очаровательны, хоть и являлись детьми уродца Эйгона. Рейллис нравилось ворковать над ними, как нравится любой юной девушке возиться с котятами и щенками, а любой принцессе дома Таргариен нравится наблюдать за игрой только вылупившихся из яиц дракончиков.       Но все это было не для нее. Не ее судьбой, и уж точно не предназначением.       Рейллис покидала покои младшей сестры, исполненная жалости к ней и уверенности, что судьбу Хелейны повторять она не хочет ни в коем случае, пусть хоть весь королевский двор от нее отвернется.       Найти партию Рейллис с одной стороны тогда было в разы проще, чем Рейнире: все-таки вторая дочь покойной королевы Эйммы никогда не взойдет на престол, следовательно, и муж ей подойдет попроще. Но запросы принцессы такого не допускали, и она успешно делала вид, что отвергает женихов не потому что те глупы, некрасивы или у них пахнет изо рта, а из благородного нежелания мешать валирийскую кровь с кем-то недостаточно высокого происхождения. Пару месяцев она даже притворялась, что действительно заинтересовалась юным лордом Винтерфелла, которого все стремился подсунуть ей Визерис — вот бы на самом деле свинтить на самый север страны к пятнадцатилетнему Кригану Старку от всех этих лицемеров.       Кроме Старка в самом экстренном запасном «фонде», на случай, если отнекиваться от замужества больше не получится, у нее хранились пара других северян из дома Дастинов, что были внуками старого Родерика Развалины. Эти юноши славились суровым видом и еще более суровым нравом.       Мрачный лорд Оуэн Костейн с Юга, чьи земли, расположенные у самой южной оконечности королевства, славились густыми лесами и виноградниками, но сам он больше напоминал гробовщика, чем винодела. Лицо его всегда было холодным и непроницаемым, а в глазах читался не то злобный вызов, не то безразличие. При каждом их разговоре Рейллис ловила себя на мысли, что лорд Оуэн скорее рассуждает с ней о том, каким роскошным будет их фамильный склеп, чем о планах на будущую жизнь.       Лорд Розовой Девы Стэнтон Пайпер, который на турнире выпросил у нее знак отличия, жутко картавил. Белокурый и меланхоличный сир Виллам Ройс одной только утонченной внешностью покорил бы любую девицу, но его привычка говорить загадками и мучительно долго выбирать сложные и витиеватые слова оставляли Рейллис раздраженной. Сир Винс Вестерлинг никогда не лез с лишними вопросами, однако его покорность, его стремление подстроиться под любой ее каприз выводили из себя больше, чем открытая алчность других.       Симпатичный Робин Масси был из числа тех, кого Рейллис могла бы назвать «приятным кандидатом». Темноволосый, с искрой в глазах и приятной, пусть и слегка хитроватой улыбкой, он пытался заинтересовать принцессу рассказами о приключениях на морях. Он был опытным моряком, знающим, как удержать штурвал на штормовом ветру, но его постоянные рассказы о торговых путях наскучивали быстрее, чем он мог закончить очередной.       Даже сир Адриан Тарбек, хоть и являлся преданным знаменосцем Ланнистеров, смог покорить Рейллис меткими шуточками, пока она не узнала, что за этим фасадом скрывается человек, который едва ли мог разжать губы без дозволения матери. Любая попытка серьезного разговора с ним заканчивалась тем, что он отсылался к «совету леди-матери», будто был мальчиком в ее тени.       А потом на приеме в честь именин мачехи Алисенты она встретила младшего брата королевы, сира Гвейна Хайтауэра, о котором столько слышала и которого заочно презирала. Поначалу рыцарь с маяком на щите не понравился принцессе, показался лицемерным и приторным, даже не удостоился ее внимания. Затем подвинул в ее списке «приемлемых партий» лорда Костейна, еще через время из всех возможных женихов, что принцессе предлагал выбор отца, стал чуть ли не единственным, с которым она могла бы смириться.       И все это за какие-то пару недель при дворе, пока в честь южных лордов гремели пиры, танцы и небольшие рыцарские состязания.       И принцесса, скрепя сердце, уверенная, что пожалеет, решила дать привлекательному южному рыцарю шанс. В нем было много хорошего: сир Гвейн был довольно высок, обладал широкими плечами, его светлые глаза всегда смеялись, а волосы красиво переливались расплавленным золотом на солнце. Он был галантен на танцах, остроумен в беседе и блестяще держался в седле: чего еще в наше время требовать от мужчины? А главное, Хайтауэр не приходился Рейллис кровным родственником, и ему было двадцать восемь лет — не четырнадцать, не сорок и не семьдесят. Улыбка у сира Гвейна тогда была располагающая и добрая, и Рейллис сама не заметила, как рыцарь из Простора понемногу завладевал ее мыслями, а в сердце зажигалась и чадила ядовитым алым дымом какая-то еле заметная искорка надежды.       Казалось, сир Гвейн был совершенно свободен от бремени королевских ожиданий и политических игр, которые так мучили саму Рейллис. Он не лез в политику, не плел интриг, был честным и простым человеком — принцесса узнавала обо всем этом через сплетни со слугами, которые в этот год прибыли в столицу с другими членами дома Хайтауэр и их знаменосцами. Все девушки в Красном замке шептались о его доблести, о светящихся голубых глазах… Но когда Рейллис услышала от приятельницы, дочери гвардейца, что та подглядывала за сиром Гвейном в бане, она вышла из себя — вот это уже был дурной знак. Тупое лезвие ревности, которое стало пилить чувства Рейллис на ровном месте, буквально сказало принцессе, что пути назад нет, и она либо делает шаг и уничтожает возникшую проблему рациональным способом, либо проваливается в эту проблему с головой. В голубые глаза Хайтауэра грех было не провалиться, напевала ей наивная юная влюбленность.       Следующим вечером в Бальном зале королевы был один из завершающих пиров с танцами, и знатные гости с обитателями замка ворохом цветных нарядов и вычурных драгоценностей, как светлячки к лампаде, стекались к подъемному мосту крепости Мейгора. Рейллис и сама оделась под стать мероприятию, в кои-то веки явившись людям без кос и узлов на голове: льющиеся теперь серебром волосы были лишь на затылке собраны ажурным плетением. На ней было черное платье с блестящими атласными рукавами, почти касающимися пола, стоило ей опустить руки, манжеты и подол были вышиты белыми серебряными драконами, а на спине платья светились серебряные же луна и парящий сокол Арренов, дома ее матери. Лоб принцессы украшала фероньерка с тем же полумесяцем. Она знала, как красива была, и знала, для чего и для кого провела у зеркала битый час, нервничая и огрызаясь на нерасторопных служанок.       Навязчивые мысли о сире Гвейне никак не покидали ее, и принцесса Рейллис была уверена, что сегодня они поговорят дольше, чем пару минут. Для храбрости девушка еще перед выходом «закинула за воротник», и ее лицо горело от смущения и выпитого вина.       У Хайтауэра не было шансов.       — Вы кажетесь недовольной, миледи, — произнес рыцарь, склонивший голову в поклоне.       «Клюнул».       Их взгляды пересеклись еще на разных концах зала, и Рейллис увидела отражение своего интереса в небесного цвета глазах Хайтауэра. Девушка невольно поймала себя на мысли, что мечтала бы, чтобы этот миг длился вечность.       На сире Гвейне был очень красивый бархатный камзол с эмблемой дома, и Рейллис даже подумала, что зеленый, который она так ненавидела, в будущем, может, будет неплохо на ней смотреться.       — Меня просто утомляют эти бессмысленные судороги с подпрыгиваниями, — с напускной скукой произнесла принцесса, отведя взгляд. — Я уже выучила, в какие моменты замковые рыцари наступают на ноги, а наши толстые лорды начинают потеть… Иногда хочется чего-то нового в танцах.       — Я буду рад посоперничать с неугодными вам бездарями, моя принцесса, — галантно отвечал Гвейн. — В Королевской Гавани ни один самый знатный лорд не будет так искусен на балу, как самый худой разбойник из Простора. Музыка и ритм текут у нас в крови вместе со стихами, рыцарским искусством и праведностью.       — Бросьте, сир! — хихикнула Рейллис. — Наверное, для вас и я покажусь косолапой и деревянной коровой… Вероятно, вы и не захотите станцевать с какой-то столичной неумехой с кривыми ногами, не так ли?       Пара недель знакомства, пара дней встреч и пара минут заигрываний этим вечером, и Гвейн Хайтауэр уже лихо кружил принцессу по всему залу. В серебряных узорах платья Рейллис переливались огоньки свечей, отражая их на стены, беленый потолок и наряды вельмож. Никто среди всех гостей не смотрелся сегодня так красиво, как смотрелись, вальсируя, брат королевы и дочь короля.       — Где же вы были раньше, добрый сир? — спросила Рейллис на ухо мужчины. Он держал ее талию так крепко, так будоражаще, что голосок у нее получился совсем тоненький, а дыхание ужасно сбилось.       — Лишь махал мечом и щитом, да одиноко брел к мечте, миледи, — хрипловато ответил ей Гвейн, поднимая волну мурашек по спине.       — И где же она, ваша мечта?       — Кажется, сегодня, наконец-то нашлась, — совсем тихо сказал рыцарь, разжимая, вероятно, слишком тесные объятия. Флейты за их спинами замолкли, скрипачи исполнили последний аккорд и опустили инструменты на пол. Гвейн внимательно заглянул в фиалковые глаза Рейллис, ища на их дне отражение собственных, лесным пожаром разгоревшихся чувств.       Пляски сменились усталостью, разговорами, пьянством и сплетнями. Ржаное пиво в чашах лордов отлично соседствовало с изысканными золотистыми винами, которые в огромном количестве привезли с собой Редвины из Арбора, столы ломились от блюд, а слуги только и успевали менять пустеющие подносы с сырами, фруктами и копченой дичью: закуски разлетались с бешеной скоростью, словно пировали не высокородные лорды и леди, а голодные крестьяне.       Один только танец, и сир Гвейн уже не отходил от Рейллис, пойманный в хитрые сети, раскидывать которые придворных леди их септы учат так же, как вышивать и читать молитвы. Рыцарь был явно польщен вниманием принцессы, и его самоуверенность только разгоралась, как пламя на ветру.       Рейллис совсем запыхалась, ей трудно было держать себя в руках, когда хотелось визжать, хлопать в ладоши и распевать песни. Опьяненная новыми чувствами, девушка рвано и глубоко вздыхала, переводя дух: сердце не желало переставать бешено стучать. Это был странный восторг — нечто новое, неожиданное, опасное. Она пыталась напомнить себе о приличиях, об уравновешенной манере, подобающей ее статусу, но впервые за долгое время позволила себе ощутить этот легкий, наивный трепет.       Сквозь гул пира Рейллис слышала, как новый рыцарь ее сердца шутливо, с счастливыми глазами, похвастался племянникам через пару кресел на помосте, как его закружила молодая принцесса. Гвейн успел выпить с принцем Эйгоном и в самый неподходящий момент произнести в меру похабный тост, от чего королева Алисента едва не уронила кубок. Потрепал по голове принца Дейрона, отправляя потанцевать с дочуркой своего сослуживца из городской гвардии Староместа.       Рейллис не могла не улыбнуться его простоте, этой почти детской непосредственности у взрослого мужчины, хотя прекрасно видела — он слишком увлекся своим триумфом. Она понимала, что Хайтауэр стремится произвести впечатление, стать частью ее мира, но также видела, как быстро эта роль начала его опьянять. Это льстило.       Сиру Гвейну из дома Хайтауэр невдомек было, почему на этом празднике жизни племянник, принц Эймонд, так угрюм. Почему он не пил вина, не смеялся со всеми, не вступал в разговоры, а только стоял у колонны, сложив руки на груди, и не отводил от всегда любимого дяди сурового, почти осуждающего, на одну долю ледяного, на вторую — сапфирового взгляда. Тишина вокруг него была красноречивее любых слов. Его пальцы, сжатые в кулаки, выдавали напряжение, которое он старался скрыть, а уголки губ, чуть приподнятые в призрачной улыбке, намекали на сдержанное презрение. Он следил за каждым движением Гвейна, за каждым его словом, словно готовился вынести приговор.       Рейллис на мгновение уловила этот взгляд — взгляд, который младший брат всегда бросал, когда что-то нарушало его внутренний порядок.       Ее сердце на мгновение больно дрогнуло, но она решила не обращать на это внимания. Этот вечер принадлежал ей, ее свободе, ее радости. Новым чувствам, которым она открыла сердце. Пусть мальчишка стоит в тени — она не позволит ему затмить свое светлое настроение. Принц слишком вырос, чтобы утешать его на глазах у всех.