Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Но разве я, ведя войну с тобою, Не на твоей воюю стороне, И не сдаю оружие без боя?

      Жить, как жил раньше, Эймонд Таргариен будто бы более не мог. Он перестал узнавать сам себя, теряясь в будничности обычных занятий. Пламени и крови война не могла ему предоставить — сир Отто все рассылал бесконечных воронов с письмами, но вскоре, когда начнут собираться настоящие армии, Эймонд наконец отвлечется от мрачных дум. А пока — единение с мечом и свежим воздухом.       Принц подставил свое белое лицо солнцу и чувствовал, как кожа буквально поджаривается под прямыми лучами. Скоро начнет холодать, и больше драконьему принцу не погреться под естественным солнечным жаром.       Он уже несколько раз попадался на одной и той же глупой ошибке — таким же жарким летом забывал снять свою глазную повязку, находясь на улице подолгу, отчего вокруг пустой глазницы никакого загара не появлялось, и Эймонд походил на обгоревше-розоватого щенка со светлым пятном на морде. Он не любил чувствовать себя глупо.       Хоть в богороще обычно было малолюдно, а сегодня не было вообще ни души, принц все равно чувствовал себя некомфортно: стыдился старого загрубевшего шрама, мелких отверстий от стежков иглы мейстера и глубокой дыры на месте выколотого девять лет назад глаза, пускай самолюбования ради в пятнадцать и вставил туда здоровенный сапфир. Зрелище не для всех.       Но, если кто и посмел бы потревожить покой принца Эймонда, у него в запасе всегда находились пара-тройка крепких словечек, чтобы рявкнуть на нарушителя спокойствия. Принц Эймонд не церемонился с челядью, да и членов королевского дома легко мог послать в самую дальнюю преисподнюю, когда его отвлекали.       В богорощу он ходил не к чужим старым богам, а только лишь к спокойствию. Размахивая клинком Ночного, принц упражнялся в фехтовании. Лупить и колоть незрелых оруженосцев и малахольных рыцарей из Королевских земель на оружейном дворе давно стало скучно, да и сейчас никто, наверное, не хотел бы беззаботно играть в сражения на пороге настоящей войны. Прославленные воины Королевской гвардии последние пару лет тоже отказывались практиковаться с принцем крови, а Эйгон… Не станет же Эймонд вызывать на тренировочный поединок короля страны, пусть ему и очень хочется отделать того как следует, погоняв по площадке.       Вот славно будет, когда через пару недель в столицу прибудут Хайтауэры и с ними принц Дейрон — будет с кем серьезно сразиться. Эймонд с большим удовольствием помахал бы мечами и с дядей, сиром Гвейном. Возможно, стоит свести старые счеты.       Он получил настоящий валирийский меч в двенадцать. Клинок был старым, явно выкованным еще до Рока, почти четыре фута черненой стали с характерными «пламенными» узорами на двудольном лезвии, украшенной драконьими крыльями гардой и ромбовидным стальным навершием, походящим на граненый драгоценный камень. Безымянный меч был выкуплен королем Визерисом сложными окольными путями у летнийцев, которые купили его у асшайцев, а те, в свою очередь, получили меч контрабандой из Гиса, смельчаки откуда иногда заходили в руины Валирии и добыли меч в задымленной Эссарии. Король Визерис, как величайший культиватор валирийской культуры, добывал много исторических мелочей из Старой Республики, но меч был лучшей и самой дорогой из его находок.       Как счастлив был Эймонд, когда Эйгон от клинка отказался, считая Черное Пламя, который он унаследовал бы после кончины отца (как закономерно и случилось) куда статуснее безымянного меча сомнительного происхождения. Раньше мальчик мечтал, что принц Деймон преждевременно отбросит копыта, воюя на Ступенях, и знаменитую Темную Сестру королевы Висеньи по праву передадут ему, но судьба в кои-то веки повернулась к Эймонду лицом. Он долго выбирал мечу имя, подойдя к этому, как к самой ответственной задаче, но, перебрав кучу пафосных вариантов вроде Драконьей Мести и Второго Сына, остановился на лаконичном Ночном.       Он вспомнил, как Эйгон тогда пошутил, чтобы брат дал мечу имя Одноглазый или Драконий Вор, и Эймонд даже усмехнулся прямой иронии, а не затаил обиду — настолько он был счастлив обретению меча, о котором позже будут складывать легенды. С тех пор Эймонд не расставался с ним.       Принц сделал выпад и вновь взмахнул своим темным мечом из валирийской стали, оттачивая движение. Черное лезвие Ночного ослепительно и зловеще сверкнуло на солнце, когда он взмахом рассек воздух. Как красиво смотрелся бы Ночной, обагренный кровью кого-то из врагов Эймонда, коими сейчас стали Черные.       Его посвятили в рыцари три, нет, почти четыре года назад. В пятнадцать лет Эймонд и мечтать забыл, как хотел, чтобы посвящал его принц Деймон, лучший воин их времени. Уже тогда на него давила кровная ненависть к Порочному принцу. Это сам Эймонд теперь станет величайшим в поколении.       Ему тогда пришлось довольствоваться посвящением от сира Рикарда Торна: один из лучших мечников Королевской гвардии принцу по статусу все-таки подходил. В тот день, когда Эймонда посвящали в рыцари после его красивой победы в кровавой общей схватке на турнире в честь именин двойняшек Эйгона, небо над замком было весенне-серым. В его сердце горело пламя ожидания, которое ни прохладный дождь, ни хмурые тучи не могли потушить. Он стоял в тронном зале в полном доспехе, украшенном драконьим гербом своей семьи, чувствуя, как металл обнимает тело.       Даже валирийцев вестеросские, а точнее, андальские традиции вынуждали перед помазанием в рыцарское звание нести ночное бдение в септе с чужими богами. Но и это унижение Эймонд вынес, просидев в замковой Септе целую ночь, не смыкая глаз, у алтаря Воина. Некрашеная шерстяная рубаха кололась. В ногах статуи по обычаю лежали его меч, щит и доспехи. Про себя он читал выученные с отцом в детстве стихи Мераксес и Сиракс, валирийским богам Четырнадцати Огней. Пожалуй, настоящее богохульство. К утру он был сам не свой от нервов и возбуждения.       — Клянешься ли ты, принц Эймонд из дома Таргариен, перед взором богов и людей защищать Железный трон, — чопорно произносил сир Рикард, касаясь его плеча клинком, — повиноваться и служить своему королю, храбро сражаться в случае нужды и исполнять свой долг?       — Клянусь, — сухо шептал юноша. Все взгляды в чертоге были обращены на него.       — …именем Отца обязую тебя быть справедливым, — меч гвардейца стукнул его по правому плечу. — Именем Матери обязую тебя защищать юных и невинных, — теперь по левому. — Именем Девы обязую тебя защищать всех женщин…       Сердце Эймонда стучало, когда он осознавал, что посвящение — это не просто формальность, а новая жизнь, где он должен быть самым лучшим, где каждый последующий удар Ночного будет значить что-то большее, чем просто показатель его мастерской техники фехтования.       Ясное голубое небо будто искрилось в жарких лучах, а Эймонд все еще махал Ночным в богороще.       Вспышки прошлого мелькали перед его взором. Лицо курносого и кудрявого мальчика, с презрительным смехом бросающего песок в глаза. Жар собственной крови и горячая боль, когда лезвие ножа выцарапывало глаз. Стук кинжала о кость скулы?.. Голос, тявканье Люцериса, причитания дочек Деймона, словно цыплячье кудахтанье, и последующая тьма. Весь мир на одну вторую погрузился во тьму. Тогда, казалось, больнее всего было не лишиться глаза, а услышать, как даже собственный отец смотрел на него с укором, не желая становиться на сторону сына. Король, Визерис I, плевавший на семью.       Эймонд знал: с тех пор он изменился. Уже не было слабого, ранимого мальчишки, и он сделал все, чтобы никто, ни враги, ни родные, не видели в нем слабости. Вся его жизнь с того дня превратилась в бесконечный поиск силы — в поединках на мечах, в полетах на спине Вхагар.       Но в богороще, среди шелеста ветвей, он иногда позволял себе быть просто человеком. Здесь можно было не прятать шрамов, не делать вид, что сапфир в глазнице — это гордость, а не напоминание о сломленной личности. Он легко выдохнул, с силой вкрутив меч в мягкую почву у корней старого дерева.       Мысли возвращались к семейной драме в доме Дракона. Эйгон, с его постоянными тычками, не всегда жестокий, но всегда насмешливый. Самый близкий друг, самый тяжелый человек. Хелейна, прячущая свое несчастье за невинной и страшной детской улыбкой. Рейллис… Ее имя застыло на языке. Бесило ли его ее постоянное осуждение? Или что-то глубже сидело в его душе, не давая ни минуты покоя? Нет, о ней думать нельзя: он только пришел в себя.       Эймонд вытер пот со лба, чувствуя, как свежий воздух наполняет легкие, опьяняет. Он снова подхватил меч, делая выпад за выпадом, отчаянно пытаясь заглушить собственные мысли. Его тревожило странное чувство, что никакая победа в битве не сможет дать ему того покоя, который он искал.       Он и так уже сбросил тяжелый двубортный колет, но когда стало жарко, в траву вслед за ним полетела и грубая холщовая рубашка. Чтобы волосы не лезли в лицо, он, не глядя, затянул их в уродливый простой узел. Принц Эймонд, приняв идеальную стойку, позволил разуму зафиксироваться на тренировке, бесконечно пронзая невидимых оппонентов одних за другими, делая подножки и нанося ложные удары. В этот момент он старался не думать ни о принцессе Рейллис и трудностях, которые сразу возникают на ровном месте только от одного ее появления на его жизненном пути, ни о словах Хелейны, зовущей его моральным уродом и бесчувственным монстром, ни о войне с Черными, ни о падении Вестероса в руках короля Эйгона. И только ласковый и родной свист клинка помогал принцу по-настоящему отвлечься.       Ветви огромного старого дуба, исполняющего в Красном замке роль сердце-дерева, над головой вдруг подозрительно зашуршали. Умиротворение в ту же секунду покинуло Эймонда, когда он услышал шорох, казалось, его личное «поле боя» закончилось. В гневе принц задрал к небу голову, прикрывая целый глаз козырьком ладони.       Солнце на короткий, но красноречивый миг заслонили ярко-оранжевые крылья, между страж-деревьями поднялась пыль и сухие листья, и во дворе богорощи опустился отлично знакомый Эймонду дракон. Дараксес. Рыжий ящер сшиб какой-то кустарник и помял хвостом пару веток, но, в целом, приземление на таком тесном пятачке ему удалось даже грациозно. Технически, подумал Эймонд, никто не мог запретить принцессе Рейллис летать в пределах городских стен, но знать о том, как ее плохо дрессированный тупоголовый дракон сносит лапами зубцы башен и обдирает черепицу с замковых крыш королеве Алисенте и деду-деснице было отнюдь не обязательно.       — Принцесса? — крикнул Эймонд, внезапно надорвавшимся, как у хлипкого юнца, голосом. Надо же, она прилетела к нему по зову сердца? Может быть, общество Рейллис сейчас ему даже не помешает?       Может, это сам он хотел видеть сестру? Скорее, правда, он хотел, чтобы она видела его сейчас, или, на худой конец — хотела бы его увидеть.       Эймонд вдруг застеснялся, сразу почувствовав прохладный ветерок на коже, ему захотелось прикрыться: еще не хватало, чтобы Рейллис наблюдала его раздетым, размахивающим мечом среди деревьев, словно он не принц дома Дракона, а какой-то деревенский лопух.       Но никто не соскочил на землю, никто не стрельнул в Эймонда фиалковыми глазами, никто не бросил насмешку по поводу его внешнего вида или навыков обращения с мечом. На спине дракона всадницы не оказалось, седло пустовало.       Шкура Дараксеса блестела на солнце, как натертый смолой янтарь, а его большие глаза медленно моргали, словно весь мир был для него лишь глупым зрелищем. Какое знакомое высокомерие. Принц машинально сжал рукоять Ночного, испытывая странную смесь смятения и раздражения. Где была Рейллис? Почему ее дракон здесь, а ее самой нет?       Сестра никогда не отличалась особой осторожностью в своих поступках, особенно когда дело касалось ее дракона. Что случилось?       Дараксес забил крыльями и издал пронзительный вопль, напоминающий мерзкий скрежет метала, когда оружейник на камне точит самый затупленный в мире меч. Из-под мощных когтей дракона во все стороны полетели комки земли с мелкими вырванными корневищами, когда, вытягивая шею, тот то ли играючи, то ли яростно ринулся прямо на Эймонда.       «Что за чертовщина?»       — Дараксес, спокойно. Осади, — дракон не реагировал. Он будто почуял недовольство и «запел» вновь, распугивая птиц. — Спокойно!       Никакой положительной реакции, красно-оранжевый змей от приказного тона принца начинал суетиться только больше, угрожающе нависая над Эймондом пышущей жаром тушей. До Вхагар ему далеко, но даже Дараксес с легкостью мог, если не сжечь и проглотить, то раздавить Эймонда своей тяжелой тушей. С башенных и крепостных стен на интригующе разворачивающееся действие уже смотрели несколько зевак — прачки да бездельники-стражники. Всем этим трем с половиной людям было интересно, сожрет ли дракон «лишней» принцессы одноглазого психопата.       — Необузданная, наглая тварь, — констатировал Эймонд. Страха в нем не было, только раздражение, укрытое процессом раздумий.       Теперь Дараксес, видно, все-таки собрался поджарить принца себе на обед, широко разверзнув пасть с собирающимся всполохом пламени в глотке.       Но драконьего лорда таким «вызовом» не напугаешь, Эймонд с размаху хлопнул Дараксеса по морде, сначала ладонью, а через долю секунды второй раз приложился плашмя клинком Ночного, который все сжимал в руке. Дараксес такого унижения от кого попало не стерпел: он взревел, пустил в воздух над головой Эймонда яркое, медного цвета, пламя, за что получил новый удар и порцию отборной валирийской ругани, которой Эймонда в раннем детстве учили не мейстеры, а старый оруженосец принца Деймона, в придачу.       — Ах, так ты у нас, значит, не повинуешься Общему языку, — догадался Эймонд, отпрыгнув от очередного огненного плевка. Он усмехнулся чопорности принцессы, единолично воспитывавшей дракона. Конечно, она слишком высокомерна, чтобы учить своего змея командам не на валирийском. — Dohaerās! — вскричал он, снова приложившись плашмя мечом по драконьей шее. — Dohaerās, Дараксес. Rȳbās!       Для Эймонда, по сравнению с Вхагар, дракон сестры казался просто крошечным, хоть покрытая шипами, рогами и наростами голова дракона и была габаритами почти равна всему его росту. Его было вполне реально обезвредить. Разъяренный змей ревел и рычал, бил хвостом и расправлял крылья, принц орал на валирийском в ответ.       «Глупая, невоспитанная тварь», — думал Эймонд, когда Дараксес смог увернуться от его «успокаивающего» дрессирующего удара, и несколько черных и острых, как кремень, зубов дракона цапнули принца по голому плечу. «Дикарь, как и хозяйка, чтоб вас обоих». На подъемном мосту, где-то сверху от них, синхронно, будто присутствуя на рыцарском турнире, охнула малочисленная публика.       — Daor! Паскуда ржавая! — Эймонд в прыжке, которого и сам от себя не ожидал, поймал дракона за рога, повис на руках, опасно раскачиваясь, и пинал того по глазам и носу, куда мог дотянуться, пока ящер пытался стряхнуть надоедливого человечишку со своей головы.       Эймонд, несмотря на неприятное жжение от укуса, не отпускал рога, удерживаясь с обыкновенным для него упрямством человека, который не признает ни поражения, ни здравого смысла. Он снова ударил дракона сапогом по чувствительной ноздре, и Дараксес взревел так, что воздух вокруг буквально задрожал. Принц ощутил, как сильный рывок едва не сорвал его с места. Его руки протестовали от внезапной нагрузки, но он удержался, со злостью выкрикивая все, что приходило на ум: будь то валирийские команды или просто ругательства. Дым дыхания дракона обжигал.       Из раненого плеча принца капала кровь, и рыжий дракон, явно почуяв запах победы, немного расслабился и перестал атаковать так активно. Эймонд спрыгнул на землю.       Дараксес упрямо пустил дым ноздрями, хоть и на половину прикрыл клыкастую пасть. Видимо, стал ждать, когда от нанесенного им «ужасного» ранения принц начнет подыхать, стеная в мучениях.       «Размечтался».       Выхватив из-под седла дракона закрепленный там кнут, Эймонд почувствовал на языке вкус триумфа. Танец и ругань возобновились с новой силой, и Эймонд даже вошел в некий азарт, «укрощая» чужого дракона. Что же все-таки Дараксес забыл здесь один, и куда смотрят драконоблюстители? Забавно получилось бы, если он удрал даже от собственной наездницы. Эймонд прямо представил, какую почву для издевок над сестрой ему даст такое развитие событий.       Через еще несколько минут беготни Эймонда по лужайке богорощи и катаний по земле Дараксес наконец послушно сложил крылья, злобно сверкая желтыми зрачками. То ли ему наскучило, то ли сопротивляться знакомым командам и кнуту даже для него было «чересчур». Для острастки Эймонд последний раз хлестнул дракона по морде, затем вытянул кнут на обеих руках, показывая, что больше не станет нападать.       Он тяжело дышал, но искренне улыбался, храбро заглядывая прямо в злую морду покоренного дракона. Дараксес тяжело выдохнул, словно сдаваясь, но его взгляд остался колючим и надменным. Казалось, дракон хотел заявить, что уступил лишь потому, что позволил себе эту милость. Как можно злиться на такого прекрасного, хоть и тупого как пробка, зверя?       — Demas, — приказал Эймонд, и дракон сел, ударив крылом по еще одному страж-дереву, оставляя зазубрину на века. — Umbās. Вот и молодец, зверюга. Ты умнее, чем выглядишь, — произнес он, стряхивая пыль с обрывков одежды. — Видишь, Дараксес? Kostēlen issare sȳz lo ao sepār shifang qilōni iksos bartos kesīr.       Дараксес дернул хвостом, расправил в ширину крылья, выбив из-под ног принца горсть сухих листьев. Эймонд усмехнулся, не упустив шанса язвительно добавить:       — И не смотри так. Уж точно не я виноват, что тебя воспитывает моя неразумная сестра…       Издалека, сверху галереи, вдруг раздался стук шагов, недовольный гомон расталкиваемой толпы. Несколько стражников осторожно приблизились к ограждению, явно не горя желанием вмешиваться, но и не рискуя оставаться безучастными. Два Белых плаща: Коль и Фелл. «Поздно же вы притащились». Их лица выражали смесь страха и любопытства.       — Все в порядке, мой принц? — вопрошающе гаркнул сир Кристон Коль, свешиваясь с перил.       — Конечно, сир, — бросил Эймонд, смахивая грязь с груди. — Всего лишь мелкое недоразумение с чужим драконом.       Исход, кажется, устраивал всех, кроме кучки кухонных девчонок, собравшихся у парапета башни — те разом грустно вздохнули, когда стражники погнали всех по своим делам. Дараксес совсем оттаял и теперь смотрел на принца невозмутимым, но каким-то тревожным взглядом.       — Проваливай-ка ты отсюда, — с тенью веселья, но тоном победителя сказал Эймонд дракону, как будто только что они подружились, а не пытались друг друга унизить: один подпалить шевелюру, второй разбить морду. Боли от раны на плече Эймонд будто и не чувствовал. — Jas, Дараксес. Драконье Логово. Ripo. Zaldrīzes ripo.       Напоследок дракон, как будто вовсе забыл о только что произошедшем, кивнул и даже доброжелательно громко рыкнул на Эймонда, пахнув жаром пасти. Он поднялся в воздух и устремился в прямо указанном направлении дальше наводить ужас, нападая на драконоблюстителей. Те уже привыкли к подобным выкрутасам от дракона Рейллис Таргариен, и опыт членов Ордена отлично подскажет им, как запереть дракона в самой дальней и темной яме.       С этим принцу нужно будет разобраться. Со всем этим. И желательно в самое ближайшее время.       Это с ним сейчас произошла эдакая диверсия от Рейллис с желанием его убить, или с сестрой самой что-то случилось? Что означало это представление от Дараксеса, и, если это действительно был какой-то знак, то в чем был его смысл? Он решительно ничего не понимал, и просто отложить тяжелые раздумья «на потом», как всегда поступал Эймонд Таргариен в более-менее похожих случаях, сейчас было невозможно. Когда ржавого цвета змей скрылся из виду, превратившись в маленькую точку на небе, Эймонд вытер лоб, размазывая черную копоть от драконьего дыхания.       Принц, оглядев себя, выругался. Его плечо кровоточило, одежда была в грязи и пыли, а на зрелище с драконом сбежалась поглядеть, как будто бы, половина челяди Красного замка. Великолепно, просто прекрасно.       — Сир Кристон, — не оборачиваясь, бросил он: Эймонд слышал людей по поступи и различал походку, не глядя, — кто несет стражу у покоев принцессы?       — Этим утром никого, милорд. Приказом десницы Белые плащи дежурят у Ее высочества лишь вечерами.       «Замечательно». Новая прекрасная идея сира Отто. Предполагал ли он, что снимать стражу с дверей Рейллис глупо и необдуманно?       — Почему дракон моей сестры разгуливает вблизи Красного замка без надзора, сир?       — Не могу знать.       — Постарайтесь вспомнить, сир Кристон, — холодно ответил Эймонд. Будет от Лорда-командующего какой-то толк, или он способен только разбивать головы старикам в залах Совета?       — Принцесса, как мне сообщили, сегодня утром покинула свои покои, это все, мой принц.       Эймонд вскинул бровь. Ее дракон здесь, выпущенный из Логова, а она — куда-то улетучилась?       — Что-то мне подсказывает, сир, что моя сестра начала играть в игры, о которых не сообщили ни Его величеству, ни мне, ни лорду-деснице.       Коль, не возражая, остался невозмутим, но его молчание говорило красноречивее слов. Ни для кого не было секретом, что Лорд-командующий принцессу Рейллис не любит. Эймонд бросил взгляд на стражников, которые занимались разгоном толпы любопытных, и в его глазах мелькнул холодный блеск.       Собрав и отряхнув от пыли и прицепившихся травинок, он суетно натянул одежду и быстрыми длинными шагами устремился по тропинке к выходу из богорощи, на ходу защелкивая на поясе узорные кожаные ножны с мечом, с которым сегодня так и не удалось нормально потренироваться. Сиры Кристон Коль и Уиллис Фелл следовали за ним белыми тенями. Кому-то достанется.