Dārilaros-Jaos: принц Верный Пес

Правде, как верному псу, всегда грозят плеткой:

Убирайся к себе в конуру, ты слишком громко лаешь.

      Зал Малого совета нового короля остался прямо за захлопнувшейся у самого носа дверью. С какой радости власть держащим мужам пускать к обсуждению стратегий и планов девятнадцатилетнего юнца? Тот и не надеялся особо, но в этот раз даже вера в собственную наглость подвела. Эймонд в сердцах пнул бы окованный железом дуб двери, да не хотел выглядеть дураком при белых гвардейцах, несущих караул. Он развернулся на каблуках и двинулся прочь из палаты Совета. В лицо пахнуло осенним дымом.       «Ну и пожалуйста», — прошептало ему уязвленное эго.       Пока Эймонд спускался по узким каменным лестницам замка, его мысли витали в водовороте гнева и смятения. Как смели эти старые лорды, с их обрюзгшими лицами и усталыми глазами, отвергнуть его мнение лишь потому, что он младше них на целую эпоху?       Боги видят, эти кретины в Совете слушались бы своего короля Эйгона, если бы этому самому королю было бы хоть сколько-то дела до управления государством и ведения разгорающейся с каждым часом войны. С каждым шагом принц чувствовал, как нарастающий жар разочарования сменяется ледяным холодом решимости. Он решил, что не будет просто так отступать.       Еще не коронованный король вместо трона этим днем восседал на каменном ограждении галереи у Кухонного замка, рассеянно пиная носком домашней замшевой туфли колонну. Бордовая краска лепестками откалывалась, и под ногами Эйгона уже образовалась небольшая кучка. Солнце делало из белесого гнезда на его голове светящуюся корону. Сквозь брата он смотрел пустыми глазами — видно, все еще дулся на потасовку у Септы. Оно и видно, царственная рожа еще побаливала после того, как братский кулак встретился с его челюстью. Эймонд глядел на Эйгона свысока, находясь на два этажа ниже. Развалившийся на заборе, словно деревенский пьянчуга, король не внушал никакого уважения. Эймонд с неприкрытой насмешкой и жалостью наблюдал за Эйгоном, который, казалось, совсем забыл о своих монарших обязанностях.       Вместо того, чтобы занимать предоставленное правом крови (и измены) место в своем Совете, мыслить стратегически, покорять сердца подчиненных стариков-мастеров и укреплять свой авторитет и имя, Эйгон лишь продолжал невидящим взглядом изучать пустоту, беспечно прихлебывая вино. Вновь и вновь брат сталкивался с демонами своей недостойной жизни, не думая им сопротивляться.       — Хватит пялиться, — наконец произнес Эйгон, покачивая в руке полупустой мех, — пошел вон.       Эймонд сощурился, пожал плечами и действительно пошел к противоположной стороне крытого двора, но только для того, чтобы подняться по лестнице, обойти галерею и вновь пристать к брату. Эйгон раньше услышал лязг меча в ножнах, чем увидел силуэт, и раздраженно закатил глаза, демонстрируя прекрасные манеры. Он было хотел подняться и сам покинуть насиженное местечко, но внезапно вспомнил, что правит каждым человеком в Вестеросе.       — Пошел вон, король приказывает.       — Король, — тараща единственный глаз, завел Эймонд, — приказывает только после коронации, и только тем, кто будет слушать пьяную свинью вроде него.       Он запрыгнул на забор, ловко, как в мягкое кресло. Вблизи, разглядывая правителя Семи Королевств, Одноглазый принц смог лицезреть все великолепие его несвежих сальных волос, пятно на полотняных бриджах и замызганные рукава домашнего дублета, который Эйгон, судя по всему, не снимал пару дней, валяясь в нем и на полу питейных заведений, и в шелковой постели с королевой Хелейной. Под глазами его пролегли глубокие темные впадины спиртных синяков, кончик валирийского носа был красен, как клюква.       Оба брата, несмотря на различия в характерах и подходах, были по сути порождениями одной и той же материи. Они представляли две крайности правления, два полюса власти. Оскорбления, которыми Таргариены осыпали друг друга вместо «доброго утра», были привычной ставкой и платой за коммуникацию. Эймонд привык к такому вектору общения со старшим братом, а Эйгон знал, что словесные баталии, которые с завидной периодичностью по разным поводам затевает младший — лишь прелюдия к более серьезным столкновениям. Сейчас, когда между ними застыл пустой воздух двора (и король находился не в самом трезвом состоянии), Эймонд почувствовал, что должен заявить свои права. На кухне под ними разорались, нарушая всю обстановку.       — Я хочу место в Совете. Титул принца Драконьего Камня, сам замок и людей, чтобы его держать.       — Может еще принцессу, на которой жениться..?       — Тоже хорошая мысль, — без обиняков ответил Эймонд, сразу представив, какую именно из небольшого количества незамужних принцесс заберет себе.       — …и мой трон, чтобы обедать?       Эйгон уже был здорово пьян, но не до такой степени, чтобы давать бестолковому братцу хоть толику власти. Конечно, он не хотел однажды быть свергнутым с престола, когда его права и так держатся на добром слове, обмане и клятвопреступных мечах. Но он не собирался и делать из Эймонда второго Деймона Порочного принца, самому занимая при нем место ущемленного Визериса с больной от брата головой. Сам Эймонд не сдержал усмешки, уголки губ принца косо разъехались.       — Тебе все равно этот трон даром не нужен, брат, — оба они еще не забыли недавних суток поисков короля по половине борделей на Шелковой улице. Эймонд, чего греха таить, улыбался и махал бы активнее всех, отправив Эйгона на торговой галее в бега, и он вновь пожалел, что тогда искренне исполнил свой долг, вернув того в замок. — Я твой наследник.       Теперь засмеялся, открыто и глумливо, король Эйгон, вытирая рукавом брызнувшую из ноздри струйку красного вина.       «Седьмое пекло, он совсем придурок?»       — У меня есть дела поважнее, чем слушать твой скулеж, — просмеявшись, неожиданно степенно и серьезно ответил он. Разговор ему наскучил: вечно, как представлялось Эйгону, одноглазый слизняк посягает на лучшее, чем заслуживает.       Эймонд, не реагируя на клоунаду, сделал шаг ближе, и их взгляды встретились в молчаливом бою. Каждый знал, что извечный конфликт, который с раннего детства разгорался между ними по любому поводу — не просто спор, а борьба за внимание родителей, благосклонность сестер, уважение мастера над оружием, замковых рыцарей и драконоблюстителей, но совсем с недавних пор еще и за метафизическое влияние в столице, при дворе и во всех Семи Королевствах. Эйгону с Эймондом всегда было сложно примириться с существованием друг друга.       — Мне кажется, твои «дела», — сказал принц Эймонд, — заключаются лишь в том, чтобы развалиться на лезвиях трона и ждать придворных дурачков, которые будут тявкать у его подножия, носить тебе дары и предлагать в наложницы своих дочерей и мальчишек в королевские оруженосцы.       — Как смеешь ты учить меня, Эймонд? — гневно вскрикнул король, в секунду сменив ярость тона на саркастичную издевку. Он не был способен подолгу активно злиться, к тому же, Эймонд никогда не отличался терпением, и мог бы вмазать брату по лицу. — Тебе не хватило бы не только права первородства и характера, но и ума, чтобы усидеть на Железном троне и одержать победу в этой игре, — бросил он, подчеркивая разницу в их подходах. — Может, я хороший король этой страны только потому, что не пытаюсь никому ничего доказать и отношусь к этой самой стране, как к шлюшке, ждущей моего возвращения?.. Обычно, — разговорился Эйгон, глотнув еще арборского, — шлюхи, побывавшие с королем, каждый день ожидают, как бы он снова посетил их…       Эймонд молчал, слушая, а его лицо затягивали мрачные тучи. Эйгон опять хохотнул: коротко и громко, так, что у самого заболела затуманенная вином голова. Не бывать одноглазому неудачнику на престоле, беседа наскучивала, а вино подходило к концу.       — Ты забываешься, — король допил последние капли своего арборского и, грубо стукнув Эймонда в грудь, всучил ему пустой мех. — К престолу ты в очереди за моими детьми, и даже семилетняя девочка стоит впереди. Я скорее узаконю наследниками и впишу в королевское завещание бастардов Рейниры, чем тебя, — покачнувшись, Эйгон соскочил с ограды. Дублет на спине замялся от долгого сидения. — Принцем Драконьего Камня, как это и диктует закон, станет Джейхейрис, но так и быть, может я смилуюсь и назначу тебя мастером над свинарниками! Хотя вряд ли Малый совет одобрит твою кандидатуру на такую ответственную должность…       Облитый словесными помоями Эймонд с непроницаемым выражением лица стиснул кулаки. Вместо прямого противостояния он тихо, хотя и с явным презрением, наблюдал, как брат со сбитой координацией пытается расправить одежду. Ужасная шутка о свинарнике попала в точку, и принц не мог не почувствовать, как последние крохи благосклонности к Эйгону покидают разум.       Эймонд с ледяной внимательностью пытался вычленить из стандартной речи брата суть и даже не перебивал, молча вперившись взглядом в Эйгона. Тот уже пошел к своим покоям, пошатываясь как моряк в сильную качку, но все не затыкался. Он развеселился от абсурдности запросов и перемежал издевки пьяными смешками:       — Стул в Совете к такому назначению не полагается, но тебе много и не надо, правда? Если будешь служить так же верно и покорно, может к старости король дарует тебе какую-нибудь разрушенную башню на самых Марках, чтобы стеречь границы от дорнийских дурней! Женю тебя на твоей первой шлюхе, а всех выродков отправлю на Стену. Интересно, девочки от шлюхи сразу родятся поношенными? И одноглазыми!..       Слова слились в нечленораздельный гул, смех отражался от стен галереи эхом, и когда Эйгон совсем скрылся из виду, Эймонд, раздосадованный, словно не этого и ожидал, сам пошел в противоположную сторону. Угрюмый, как скала, и исполненный холодным зудом решимости.       — К тому же, я еще не умер! — крикнул напоследок Эйгон Таргариен, Второй этого имени. Эймонд сделал вид, что не слышит, передразнив манеру брата. Не удержавшись, он совсем, как обиженный мальчишка, показал Эйгону в спину неприличный жест.       Эймонд стиснул зубы, отмеряя шагами галерею. Он не просто неудачливый младший брат короля, даже у древних пентошийских магистров и принцев в Волантисе были советники и «десницы», правившие их именем. Если Эйгон слаб и безволен, что же, кроме их отвратительных родственных отношений, мешает Эймонду взять на себя бразды правления? Гордость бредила: «Я научу его править, я стану его правой рукой, я стану управлять решениями и нашептывать свою волю», зависть стенала: «Эйгон по наивности и глупости погубит страну», неуемные амбиции травмированного ущербного принца были тем, из-за чего он все еще держался на плаву. Лишь время и расчет покажут, действительно ли он сумеет управлять своим будущим и будущим Вестероса руками Эйгона, или эта жажда власти превратится в собственную гибель Эймонда. Валирийский клинок Ночной гремел в ножнах, когда принц пружинисто спускался с лестницы.       Обходя кругом Кухонный замок, Эймонд проигнорировал несущийся оттуда запах. Жареное мясо напоминало ему о войне, крови и поганых шуточках Эйгона о свиньях, тянущихся за ним с самого детства, свежий дрожжевой хлеб же для принца пах гниением плоти и незаживающими ранами. У крепостной стены на задворках кухонь притаился чей-то силуэт, и Эймонд, не думая, прошел бы мимо, если бы с удивлением не разглядел в тени сестру. Рейллис, как какая-то крестьянка, перебивалась горячими яблочными пирожными, которые ей, видимо, по строгому наказанию, вручили в корзинке, только вытянув из печи. Эймонд собрался было подойти к девушке сам, уже готовя какой-нибудь ироничный подкол (надо же было на ком-то отыграться после безрезультатной дуэли с Эйгоном), как принцесса крикнула ему первой:       — Эймонд, — она махнула рукой. Интонация у Рейллис была какая-то насмешливая, так взрослые говорят с маленькими детьми, когда те в чем-то плошают. — Переговоры с королем не удались, да?       У Эймонда свело скулы и перехватило дух от возмущения. Неудивительно, что половина кухонных слуг могла расслышать их с Эйгоном перепалку: он с радостью бы общался с братом на валирийском, в качестве защиты от лишних ушей, но этот таракан на древнем языке изъяснялся как пятилетка. Принц устремился к сестре, как на турнире разъяренный рыцарский конь несется к противнику, поднимая тяжелыми копытами пыль с песком.       — Подслушивала, дрянь, — только и сказал он, озвучивая факт. От принцессы пахло печеными яблоками и корицей.       — Не моя вина, — невозмутимо ответила Рейллис, закусывая обожженный горячей начинкой палец, — что вы с Его величеством раскричались, как два горных козла на перевале. Хотите пирожное, мой принц? — учтиво спросила она, протягивая Эймонду корзинку, выстланную белым полотенцем.       — Нет.       — Конечно, о каких пирожных с яблоком может идти речь, когда королевство загибается на грани краха! — артистично запричитала девушка. — Принца с его потрясающими идеями никто в Совете изменников не воспринимает всерьез!       Глаз Эймонда как будто бы задергался, принц почувствовал вибрацию в правом веке. И почему она никогда его не боится, как делают все нормальные люди в Красном замке? На Рейллис было вышитое речным жемчугом черное платье, говорящее о трауре по почившему королю Визерису.       Эймонд внезапно с долей обиды подумал, что ей, в отличие от четырех детей Алисенты, есть, о чем скорбеть: отец всегда любил дочерей от королевы Эйммы больше, и Рейнира с Рейллис успели познать его искреннее внимание.       — Не с тобой мне это обсуждать, принцесса, — с большей эмоциональностью, чем планировал, огрызнулся Эймонд, уже было развернувшись уходить.       — Хорошо, — сочувственно, но с тем же сарказмом произнесла Рейллис, — предположим, что, когда война, наконец, начнется, он подпишет бумажку, что Драконий Камень твой. Что ты собираешься с этим делать? Прилететь на Вхагар к воротам замка и, показав грамотку с зелено-золотой печатью Деймону, надеяться, что они с Рейнирой в ужасе намочат штаны, соберут вещички и уберутся подальше? — спросила она, зная, что Эймонд не сможет составить правдоподобный и достойный ответ.       — Я захвачу замок с южной армией Хайтауэров и Тиреллов, которые без сомнений выступят на нашей стороне, выставлю осаду. С моря Драконий Камень возьмет флот Редвина, у нас есть пять взрослых и готовых к войне драконов, считая твоего Дараксеса и Пламенную Мечту Хелейны…       На упоминании Эймондом ее собственного дракона Рейллис громко фыркнула, медленно и выразительно надкусив и долго-долго пережевывая еще пирожное.       «Не бывать этому», — так и читалось в хитром блеске ее сиреневых глаз.       — А с какой радости королю доверять тебе это? А деснице?       — Мне нужен шанс собрать вокруг себя лордов, показать, что я имею право на эту власть. Никто другой не справится с такой задачей, под моим командованием мы смогли бы справиться с Рейнирой еще до того, как она успеет опомниться и собрать войска.       — Что ты скажешь лордам, которые якобы должны прискакать по первому твоему зову? — не унималась в своем сарказме Рейллис. — О, я великий принц Эймонд, я владею самым большим в мире драконом, я брат короля и теперь буду править вами, но короны мне никогда не видать? ­— пародируя его, принцесса закрыла один глаз ладонью. — Эйгон был прав только в единственном моменте: ты не знаешь, как играется эта партия.       Эймонд нахмурился, глубоко вздохнув и пытаясь подавить накатывающую волну раздражения.       Слова Рейллис будто застревали в голове, и он понимал, что противостоять ее издевательствам все сложнее и сложнее. Каждый упрек сестры проникал все глубже, как игла, пронзающая самолюбие, а больнее их делало то, что в сущности принцесса во многом была права.       — Я знаю, что делаю, — произнес он, стараясь говорить спокойнее, хотя голос предательски дрогнул. — Это не просто игра, принцесса.       Рейллис приподняла бровь, все еще скептически настроенная. Она расставила руки, упертые на талии, как крылья.       — Власть только на словах без дела, — ответила она, голос остался ровным. — Ты играешь судьбой со своим желанием ввязаться в междоусобную склоку. Все вокруг, — и Эйгон, и ваша мать, и весь Совет в компании столичных рыцарей и лордов, и даже принц Деймон и моя сестра, — все изучили твою натуру, они знают, чего от тебя ждать, и что можно получить. Хочешь стать пешкой, Эймонд? Все знают твои ходы, — чуть подумав, к своей речи Рейллис добавила финальный аккорд: — И никто не станет следовать за тем, кто ищет лишь мести.       — Я не ищу мести! — не стерпев, уже воскликнул Эймонд, не скрывая нахлынувших эмоций. — Я верну нашему дому и королю, каким бы он ни был, славу и то, что принадлежит по праву.       Рейллис уставилась на брата, оценивая, будто видела, а точнее разглядела его в первый раз. Она всегда различала в нем огонь, но этот огонь поначалу, еще с раннего детства, был запечатан глубоко внутри тихого мальчика, но сейчас он словно разгорался в безумном танце, способном сжечь все на своем пути, включая и самого Эймонда. Он никогда не получит короны, но Эймонд действительно мог достичь многого, поддерживая власть узурпатора Эйгона. Если бы не ослеп от своих же честолюбивых планов.       — Ты правда веришь, что все твои задумки и амбиции доблестью сгорят в драконьем пламени? — очень спокойно и холодно спросила принцесса, растеряв весь задор. — Или твои слова — всего лишь пыль в воздухе, которая разлетится при первом же порыве ветра?       К этому моменту Эймонд уже устал препираться и с сестрой: слишком много словесных конфликтов за один день. Принц поймал себя на том, что горбится, гарпией нависая над Рейллис, и чуть отступил, сложив руки на груди.       Он забылся, позволив ей нагло усмехаться, втаптывая его в грязь. Очень много себе сегодня разрешила принцесса, и ей нужно было напомнить об истинном раскладе дел и ее положении при дворе нового короля. Разумеется, не так страшно дерзить, когда ты любимая дочь Визериса, но при Эйгоне II дела у Рейллис пойдут несладко.       — И что иное ты прикажешь делать, кроме как строить козни, пока Эйгон со всем своим Советом глупцов будет отсиживаться в замке, словно лягушка в болоте? Я не собираюсь ждать, пока он примет решение, а мир вокруг нас продолжит рушиться руками Рейниры и нашим бездействием. Я собираюсь взять то, что принадлежит мне и дому Таргариен.       Его голос был полон уверенности, хоть и пыла в нем поубавилось.       Принц протянул руку и вытащил из корзинки, висящей на локте сестры, уже откушенное ей пирожное. Действительно, такие же вкусные, какими и выглядят. Рейллис проигнорировала вызывающую выходку.       — Если ты так желаешь власти, пламени, крови и всего остального, о чем говорится в нашем девизе, сделай хоть что-то перед тем, как лаять о своем предназначении, — смягчившись, сказала она, сию же минуту напомнив Эймонду ту старшую сестру, с которой он делился обидами в детстве. Одноглазый принц тут же потряс головой, выгоняя ненужные мысли. — Покажи им, чего ты стоишь, — тем временем продолжала Рейллис, — а потом уж проси своего на правах победителя.       — Я найду способ исполнить, что должно… — вкрадчиво бросил Эймонд, умело подражая обыкновенно тихому и рассудительному тону сестры. — И я надеюсь, что и ты поймешь и поддержишь любые мои начинания. Ведь тебе, принцесса, как никому другому, скоро понадобятся союзники в замке, и тебе это прекрасно известно.       — Само собой, милый брат, — явная угроза пролетела мимо ушей Рейллис, и она разыгрывала вид добродушной и безобидной дурочки. С другими мужчинами ее хлопанье ресничками срабатывало всегда, но с принцем Эймондом лишь раз через раз. — Не пугай меня, а то заплачу, и тебя отругают.       Как легко она умудрилась свести на нет всю тему, выставив Эймонда каким-то психом. Разве можно было злиться на Рейллис, как околдованный, думал Эймонд: ей сейчас так тяжело, одиноко и страшно. Ему и самому стало стыдно за открытие всех душевных порывов Рейллис только из-за того, что Эйгон абсолютно ожидаемо повел себя как зловредный ублюдок, каким и был всю жизнь.       — Держи, — принцесса, уходя, всучила брату корзинку с несколькими оставшимися пирожными на дне, — понравились же, — она оставила его одного у застенок кухонь, напоследок лишь подбросив новую пищу для размышлений: — Помни только, совершая все свои подвиги во имя Эйгона, что на кону стоит не только твое высокомерие, но и ваше изменническое лживое королевство.