Соловей

- Значит, врач. – Светловолосый мужчина покачал головой, рассматривая юношу с зализанным на правый бок рыжеватым пробором. Во тьме Дамиану сначала показалось, что он – блондин, но как только зажегся свет, его короткие волосы сверкнули огнем. – И как же по-Вашему эти исследования будут нам полезны? О, не поймите меня неправильно, такие умения пригодятся везде, но мы не принимаем к себе кого попало. Место среди лучших еще нужно заслужить. – Он барабанил пальцами по деревянной поверхности стола, пока раздумывал над судьбой и историей нежданного визитера. Мальчишка явился к порогу здания Школы ночью, под шумным ливнем, барабанящим по крышам, когда большая часть студентов уже сопела, развалившись в оттоманках, а те, кто спокойно переносил бодрствование в темное время суток – беседовали при свечах и изучали старые фолианты Бюргенверта. Ректор Школы также относился к числу бодрствующих, хотя его правая рука настаивал, что ночью молодой мужчина должен вовсе не утопать в книгах и изучении сакральных символов. Если бы не один из охотников Яаар'гула, который доложил Дамиану о происшествии, то никто не узнал бы, что так поздно ночью к ним пришел некий доктор, объявивший себя врагом церкви. Что это было – юношеский бунт? Желание навредить кому-то по личным причинам, переметнувшись на другую сторону? Истинный интерес к наукам Школы Менсиса? Дамиан разглядывал протянутые ему бумаги под светом керосиновой лампы, пока мальчик, представившийся Эдгаром, выжимал полы своего церковного белого одеяния. Бумаги тоже немного пострадали от дождя – все-таки, его худая сумка едва ли была достаточно плотной, чтобы защитить научные труды. Все было очень странно – юноша казался ему очень легкомысленным и наивным, судя по широкой улыбке и блеску доверия в глазах, но его записи рассказывали вовсе о другой личности, более… Циничной. Вдруг Эдгар чихнул и, сняв перчатки, принялся растирать руки – бедняга совсем замерз под холодным дождем. И, хотя Дамиан был крайне раздражен и поначалу не хотел ничего предпринимать по отношению к ночному гостю, он все-таки заставил себя принести мальчику немного чая, заодно порадовав и себя самого. Маленькая долька лимона очень удивила второго, но Дамиан объяснил, что это роскошь не всей Школы, а его собственная, и караван с редкими фруктами приезжает к границе Ярнама каждую третью среду месяца, если тому вдруг будет интересно раздобыть подобное и для себя. Кем же был этот человек? Серые глаза Дамиана прошли взглядом по большим очкам, без которых тот начинал щуриться, по слишком здоровой для коренного ярнамца кремовой коже, что было нечастым явлением в кругах Школы Менсиса, по коротко подстриженным ногтям нежно-розового цвета – юноша следил за этим, по гладко выбритому лицу, по аккуратной прическе, которую обычно носили чопорные ученые или интеллигенты, старавшиеся следовать старой моде, эдакие консерваторы от мира эстетики. Дамиан не мог сказать точно, что именно во всем этом ему не нравилось, но юнец, сиявший глазами, выглядящий изнеженным, любимым сыном из обеспеченной семьи, не внушал ему доверия и уверенности в том, что именно он нужен Школе. А судя по тому, как он хорошо выглядел, он мог быть попросту сбежавшим от семьи бунтарем. Только этого Дамиану и не хватало – объясняться с перепуганными родственниками, которые непременно станут искать свою кровушку. Однако… Чем больше пожилой ученый углублялся в его записи, тем больше рушился облик «юного ангела». Там его история читалась совсем по-иному. Сначала шли банальные очерки анатомического характера, религиозные эпиграфы с цитатами трудов викария – вроде бы нечему удивляться, не так ли? Но вслед за ними, как и между строк, красовались весьма жестокие, еретические исследования, за которые Церковь могла попросту лишить полномочий врача и изгнать. Дамиан невольно вспомнил своего Ректора в его врачебные годы – Миколаш никогда не скрывал своей тяги к темной стороне медицины, и из-за его откровенного таланта к этой сфере деятельности, многие попросту закрывали глаза на ужасы, которыми он занимался за закрытыми дверьми. Милая Аделина… Но Дамиан, кажется, вновь ушел в воспоминания. А ему все еще нужно было принять хоть какое-то решение относительно мальчишки. - И вы правда проводили операцию по извлечению костного мозга из еще живой особи? - Да. – Тот кивнул, будто это было что-то обыденное, что-то, что он слышал каждый день. - И… Как Вам? - Что, простите? – Юноша поправил очки, недоуменно округлив глаза. Дамиан приготовился к неловким обрывкам воспоминаний, а проще говоря – поймать юношу на лжи. - Как Вам то, что Вы увидели? Такое, несомненно, требует огромного хирургического опыта. А вы, на мой взгляд, слишком юны для подобного. - О, я… - Эдгар отвел взгляд в сторону. Что-то в нем будто бы щелкнуло, и на Дамиана поднялась пара холодных, будто покрытых коркой льда, карих глаз. – Я должен Вам признаться, сэр, что это было одно из моих ранних исследований, и об этих записях никто не знает. Опыт был не слишком удачный – пациенту нужно было ампутировать верхнюю конечность, он был и так при смерти... У него почти не было шансов пережить врачебное вмешательство, и я решился на небольшой опыт. Но результат того стоил. Прошу, посмотрите дальше. Все это было очень странно, несуразно и… Пугающе? Если юноша и вправду занимался в тиши Церкви такими вещами, то Миколаш будет несомненно рад его заполучить. Дамиану стало не по себе – по тому, что он читал, к ним пришел настоящий волк в овечьей шкуре. Он наткнулся на еще один абзац, который, кажется, был написан теперь уже третьим человеком. Совершенно иной стиль. Исследования образцов жидкостей и слизи самой Великой Ибраитас. Дамиан был впечатлен – в выверенном, ровном почерке прослеживались пусть и не самые необычные, но все же очень умные мысли. - Откуда у Вас была возможность изучить идол Хора? – Дамиан приложил палец к губам, как всегда делал, когда погружался в мысли. На секунду ему подумалось, что, если бы юный Эдгар прямо сейчас напал на него, Дамиан мог бы защититься разве что кулаками. Благо, опыт боя у него был предостаточный. Но с чего подобное навязчиво пыталось пролезть ему в голову? Мальчишка не имел грозного вида, и ученый едва ли мог представить его с оружием в руках, хотя церковных врачей, несомненно, обучали навыкам битвы. Эдгар придвинулся поближе, оглянувшись на дверь, ограждавшую их с Дамианом от внешнего мира, где колотили по каменной кладке дороги увесистые капли. Вокруг них было много пространства, все-таки гостевая представляла из себя просторный зал, от которого в разные стороны шли три ответвления коридоров, а наверх вела скругленная деревянная лестница, закручивающаяся винтом. Дизайн, взятый с Бюргенверта. Он зашептал: - Я имел знакомство с далеко не последним человеком, принадлежащим Хору. Когда я попросил его, он смог дать мне несколько чистых образцов! Они у меня даже с собой! – И он начал копаться в своей сумке, в которой неожиданно начали звенеть стеклянные пробирки. - Прелестно. – Мужчина покрутил в руках маленькую узкую мензурку, извлеченную из штатива. В ней переливалась серо-коричневая жидкость, сияя фиолетовыми всполохами. Она ярко блестела под светом лампы, но вовсе не плескалась, если потрясти сосуд. Лишь вяло перетекала из стороны в сторону, вязкая и почти недвижимая. – Есть ли у Вас возможность получить таких больше? - Я не уверен… Просто я покинул свое отделение. Наш «дом милосердия», если позволите, соседствовал с закрытым районом Ярнама, где проживали по большей части священнослужители и ученые, там я и познакомился со своим другом. Но я не рассказывал ему, что уйду сюда. И, по правде говоря, я не хочу туда возвращаться… - Что же Вас так отвратило, Эдгар? Почему медицина Церкви отвернула Вас от себя? Юноша замолчал. На секунду, когда Дамиану показалось, что он вот-вот заговорит, тот опустил свой длинный нос вниз и тяжело вздохнул. Мужчина положил руку ему на плечо. - Что-то тяжелое? Если Вы не хотите об этом говорить, не нужно. Но будьте готовы, что Ректор Потребует от Вас ответ, его любопытство остановить невозможно. – Он мягко улыбнулся, и Эдгар ответил тем же. - Простите. Мне не трудно сказать, просто… Мне иногда кажется, что я опять вот-вот наткнусь на тихое осуждение, как это уже со мной бывало. - Можете не беспокоиться, моё осуждение, если таковое будет, окажется крайне громким. Они оба засмеялись, и Эдгар смущенно потер переносицу, вспотевшую под оправой очков. Выпрямившись и размяв усталую спину, Дамиан приготовился встать. В конце концов, ему ужасно хотелось поспать. Раньше он мог бодрствовать по ночам совершенно спокойно, но, похоже, возраст брал своё. А интригующий юноша подождет и до завтра. Что-то во всем этом Дамиану жутко не нравилось, и он решил предоставить Миколашу выяснение того, кто же оказался у них на пороге. Он показал пареньку, где можно оставить одежду на просушку, и где можно остаться на ночлег, вручил ему пару пледов и объяснил, где студенты наливают себе чай. Ведь кому-то Школа заменяла дом… В стенах здания можно было порой встретить самых «нестандартных» личностей. Иногда Дамиану приходилось разнимать драки, успокаивать чужой истерический припадок или утихомиривать безумцев. Но это его нисколько не смущало. И если что-то из этого смутит юного доктора – выход всегда доступен. Только хода обратно уже не будет. Эдгар сменил одежду. В летнее время было достаточно тепло, но из-за ливня он все равно дрожал. Благо, пожилой советник Ректора услужливо растопил для него камин. В маленькой комнатке никого, кроме него, не было, чтобы ему было комфортнее, как объяснил Дамиан. Хотя обычно ученые спали кто где пристроится, и иногда в одной комнате храпели по несколько человек. В библиотеках сон был запрещен, так как храп мешал думать, а многочисленные лунатики могли испортить книжное хранилище. Эдгар чувствовал себя крайне странно. Несмотря на то, что пока он добирался до Школы, его окатило проливным дождем, а охотник Яаар'гула чуть не огрел его по голове, обозвав «Церковной крысой», все шло весьма неплохо. Ему было уютно, тепло, а советник Дамиан оказался к нему крайне добр, даже слишком (хотя в Хоре ходили многочисленные слухи о его безжалостной натуре). Сначала Эдгар подумал, что эта доброта вызвана тем, что он сам оказался неубедителен, и его хотят попросту придушить под покровом ночи, усыпив бдительность, но время шло, и никто к нему не шел. Его и правда провели в здание, напоили, согрели и оставили выспаться. Было трудно не симпатизировать этому диковинному месту. Эдгар знал, что ему еще предстоит встретиться с их еретическим учением, с ужасными экспериментами, с настоящим безумием, которым славился их подход к прогрессу, но почему-то первый же встреченный им человек оказался более приятным в общении, чем большинство его коллег из Верхнего Соборного округа. Дамиан прошелся глазами по его исследованиям, и Эдгар даже в один момент испугался, что тот что-то заподозрит, поймет, что в записях отражено слишком многое для одного юноши. Но, кажется, все прошло гладко. Естественно, советник Ректора был удивлен его появлением. Главная задача - снять все маски и быть собой, чтобы в искренности слов никто не мог и сомневаться. Мало ли ходит по Ярнаму ненормальных? Шпион внимательно изучил все то, что дал ему с собой Хор. И, чего уж тут скрывать, Эдгар добавил к информации Хора свои собственные записи. Ему было попросту интересно – как воспримет их Школа Менсиса? Как отреагирует на его исследования? И насколько это близко к тому, чем занимались они? Ведь внося искренность в свой образ, он становился лишь убедительнее. Наконец, облачившись в теплую, свежую рубашку для сна из своей сумки, Эдгар лег на мягкую кушетку и укрылся пледом. Материал был крайне колючим, но после освежающей прогулки ночью под дождем даже он казался подарком судьбы. Юноша удовлетворенно подумал о бусине, которую он оставил в небольшой дыре у кирпичной стены заброшенного дома. Прямо рядом с часовней, где можно было вознести мольбу старым богам Яаар'гула. Как и было условлено. Эта бусина должна исчезнуть через какое-то время, и Эдгар оставит новую, чтобы его семья, его дом – Хор – знали, что он жив и служит… Им. В голове промелькнул образ Ибраитас, и Эдгар скривился. Он постарался прогнать нежеланные мысли, занявшись продумыванием будущей беседы с Ректором. Наконец, он уснул, под мирный стук дождя по крышам, предусмотрительно закрыв свою дверь на защелку – все-таки, лучше быть осторожным… - Почему он не здесь? Дамиан. Ты меня не щадишь. – Миколаш всплеснул руками, хотя сам еле стоял на ногах – организм требовал хотя бы каплю сна, в то время как его хозяин упрямился и пытался работать. Дамиан выудил из кармана на брюках маленькие карманные часы, поверхность которых была зеркальной – подобной его любимому щиту Локха, схожего с озерной гладью. Он поднес маленький аксессуар к лицу Ректора и предложил: - Загляни сюда. Голубые с яркими искорками глаза весело сверкнули, и Миколаш заулыбался. - Я осведомлен, что выгляжу усталым. Но это едва ли что-то значит. Может быть, мне это идёт… Ты же знаешь, я умру от любопытства, пока наступит утро. Ночной гость, церковный врач, исследователь… Сам рассказал мне это все и ждешь, что я останусь равнодушен. – Его голос сейчас все время менял своим интонации, то взлетая вверх, то звуча игриво, то опускаясь вниз, и это было музыкой для ушей Дамиана. Миколаш был искусным оратором, и во время лекций, уроков, наставлений, работы его тембр был ровным, четким, не терпящим возражений, а еще чуть хриплым. Тембр взрослого мужчины, знающего своего дело. Но наедине он был совершенно другим, и Дамиан любил то, что тот сохранял легкость разума к своим сорока с небольшим годам. Многие из тех, кого он знал, становились чванливыми и скучными, переживая взросление и старение, но не Миколаш. - Вы встретитесь завтра. Ему тоже нужно отдохнуть, простудится еще. А кто лечить будет? Я? - Конечно же, ты! Будь твоя воля, ты бы каждого укутал, убаюкал и колыбельную спел. Глядя собеседнику в глаза и улыбаясь, Дамиан покачал головой, будто в недовольстве. В компании Ректора он часто забывал о проблемах, трудностях, но собственная тревога от разговора с юным доктором неожиданно впилась в сознание. - Миколаш, есть только одна вещь, которая меня смущает в этом юноше. - Говори. – Улыбка исчезла с широкого рта, и Миколаш приготовился слушать. - Он странный. Это, возможно, забавно звучит, учитывая, что недавно у нас нашли приют безумцы, едва ли воспринимающие реальность, вперемешку с истинными гениями, как Арчибальд, но… Что-то в нём неправильно. От него у меня холодок по коже прошел. Сначала мне показалось, что он врёт про исследования. И где-то он определенно был лжив, я чувствую. Но что-то еще в нём очень настораживает. Я не знаю, что он ищет здесь, в Школе Менсиса. В карьере врача сомнений нет – у мальчишки руки хирурга. Движения отточены, никакой дрожи, он даже держит ложку для сахара, как инструмент. Но я бы не удивился, если бы он с милой улыбкой перерезал кому-нибудь глотку. - Очень интересно. – Миколаш закусил губу и до боли сжал собственные пальцы, а под письменным столом его ноги вжались друг в друга. – Я жажду встречи. Где он находится? - В одной из читален, в западном крыле, третья дверь от конца коридора. – Дамиан выдохнул. Тяжесть с его души спала, когда он рассказал свои тревоги. – У него есть образцы крови Великой. - Ибраитас. – Миколаш снова закатил глаза. – Хотел этим впечатлить? - Возможно. - Какая знакомая мне логика. Напоминает кое-кого… Интересно, как там «великая» Пророчица? – Начал он неожиданно. «Леди Ром?» чуть было не вырвалось из уст Дамиана, но он удержался. Он знал, что его собеседник ненавидит, когда Дамиан называл её «леди». Все-таки это была личная привычка пожилого ученого, образовавшаяся задолго до того, как Ром стала главой Хора, еще во времена Бюргенверта. Что бы ни считал Миколаш, его советник не мог заставить себя думать о рыжеволосой девушке плохо. И кем бы она ни была, та всегда останется ему доброй подругой. - Почему ты вспомнил её? - Есть пара мыслей. Но ты прав, нужно отдохнуть перед завтрашним днем. Я бы так хотел взглянуть на нашего гостя… - Он запер свою дверь. - Боится. – Губы Миколаша растянулись в оскале. – Пойдем, Дамиан. У меня есть одна идея для обсуждения, как поступить с нашим врачом. Миколаш затушил свечи на канделябре, поманив своего помощника за собой. Когда того захватывала какая-то идея, Дамиан предпочитал его не прерывать. А про себя он раздумывал – стоит ли заварить мелиссу прямо сейчас, чтобы после размышлений его Ректор мог наконец поспать.