Freedom of the Press

Эрен       — Мистер Барба, вы можете пригласить следующего свидетеля, — голос судьи громко раздается в зале, и прокурор встает с места.       — На корт приглашается мистер Эрен Йегер, — оглашает он.       Ривай, до этого нежно сжимавший мою руку, переплетая наши пальцы, меня отпускает. Я встаю со своего места и слегка жмурюсь от небольшой вспышки боли в голове. Прошло уже три дня с тех пор, как меня выписали из больницы, но головная боль все еще напоминает о себе. До сих пор. Ханджи еще во время выписки сказала, что приступы боли — это нормально, и что мне нужно подождать еще пару-тройку дней, пока они окончательно не исчезнут. Но прошла уже и пара, и тройка дней, а моя голова все еще пытается взорваться каждый раз, когда я выхожу на улицу. Или когда слышу громкие звуки. И даже когда слишком резко встаю. Конечно же, Ривай за меня волнуется, потому буквально в любой ситуации пичкает обезболивающими. Пока что это работает, но судья оглушительно колотит своим молотком, призывая к порядку, и это моей ситуации никак не помогает.       Я покидаю скамейку в зале и направляюсь к свидетельской стойке, останавливаясь лишь тогда, когда судебный пристав просит меня дать присягу. Только после этого я занимаю свое место и морально готовлюсь к потоку вопросов, на которые мне предстоит ответить.       — Добрый вечер, мистер Йегер, — приветствует меня мистер Барба, приводя в порядок бумаги на его столе. Потом он поднимает на меня свой взгляд и спрашивает с легкой улыбкой. — Как вы себя сегодня чувствуете?       — Все в порядке, спасибо, — отвечаю я ему.       — Рад это слышать. Ваше выступление в суде изначально было назначено на пятницу. Так ли это?       — Да, — говорю я, ограничиваясь лишь этим коротким словом. Перед этим прокурор дал мне инструкции: я должен отвечать либо «да», либо «нет», кроме тех случаев, когда от меня потребуется какое-либо объяснение. И даже если мне придется дать развернутый ответ, я все равно должен говорить кратко настолько, насколько это возможно, чтобы не исказить последовательность вопросов, задаваемых прокурором, и не подкинуть стороне защиты дополнительную информацию, которую они смогут использовать против меня самого.       — Можете ли вы объяснить суду, почему заседание было необходимо отложить до сегодняшнего момента?       — В пятницу, во второй половине дня, я попал в больницу, в связи с… осложнениями, вызванными моим заболеванием.       — Прошу заметить тот факт, что в назначенный судом день мистеру Аккерману, жениху мистера Йегера, поступил звонок от сестры свидетеля. Она сообщила, что мистер Йегер был доставлен в больницу, — обращает внимание судьи мистер Барба. Ривай тоже обо всем этом рассказывал мне в субботу, когда мы были уже дома. После своего замечания мистер Барба вернул свой взгляд ко мне. — Мистер Йегер, не могли бы вы подробнее объяснить суду, что представляет из себя ваше заболевание?       — Протестую, — возник адвокат стороны обвинения. — Как это относится к делу?       — Жизнь и здоровье мистера Йегера являются главным обстоятельством этого дела, Ваша Честь. Суду следует узнать о заболевании и том, насколько серьезно оно влияет на здоровье свидетеля лично от него. Более того, именно болезнь стала главной причиной, по которой заседание было перенесено.       — Протест отклонен, — соглашается судья. — Ответьте на вопрос, мистер Йегер.              Я киваю и поворачиваюсь к судье.              — У меня гемофилия — генетическое заболевание, блокирующее способность крови к свертыванию. В моем же случае кровь лишена этой способности практически полностью. Это значит, что я могу истечь кровью и умереть даже незначительно поранившись, потому что самостоятельно кровотечение не остановится. Конечно, это зависит от тяжести повреждений. Другими особенностями моего заболевания являются вспышки жгучей боли, спонтанно проявляющиеся гематомы и головокружения, а также длительные мигрени. В пятницу у меня началась одна из таких мигреней, из-за чего меня и госпитализировали. Даже сегодня моя голова слегка… кружится.       — Спасибо, мистер Йегер, — говорит мистер Барба, бросая быстрый взгляд на свои бумаги. — Вернемся к делу. Восемнадцатого января в… 5:22 после полудня по номеру 911 в полицейский участок Троста поступил вызов. Можете ли вы восстановить события, повлекшие за собой этот вызов?       — Да, — коротко отвечаю я. К этому я подготовлен. Сейчас мне зададут наводящие вопросы, и мне нужно будет дать развернутый ответ.       — Сказали ли вы что-нибудь диспетчеру, который ответил на ваш звонок? Дали ли какую-либо информацию?       — Нет. Сомневаюсь, что я мог это сделать, — отвечаю я. Честно, события того дня для меня до сих пор перепутаны. Я знаю, что произошло, я могу описать нападение во всех подробностях, но ту часть, когда во мне оказался нож, и когда я рухнул в сугроб, еще и набрал 911… я не помню этого, хотя чувствую, что как будто следовало бы.       — На записи звонка отчетливо слышен голос диспетчера, но со стороны мистера Йегера ответа не последовало. К счастью, диспетчер отправил ближайшую патрульную машину к месту происшествия. Офицер, прибывший на место, чьи показания мы выслушаем позже, вызвал скорую, доставившую пострадавшего в больницу, — мистер Барба шустро придает ясности моим словам. — Мистер Йегер, что побудило вас позвонить в 911? В чем была неотложность ситуации?       — Меня ударили ножом в живот, — отвечаю я, указывая туда, куда прилетело лезвие. Там до сих пор шрам, и, к сожалению, он наверняка останется со мной до конца жизни. — А из-за моей болезни я потерял намного больше крови, чем мог бы потерять здоровый человек.       — Вещественное доказательство №12, Ваша Честь, — поясняет мистер Барба, поднимая со стола небольшой бумажный конверт. Он подходит к стойке у стола судьи и оставляет конверт на ней. — Это фотография колотой раны на теле мистера Йегера, сделанная после его поступления в больницу. Также, я продемонстрирую тринадцатое вещественное доказательство — автоматический нож, найденный на месте преступления, — Он берет со своего стола пластмассовый запечатанный пакет с «доказательством». Нож все еще открыт и измазан кровью. Моей. — Экспертиза показала, что параметры ножа совпадают с размерами раны на теле мистера Йегера. Проведенный ДНК тест подтвердил, что находящаяся на лезвии ножа кровь принадлежит мистеру Йегеру, более того, экспертизой доказано отсутствие в крови факторов свертывания. В отчете криминалистов, доказательство №28, — прерывается он, переворачивая страницу, — было также указано, что они были поражены тем, что пострадавший выжил. Доказательство №29, письменные показания главного хирурга, проводившего операцию мистера Йегера, данные им под присягой. В них описан процесс операции и прогнозы состояния жертвы. Позвольте зачитать: «Пациент потерял большое количество крови. Здоровый взрослый человек, чей вес и рост будут соответствовать весу и росту мистера Йегера, может потерять 2,2 литра крови, что приведет к прекращению функционирования организма. Мистер Йегер потерял 2,4 литра крови, прежде чем началось переливание. В действительности он не должен был пережить операцию».              Ну пиздец. Об этом мне никто не говорил. И, получается, никто не соврал, назвав меня счастливчиком. Я оборачиваюсь и нахожу среди сидящих людей Ривая, уставившегося куда-то вниз, в свои колени. Знаю, когда на меня напали, мы и в отношениях-то не были, но еще я знаю, что даже тогда он переживал за меня, и ему было наверняка тяжело проходить через это все. Да и сейчас слышать, насколько близок я был к смерти, из раза в раз легче ему не становится.       Я возвращаю взгляд на судью и замечаю, что он удивлен не меньше моего. Этого и добивался мистер Барба. Он пытается шокировать присутствующих, доказывает им: любая ничтожная мелочь, и это было бы дело об убийстве.              — Теперь, мистер Йегер, не могли бы вы пересказать нам события, предшествующие происшествию, которое едва не лишило вас жизни?       — В тот день мои занятия закончились в пять вечера, и я шел домой из университета. Собирался перейти дорогу практически напротив здания, в котором располагается моя квартира. Появилось странное чувство, я обернулся на тротуар и увидел на нем троих мужчин, также двигавшихся в сторону пешеходного перехода. Они смотрели прямо на меня, я поддался предчувствию и попытался отойти подальше и от перехода, и от них самих. Один из мужчин окликнул меня, сказал подождать. Как раз до этого момента я сталкивался со множеством оскорблений, связанных с разоблачением моих отношений с мистером Аккерманом, и было нетрудно догадаться, с чем было связано внимание этих мужчин ко мне. Не останавливаясь, я постарался покинуть это место, они последовали за мной, затем мужчины ускорились, и я перешел на бег, хотя в итоге меня догнали, — я делаю короткую паузу и поворачиваюсь к скамье подсудимых. Один из нападавших уставился прямо на меня, другой спрятал глаза где-то внизу, наклонив голову, а третий отвернулся, скрывая вину, отразившуюся на его лице. — Кто-то из них схватил меня за руку, после чего я попытался развернуться и дать отпор, но промазал. Потом услышал что-то вроде «а у этого педика есть коготки» и сразу же почувствовал, как меня ударили в живот. Я упал, меня начали бить по лицу, во рту был вкус крови, и в этот момент мне стало по-настоящему страшно. Я понимал, что мне срочно нужно в больницу. А потом все как в тумане. Новые удары, попытки защитить себя, они кричали мне оскорбления и другие мерзкие вещи. И после этого я почувствовал острую жгучую боль в районе живота. Посмотрел вниз и понял, что в меня вонзился нож. Нападающие начали убегать, а я снова рухнул на землю. Помню, что достал телефон, чтобы набрать 911, но не помню, как ввожу сами цифры. И я отключился.       — Помните ли вы, что конкретно вам кричали нападавшие? — спрашивает мистер Барба в ту же секунду, как я заканчиваю говорить.       — Да. Они называли меня педиком и грязной шлюхой. Говорили, мол по моей вине мистер Аккерман стал геем, что я его принудил и заставил.              Ривай уже не смотрит на свои колени. Это я замечаю, когда снова поворачиваюсь в его сторону. Сейчас он абсолютно взбешен. Его тонкие брови сведены к переносице настолько, что между ними пролегла глубокая морщина, плотно сжатые губы исказились в недобром перегибе. Я ловлю себя на мысли, что выглядит он так, словно единственное, что его сейчас удовлетворит — собственноручная расправа над теми, кто сейчас на скамье подсудимых. Точно. Он с удовольствием бы почесал кулаки об их лица.              — В итоге, мнение, которое вы сейчас озвучили, основано на пережитом вами опыте. Вы считаете, что эти люди выследили вас и напали из-за того, что на тот момент вы состояли в гомосексуальных отношениях с известным человеком? — спрашивает меня прокурор, и я киваю в ответ на его слова.       — Да, я так считаю. До того, как информация о наших с мистером Аккерманом отношениях просочилась в массы, меня никогда не преследовали. Вероятно, люди были расстроены тем, что их идол оказался геем, и они предпочли возложить всю вину за это на меня.       — Протестую, — снова возникает адвокат обвиняемой стороны. — Мистер Йегер не может предполагать, что было на уме моих клиентов.              Я взрываюсь практически сразу. Даже осечься не успеваю, как вся злость, копившаяся во мне с момента моего рассказа о нападении… нет. С момента самого нападения, вырывается, словно цунами раскаленной лавы.              — Нет, я могу, потому что это не было у них на уме! Все, что они думали, буквально сыпалось на меня из их ебуч… из их ртов. Хотите знать, что именно они говорили? Я помню их слова, будто это было вчера. «Педикам не место в MLS», «ты сломал ему жизнь», «ты его заставил» — вот, что они мне кричали. Их не устроило, что их кумир — гей, и они обвинили в этом меня. О, последнее, что я услышал, прежде чем обнаружил ебучий, блять, нож в собственном животе, было «все это твоя вина». Так что незачем говорить мне, что я не могу предполагать, что было у них в головах. Я могу, потому что эти бляди мне все высказали! — судья оглушительно бухает молотком, заставляя меня вздрогнуть и занять свое место.       — Мистер Барба, пожалуйста, контролируйте поведение свидетелей. Тем не менее, протест отклонен, все заявления мистера Йегера принимаются, — мистер Барба расплывается в улыбке, прежде чем успевает задать мне очередной вопрос.       — Последнее, что я хотел бы спросить у свидетеля, — начинает он. — Мистер Йегер, присутствуют ли люди, что на вас напали, сейчас в зале суда?       — Да. Те трое на скамейке подсудимых, — отвечаю я, указывая в их сторону. Даже тот, что сидел и пялился на меня весь процесс, теперь прячет от меня взгляд.       — Спасибо. Это все.       — Сторона защиты может начать допрос свидетеля, — заключает судья сразу, как мистер Барба возвращается к своему столу.              Второй допрос оказывается намного быстрее первого. Сторона защиты не может отрицать доказательства, не может и надавить на меня никак, учитывая все, что я здесь рассказал. Большинство вопросов их адвоката либо экстремально расплывчатые и неясные, либо задаются в попытке выбить меня из колеи. Он даже попытался доказать, что во время драки я не смог рассмотреть лица нападавших достаточно четко, чтобы теперь их опознать, и что я ошибаюсь. Но отпечатки пальцев одного из них на ноже, покрытом моей кровью, вряд ли ошибаются. Тем более этот мужик сразу же выдал своих дружков полиции. Неделей ранее мистер Барба заверял, что я могу быть спокоен: у стороны защиты нет возможности перевернуть суд в свою пользу. И я действительно спокоен.       Когда я заканчиваю отвечать на последний абсолютно идиотский вопрос адвоката защиты, судья меня благодарит и отправляет туда, где я сидел до того, как меня пригласили на корт. И сидеть рядом с Риваем мне намного приятнее.       Должно быть, он заметил, как нахмурены мои брови, потому что запускает руку во внутренний карман своего пиджака и протягивает мне темные очки. Я шустро надеваю их, и, о чудо, они фантастически справляются со своей задачей: белый свет убийственно ярких ламп в зале суда притихает. Еще немного, и они бы спровоцировали очередную волну головной боли. Ривай кладет руку на мое колено и мягко сжимает его. Я кладу сверху свою, переплетая наши пальцы. Он все еще напряжен — осознание, что он слышит все детали моего нападения впервые, приходит с небольшой оттяжкой. До этого он слышал о ситуации лишь поверхностно, четко по факту о том, что произошло. Более того, я и сам в ужасе. Услышать о том, сколько крови я потерял, и насколько все эти медицинские люди в шоке с того, что я вообще жив — тот еще аттракцион. Эти мысли заставляют волну мурашек пробежать по моей спине. Но, если быть до конца честным, мысли о том, что мы с Риваем могли поменяться местами… и что мне пришлось бы думать о том, что он был на грани смерти… эти мысли пугают меня еще больше. Кажется, я понимаю, что чувствует Ривай.       Проходит еще несколько скучнейших часов и допросов других свидетелей, и судья наконец-то оглашает конец сегодняшнего процесса. И все это продолжается еще четыре дня. И только в пятницу, когда зачитывают последние положения, и судейская коллегия проводит час за обсуждениями за закрытыми дверями, нам наконец-то оглашают вердикт. Виновны. По всем статьям. И, учитывая, что преступление совершено на почве ненависти, их приговор намного суровее. Я выдыхаю. Хотя, мистер Барба был настолько уверен в результатах этого дела, что приговор был даже ожидаем. Я был бы сильнее удивлен, если бы судьи огласили, что преступники оправданы. Но, я думаю, после прохождения всего процесса суда, я понимаю, почему мистер Барба был настолько уверен. У защиты не было шанса выиграть это дело. Доказательства слишком очевидны.       Уходить из здания суда мы с Риваем сильно не торопимся — я видел уйму репортерских машин, когда приехал сюда. Конечно, они знают, что сегодня последний день слушаний, и что именно сегодня огласят вердикт. А теперь они поджидают нас под дверьми, чтобы завалить вопросами. Ну, хотя бы мои мигрени окончательно прошли, и я смогу вынести и крики репортеров, и вспышки их дурацких камер.       Мистер Барба провождает нас до самого выхода и, когда репортеры наплывают со всех сторон, пытаясь задать миллион вопросов в секунду, он, к моему облегчению, принимает весь огонь на себя. Нам пара вопросов тоже прилетает, но после них Ривай хватает меня за руку и утягивает сквозь толпу к машине, пытаясь избежать еще бóльших проблем. Покидая парковку, я кидаю быстрый взгляд в зеркало заднего вида, замечая, как здание суда скрывается далеко позади. С глубоким вздохом я расслабляюсь в кресле и возвращаю свое внимание на расстилающуюся впереди дорогу.              — Спасибо, блять, боже, что все это закончилось.

***

      До того, как завершился суд, я и не замечал, сколько же негатива нас преследует ежедневно. Я ходил с очень странным, но легким ощущением в груди вплоть до момента, когда был оглашен вердикт. И сначала я не мог понять, как его назвать. Учеба давалась очень просто из недели в неделю. Смены в кофейне казались еще проще, плюсом ко всему две выставки, прошедшие буквально друг за другом, на которых мне удалось продать множество работ и отложить достаточно денег, чтобы теперь свести количество своих рабочих смен к минимуму. У меня осталось больше времени для того, чтобы работать над картинами. Особенно теперь, когда галереи по всему штату начали связываться со мной с предложениями разместить у них картины, это стало по-настоящему важным. Ривай до сих пор уговаривает меня бросить все это, подкрепляя тем, сколько денег он перечислил мне после разборок с той самой статьей. И тем, что у него самого денег более чем достаточно, чтобы обеспечить мне безбедную жизнь. Но мне нравится зарабатывать, и нравится не быть полностью зависимым от Ривая. Так что парочку смен в кофейне я все-таки оставил.       Но в целом жизнь теперь кажется такой… простой, и поначалу меня даже беспокоит то, что я не могу понять, что изменилось и почему оно изменилось. Не то чтобы я жалуюсь, даже близко нет. Впервые это какое-то приятное изменение. А начались все изменения с того, что наши с Риваем отношения рассекретили кучу времени назад, и с тех пор поехало: ситуация за ситуацией, проблема за проблемой, и все это не оставило нам ни секундочки, когда мы могли бы просто сесть и расслабиться. А теперь, когда мое дело закрыто, и все издательства помнят, какой скандал был раздут из-за одной несчастной статьи, нам больше нечего бояться. Нападение на меня позади, и ни одна занюханная газетенка даже задуматься не может о том, чтобы написать статью о чем-то кроме того, что суд окончен и что Ривай разгромил очередную команду на недавнем матче MLS.       Теперь все события, что ждут нас впереди, — исключительно позитивные. Ривай подключился к Микасе и Изабель в архиважном вопросе планирования свадьбы, и меня этот расклад вполне устраивает: я готов полностью доверить ему контроль над этим делом. Он пытается втянуть в это и меня, но я-то насквозь его вижу. Он просто хочет переложить эти бразды в мои руки, натравив на меня девчонок, и выйти сухим из воды. Но я не позволю этому произойти. Тем более, наши с Риваем желания насчет свадьбы сходятся, и это мы поняли достаточно давно. Ему хочется маленькое торжество в кругу близких друзей и семьи и, по возможности, так, чтобы это не просочилось в прессу. Простое до невозможного и, как он сам говорит, «скучное для репортеров». И меня все устраивает. Мы уже даже определились со списком гостей и разослали приглашения. С моей стороны только самые близкие друзья и родители. И мама, и папа — единственные дети в семье, и никого из моих дедушек и бабушек уже нет в живых, поэтому родственников минимальное количество. Ривай приглашает всю команду, плюс Петра, плюс, конечно же, Изабель. И ни одного упоминания семьи. Я помню все, что он мне рассказывал: не знает отца, а мать умерла, когда он был еще маленьким. Помню, что он упоминал дядю, с которым жил некоторое время в детстве, и который оказался тем еще ублюдком, так что не удивлен, что для него приглашения не нашлось. А после него было несколько приемных семей, каждая из которых от него отказалась. В конечном итоге, он вносит в список гостей родителей Петры, и я искренне рад, что у него оказался хоть кто-то, кто заботился о нем достаточно, чтобы оказаться в списке приглашенных.       Помимо подготовки к свадьбе, в расписании Ривая есть еще и подготовка к Кубку Мира. Главный тренер команды США выслал Эрвину регламент тренировок, так что и Ривай, и Эрвин, и Майк, получивший место запасного вратаря, четыре дня в неделю проводят на стадионе с головой в работе.       Остается две недели до конца семестра, и две недели до свадьбы. Я сижу за мольбертом, пытаясь работать над финальным проектом и не думать о том, что через каких-то две недели я выйду замуж за Ривая. Временами я до сих пор очень удивляюсь тому, что я помолвлен и скоро даже сыграю свадьбу с самим Риваем Аккерманом. Совсем недавно, в старшей школе, я боготворил этого мужчину, а теперь я люблю его сильнее, чем могу вообразить. Если бы кто-то тогда сказал мне, что однажды я выйду замуж за своего идола, я бы рассмеялся прямо им в лицо без зазрений совести. Но теперь это правда — через две недели мы поженимся.       Сидя за мольбертом, я сгибаюсь пополам и закрываю лицо руками (кстати, сжимаю в руке кисточку, которая прикасается к моему лбу), и чувствую, как в моем животе разлетаются бабочки. Бля-я, я почти победил… Я держался практически два месяца, не допуская никаких бабочек и мурашек, но вот они появились. Я слышу, как в двери проворачивается ключ, но ровно не сажусь. Я не могу. Все мои эмоции сошлись в смертельной схватке, и я не могу понять: я счастлив настолько, что готов закричать, или взволнован настолько, что сейчас блевану, и пока что пытаюсь выяснить, что из этого более вероятно.              — Эрен? — подлетает ко мне взволнованный Ривай, нежно укладывая свою руку мне на спину. — Ты в порядке? Что случилось?       — Ривай. Я выхожу замуж через две недели, — бормочу я в свои ладони. Ривай тихонько смеется, и я чувствую, как его обеспокоенное прикосновение превращается в заботливое.       — Я знаю, — говорит он. — Но, знаешь что? Я тоже там буду и, если вдруг что, прикрою тебя.       — Я еще не определился, приглашен ли ты, — отвечаю я, все еще закрывая лицо руками. Ривай снова смеется, вынимая из моей руки кисточку и укладывая ее на подставку мольберта.       — Серьезно?       — Ну, я не видел твоего имени в списках приглашенных.       — Оке-ей, — отвечает он, наигранно вздыхая, — тогда ты сам по себе.       — Нет, стой! — подрываюсь я со стула, едва не сбивая Ривая с ног. Я даже не осознавал, насколько близко он стоял. Ривай ловит равновесие и меня вместе с ним, крепко удерживая в своих руках. — Наверное, я хочу, чтобы ты был рядом в этот день.              Он снова смеется, поднимая мое грязное полотенце с подставки и вытирая им краску с моего лба. Когда он смотрит мне в глаза, я чувствую в его взгляде столько любви, что кажется, невозможно испытывать такую бурю чувств. Но я ведь чувствую то же самое, мне ли об этом говорить?              — Тогда я буду рядом. Устроит? Я даже буду стоять рядом с тобой у алтаря. И каждый шаг к нему пройду вместе с тобой, — шепчет он мне.       — Обещаешь? — на грани слышимости отвечаю ему я.       — Обещаю.       — О боже, ребят, до свадьбы коней-то попридержите, — внезапно возникает Армин, заставляя меня испугаться и прижаться к Риваю еще сильнее. Я не ожидал, что он тоже дома. Я был уверен, что здесь только мы вдвоем. Наверное, он зашел, когда я погрузился в работу.       — Прости, — отстраняюсь я от Ривая и совершенно смущенно потираю шею, но Армин лишь подмигивает мне, натягивая свою медицинскую униформу.       — Я просто дразню вас. Вы сли-ишком милые. Увидимся вечером, Эрен. Может, и с тобой увидимся, Ривай. Постарайтесь не пожениться до моего возвращения.              Я чуть ли не хрюкаю от смеха, а Армин подмигивает мне, просачиваясь в двери. Я Ривая коротко целую в губы и возвращаюсь к работе, оценивающим взглядом окидывая картину, застопорившуюся на половине пути. Ривай становится позади меня и тоже начинает рассматривать картину, а я даже не успеваю взять в руки кисть и сообразить, откуда стоит продолжить, как из кармана раздается звонок телефона.              — У вселенной против меня явно какой-то план. Она не хочет, чтобы я свой проект закончил, — ворчу я, выуживая из кармана телефон. На экране фотография моей мамы. Я быстро отвечаю на звонок и прикладываю трубку к уху, — Привет, мам!       — Привет, малыш, — ласково говорит она. Чем ближе подходит день моей свадьбы, тем больше она меня лелеет. Она относится ко мне так, словно я все еще ее маленький сынок, но я даже не возражаю. Наверное, матерям сложно принять тот факт, что их дети вырастают и обзаводятся своими собственными семьями. — Я не отвлекаю?       — Нет, все хорошо. Я тут над своим финальным проектом колдую. Поставлю на громкую, чтобы смог работать параллельно, хорошо? Ривай тут рядом, — отвечаю я. — Как делишки?       — Ну, я знаю, что ваша свадьба уже через две недели, и уверена, что Микаса и Изабель уже обо всем позаботились, и обе они сильно стараются, но… — начинает она, но у меня есть прекрасная догадка о том, что конкретно она собирается сказать.       — Ты хочешь помочь им в подготовке? — заканчиваю за нее я, смывая старую краску с кисточки и макая ее в свежую.       — Я бы не хотела рушить планы Изабель, особенно когда она уже столько всего сделала, но не каждый день твой единственный ребенок выходит замуж. Ты мой сыночек, и я хотела бы как-нибудь помочь, если Изабель не против, конечно.       — Я обязательно у нее спрошу, но я не думаю, что она будет против, — говорю я маме, накладывая на холст несколько новых мазков.       — Она не будет против. Я заставлю, — достаточно громко, чтобы даже маме было слышно, добавляет Ривай.       — А что насчет твоих родителей, Ривай? Они помогают с организацией? — спрашивает она, и этот вопрос напрягает нас обоих. Я чувствую, как сильно руки Ривая сжимаются вокруг моей талии. Никому и никогда я не рассказывал о его прошлом, которое так трепетно он мне доверил. Не хочу об этом распространяться, тем более, когда сам Ривай так долго хранит это в секрете.       — Нет. Они давно умерли, — отвечает он ей.       — Ой, милый. Мне так жаль.       — Не волнуйтесь об этом, миссис Йегер, — говорит Ривай и мягко улыбается, легко укладывая руки на моих бедрах. — Это дела давным-давно минувших дней.       — Хорошо, дорогой, — улыбается мама и быстро меняет тему, за что я невероятно ей благодарен. — Спасибо вам обоим. Для меня это очень много значит. Передадите Изабель мой номер, пожалуйста? Я буду в Тросте через пару дней и останусь здесь до конца свадьбы, чтобы быть на подхвате в любой момент. Папа не смог выкроить больше выходных, поэтому он приедет только за три дня до торжества.       — Хорошо, я скажу Изабель, что ты хочешь помочь. И не торопись бронировать отель. Я приберусь в своей комнате, и вы с папой сможете остаться здесь. Я побуду у Ривая.       — Отлично. Увидимся через пару денечков. Люблю тебя, малыш!       — И я люблю тебя, мам.