Цветы и Силки

Никогда никому не доверяй. Только обман и хитрость помогут выжить.

      Если бы на владения Демонов покушался кто-то, кроме орков, ищущих драк, то их деревня была бы обречена. Потому что каждое патрулирование вместо того, чтобы следить за происками врагов, Антон с этим самым врагом встречается.       По большей части они гуляют по лесу, перекидываясь фактами и историями из жизней друг друга. Арсений то и дело вкидывает какие-то безумные идеи, а Антон на них заведомо согласен. Поэтому Антон то возвращается в деревню искусанный пчёлами, потому что Арсений был уверен, что залезь они на самый верх дерева — и откроется чудесный вид. То вдруг приходит на утро с целой охапкой грибов, потому что Арсений настоял, что с мясом они «самый сок». Демоны, попробовав новое сочетание, прозвали Антона «ебучим гурманом» и наказали больше без грибов с патрулирования не возвращаться.       Но несмотря на то, что они с Арсом не занимаются чем-то неподобающим или непристойным, Антон не даёт себе обманываться. Даже просто факт того, что он спас эльфа, уже нарушает несколько наказов. И, если кто-то из соклановцев пронюхает об их встречах, беды не миновать.       Зная Демонов, те вполне могут решить, что эльф околдовал его, подчинив волю. Антона тогда заставят пройти через очищение огнём, а потом просто свяжут и бросят в выгребную яму. А по всему лесу установят силки, чуть больше тех, которые ставят на дичь. И тогда Антон никак не сможет Арсению помочь.       В этом водовороте параноидальных мыслей успокаивает только одно: может, Демонам нет равных в установке ловушек, но по части внимательности они профаны. Поэтому тревожность Антона они то ли попросту не замечают, то ли списывают на приближение Солнцестояния.       Антон бы тоже хотел так легко от своей тревоги отмахнуться, списав её на волнение перед праздником. Вот только график его волнения подозрительно совпадает с графиком его патрулирования. А простая мысль о том, что их с Арсом встречи могут закончиться, отзываются внутри горечью и печалью. Даже если закончатся они не каким-то трагичным исходом, а просто потому, что Арсений однажды решит не прийти к нему.       Мысли об Арсении, теперь ни на секунду не покидающие его голову, остаются там даже во время Солнцестояния.       Стоя плечом к плечу с Демонами и метая огненные шары в небо, Антон думает, что тогда, у заброшенной шахты и рядом с Арсом, он был намного счастливее. Когда настаёт черёд Антона прыгать через костёр, он долго примеряется, представляя, как бы легко и в одно мгновенье перемахнул через огонь Арсений. А когда между Демонами начинается потасовка за самый вкусный кусок курицы, Антон утаскивает со стола один для Арса. Хотя даже не уверен, едят ли эльфы мясо.       — Боже, конечно, едят, — фыркает Арсений, обгладывая косточки. — А ты думал, мы питаемся солнечными лучами или чем?       Они сидят на берегу под отвесным утёсом. Волны шуршат по песку, со стороны леса доносится музыка, а Арсений совсем пьяный, хоть и пытается этого не показывать.       — А по тебе и не скажешь, что ты хоть чем-то закусывал алкоголь, — смеётся Антон, зарывая ноги в песок. Тот приятно греет пальцы.       Обычно на берегу много Демонов, и они с Арсом не рискуют сюда соваться. Но сегодня его собратья будут пить всю ночь и заснут только под утро. И, хотя это не отличается от любого другого праздника, сегодня они будут делать это с особым наслаждением.       — А вы как вообще обычно празднуете? — спрашивает Антон.        Арсений совсем не по-эльфийски вытирает руки о свою расшитую тунику и пожимает плечами:       — Ничего интересного. В этом году вон хотели добавить разнообразия, да один долбоёб не справился.       Тон у Арса раздражённый и грустный одновременно. И Антону хочется его успокоить.       — Ну каждый год же праздник, в следующем лучше сделаете.       Арсений прижимается к его боку. И кожа у него такая холодная, будто тот только что выскочил из горного источника. Антон мягко ведёт хвостом вдоль арсовой спины, едва касаясь кончиком, чтобы не обжечь. Интересно, согреваются ли когда-нибудь эльфы по-настоящему или всегда такие ледяные?       — Не, этот сюрприз на праздники уже окончательно просрали, — фыркает Арсений. — Я бы даже сказал на-всег-да.       — Чё, там прям что-то особенное было?       — Ага, особенное, — делает паузу Арсений и вдруг невпопад заканчивает. — Вот прям как твоя голова. Почему у тебя и крылья, и хвост, и рога, а у меня ничего? — сопит полуобиженно и без всяких колебаний тянется к голове Антона.       Арсений касается рогов кончиками пальцев. Гладит их снизу вверх, и Антон чувствует лёгкое давление от прикосновений. Шея Арса так близко к его носу, что Антон едва сдерживается, чтобы не приникнуть к ней и не вдохнуть запах полной грудью. Интересно, насколько сильно охренел бы тогда Арсений?       Чтобы отвлечься от опасных мыслей, Антон снова возвращается к разговору:       — Не крылья, а обрубки, которые вечно кровоточат.       — Не гони, ничё не кровоточат, я два дня назад тебя лечил, — и арсовы касания вдруг вспыхивают на спине.       Широким движением Арсений оглаживает лопатки, спускаясь на поясницу. Аккуратно касается самых краешков перьев, будто проверяет. Если бы не исцеляющая магия, те бы уже ныли от боли. Но сейчас касание отзывается только мурашками по коже и пересохшим горлом. Никто до Арсения не касался Антона так нежно. Но этого он, конечно, ему не озвучивает.       — Ой, — неожиданно вскидывается Арсений, — я же тебе подарок принёс.       Сердце Антона стучит так громко, что заглушает все другие звуки. И он растерянно переспрашивает, пытаясь его унять:       — Подарок?       — Ну конечно, в честь праздника.       А ведь Антону даже в голову не пришло принести что-то, кроме нескольких кусков мяса. И пусть даже они были исключительно вкусными, этого кажется возмутительно мало. Но Арсений на его виновато поджатые губы внимания не обращает. Только лезет за пазуху, опасно заваливаясь набок. Антон придерживается Арса за пояс, предотвращая падение на песок.       — Возьми, — Арсений держит в ладонях маленькую деревянную коробочку, — это мазь из трав. Если вдруг крылья заболят, а меня рядом не будет.       Антон берёт коробочку с мазью так, будто это настоящее сокровище. Они с Арсом встречаются минимум раз в неделю, но иногда крылья начинают болеть раньше. И тогда Антон проводит день, а если не повезёт, то и несколько дней, без причин рявкая на других Демонов и завывая громче всех на минуте ненависти. В такие дни и ночи он мечтает сбежать в эльфийское поселение, чтобы Арсений мог лечить его сразу, как только он почувствует эту адскую боль.       А теперь получается… он сможет жить вообще без боли?       — Арс, я не знаю, как тебя отблагодарить.       — Да уже давно надо было тебе отдать. Не всё же в тебя магическими атаками стрелять.       — Мне нравится, когда ты стреляешь, — выпаливает Антон, и только потом понимает, как это звучит.       На красной демонической коже не видно румянца, но Арсений эти признаки и не выискивает. Только устраивает свою голову на плече Антона и согласно кивает:       — Мне тоже нравится в тебя стрелять.       Вдвоём они смотрят на темнеющий вдалеке морской горизонт. А на том вдруг начинает рябить белизна. Приближаясь, белая линия вдруг распадается на большие белые точки. А потом они слышат шипенье и хлопанье крыльев и почти одновременно вслух догадываются — лебеди.       Красивые белые птицы обычно не рискуют подплывать близко, оно и понятно. Демоны, приходя на берег, всегда затевают шумные и активные игры. Перекидывают друг другу кочан капусты и затевают драки, если этот самый кочан вдруг отходит команде противника. И теперь, застав берег в тишине, лебеди подозрительно вертят головами, осматриваясь.       Арсений показывает на одну из растерянно озирающихся птиц и смеётся:       — Это я, когда в первый раз тебя увидел.       — Не, — качает головой Антон, показывая на другого лебедя, — вон ты.       Птица фырчит и бьёт крыльями по воде, распугивая стаю. А потом вдруг замолкает и ныряет под воду хвостом вверх.       — Светит задницей, прям как ты у водопада, — самодовольно тянет Антон, за что тут же получает тычок в бок.       Лебеди подплывают совсем близко, а некоторые даже выходят на песок. Они нелепо переваливаются на своих красных лапках, и их шипение вспарывает ночной воздух. Окончательно убедившись, что никто из присутствующих не собирается метать по берегу капусту, они устраиваются на песке и начищают свои пёрышки. Когда один из лебедей хлопает крыльями, Антон не может сдержать восхищённого вздоха. Такие белые и такие большие! Совсем не его осыпающиеся ошмётки.       Они любуются птицами, прижавшись друг к другу. Антон никогда не видел лебедей так близко. И от того, что в такой момент рядом с ним именно Арс, внутри тепло. Арсовы пряди щекочут его шею, а щека холодит кожу плеча. Это ощущается так правильно, будто нет никакой непримиримой вражды между их народами.       — Вот бы тоже уплыть куда-то, — размышляет Арсений, будто прочитав его мысли. — Говорят, за морем есть земли, где все живут в мире. И головы никто никому не рубит.       Антон ничего не отвечает. В рассуждениях о возможности мира Арсений удивительно похож на его маму. А Антон совсем не хочет, чтобы их жизненные судьбы хоть сколько-нибудь пересекались. Потому что его мама погибла в драке сразу после того, как предложила заключить мирный договор с эльфами. Сейчас Антон понимает, что такой договор был прямым нарушением сразу нескольких наказов. Но тогда он мог только выть над её телом, не давая себя от него оттащить.       Пытаясь избавиться от воспоминаний, Антон трясёт головой. Арсений, уже успевший задремать на его плече, раздражённо ворчит. Перекладывается к Антону на колени, ладони подкладывая под голову.       До встречи с Арсом Антон считал смерть матери нелепой случайностью. Считал следствием сумасшедшей идеи, которую она имела неосторожность озвучить. Конечно, они сразу затеяли драку, в которой его мать и погибла. Где Демоны, и где мирные договоры? Это же немыслимо.       А теперь Антону вдруг становится мыслимо. Мыслимо, потому что ему с Арсением хорошо. Потому что ему нравится, когда в арсовых голубых глазах загорается новая идея. Нравится, как его холодная кожа касается горячей антоновой. И нравится, что он смог с ним сблизиться, освобождённый от изнуряющей боли.       И может… другие Демоны тоже не посчитали бы договор такой уж бредовой идеей, включай он пункт об исцелении. И, наверняка, и у Демонов найдётся что-то, что они могли бы предложить эльфам взамен. А уж те точно будут посговорчивее рогатых упрямцев, правда?       Надежда вспыхивает в сердце искрой. И эту искру хочется без промедления с Арсом разделить. Антон тянется, чтобы потрясти его за плечо, но дыхание неожиданно сбивается. На его коленях разметались арсовы пряди и между ними видно заострённый кончик уха. Его хочется коснуться. Хочется провести по нему подушечкой пальца, а может даже очертить языком.       Но Антон не шелохнётся. Только следит, как мерно вздымается арсова грудь, и не может восстановить собственное дыхание.       Ощущение такое, будто кто-то запустил в Антона магической атакой. Он уже давно чувствовал её приближение. Чувствовал, как она проскальзывала мимо, холодом проходясь по коже. Но последствия её он чувствует только сейчас, когда магия достигает сердца. Словно цветочный аромат, она нежно укутывает его. Делает его сердце таким уязвимым и таким неожиданно сильным.       И Антону хочется также укрыть Арса от всех. Чтобы никакие Демоны и никакие отголоски дурацких войн его не тронули. Антон смотрит на дремлющих лебедей и представляет, что у него тоже появляются настоящие крылья. Большие и красивые. И они с Арсением укрываются за ними от всего мира.       До рассвета Антон почти не шевелится. Гладит арсовы плечи и перебирает пряди его волос, иногда задевая ухо. Ему отчаянно не хочется, чтобы эта ночь заканчивалась. Но, вопреки его желанию, музыка из леса скоро идёт на убыль, а над морем появляются первые солнечные лучи. Лебеди начинают просыпаться — вертят головами и покрякивают, на своих нелепых лапках уходя к воде.       Антон оглаживает ладонью арсову щёку, и тот только жмётся ближе к теплу его руки.       — Надо уходить, Арс.       Ресницы Арсения трепыхаются часто-часто, он открывает глаза. Улыбается Антону немного растерянно, но всё равно радостно. И эта улыбка в его сердце запечатлевается чем-то до боли настоящим.