Вендетта Чоу Чанг

— Пани, прогрей поместье, — распорядилась Дафна и, чтобы замаскировать волнение, строго добавила: — Сейчас же. Не сработало. Домовик лишь виновато втянул голову в широкое горло свитера и уставился на нее с сожалением. Ушастый негодник раздражал ее едва ли не сильнее собственного мужа и всей армии наседок из Мунго. От вида его блестящих глаз, полных вынужденного неповиновения, Дафна закипала, как позабытый на горелке котел, — даже эльфы отказывались слушаться хозяйку! Выходит, никакая она не хозяйка им всем, а так, приложение к капризному животу, из-за которого обитатели дома вынуждены терпеть временные трудности. — Мадам стоит поберечь себя, — завел он старую шарманку, но быстро умолк — наверное, услышал, как она неконтролируемо клацнула зубами. — Мадам мерзнет! — Мастер Куза сказал, что магия плохо влияет на хозяйку. Сказал, что магия опасна для… — Мастер Куза — идиот! Он меня в могилу загонит раньше, чем я разрожусь! — рявкнула Дафна, отчего Пани вылупился на нее с еще большим испугом. Жаль, она не могла наколдовать песка и засыпать мелкому недоумку в веки, чтобы он наконец проморгался и перестал прожигать в ней дыру. Впрочем, колдовство уже давно было от нее так же далеко, как от магглов, в ее присутствии запрещено было пользоваться магией даже домовикам. Куза после последней кардиограммы безапелляционно заявил, что непосредственное нахождение вблизи любого проявления волшебства вредит обоим — и матери, и ребенку. Проклятый лесничий, удачно прикинувшийся врачевателем, в этот раз оказался прав — по крайней мере, мистер Элджин нехотя с ним согласился. Поначалу представить поместье чистокровной семьи без магии было за гранью фантазии. Домовики не мыслили жизни без колдовства, да что там домовики, Антонин — человек, который засыпал и просыпался с палочкой в руке — не должен был и часа протянуть без Темпуса или Алохоморы. Однако он, к ее удивлению, самым первым подстроился под новые условия, будто в прошлой жизни сам был каким-нибудь занюханным сквибом. Так, Тони весьма организованно наладил работу дома: вместо антиаппарационного купола территорию усадьбы охраняли с десяток авроров, а эльфы готовили и убирали комнаты своими крохотными ручонками, из-за чего поместье Долоховых с каждым днем все сильнее напоминало грязную конуру Хагрида. Даже Куза не махал своим посохом, как дикарь в припадке, терпеливо обслуживая себя самостоятельно. Хуже всех справлялась Дафна, несмотря на то что к этому времени именно у нее скопился довольно продолжительный опыт существования без магии. Она надолго проваливалась в болото безутешных мыслей, граничащих с больными видениями, чаще отказывалась от еды и почти перестала разговаривать с людьми. Тони несколько раз пробовал растормошить ее, увлекая небылицами о Восточной Европе и юношестве, но все, чего ей хотелось, — вспоминать только свое прошлое, где не было поспешных решений и, соответственно, подступающей со спины безысходности. В том, что роды она не переживет, не оставалось сомнений: ребенок был слаб физически, возможно, дефективен, а магически так и вовсе никак не проявлялся. Михай давно не скрывал, что целенаправленно готовится к обряду, который наверняка не придется ей по вкусу. Разумеется, не утаивал старый интриган детали ритуала от нее, подготавливая таким образом подопечную к необходимой жертве, а вот перед Тони он по-прежнему расшаркивался, подкармливая вечно занятого мужа обещаниями о магическом ребенке. Про мать этого ребенка разве что не упоминал, но такими несущественными деталями Антонин вроде не интересовался. Дафна и на это плюнула, принимая положение дел как данность — по крайней мере, Куза наливал ей бокал крепкого, терпкого вина каждый вечер, а во хмелю с судьбой примиряться было значительно легче. — Пани, — выдохнула она имя своего верного помощника, а затем с трудом наклонилась, грозясь в любой момент не удержать равновесие и позорно завалиться набок, — мне так холодно, а на ноги, кроме сандалий, ничего не налазит. Прошу тебя. — Х-хозяйка, но ведь камины топятся дровами, — попробовал возразить маленький эльф, но крупные, как град, слезы уже собрались в уголках его глаз. — Камины не справляются. Она вовсе не лукавила и не капризничала понапрасну, поддаваясь буйству гормонов: чтобы победить вековой холод каменных стен, требовалось что-то посущественнее раскаленных углей. А так лишь чудовищная вонь горящей пыли, противно раздражающая нос, да обессиленные эльфы — вот и все, чего добился Антонин своими маггловскими методами. — Пани, — еще раз обратилась к нему Дафна, и невысказанная просьба удавкой сомкнулась на шее домовика, вынуждая того повиноваться скорее не из-за клятвы, а из-за любви к своей горемычной госпоже. Он не откажет — слишком привязался к молодой хозяйке, равно как и она к своему первому и последнему другу. Домовик поклонился и угрюмо потащился в противоположную от нее сторону. Бедняжка, с этими немыслимыми запретами он ведь и аппарировать не мог. Если бы эльфы были вправе отказываться от службы, скорее всего, поместье Долоховых опустело бы в течение минуты — все бы разбежались, кроме Пани и, пожалуй, Антонина. Дафна злорадно усмехнулась своему предположению и неспеша побрела по плохо освещенному коридору. Признаться, в чем-то нынешнее существование даже пришлось ей по вкусу: вечно критикующие магические портреты сняли со стен, домовики ее добровольно избегали, как мужики Сирену, и даже Куза докучал в разы меньше, занимаясь одному ему известными делами. Только садовые гномы под окном, скукоженные от холодов и дождей, привычно бесились и драли остатки растений — этих тварей так просто не разогнать. Да и не старался никто особо, все же сезон свой они почти отжили, середина осени как-никак. Октябрь ожидаемо принес с собой короткие и промозглые дни. А еще пронизывающий ветер, который без труда пробирался в многочисленные щели в рамах, чтобы облизывать Дафну своим ледяным языком. Куда уж пыхтящим каминам справиться с таким коварным противником. Вот и в гостиной, в которую она вплыла безликим привидением, жар от огня едва ли ощущался. Приблизившись к камину, она протянула вперед бледные пальцы и без особых надежд прошептала: — Давай же, Пани. Словно ответ на мольбу, по коже иголками прокатилась волна, и воздух сразу стал в разы суше и теплее. Дафна разлилась в победном смехе: домовик повиновался ей. Значит, она еще есть, не растворилась в тумане обстоятельств. Казалось бы, ну что за глупость — вот же она, отбрасывает шарообразную тень на персидский ковер, но ощущение тоскливой смерти, что компаньонкой повсюду прогуливалась с ней под руку, зачастую сбивало с толку. Нередко реальность сплеталась в тугую косу с воображением, и определить, жива она пока или уже обернулась бестелесным духом, становилось почти невозможно. Тем более ребенок, персональный якорь, удерживающий Дафну в этом мире, все реже напоминал о себе шевелениями. — Ты в порядке? — Антонин вихрем влетел в двери, сотрясая хрупкий покой гостиной. Дафна кинула в его сторону кроткий взгляд, попутно отмечая, как же сильно он сдал за прошедшие недели. Весь дерганый, заросший, осунувшийся, как будто постарел на жизнь. Она догадывалась, что в Министерстве произошел очередной форс-мажор, но ничего конкретного так и не узнала: мужа она намеренно сторонилась, да и он, как известно, был не из болтливых. — Дафна! — Жесткие пальцы по-паучьи обхватили плечо, прожигая кожу даже сквозь шерстяной палантин. Вот уж кому точно мерзнуть не приходилось и в самую лютую стужу: вместо крови по венам у Антонина наверняка неслось раскаленное железо. — Я не распоряжался применять Согревающие чары. Это ты? Выскользнув из плена его неуютного прикосновения, она лишь натянуто улыбнулась и невинно поправила узкие манжеты старомодного платья — какой, должно быть, шок для супруга внезапно осознать, что не он один отдает приказы в поместье. Запамятовал, бедняга, что еще не овдовел. — Cvetochek, что ты творишь, glupaya? Михай, Элджин — все как один твердят об опасности, но что толку, если ты выкидываешь такие фокусы? Заслышав это, она едва не фыркнула, и даже невесомое движение его большого пальца по позвоночнику — вверх-вниз — не вызвало в ней никакого отклика, все внимание целиком сожрали осточертевшие имена. Странное потустороннее состояние вновь окутало Дафну, делая недостижимой, почти прозрачной, и потому ей казалось, что Тони как будто водил пальцами по воздуху, никак ее не касаясь. — Не молчи, прошу тебя, — прохрипел он на ухо, и было в нем столько невысказанного отчаяния и страха, что Дафна едва не поддалась — разомкнула губы, вдохнула поглубже, но тотчас захлебнулась своим же ответом, когда муж грубо оттолкнул ее подальше от камина, закрывая собой и на ходу выхватывая палочку. Дрожь в конечностях быстро перекинулась на тело, вынуждая покрепче вцепиться в высокую спинку кресла, — реакция на магию оказалась мгновенной и, к ее стыду, неопровержимой. Притворяться и дальше, будто волшебный мир не убивал Дафну малейшим своим проявлением, было чревато. С невероятным усилием она разогнулась, по-прежнему сжимая обеими руками спасительный кусок мебели, и обернулась на источник ее надвигающегося приступа. — Рабастан! — угрожающе прикрикнул Тони, но древко убрал, ограничившись свирепым взглядом. Выскочивший из камина Лестрейндж, такой же разбитый и злой, как и ее собственный супруг, в два шага приблизился к Антонину, игнорируя Дафну, негодование товарища и хрупкий мир гостиной, который он неуклюже сломал. Неприятное предчувствие кольнуло под ребрами: опять беда. Очередная трагедия ворвалась к ней в дом, бессовестно оставляя следы летучего пороха на дорогущем ковре. Моргана, ну что на этот раз стряслось в беспросветном болоте под названием Магическая Британия? — Тони, он притащил ее в поместье, — выплюнул невежественный гость слова, будто они нестерпимо горчили и держать их во рту было невозможно. — Она в Аврорате, — сквозь зубы возразил муж, поглядывая почему-то на нее. Дафна, конечно, ни в каком Аврорате не бывала, она и на улицу-то не выходила с тех пор, как осень умертвила ее сад, а Куза — будущее. — Хрена с два, — взревел Рабастан и плюхнулся в то самое кресло, которое служило ей поддержкой. — Басти, ты должен… — Нет, это ты должен! — он вновь подорвался и пошатываясь дал круг вокруг Антонина. — Тони, Чанг в эту самую минуту сидит в темнице Лестрейндж-холла. И пока он в Албании… Это наш шанс, понимаешь? Сейчас или никогда! Потрясение, сотканное из невнятных фраз, заставило ее чересчур резко выпрямиться, отчего комната перед глазами сильно закружилась. Пальцы на ощупь нашли холодное запястье — неужели все-таки выжила? Непреложный Обет, так нелепо данный в Фортескью, давно потерял силу, лишив Дафну всякой надежды, — Чанг погибла в схватке с Макнейром. Но вот Лестрейндж, обезумевший от обиды, врывается и швыряет эти шокирующие новости, как грязную тряпку под ноги: жива! Отчалил в мир иной, выходит, старик, что скрепил клятву. Не то чтобы ей не было жаль дедулю, но от услышанного в груди неумолимо расцветала радость за бывшую подругу. Жива. Жива! — Руди бы не стал, — тем временем возмущенно воскликнул муж, казалось, тоже позабывший о присутствии Дафны, хотя ее живот, без преувеличения, занимал половину гостиной. — Стал! Он ослеплен! Прикончим эту дрянь, ну же! — Дафна, — твердо обратился к ней Тони, все еще буравя стальным взглядом Лестрейнджа, — иди в спальню. — Миссис Долохова, — кивнул Рабастан, запоздало ввернув приветствие, а может, и прощание. — Оставьте нас, мистер Лестрейндж, — ледяным тоном ответила ему Дафна. — Ступай наверх! — с трудом прикрыв раздражение, строго приказал Тони, но черта с два ее тревожила запрятанная в интонации супруга угроза. Она вроде как без пяти минут труп, а трупы не боятся ни холода, ни косых взглядов, ни пересудов. Она сыграла в рулетку со смертью, рискнула собой и проиграла… У нее не будет ни ребенка, ни семьи, ни магии. Ее самой совсем скоро больше не будет. И потому непоколебимая Дафна невесомо развернулась к ним обоим и нахально заявила: — Ты никуда не идешь, а вы, мистер Лестрейндж, сейчас же покинете наш дом. — Дафна! — Поздний час для визитов, не находите, господа? — иронично спросила она, а затем несдержанно крикнула: — Вон! — Тони, какого дементора у вас здесь происходит? — моментально вскипел оскорбленный Рабастан, но вид его перекошенного раскрасневшегося лица только раздразнил Дафну. Моргана, на что она растратила жизнь? Столько лет пресмыкаться перед зависимыми от власти и положения мужчинами, выполнять бесконечную череду правил, предписанных для чистокровной леди, чтобы закончить вот так! Обыкновенный пьянчуга и повеса решал судьбы людей прямо в гостиной ее поместья, даже не обернувшись к ней, будто она — пустое место. Будоражащие картинки последних лет закрутились в голове колдокарточками, обнажая истинную суть всего ее существования — быть молчаливым удобным манекеном. Не слишком вычурной, но в меру привлекательной. Веселой, но не назойливо шумной. Умной, но не вызывающе смышленой. Не перечить мужчине, но оставаться ему интересной. Увлекать его, но не наскучить ненароком своей болтовней. Не иметь мнения, не задавать вопросов и, главное, ни при каких обстоятельствах не нарушать кодекс порядочной жены. Дафна подавилась смешком. Ну да, конечно, кодекс. Заводить бастардов на стороне, пудрить мозги женщинам, а еще тихо, без суда и следствия, убивать людей — такие привилегии ей точно не предназначались по праву рождения! — Прошу прощения, моя супруга… Договорить Тони не успел — тяжелая пробка от графина, одиноко стоявшего на журнальном столике, пролетела над головой Лестрейнджа и разбилась о каминную полку, осыпаясь стеклянным дождем. Низ живота резануло — никак реакция на волшебство не заставила себя ждать. Не стоило призывать дракклов хрусталь, но соблазн оказался слишком велик, и это опьяняющее послевкусие свободы, импульсом хлынувшее к кончикам пальцев, не позволяло сожалеть о взбалмошной выходке. — Графин полетит уже прямиком вам в лоб, мистер Лестрейндж. Не сомневайтесь, я не промахнусь. Она бы не промахнулась, только не она. В Зале Славы до сих пор переливалась серебром табличка с фамилией Гринграсс — чемпионкой по игре в плюй-камни девяносто восьмого года. Рабастан, оторопевший от происходящего, попеременно пялился то на нее, то на Тони, но последний, увы, мало был ему полезен — сам потрясенно разглядывал жену, не в силах поверить, что та чуть не прикончила брата Министра. В конечном счете из их разношерстной компании Лестрейндж сдался первым, безмолвно ступив в камин. Хруст осколков под тяжестью сапог и короткая зеленая вспышка оповестили об отбытии нежеланного гостя, но для них с супругом вечер и не думал заканчиваться. — Какие пикси тебя покусали? — зарычал Тони и шагнул к ней, но Дафна, на этот раз вручную вооружившись графином, разбила бутыль о край столешницы и уверенно выставила его сколотым горлом вперед. Воздух напряженно заискрился, а огонь в камине вспыхнул с неестественной силой, грозясь перекинуться на испачканный Рабастаном ковер. Долохов настороженно замер. Судя по вздрагивающим плечам, его прошиб неслабый озноб. Никак замерз? А может, старался совладать с собой и не навредить персональному инкубатору раньше времени. — Не смей мне угрожать, — медленно направилась к нему навстречу Дафна, игнорируя учащающиеся спазмы внизу живота. — Не смей ругаться на своем этом варварском языке. Довольно! — Дафна, успокойся, — прошептал Антонин, когда кривой осколок уперся в небритую шею. Запах гари уверенно наполнял гостиную, но тот самый аромат кофе и решимости, что исходил от Тони во время их судьбоносной встречи в Кабаньей Голове, все еще перебивал вонь горелого ворса. Проклятый вечер в ночлежке Аберфорта, его навсегда хотелось позабыть, но еще больше — повторить. — Cvetochek, — он аккуратно отвел ее руку со стеклом от себя, и остатки графина послушно выскользнули из ослабевшей хватки. Наверное, осколок приземлился бы на ступню в открытой сандалии, но муж вовремя выставил ладонь и защитил ее от пореза. — Ты не убьешь Чоу, — сглатывая гарь, прошептала Дафна. Краем глаза она с сожалением отметила, как пламя лизнуло занавеску — расцветка ей очень нравилась. Антонин же не сводил с жены беспокойного взгляда, на виске его истерично пульсировала вена. — Рабастан убьет, — хрипло предупредил он, но Дафна лишь криво ухмыльнулась: Тони блефовал. — Нет, ты лучше меня знаешь, что он скорее штаны намочит, чем в одиночку решится противостоять брату. Поэтому и прибежал за тобой, как за верным псом. — Дафна, — супруг потянулся к ней, но она отшатнулась. Горло сильно драло от горького дыма. — Ты ее не убьешь. — Ты не знаешь, что она натворила! — Спасла твоего нерожденного ребенка! Пожертвовала собой, чтобы твоя жена не подохла под проклятиями кучки озлобленных Уизли! Разумеется, последнее имеет значение, только если я претендую хоть на какое-то, пусть и самое паршивое, место в чересчур занятой судьбе господина Долохова. Где я, дорогой супруг, в бесконечном списке, полном Лордов, Лестрейнджей, Пожирателей? Я вообще там есть? Треск горящей гардины заглушал рваное дыхание, а пелена перед глазами мешала сконцентрироваться на его лице, потому, проняла ли Тони ее драма или она так и осталась непонятой, было не совсем ясно. Возможно, Дафне следовало кричать громче, пронзительнее, даже под Сонорусом, но окончания слов все равно тонули в приступах сухого кашля, будто невидимая ладонь строгой матушки закрывала ее грязный рот. Но руки мужа, вдруг крепко вцепившиеся в предплечья, немного ее приободрили — он не ушел, теперь-то он был рядом. — Я умоляю тебя, Дафна… — Правильно, Антонин, умоляй, — просипела она, цепляясь пятерней за ткань его рубашки. — Молись, как последний отчаявшийся маггл, чтобы я не выжила в родах. Ни Куза, ни весь твой Ближний круг, ни даже сам Волдеморт, будь он проклят, не заставят меня простить тебя! Борясь с соблазном упокоиться с ним навечно в охваченной пламенем гостиной, она нехотя разжала пальцы и, пошатнувшись, все же двинулась на выход, натыкаясь бедрами на углы дивана и кресел. Сгореть сейчас казалось ей чертовски удачным исходом, а еще — ни капли не страшным: в кои-то веки Тони выбрал не компанию очередного Лестрейнджа, супругу. Однако, несмотря на пустые угрозы, наследника она ему обещала, да и коварно утащить Долохова в преисподнюю не посмела бы и в страшном сне. Спустя столько обид и недопониманий, Дафна все равно ни на минуту не переставала любить мужа. Наверное, это проклятие передается женщинам с чистой кровью. — Агуаменти, — бросил Тони, и недовольное шипение поверженного пламени обернулось вокруг них горячими клубами пара. Заклинание ошпарило и ее, будто Дафна сама была куском горящей шторы, но скорее изнутри — внутренние органы плавились, как в жаровне. Она схватилась за пульсирующее горло и, точно под магическим воздействием, резко согнулась пополам. Последним, что мелькнуло перед затуманенным взором, стала бордовая клякса крови, быстро расползающаяся по бежевой юбке. — Началось, — обреченно выдохнула Дафна, когда теплые руки подхватили ее, уберегая от падения.

***

Чоу тяжело и медленно приподнялась, но из-за затекшей шеи и пульсирующей боли в затылке почти сразу сползла по стене вниз. Судя по одеревенелым мышцам, она долго находилась без сознания, и потому любое безобидное движение приносило непереносимый дискомфорт. Ей бы вновь провалиться в сон, чтобы избежать хотя бы физических мук, но настырная тревога тупой занозой засела в сознании, вынуждая поскорее прийти в себя: за время обморока что-то в камере изменилось. Когда, хорошенько проморгавшись, Чоу распахнула еще подрагивающие веки и сделала осознанный глубокий вдох, все мигом встало на свои места. Помещение все еще напоминало клетку Аврората — такое же темное и сырое. Вот только арестантку или лишили последней тюремной роскоши — соломы, или это был уже не Аврорат. Замешательство быстро сменилось испугом, стоило ладоням нащупать неровный каменный пол. Неужели Азкабан? Подавляя первую вспышку паники, Чоу попробовала сосредоточиться на окружающем ее новом мире. Упругие капли энергично прыгали с потолка и повторялись зловещим эхом, задавая бешеный ритм ее сердцу. Сверху, из окна под самым потолком, пробивался скупой луч, небрежно царапающий тонкой полоской блеклую стену. Толку от такой подсветки было немного, потому как основная часть помещения так и прозябала в темноте. Страх неизвестности настойчиво паразитировал в крови, и все, о чем теперь в состоянии была думать Чоу, — как бы отсюда выбраться. Она всегда знала, что закончит в Азкабане, так же как и знала, что заслуживает этого больше, чем самый отпетый преступник. Тем не менее сейчас, распластавшись на холодном полу тюремной камеры, совладать со взбунтовавшейся трусостью почему-то оказалась не в силах. Как затравленный зверек, всем телом она отчаянно дернулась ввысь, туда, где дразнил свободой скупой луч, но тотчас повалилась обратно на колени под громкий лязг металла. Короткая цепочка, прикрученная к кольцу в камне, змеей тянулась к ноге и хищно обхватывала щиколотку беззубой пастью. Ощущение полной безысходности накрыло Чоу колпаком. Бабочка попала в западню. Только на самом краю сознания почти незаметно заворочалась обида, не позволяя окончательно примириться с наказанием. Несмотря на то что свалившиеся на голову злоключения были абсолютно заслуженными, кое-что никак не давало покоя: куда подевалась идея о возмездии, которая тенью следовала за Чоу повсюду? В самые невыносимые дни эта мания нашептывала ласковые утешения, завораживала обещаниями и за руку волокла ее, безвольную, вперед. И вдруг впервые за много лет громкий голос внезапно заглох, оставляя подопечную одну. Зачем же тогда Чоу нападала на Яксли? К чему было бросаться в схватку с Макнейром? Почему решилась наставить палочку на Волдеморта и… Воспоминание о расфокусированных зеленых глазах заставило ее подавиться ужасом. Жалкий вопль вырвался из глотки, но тут же сгинул в вакууме камеры. Она убила Гарри Поттера. Противный скрежет, нисколько не похожий ни на ее писки, ни на капающую с потолка воду, сотряс помещение и в мгновение заставил Чоу заткнуться и испуганно забиться в угол. Наверняка здесь водились крысы. Сколько сможет она отбиваться от них, пока не сдастся и не позволит им сожрать себя по частям? Однако вспыхнувший в другом конце помещения волшебный огонек и последовавшее за ним терпкое облако живо привели ее в чувства: крысы, как известно, ни в маггловском, ни в волшебном мире не курили. А еще крыс можно было спугнуть, в отличие от него. Еще до того как Чоу разомкнула слипшиеся губы, несколько факелов, закрепленных на стенах, с треском загорелись, освещая камеру в достаточной мере, чтобы тревожный ком бладжером провалился в желудок — на низком табурете, как на троне, сидел Лестрейндж и не мигая смотрел на свою пленницу. Она, к слову, тоже не могла отвести от него потрясенного взгляда: такой Родольфус совсем не походил на ее бывшего любовника. Тот был запечатан на сто замков — и Мерлин не взялся бы утверждать, что у него на уме. Этот же был как на ладони и потому казался намного старше своей прошлой копии. Волосы больше не переливались медью, а блеклыми прядями свисали на лицо. Некогда крепкие плечи ссутулились, и он весь как будто уменьшился в габаритах. Но поразительнее всего разница ощущалась в глазах: от нежно-голубых штилей не осталось и следа — в радужках этого человека плескалась необузданная ярость. Такой Родольфус и без магии одним горящим взором с легкостью сумел бы выжечь в ней дыру. И выжигал. Курил себе размеренно, пока наблюдал за ней сквозь сочащийся изо рта дым, и не думая скрывать разрушительных эмоций. А еще, судя по плотно сжатым зубам, он давно для себя все решил. Его сигара неспешно догорела и осыпалась пеплом к покосившимся ножкам табурета. А вместе с табаком истлела и последняя минута покоя, та самая короткая передышка, которая обычно ведет к закономерному финалу. Втянув в себя остатки горького смога, Чоу тихо вымолвила то единственное, что до сих пор не укладывалось в голове: — Почему я еще жива? Родольфус недобро сощурился, а потом резко подскочил, с грохотом роняя стул, и стремительно кинулся на нее. Чоу даже ужаснуться не успела, когда звучная пощечина обожгла лицо, а сама она плашмя повалилась на пол. — Замолчи, — склонившись, он прохрипел в самое ухо, но в следующее мгновение резво отскочил от нее на другой конец камеры и выкрикнул: — У тебя нет права задавать вопросы! Боль от удара неплохо ее отрезвила, побуждая ржавые шестеренки внутри черепной коробки кое-как заработать. Пока прижималась к ледяному камню полыхающей щекой и выравнивала сбитое дыхание, Чоу живо просчитала наилучший для себя исход. Долгое время она играла со смертью в догонялки, и вот теперь, когда Руди скинул маску непроницаемости и наглядно продемонстрировал, насколько неконтролируем бывает, убегать от погибели больше не имело смысла. Она в любом случае умрет от его руки — вопрос: как скоро? Тем не менее Лестрейндж избавляться от бывшей не торопился. Пройдясь по периметру тюремной каморки несколько раз, он остановился на максимальном от нее расстоянии и, сложив руки на груди, безэмоционально уставился на цепь — успокаивался. Приняв это за добрый знак, Чоу пошатываясь поднялась и тяжело привалилась спиной к стене. Она не сразу сообразила, что во время удара, должно быть, сильно прикусила язык, поэтому кровь со слюной неприятно наполняли рот. Впрочем, так даже лучше. Родольфус использовал последние запасы самообладания, чтобы сдержаться и не придушить ее по-маггловски этой же цепью. Сейчас он был максимально уязвим — очевидно, злость разрывала его в клочья, и другого подходящего момента для провокации уже не представится. Он все же человек огромной выдержки: планомерно пытал людей Круциатусом ночи напролет, хоронил жену с сухими глазами, не сдох в Азкабане, перенес нападение на Министерство и чуть не сожрал сердце любимой женщины на завтрак. Нельзя позволить ему нащупать стержень, иначе глотать собственные органы целиком придется уже ей. — Руди, — дерзко позвала его Чоу, небрежно сплевывая скопившуюся кровь. Он снова посмотрел на нее, правда, вопреки коварному плану, с откровенной брезгливостью. Не удивительно, слюна с кровью заляпала подбородок, а учитывая и без того ничтожный вид, выглядела Чоу наверняка как жертва неудачного Обливиэйта. Не хватало для полной картины еще под себя сходить. — Заткнись, дура, — повторил он свой приказ, но в тоне его уже не было ярости, только оголенная печаль. Чоу всхлипнула, не в состоянии больше храбриться. Он заранее предвидел ее намерения и, конечно, изначально не собирался поддаваться на корявые манипуляции. Сколько раз она прокусит язык сегодня, раздирая глотку под Круциатусом? — На меня смотри, — уже строже велел он. — И главное, слушай очень внимательно. Чоу, разумеется, сразу кивнула. На диалог она шла охотно: если и была возможность оттянуть Непростительное, за нее следовало хвататься обеими руками. Храбрый Дин бы назвал ее трусихой, а сам плевался бы кровью до последней капли, непременно целясь в Лестрейнджа. Она же деликатно окрестила излюбленную тактику повиновения рационализмом и потому послушно выполняла все требования инквизитора в надежде поскорее отмучиться. — Ты понимаешь, что сделала? Чоу снова кивнула, на этот раз слишком резво, из-за чего несильно ударилась макушкой о стену. О чем шла речь, она представляла слабо, уж очень длинный у нее был послужной список. Но, что конкретно из содеянного имел в виду Лестрейндж — нападение на Лорда, убийство Поттера, а может, его товарища Макнейра, — уточнить не решилась. — Ни драккла ты не понимаешь, — прохрипел он и с ненавистью уставился на нее. — Все, к чему шел, все, чем жил… И ради кого, какого-то вшивого пацана? Разумеется, он имел в виду Седрика, и в былые времена одно лишь упоминание возлюбленного спровоцировало бы ее на хлесткий ответ. Она бы с пеной у рта доказывала, каким значимым был Седрик Диггори, каким особенным и, черт возьми, каким незаменимым, но в данную минуту, когда Руди одним только взглядом пригвоздил ее к стене, необходимого упрямства в душе впервые не нашлось. Там, где раньше обитала одержимость, теперь зияла дыра. Все еще не свыкшаяся с этой неуютной пустотой, Чоу снова медленно кивнула. — Я же сказал тебе, его прикончил Петтигрю! — заорал Родольфус, энергично двинувшись к ней, но почти сразу застыв на месте. Его самообладание встало между ними тонкой перегородкой — швырни слово поязвительнее, и невидимый барьер ожидаемо раскрошится мелким стеклом. Чистейшее самоубийство. Однако сил в себе на столь отважный поступок Чоу не находила и потому мотала головой, как болванчик, на каждое его восклицание. — Но ты же чокнутая сука, Чоу! Задумала забраться в пасть к мантикоре! Нечто подобное ей неоднократно повторял Фенрир, однако всерьез предупреждения о душевном здоровье Чоу не воспринимала. У нее даже мысли не возникало о том, что она на самом деле сошла с ума. Разумеется, ведь все мысли находились под мощным контролем помешательства. Пальцами она инстинктивно потянулась к животу и прощупала кожу сквозь драный свитер, по-настоящему опасаясь, что под одеждой раскинулась огромная прореха. — Я, должно быть, проклят, — схватившись за голову, он обреченно выдохнул. — Надо было беречь Марлин, Руди, — неуверенно ввернула Чоу первую провокацию. Прозвучала она, правда, несколько жалко из-за заискивающего тона и подрагивающей нижней губы. — Хамка, — слабо улыбнулся он одними уголками. — Марлин была той еще оторвой. Вам всем бы фору дала. Задеть его самолюбие не вышло, а вот выставить себя напоследок убогой неудачницей вполне. Обескураженная собственным бессилием, Чоу отвернулась. Всего-то и надо было вывести из себя человека, который уже на грани, но она и здесь умудрилась провалиться! Отныне все было без толку — Родольфус почти пришел в свое обычное состояние. Дикий блеск в глазах пропал, а мышцы лица заметно расслабились. Скоро ей придется умолять о легкой смерти, но она и на это пойдет, позабыв о гордости и достоинстве. Таких качеств у нее больше не имелось, ведь все мужество схлынуло вместе с одержимостью, а опустевшая Чоу могла только трястись и позорно заливаться слезами. Скрежет деревянных ножек по полу неприятно резанул слух, и она поспешила вернуть встревоженный взгляд на Лестрейнджа. Он вытащил стул на середину каморки и степенно уселся напротив — вот уж у кого достоинства было в излишке. Сердце за ребрами совершило стремительный кульбит — протяни она руку, без труда дотронулась бы до медных прядей. Разумеется, она скорее отгрызла бы себе все пальцы, чем осмелилась лапать его: уравновешенный, с танцующими бликами от факелов на скулах он нагонял жути похуже маггловского дьявола. Даже поганый луч, который еще недавно разрезал пополам камеру светом, предусмотрительно сдох, оставив ее один на один с Родольфусом. — Я проглядел тебя, Чоу. Очень беспечно с моей стороны, — ледяной голос методично выворачивал наизнанку. — Пока ты слепо плела свою бестолковую интригу, я занимался чем-то посерьезнее заскоков малолетней любовницы. Как у тебя вообще мозгов хватило бросить вызов Волдеморту? — Не смей, — Лестрейндж без промедлений поднял вверх открытую ладонь, и Чоу послушно захлопнула рот. Ну и славно, потому что на этот вопрос правдивого ответа у нее все равно не нашлось бы. Без деспотичного внутреннего голоса, контролирующего каждую идею, каждое действие, каждую эмоцию, она плохо понимала, каким образом зашла так далеко. — Я спрятал Лорда, чтобы добить его, идиотка ты беспросветная, и избавить Магическую Британию от тяжелого бремени бесконечной войны. Чоу подавилась нереалистичным смыслом этого заявления. Святые угодники, откуда бы ей знать, что главный фанат Повелителя всея чистокровных пойдет на дерзкое предательство господина? — Мне нужно было еще немного времени, чтобы сразить Поттера и покончить с Волдемортом навсегда. В голове ураганом проносились обрывки воспоминаний их общего прошлого. Они ни разу не беседовали о Темном Лорде и политических предпочтениях Чоу. Более того, Лестрейндж вел дела исключительно самостоятельно, если не сказать авторитарно: торчал в Министерстве сутками и никогда не отлучался на переговоры вне своего кабинета. Он трахал полукровку, в конце концов, в маггловском пентхаусе! А главное, не ввел в курс дела супругу — самую преданную последовательницу Тома Риддла. Моргана, все было так очевидно, куда же она смотрела? Столько непоправимых ошибок совершено из-за ослепленной вспышкой мести дуры! — Я убила Гарри, — проскулила она на манер Плаксы Миртл и горько разрыдалась. — Как всегда, многовато на себя берешь, дорогая, — усмехнулся он и почти сразу раздраженно бросил: — Живее всех живых твой Поттер. — Невозможно, — всхлипнула она, рукавом растянутого свитера утирая нос. Чоу прогоняла эту мантру в мыслях тысячи раз, прерываясь разве что на бессознательное состояние после тяжелого Ступефая. Вот и сейчас упрямо мотала головой из стороны в сторону, отрицая здравый смысл. Авада Кедавра не шутка какая! Однако на самом деле она догадывалась, что именно произошло в Выручай-комнате, пусть этому и не находилось пока никакого научного объяснения. — Поттер — крестраж, — не щадя ее чувств, Руди перерубил все внутренние доводы, лишая Чоу последнего оправдания — уж лучше кровь Гарри на руках, чем то, что из этого предприятия вышло. — А ты… Продолжения уже не последовало. Он вновь на глазах переменился: желваки заходили с такой силой, что на зубах должны были остаться сколы. В мгновение ока Родольфус лишился титанического терпения и опять направился к ней. Его пятерня уверенно обхватила шею и челюсть, вынуждая Чоу запрокинуть голову и заглянуть в его потемневшие радужки. Мерлин, что она натворила! — Ты позволила Волдеморту сбежать и тем самым подписала нам всем приговор, — зашептал он горячо ей в рот, как будто так смысл слов быстрее осел бы в опустевших мозгах. — Думаешь, одна сдохнешь? Мы все теперь покойники, глупая ты девка, это лишь вопрос времени. Чоу зажмурилась, глотая рыдания вперемешку с его горячим дыханием. Даже если Руди настроился отрывать ей конечности по одной в час, она все стерпит, потому что заслужила. Любая самая изощренная пытка не потянет на достойную расплату за содеянное. Десятки, может, сотни Седриков, Гарри и, черт с ней, Гермион сгинут в будущем из-за ее проступка. Третье пришествие Волдеморта погубит всю страну. — Убей меня, — распахнула она глаза и умоляюще прохрипела ему в губы. — Прошу тебя, как посчитаешь нужным, просто сделай это. Лестрейндж ехидно ухмыльнулся и спокойно отошел, довольный произведенным эффектом. Еще бы, он несколькими предложениями втоптал Чоу в грязь, почти не прибегая к физическим наказаниям. В этом он был мастер — всегда уверенно держал людей на поводке своих личных прихотей. — Не ты ли брала с меня обещание не убивать тебя, дорогая? Она не сразу вспомнила ожерелье и веранду на юге солнечной Франции. Тогда Чоу принципиально было знать, что не Родольфус в конце пути станет ее персональным палачом. Теперь, конечно, беспечные обещания оказались не совсем к месту. — Оставишь меня гнить в Азкабане? — разочарованно уточнила она, намеренно умолчав о пытках Круциатусом. — Что с твоей памятью? Лонгботтом отшиб? Руди откровенно над ней насмехался, но ей было все равно. Конечно, обсуждая гибель Яксли, он сам заверял взвинченную Чоу, что Азкабан — не его метод. Какая педантичная приверженность своим обетам! — Ты в Лестрейндж-холле, — вдруг став серьезным, ответил он на невысказанный вопрос. Кривая ухмылка наконец слетела с его лица, и он вновь стал сосредоточенным и собранным, как в моменты перед выступлениями в Визенгамоте. Разве что в этой дыре не было ни судей, ни дементоров. На всякий случай Чоу рассеянно огляделась — никого. Даже ведра для справления нужды не обнаружилось. — Я не планирую тебя убивать, — отвернулся он к окну и заговорил очень быстро: — Пытать тоже. Ты не пленница и можешь катиться на все четыре стороны. Чоу неверяще уставилась на него, не в силах спросить прямо, какую игру он затеял. В том, что Руди что-то замышлял, она не сомневалась. Скорее всего, кто-то другой прикончит ее, тот же Долохов — да мало ли желающих! В глубине души Чоу даже обижалась: брезгливый Лестрейндж не собирался мараться о полукровную подружку. Вот супруга его не чуралась грязной работенки. Однако возмутиться такой трусоватой позицией взрослого мужчины вслух она не успела, потому что Родольфус резво вытащил палочку, в два коротких взмаха скинул тугой браслет с щиколотки и со скрипом распахнул решетку. Чоу окаменела. Казалось, даже кровь застыла в жилах, потому и ноги подкосились. Обухом она рухнула на пол. — Не смотри на меня так затравленно, тебе не к лицу, — холодно отчеканил он, глядя куда угодно, только не на нее. — Лучше подумай, чем займешься дальше. — Я не… — начала было Чоу, но мысли никак не складывались в слова. Все это походило на какой-то дешевый спектакль. В любой момент сквозь открытую дверь клетки ввалятся разъяренные Пожиратели Ближнего круга и, заливаясь злобным смехом, отходят ее волшебными кнутами. А может, ядовитый страх, все это время дурманивший сознание, окончательно свел ее с ума, и происходящие события были обычными галлюцинациями. Только вот мужчина, плод ее больных фантазий, теперь вел себя как заносчивый засранец, а значит, совершенно точно являлся истинным Лестрейнджем. — Не знаешь, — закончил он за нее, когда запоздало сообразил, что трясти подбородком запуганная Чоу может до следующего пришествия Темного Лорда. — Ну, перспективы у тебя не самые радужные, мягко говоря. Мои люди ждут не дождутся, когда смогут сгноить тебя. На легкую кончину и не рассчитывай, предупреждаю открыто. Он мимолетно на нее взглянул, дабы убедиться, что полностью завладел вниманием. Чоу в который раз невпопад кивнула. Еще бы, она не просто слушала его, позабыв о накатывающей от истощения слабости, она готова была обмочиться от одной мысли, что Пожиратели сделают с ней за того же Макнейра. — Рад, что иллюзий ты не питаешь, дорогая. Как бы то ни было, есть еще Орден Феникса, не будем забывать про этих ублюдков. Пусть они, как крысы, забились в Ирландии, но Снейп, выпади такая возможность, без раздумий разрежет тебя на лоскуты лабораторным ножом. Если бы она и хотела возразить ему или в принципе хоть как-то поучаствовать в разговоре, сумела бы вряд ли: язык атрофировался и в любой момент грозился запасть в глотку и прикончить ее раньше Снейпа с Ближним кругом вместе взятых. Единственное, на что Чоу еще оставалась способна, — изредка смаргивать непрекращающиеся слезы. — Также держи в уме оборотней, — не скрывая отвращения, скривился он, но быстро взял себя в руки. — Грейбэк, пусть и пускал на тебя слюни, за освобождение Темного Лорда свернет шею, как спичку. Ты видела Яксли, не мне тебе рассказывать. Упоминание Фенрира немного привело ее в чувства. Еще одно предательство, совершенное под действием одержимости, о котором Чоу до боли в груди сожалела. Родольфус тем не менее одолевшее ее смятение нисколько не заметил. Он вообще на нее не смотрел, увлеченно рассуждая о том, кто как станет убивать бывшую любовницу. — И что бы ты мне посоветовал? — без какой-либо надежды на ответ спросила она. — Выйти за меня замуж, — отрезал Руди, уставившись на деревянную перекладину убогого табурета. Сердце пропустило удар. Она даже рыдать перестала, с сомнением вперившись в Лестрейнджа — он рехнулся! Моргана, ну точно, совсем потерял рассудок из-за краха своих мечт. — Руди, — проблеяла Чоу, все еще не в силах поверить, что это не первоапрельская шутка. Но он не шутил. Словно в доказательство серьезности намерений, на табурет опустилось два предмета: ее волшебная палочка и черная бархатная коробка. Последние сомнения окончательно развеялись вместе с остатками здравого смысла. Родольфус Лестрейндж в грязной камере подземелья делал ей предложение. — Статус супруги Министра Магии сделает тебя неприкосновенной перед Пожирателями и обеспечит защитой от последователей Дамблдора и стаи вервольфов. — Руди, — хрипло позвала его Чоу, с трудом ворочая языком. — Нет, замолчи, — отмахнулся он, так и не повернувшись к ней, ошарашенной. Только облизнул сухие губы и продолжил: — Если… Когда Темный Лорд объявится, я спрячу тебя в Магической Германии. Западная Европа готова оказать поддержку Британии, у нас появились союзники. — Руди. — Я сказал, замолчи! — рявкнул он яростно и попятился назад. Он все же обернулся к ней и изучал с добрую минуту, решаясь что-то добавить, но вместо этого резко отступил и кинулся прочь. Казалось, он сам не до конца смирился со своим поступком и оттого раздражался еще сильнее. Уже в проеме Родольфус замер и торопливо добавил: — У тебя ровно сутки. Думай. Завтра на закате жду тебя в Министерстве. Брачные клятвы скрепит соответствующий сотрудник. И, Чоу, — он наконец-то открыто посмотрел на нее, пусть и всего на мгновение, — ты уволена.