Вендетта Чоу Чанг

— Снейпа звать не стали? — Представь себе, нет, — Яксли развернулся вполоборота, чтобы наигранно разъяснить очевидное. Его манера растягивать слова напомнила Родольфусу о давнем приятеле: до Азкабана Люциус частенько так жеманничал. — Подумали, будет несколько затруднительно обсуждать способы устранения Темного Лорда, — он намеренно перешел на шепот, — в присутствии предателя. — Да пошел ты, — пробубнил Макнейр, еще небрежнее развалившись на стуле. Если Уолден своими бесконечными придирками доставал только Снейпа, то Корбан — буквально всех. Его компания тяготила, и после непродолжительной беседы с ним всякий раз оставалось неприятное послевкусие. Впрочем, c дурным нравом Яксли каждый справлялся как мог. Долохов, например, в его обществе делался особенно молчаливым. Басти над занудным товарищем частенько подшучивал, и не всегда тонко. Уолден единственный, казалось, был по-настоящему добр к Корбану, но тот будто не замечал этого — циничный и беспринципный, он тянулся к власти, не воспринимая всерьез нищего палача. Даже сейчас устроился по правую руку от Родольфуса и сверху вниз смотрел на своих ближайших соратников. Руди поймал суровый взгляд Антонина — очевидно, все за столом думали об одном и том же: какого хрена они вплели в эту историю Яксли? — Может, начнем уже, или ты еще хочешь повыпендриваться? — Долохов лениво вступил в разговор. Сам он выглядел как помятый швейцар-иммигрант, который подолгу пропадал на службе и давно позабыл об отдыхе. — Давай, Тони, — он кивнул товарищу и позволил себе закурить. Обычно Руди старался не мучать табаком присутствующих, если не находился в курительной комнате, специально отведенной под нужды джентльменов, но он так дьявольски устал, а уединиться дома сможет еще не скоро. Да и что отныне следовало считать домом? Лестрейндж-холл давно стал для него пустыми комнатами, бесчисленными портретами да горсткой преданных эльфов — эдакий Азкабан с комфортом. Впрочем, и в поместье он попадет не раньше позднего вечера, а значит, еще не скоро смоет с себя налет этого проклятого дня. При таких обстоятельствах сигара приобретала какой-то особый, жизненно необходимый смысл, и продолжать отказываться от единственной радости было совсем невмоготу. Внезапно присутствующие зашевелились, будто строгий родитель отвернулся и теперь горстке шаловливых детей дозволено было гораздо больше обычного. Они суетливо тянулись к внутренним карманам своих мантий, крохотные Инсендио тут и там зажигались на концах палочек, и в считаные минуты дым уже грозился занять собой все окружающее пространство — похоже, Руди был не единственным, у кого дела шли неважно. Корбан поморщился. Разумеется, он один остался сидеть прямо, словно каменное изваяние, и лишь опущенные уголки губ и недовольно сведенные брови свидетельствовали о том, что ему эта курительная затея была отвратительна. Может, и стоило позволить Белле прикончить зануду. — Лонгботтома убрали на месте, — голос у Антонина был ядовит, тягуч. Он наверняка до сих пор сокрушался, что виновника всех бед убили без заслуженных прелюдий милосердным Непростительным. — Розмерта в доследственном. Малкин и двое Уизли в розыске. Когда Долохов еще только заговорил, Родольфус невербальной магией широко распахнул створки окна, позволяя тем самым кряхтению маггловского транспорта ворваться внутрь, радостно оглушая присутствующих. Быстро же он успел отвыкнуть от старинной мелодии. Над окном Лестрейндж трудился часа полтора, не меньше — уж больно диковинно была зачарована сакура и живность вокруг, такого рода колдовство наспех не развеять. Особенно долго расправлялся он с бабочкой — расставаться с ней элементарно не хотелось. — Когда ты успел расколдовать эту дыру, Руди? — перебив Долохова, Уолден выпустил белый клуб дыма и беззастенчиво уставился на Родольфуса. Вероятно, когда понял, что его жизнь вновь встает на привычные монотонные рельсы, выкованные из сплава лжи и иллюзий? Едва взглянув на Макнейра, ему захотелось приструнить этого никчемного идиота, заставить закрыть рот навсегда и не совать свой мясистый нос в личные дела Лестрейнджей. И пусть он будет ничем не лучше Яксли — плевать. — Уолли, мы тут не до бесконечности собираемся сидеть! Кому-то еще работать сегодня, — Рабастан, как это часто случалось, распознал редкое намерение брата и вовремя среагировал. Еще бы, он ведь тоже видел те алые туфли. Женщина если и делает выбор в пользу такой обуви, то лишь чтобы укрепиться в решении свести кого-нибудь с ума. И Руди сошел. Едва она переступила порог кабинета, он не просто сошел — слетел с ума, подгоняемый самым низменным желанием завалить ее на стол и взять вопреки здравому смыслу. К дементорам здравый смысл, мерзавка с первого же вечера лишила его покоя: отдалась на ковре и сбежала в туман. Кто вообще так делает? Белла напрасно сравнивала ее с Марлин, Чоу была абсолютно из другого теста — плохо управляемая, внезапная и совершенно непредсказуемая. То на Макнейра нападет из-за какого-то мальчишки, то распорядится охраной высшего руководства по своему глупому усмотрению, то отдаст спасительный портключ, добровольно принимая смерть за любовника. Хрен бы он отпустил ее, плевать на прессу. Однако если правилами приличия в очередной раз можно и поступиться, то безопасностью этой бестолковой, конечно, нет: Беллатрикс еще один урон репутации их фамилии терпеть бы не стала. И Марлин в закрытом гробу тому прямое доказательство. Руди сглотнул горечь вместе с дымом и вновь взглянул на блеклые краски улицы. Какое-то время ему даже казалось, что вырвать Чоу из цепких лап супруги и эгоистично приберечь для себя все еще реально, просто он не до конца разобрался, как такую дерзость провернуть. Он был даже не прочь осадить Беллу, возможно, мелочно пристыдить за отсутствие наследников и под этот мотив вывезти Чоу во Францию, сделать отпрыска для отвода глаз и наслаждаться телесной близостью до тех пор, пока Беллатрикс не прикончит его за предательство Лорда. Но ведь тогда Чоу все равно пострадает рано или поздно. Да и вообще, если хоть на мгновение допустить, что Белла — а это была бы уже не Белла — осталась бы глуха к сплетням, это никоим образом не повлияло бы на финал истории. В конце концов, у этого плана всегда был один непреодолимый изъян: даже в сногсшибательных туфлях Чоу Чанг оставалась полукровкой, пусть на бумаге с натяжкой и числилась чистокровной. Ни один Лестрейндж не стал бы обзаводиться нечистокровными бастардами. Родольфус — тем более. — О-о-о, — протянул Долохов, просветлев на мгновение, точно уже позабыл, как эти братья Уизли хотели обойтись с его женой. — Работяга, в горизонтальном положении трудиться будешь? — Тони, не позорься, мой друг, — снисходительно оглядел его Басти, без всяких проблем игнорируя смешки за столом. — В твоем-то возрасте не знать, что любовью занимаются не только развалившись на спине, стыдно. — Заткнись, — брякнул Антонин, но его ответ почти утонул в раскатистом смехе Макнейра. — Заткнитесь оба, — скрывая рвущуюся наружу улыбку, кое-как осадил их Родольфус, тут же, впрочем, концентрируясь на рабочих вопросах — окно, сигары и воображаемая Чанг на столе украли у него достаточно времени. — За Уизли и торговкой носиться не имеет смысла. — Можно связаться с представителями из Ирландии, — деликатно заметил Яксли — переговоры, несомненно, его стезя. — Не сейчас, Корбан. Нам и предложить им нечего, — покачал головой Руди. — Сначала покончим с Поттером и Лордом, утвердимся во власти. Далее уже займемся Орденом. — Соглашусь, — Рабастан мигом вернул сосредоточенность. — Нам теперь доподлинно известно, что Орден распался. Они сами друг друга перебьют. Или сдохнут от голода — кому в Ирландии сдалась горстка нищебродов? — Вернись к делам насущным, Тони, ты нужен в Шотландии, — Родольфус посмотрел Долохову в глаза, надеясь найти там отклик, но, к сожалению, Антонин плохо реагировал на приказы, для него убийство Малкин и рыжих Прюэттов стало делом чести. Удивительная строптивость, учитывая, что Дафна никак не пострадала, в отличие от его Чоу. От его бывшей Чоу. — А что дела? Долго нам еще тянуть? — не унимался Уолден. — Снейп, очевидно, не торопится варить отраву! — Снейп работает согласно плану. — Откуда ты знаешь, что именно он там делает, Родольфус? Полукровка руководит Отделом Тайн! Такого даже при Нобби Личе не было, — завелся Яксли. — Потому что у нас нет выбора! Где ему еще заниматься экспериментом — в Хогвартсе? Пусть варит отраву непосредственно под носом у Руквуда? — Ухмылки одна за другой расцвели на лицах товарищей — недоумки, не следовало допускать их до табака. — Не лезь с непрошенными советами, Корбан. — Яксли, ты бы хоть выслушал, — привычно поддержал брата Рабастан. — У нас появился человек в Лютном. — Прижали-таки мохнатых! Грейбэк себе хвост отгрызет от ярости, ублюдок блохастый, — настроение Уолдена заметно улучшилось. Казалось, магических тварей он ненавидел почти так же, как Снейпа. — Поставщик — не оборотень и не контрабандист, — продолжил Руди, оставив Корбана без внимания, будто его здесь больше не было, — так, мелкий перекупщик. — Но это не значит, что он нас подведет, — вставил свои пять кнатов Басти. — У него есть клыки? — Долохов подался вперед, глаза его наконец загорелись азартом. — Пока нет, но он заверяет, что будут в скором времени. — Прихлопнем и Лорда, и Поттера, хвала Мерлину! Я утомился туда таскаться, парни. От Беллы отделайся, Руквуду на глаза не попадись, — ворчал Макнейр, но ожидаемого сочувствия ни в ком так и не вызвал. — Гарантий нет, оттого предлагаю от Снейпа пока не избавляться, попробуем действовать по всем направлением. Неизвестно, клыки появятся первыми или яд, — подвел итог Руди, растворив остаток сигары в воздухе. — Да что с вами со всеми? Адское пламя и яд Василиска — как еще можно уничтожить крестраж? Где гарантии, что Поттер не станет каким-нибудь бессмертным из-за пойла, которое создает там Снейп! — не унимался Корбан. Гарантии в целом были неплохие: крестраж Лорда, словно насмешка судьбы, засел в выблядке главного школьного врага — на месте Северуса, Родольфус бы удавил мальчишку еще в колыбели. Все же должно быть в человеке какое-то достоинство, не так ли? Грязнокровка предала его с Поттером. Вот как порой коварна бывает любовь. Мысли, как стая голодных ястребов, какого-то черта снова закружились вокруг Чоу. Мерзавка так дерзко заявила, что намылилась замуж, постель не успела остыть! Наверное, это влияние дурной крови бьет женщинам в мозг. Еще и посмела предположить, что он — Министр Магии — намеревался за ней шпионить. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а дыхание участилось. Зарвавшаяся нахалка! Кстати, ему следовало как можно скорее найти мистера Вудстока и отозвать свою просьбу: магический контракт придется соблюдать, как ни крути. — Ты предлагаешь Адское Пламя? Опять? Мало тебе Гиббсона? — словно заново увидел Яксли, практичного до безобразия, поразился Уолли. Руди же поспешил перенаправить мысли-ястребы в другое русло. Адское Пламя действительно было надежным и скорым решением, однако в прошлый раз у них ничего толкового не вышло. Знали бы, что под Империо такое сложное заклинание не сработает, не пришлось бы потом убивать беднягу Гиббсона. Зря они прокляли именно Стирателя, следовало отдать эту роль Корбану — он бы сдох, как ненужный свидетель, и не раздражал своим дотошным занудством, а для Чоу не нашлось бы работы в Отделе, и Родольфус не был бы проклят лицезреть красные туфли, раскосые глаза и копну черного шелка. Но судьба распорядилась по-иному, и оттого они сидели здесь в том числе с Яксли, понурые и усталые, как стая гончих после охоты, и хватались за любую соломинку, чтобы положить Тому Риддлу конец. В том, что это сама Фортуна их испытывает, Лестрейндж не усомнился ни разу: когда они узнали, что Поттер еще и дракклов крестраж, Выручай-комната уже выгорела дотла и необходимое им Адское Пламя угасло, как и мечты о светлом будущем. — Надо бы выпить, — тоскливо заметил Антонин — и вновь они думали об одном и том же. Но злодейка судьба, будто девка, с которой погуляли, но под венец не повели, и здесь им нагадила — в дверях появилась взволнованная Милисента, которая после нескольких неудачных попыток все-таки сумела связать три слова в предложение: — Министр, это срочно. — Ведьма! — рявкнул разочарованный срывающейся попойкой Рабастан, но, после того как Уолден злобно на него зыркнул, разумно замолчал, позволяя обеспокоенной секретарше продолжить: — На Хогсмид напали оборотни.

***

Снедаемая сомнениями, Чоу прожигала взглядом фарфоровую вазу. Пузатый сосуд никак не вливался в интерьер кухни, да и формой напоминал скорее расписную урну для праха. Мама когда-то с придыханием поведала, что это наследие последней правящей династии Ли, но на самом деле Чоу раскусила ее блеф давно: это просто остатки какого-то старомодного сервиза с лондонского блошиного рынка. — О, да ладно! Один взмах палочки, и ваза неуклюже спикировала с верхней полки буфета на стол. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще неприглядней, что только подпитывало уверенность в правильности предстоящих действий. В конце концов, от мамы оставалась еще целая светлая спальня с примыкающей небольшой гардеробной, в которой на плечиках томно висели изящные платья, а на полках в специальных чехлах хранилась коллекция разнообразных шляпок. Эта комната для Чоу была если не святыней, то точно музеем, полным драгоценных экспонатов, потому и с вещами она обращалась максимально бережно, иными словами — просто на них смотрела. Тем более мама пока оставалась жива и, по заверениям отца, пусть память все реже возвращалась к ней, физически здорова. Еще два точных взмаха, и уродливая ваза под чарами трансфигурации преобразовалась в такую же уродливую, но тем не менее бесценную кружку. Чоу удовлетворенно выдохнула. Теперь, когда она решила не захламлять дом посудой, но так и не освоила элементарные бытовые заклинания, все грязные чашки одну за одной постигло Эванеско. Она даже сократила потребление чая в течение дня и, когда могла себя заставить, стояла у раковины, но, несмотря на все усилия, неминуемое безкружье все равно настигло ее. Заварив крепкий кофе, Чоу распахнула дверь запасного выхода и, прильнув к косяку, вгляделась в густую полосу бескрайнего шотландского леса. Где-то там сейчас охотился на мышей ее бестолковый сыч, который определенно не стоил тех кнатов, что за него просили. Если это бесполезное существо все же вспомнит свое предназначение, она первым делом напишет в посудную лавку мистера Кримера и оформит внушительный заказ. Чоу печально вздохнула, проглатывая очередные скомканные воспоминания, внезапно свалившиеся на нее вместе с памятью о грязной посуде. Родольфус всегда держал эту часть их жизни под контролем: никогда не упрекал, невозмутимо переступал через забытые тарелки с остатками бутербродов и заставлял эльфов Лестрейндж-Холла устранять проявления бытовой несостоятельности любовницы. Тогда Чоу не придавала этой тихой заботе особого внимания, но теперь, когда распахивала пустые шкафы буфета и не находила там начищенной до блеска кухонной утвари, ощущала едва уловимую тоску по прошлому. Время настойчиво несло ее вперед, вынуждая оставлять за плечами несбыточные мечты и сглаживая острые разочарования. Спустя всего месяц Родольфус уже не представлялся ей таким уж невозможным козлом. Вечерами, когда она продумывала планы подступления к Макнейру и в глубоких фантазиях выходила на Волдеморта, впоследствии сражая того молниеносной Авадой, пустить второе Непростительное Лестрейнджу в паховую область хотелось все меньше. На самом деле расчетливый ум, не поддаваясь на провокации разбитых надежд, упрямо убеждал ее, что Родольфус в конечном счете поступил верно. Шумиха вокруг ее грязного романа с Рабастаном постепенно сошла на нет, и, казалось, кроме озверевшей Кристалл, больше никто не помнил об этом неприятном инциденте. Дафна заверяла, что такого рода истории с младшим Лестрейнджем уже давно не сенсация, а тайный роман с Министром, возможно, даже поможет удачно выйти замуж в будущем. Наверное, переизбыток гормонов поразил мозг новой подруги, раз та рассудила, что Чоу вообще, будучи трезвой, согласится на такое провальное предприятие. По крайней мере сама супруга Долохова счастливой выглядела с натяжкой. Мистер Вудсток тоже отвязался от нее почти сразу — скорее всего, его странные поглядывания были проявлением элементарной жалости. Если бы и Тео наконец отвалил, дышать стало бы значительно легче, но, в связи с открывшимися деталями его биографии, вездесущность Паркинсона еще долго будет докучать ей. Глухая трель мобильника проиграла что-то из Бетховена, заставив Чоу неприятно поморщиться — опять забыла сменить мелодию раздражающего рингтона. Оставив кофе и рассуждения о сложности бытия, она поспешила опуститься на четвереньки и, не жалея выглаженного накануне льняного платья, залезла под раковину. Там, за изогнутым сифоном, по старой традиции пряталась коробка с секретами. На экране высветилось сообщение от папы, он рассказывал о состоянии матери, как это теперь было заведено, емко уложив все новости в пару скупых строк. Конечно, такую несвойственную ему краткость можно было бы списать на отсутствие этих самых новостей, но сердцем Чоу чувствовала — отец ее не простил. И эта вина, словно запертый взбесившийся зверек, никак не желала успокаиваться и продолжала энергично раздирать ее изнутри. Даже Седрик не мучил Чоу так, как воспалившаяся ответственность перед отцом. И только возвращение фамильного перстня хоть немного позволило бы сократить ту пропасть, что раскинулась между ней и родителем. Ловко набросав текст папе, она сунула телефон в широкий карман, мало ли он еще ответит и между ними завяжется диалог? Уже намереваясь закрыть коробку и вернуть ее на положенное место, куда потенциальные воры вряд ли полезут, Чоу некстати вспомнила о волшебном галлеоне. Он довольно быстро отыскался среди немногочисленных вещей, привычно завернувшись вместе со свиным пятачком в шарф Седрика. Подарок Дамблдора, кстати, она собиралась выбросить буквально на днях, но в памяти всплыла одна статья о японском боге Хатимане, покровителе героев сражений, символом которого был вепрь. В покровительстве, даже таком сомнительном, Чоу нуждалась особенно остро, потому как впереди ее ждала схватка с сильнейшим магом столетия. Вполне возможно, что профессор таким придурковатым образом решил подбодрить студентку с того света. Ну и пусть она так же далека от Японии, как кентавры от звезд. Когда это останавливало директора Дамблдора? Таким образом, пятак и дальше продолжил соседствовать с галлеоном и безжалостно раздирать пряжу своими крошечными острыми клыками. Чоу же оставалось только надеяться, что в доме никогда не будет обыска, потому как подарок профессора и зачарованная монета буквально кричали об очевидной связи с Орденом Феникса, обеспечивая ее тем самым пожизненной жилплощадью в Азкабане. Она еще немного покрутила холодный галлеон меж пальцев, раздумывая, не связаться ли с Грейнджер самой — все же та пыталась предупредить о возможных неприятностях, но Чоу, как и раньше, не стала к ней прислушиваться. Между ними с Гермионой еще в школьные годы пробежала черная кошка или, скорее, Гарри Поттер, да и, поблагодари она Грейнджер за неожиданную заботу, как бы на это отреагировала Мари? Коварная усмешка расцвела на губах, вот Дафна бы с ней не согласилась. Какая ирония! Подумать только, Гринграсс, которая так рьяно осуждала их адюльтер с Лестрейнджем, добровольно вляпалась в подобную историю. Начало их странной дружбе, если так можно выразиться, удивительным образом положили Лонгботтом и портключ, и, если честно, ни одна из них изначально не планировала никаких приятельских отношений. Однако Чоу вынуждена была признать, Гринграсс ей довольно близка по духу, хотя на первый взгляд общего у них не больше, чем у мандрагоры с бладжером. Дафна, как оказалось, тоже разделяла такую точку зрения, потому что, вопреки всем обстоятельствам, они продолжали видеться, пусть и тайно. Не то чтобы они сильно шифровались, но Милисента, конечно, о новой знакомой Гринграсс была ни сном ни духом, и последняя делала все, чтобы так оно и продолжалось дальше. Ну и чем теперь Дафна отличалась от Руди? Чоу подбросила галлеон в воздух и, подхватив на лету, взглянула на лицевую сторону — решка. Что же, по велению судьбы Грейнджер и впредь оставалась без благодарностей, Снейп — без палочки, а верность Мариэтте — безусловной. Зашвырнув монету к пятаку и шарфу, Чоу поспешила убрать коробку, чтобы не думать больше ни об Ордене, ни о невнятном подарке Дамблдора, ни о Седрике, который так и не получил заслуженного отмщения. Дерзкая партия против Ближнего круга неприлично затягивалась, а непредвиденные события, обрушившиеся на нее градом, все сильнее отгораживали Чоу от цели — полгода или около того она билась над каждым ходом, но Макнейр по-прежнему был от нее невозможно далек. Забытая кружка с кофе одиноко остывала на столешнице, пока Чоу предавалась не самым радужным мыслям. Ни чувства удовлетворения от справедливой вендетты, ни семьи, ни секса и огромной гардеробной — ничего у нее не осталось. Даже последняя чашка вот-вот станет бессмысленной жертвой Эванеско: напиток потерял вкус, и повторное разогревание его уже не спасет. Тяжелый стук в окно, будто квоффл ударился о стекло, огорошил Чоу, но через мгновение сердцебиение выровнялось — в приоткрытую дверь кое-как влетел кругленький сычик. От него несло грязью, и, казалось, он стал еще толще. Наглая птица только и делала, что слонялась в лесу или ловила полевок на пригорке. Чоу с тоской подумала о бесперспективном будущем питомца: в скором времени он станет настолько крупным, что о полетах можно будет забыть. Тогда его придется содержать в клетке и ухаживать за ним здесь, в коттедже. Живое существо Чоу бы не бросила никогда, но перспектива загадить родительский дом по-настоящему огорчала. В конце концов, она едва ли успевала убирать за собой! — Где ты шляешься, Комок? Комок свое имя не любил, не признавал и категорически на него не откликался, и потому сейчас на обращение не среагировал, словно, кроме него, в помещении никого не было. Чоу, разумеется, предполагала, что именно из-за клички сыч не исполнял свои обязанности, как полагалось порядочной почтовой птице, но идти у него не поводу не желала принципиально: он ведь и был самым настоящим комком перьев. Да и не худший вариант ему подобрала хозяйка — та же Дафна назвала нового эльфа с отсылкой к Пэнси Паркинсон. Еще одно неоспоримое доказательство, что дружить с мстительной миссис Долоховой чревато. В кармане вновь разыгрался Бетховен, отчего они с Комком оба испытали не самые приятные чувства: сыч ухнул и даже как-то глупо втянул шею, Чоу же от души выругалась, не единожды упомянув крошечное достоинство Салазара. Взглянув на экран, она разочарованно выдохнула, это был всего лишь Дин, просил перезвонить. Открыв нужную папку с отправленными, она нашла свой ответ отцу и напряженно вгляделась в мелкие символы. Зеленая галочка утверждала, что сообщение прочитано. Выходит, папа опять предпочел не продолжать разговор, ограничившись поверхностным обменом новостей. В груди что-то оборвалось — наверняка сердце камнем упало в желудок, как совсем недавно упал на землю толстый сыч. Повернув голову в сторону наглой птицы, шастающей по столу в поисках крошек, Чоу просияла — ну конечно, наглая птица! Нечего и раздумывать, чем скорее кольцо вернется в семью, тем скорее ледник, образовавшийся между ними с отцом, растает. Она многое натворила в угоду своему эгоизму, и сейчас пришло время исправить хотя бы эту ошибку. Дракклы с этими кружками! Чоу кинулась в гостиную, где лежала стопка чистых листов пергамента. Призвав на ходу перо и чернильницу, она уселась на колени прямо у невысокого столика, где, как монумент ее тугоумию, стояла шахматная доска с Пожирателями, прохлаждающимися на своих черных клетках. Сгорбившись, как первокурсник над эссе, она быстро набросала письмо, впрочем, тщательно подбирая слова: ей надлежало произвести впечатление серьезного и даже несколько опасного человека. К счастью, она не простушка из Косой Аллеи, а сотрудница Министерства Магии! Поставив финальную точку и перечитав послание, она поспешила обратно на кухню, надеясь лишь, что Комок не улетел в неизвестном направлении. Ей относительно повезло, он всего-то задремал, так и не добравшись до лакомств в надежно запертых ящиках. Нетерпеливо растолкав недовольную птицу, Чоу дала короткий инструктаж: — Это письмо для Наземникуса Флетчера, понял? Не напутай! Лично Флетчеру! Комок сердито тряхнул лапой, как будто хотел уведомить ее о своем негодовании относительно чересчур тугой веревки, потом кряхтя разогнался, поскользнулся на столе и наконец вылетел в открытую дверь, даруя Чоу мимолетное чувство облегчения. С души будто не камень свалился, а разом высоченный тур. Почему ей раньше не пришло это в голову — просто выкупить у мошенника кольцо? О том, что пройдоха Флетчер может отказаться, Чоу старалась не думать, ей и так сопутствовало сплошное невезение, горечь от которого внутри неустанно саднила. Даже несмотря на кратковременную разрядку, наступившую после отправки письма, общее состояние все равно оставляло желать лучшего: пальцы нервно теребили края уже измятого платья, мышцы челюсти побаливали от постоянного непроизвольного сжатия, а упаднический настрой не способствовал формированию мало-мальски сносного плана по захвату Макнейра. Ей бы пропустить бокал-другой Пино Гри, но в коттедже не имелось ни посуды, ни винного запаса — она обживалась в родительском доме так медленно, будто не до конца была уверена, что вообще имеет право находиться здесь. Стены, надежные свидетели ее подростковых секретов, ощущались теперь чужими и холодными, а скрип половиц, знакомый с детства, будто упрекал в развале семьи. Казалось, коттедж готов был принять Чоу только в комплекте с родителями, и потому она до сих пор считала себя незваной гостьей или, на худой конец, студенткой, приехавшей в отчий дом на каникулы. По этой же причине она не трогала папин бар: изысканная коллекция ликеров и виски, которой он невероятно гордился, была ей сродни маминых платьев — экспозиция, которую строго-настрого запрещалось трогать руками. Хотя кое-какой метод расслабления все же оставался доступным, и Чоу, с трудом вырвав себя из топи размышлений, выскочила на задний двор, поросший дикой травой, отперла хлипкую калитку и упрямо направилась к кромке леса. Она все шла и шла между толстых стволов деревьев, перешагивая колючие кустарники и утопая подошвой во влажной земле. Наконец остановилась и сосредоточенно огляделась — дом, как и несколько соседских таунхаусов, скрылся из вида, затерявшись в густой зелени, и теперь ей не было необходимости прикрываться магией, вряд ли она кого побеспокоит надрывным ором, разве что красногрудых клестов, но не пошли бы они к черту? Поглубже вдохнув свежесть каледонского леса, Чоу величественно расправила плечи и прикрыла глаза. Она хорошо знала ритуал, ведь уже прибегала к нему в прошлом, когда только потеряла Седрика. Чоу приготовилась закричать изо всех сил, пока легкие и голова не опустеют, пока тревоги и сомнения не оставят ее, пока душа, которую не в состоянии усмирить никакая окклюменция, не скинет с себя оковы стыда, вины и колючего одиночества. Пока дракклов Лестрейндж не станет для нее безликим вражеским ферзем на блестящей доске. Внезапно фальшивая мелодия Бетховена, даже в дремучей дыре ее настигшая, противно резанула слух, и, закашлявшись от надолго задержанного дыхания, Чоу в который раз за день выругалась. — Алло, — и не пытаясь скрыть раздражения, хрипло ответила она. — Чоу-и? — Дин, все со мной в порядке, правда… — В порядке — эт пока. Сейчас будет «потрясающе»‎, — пропел он в трубку. — Дин-мастер нашел способ нагнуть Министерство! — Что? — цепляясь потерянным взглядом за куст ободранного крыжовника, прошептала Чоу. — Прослушка у Яксли заработала. Дуй ко мне! Шум в ушах мешал сконцентрироваться, а страх очередной возможной неудачи — поверить Томасу на слово. — Чоу-и? — Да, — прочистив горло, невпопад залепетала она. — Да, Дин! Сейчас буду! — Пивка захвати!

***

— Я за него переживаю, — прошептала Мари и кивнула в сторону Дина. В крошечной комнате, которая как-то вмещала в себя спальню, гостиную и офис, было не развернуться. Пол устилали десятки проводов: одни были толстыми, как питоны, другие, напротив, больше походили на длинных червяков. Они сплетались между собой в клубки и соединяли различные устройства, о существовании которых Чоу до сегодняшнего дня и не подозревала. Их было много, и они так органично вписывались в пространство, что, окажись среди них огромная туша Василиска, никто бы не придал этому особого значения. Ей, разумеется, было известно, что из себя представляет среднестатистический компьютер, предназначенный для маггловского офиса, но то, что Томас развернул на своих скромных пятидесяти квадратных футах, выходило за грани фантастики. — С ним все хорошо, — отмахнулась Чоу. — Мы за тебя тоже переживали. С Томасом, конечно, все было далеко не хорошо. Осунувшийся, с глазами навыкате и выступающими венами на руках и шее, он выглядел изможденным и из-за неестественной худобы теперь все больше напоминал длинный фонарный столб. Уткнувшись в мониторы, отбрасывающие маску из светлых узоров на лицо, он с азартом налаживал чистоту звука, который передавался из того самого кабинета, где давным-давно Яксли приложил Чоу об стол. — Я… — Мариэтта отпила из бутылки немного эля, словно старалась оттянуть разговор, — чувствую себя отлично. Будто заново родилась. — То есть печаль ушла? — недоверчиво уточнила Чоу. — Печаль, — грустно усмехнулась Мари, — она будет длиться вечно. Но это больше не проблема. Она звучала одновременно уверенно и пугающе. Глаза ее горели смирением даже в полутьме при тусклом свете лампы. Создавалось стойкое впечатление, будто Мари действительно окончательно признала проблему. Возможно, она приняла эти частые перепады настроения как что-то неизбежное, постоянное, и сконцентрировалась на том, чтобы научиться жить с таким грузом. Или нашла кого-нибудь для встреч и вынужденно контролировала свое состояние, ведь больше не принадлежала себе одной. Хотя это вряд ли: сердце и покой Эджком добровольно отдала много лет назад на квиддичном матче Гриффиндор–Рейвенкло. Увы, есть люди, которых из мыслей сколько ни вырывай — они все равно прорастут вновь. И не столь важно, остались ли они тенью прошлой жизни или вовсе привиделись во сне. Люди-сорняки, иными словами — возлюбленные. — Правильно, — схватила ее за руку Чоу, окончательно позабыв, что, вообще-то, не собиралась активно участвовать в беседе, и с жаром заговорила: — Я намереваюсь продать одно дорогущее украшение. На эти деньги можно сделать шлифовку лица лазером, или чем ты там хотела. — Да ну, — безразлично пожала плечами Эджком, словно не убивалась последние четыре года из-за уродливых рубцов-траншей. — Это в прошлом. Лучше помоги Дину, — она снова бросила короткий взгляд на Томаса, пальцы которого остервенело летали над клавиатурой, — он не вывозит без палочки. Редкое колдовство уже плохо помогает. — Что я могу сделать? — Надо отправить его в Ирландию. Надо. Чоу отстранилась, откинувшись на холодную спинку металлического стула. Она и сама понимала не хуже Эджком. Более того, стоило ей краем уха услышать разговор Родольфуса об остатках сопротивления, нашедших пристанище на острове, она сразу вспомнила про друзей — Ирландия, ну разумеется! Но ни у Мариэтты, ни у Дина мысль о бегстве тогда энтузиазма не вызвала, и они буквально свели на нет все подобные разговоры. Чертовски несправедливо: теперь, когда Томас действительно стал полезен здесь, в Лондоне, Мари решила вспомнить о забытом предложении. — Послушай, — мягко начала Мариэтта, наверняка намереваясь сломить подругу резонными аргументами, но Чоу оказалась куда изворотливее. — Дин, — она развернулась в сторону мониторов и громко заговорила, — у тебя тут как будто в Маслице. — Матрице, — поправил он на автомате, а потом, внезапно осознав, с кем и где находится, поднял руку с бутылкой вверх и перекрикивая глухой шум динамика добавил: — Не подлизывайся, Чоу-и. — Брось, все в Британии пьют эль! — Драконья моча! Это даже нюхать невозможно! — возразил Дин и умоляюще посмотрел на Эджком: — Мари, у тебя же оставался Гиннесс с прошлых посиделок. Притащи, будь другом. — Алло, я тоже твой друг! — возмутилась Чоу. Подумаешь, промахнулась с маркой. Для нее все пиво — моча. — Ты заставляешь меня в этом сомневаться, — он вновь демонстративно потряс бутылкой, слегка расплескав жидкость на пол. — Вы как дети, — расхохоталась Мариэтта, и ее редкий смех, словно звон колокольчиков, вдруг стал для Чоу единственным источником звуков — исчезли гул из кабинета Яксли, гундеж Дина и даже громкий стук собственного сердца. Когда за подругой закрылась дверь, волшебство момента оборвалось и жестокая реальность отбросила Чоу обратно в комнату с проводами. — Сюда, — рявкнул Дин, напряженно барабаня пальцами по кнопкам. — Скорее. На сколько усилителя хватит. Будто решалась ее судьба, Чоу рванула поближе к колонке, вцепилась руками в мягкую обивку кресла Томаса и замерла. Матерь Салазарова, он действительно сумел! Из колонки обрывками стали доноситься отдельные фразы. Родольфусу — треск — нужно — треск — …ся, я согласен. Остопиздела — треск — халупа. Дребезжащий гам то и дело перебивал говорящих, комкал их слова и съедал целые куски. — Сейчас-сейчас, — пробормотал Дин, прокручивая колесико громкости, будто искал любимую радиостанцию. Снейп должен — треск —рискнуть собой, надо — треск— заставить. Чоу жадно выхватывала далекие голоса, вся обратившись в слух. Она так низко наклонилась, что уже почти лежала грудью на плече Томаса, и едва чувствовала, как он, оцепенев, неловко поглаживал ее пальцы. Оборвать бы эту неуместную, нелепую ласку, осадить Дина, чтобы не выкидывал такие номера, но на ее глазах разворачивалась настоящая борьба магии с технологиями, от исхода которой зависел успех всей операции. На кону, в конце концов, был Седрик, и потому, даже если влюбленный приятель переместит ее безвольную ладонь на собственную эрекцию — плевать. Там гарью несет — треск — как из жопы Феникса. Продавливай Руди! Девки — треск— при нем больше — треск — нет, он должен — треск — …ться благоразумней! Это точно был Яксли, даже шумы не сохранили его инкогнито — столько яда в интонации! Больше не могу. Макнейр. А халупа, выходит… Рожу Поттера — треск — невозможно. Огорошенная, Чоу забыла, как дышать. Только сейчас она начала понимать, что в действительности произошло с Гарри и почему тянули с нападением Гермиона и Снейп. Она резко оттолкнулась от Томаса, который тоже начал медленно переваривать услышанное: его теплая ладонь зависла в воздухе, будто пораженная заклинанием Остолбеней. — О чем они… — начал было Дин, но Чоу решила все за него. Рука хладнокровно дернула за самый яркий провод, с искрами вырывая его из компьютера, и, пока Томас оборачивался, чтобы отругать ее, быстро наставила на него палочку. — Обливиэйт. Дин, — его стеклянные глаза, в которых ей мерещился молчаливый упрек, выворачивали душу наизнанку, но выбора уже не оставалось, потому, проглотив сомнения, Чоу продолжила, — ты забудешь все, что услышал. Тебя здесь вообще не было. Ты пошел в туалет сразу, как Мари вышла за пивом, поэтому все пропустил. Будешь записывать мне все разговоры, но слушать сам не станешь. Едва древко нырнуло в рукав платья, Томас пришел в себя и потер глаза кулаками. — Чоу-и, у тебя руки из задницы? Ну как так можно, Мерлин! — Прости, — прошептала она, разумеется, не за провод извиняясь. — Э-э-э, да ладно, — смутился Дин, — не реви. Подумаешь, соединитель. Я потом починю, поставлю на запись, и пусть себе болтают, окей? Не грузись. — Прости, — еще раз повторила она, но и тысячи слов было бы не достаточно. Дин выглядел усталым и немного растерянным, как и надлежало человеку, память которого была насильно изменена. — Отец звонил, мне пора идти. На ходу хватая сумку и случайно опрокидывая бутылку эля, — он и правда вонял, как чья-то урина, — Чоу еще раз бросила невнятное извинение и со всех ног кинулась за дверь, а оттуда — вниз по лестнице и прочь из здания, подгоняемая жгучим стыдом. Она должна была отослать его в дракклову Ирландию, как поступила бы та же Эджком на ее месте, а вместо этого поступила подло. Порывы прохладного ветра с силой задували в спину, наказывая за низменный поступок и таким образом выпроваживая из жизни друга. Она угробила свою репутацию, отношения с родителями, потеряла связь с Мари и ужасно обошлась с Дином. Но идея о вендетте так опьяняла, заламывала руки и будто бы и выхода не оставляла — одолеваемая местью, Чоу уже не разменивалась на совесть, принципы и людей. Наверное, к тому моменту, как она доберется до Темного Лорда, он уже не будет казаться ей настолько темным. Опостылевший Бетховен вновь запиликал в кармане. На сей раз сообщение было от Мари. Я видела Дина и знаю, что ты с ним сделала! Совсем рехнулась?!