Вендетта Чоу Чанг

Снейп скупым кивком указал на стул у невзрачного письменного стола. Аскетичность приемной Неизвестного сбивала с толку: здесь, в месте, где сосредоточилось все знание о магии — первозданной и необъятной, — атмосфера царила еще более жуткая, чем в кабинете зельеварения. То ли Снейп уродовал все, к чему прикасался, то ли Министерство бессердечно экономило на базовых потребностях сотрудников. — Вы идиотка? — сразу перешел он к излюбленной манере ведения диалога, стоило ей только присесть на предложенное место. Вместо ответа Чоу упрямо взглянула в его угольные глаза, с вызовом расправив плечи, и для пущего эффекта закинула ногу на ногу. Безусловно, бывший профессор не растерял способности к запугиванию, тем более десять минут назад он собственноручно чуть не свернул ей шею, однако показывать сейчас страх стало бы верхом глупости: они, в конце концов, не на уроке, а мисс Чанг уже не прилежная студентка, многое готовая стерпеть за допуск к знаниям. Снейп стих, ожидая хоть какой-то реакции, но Чоу упорно продолжала молчать. Позволь она задать ход беседы, где станет жертвой допроса, а Снейп — хозяином положения, для нее все будет кончено. — Вы действуете топорно, — выдохнул он и, как обманчиво могло показаться, сменил гнев на милость. Тени от его заостренных черт лица отражались мрачными кляксами на стенах, отчего в полумраке комнаты Снейп смотрелся поистине жутко. И все же опасность миновала, Чоу это почувствовала, едва он заговорил во второй раз. Фактически своими словами он подтвердил связь с Орденом Феникса и тем самым лишил себя возможности оповестить об инциденте Беллатрикс, потому как и на него появился ответный компромат. — В отличие от вас, я хотя бы действую, — наконец подала голос Чоу. — Как непроходимая тупица, Чанг! — рявкнул он вновь, и Чоу инстинктивно отвела глаза прочь, слишком настойчиво ощущалось давление с его стороны. Дабы не показывать Снейпу ни охватившего ее возмущения, ни переживаний, — все-таки мрачная атмосфера сказывалась на и так расшатанной нервной системе, — она между делом принялась осматривать стол, за которым так неловко устроилась. Не каждый день вчерашней официантке выпадал шанс побывать в кабинете главного Невыразимца. — Я поражаюсь вашей живучести — спать с Лестрейнджем, покушаться на Макнейра. Чем вас не устроило сотрудничество с Орденом? — тем временем продолжал Снейп. Впрочем, стол возложенных надежд не оправдал и удивить невиданными диковинами не сумел: обычные перья ощипанным хвостом торчали из узкой подставки; пергаменты педантично возвышались слаженной стопкой, наверняка зачарованной; в открытой резной шкатулке лежали разномастные предметы — делюминатор, вилка, от которой фоном шла магия, и складной нож. Чоу нахмурилась и пропустила момент, когда Снейп закончил браниться и вперился в нее испытующим взглядом. Маггловский нож, еще и походный — даже не настоящее оружие, вроде кинжала с деревянной рукоятью, — нелепо выделялся среди волшебных соседей, как будто оказался здесь случайно. — У меня нет столько времени, чтобы с Орденом сотрудничать, — заговорила она нехотя, оторвавшись от ларца: поддерживать диалог все же стоило, потому как Снейп вряд ли притащил ее в Отдел Тайн насладиться тишиной вдвоем. — Желаете стать его частью? — ухмыльнулся издевательски. — А у вас есть такие полномочия? — Чоу вдруг осенило, но догадку свою она решила приберечь на потом — если переживет этот разговор и ее не подадут безумной Беллатрикс на стол в качестве аперитива, к этой мысли определенно стоило вернуться. — Допустим, — помолчав недолго, он вымолвил как-то угрожающе — Родольфус так делал, когда хотел, чтобы Чоу прекратила расспросы и вместо болтовни добровольно закрыла рот. — Нет, не хочу. — И, встретив его легкое удивление, добавила одно из изречений профессора Дамблдора, которыми тот с ней щедро делился: — Благодарю, но иногда человек, наполненный… — …Любовью, в одиночку способен противостоять злу?! — продолжил так полюбившуюся ей фразу Снейп, отчего Чоу несколько растерялась: во-первых, профессор Дамблдор, шарлатан, оказывается, не с ней одной делился премудростями, а во-вторых, из уст вечно надменного учителя великие слова прозвучали жалко, будто лишь полная идиотка могла клюнуть на такое. — Вы идиотка! Как в воду глядела — предчувствие ее не подвело, в отличие от мертвого директора, из-за которого она наверняка раскраснелась до самых кончиков ногтей. — Он и вам мозги промыл этой чушью? — Снейп схватился за голову и громко рассмеялся. От столь нетипичного поведения бывшего профессора Чоу сделалось совсем жутко. — Мисс Чанг, — рывком поднялся он со стула и, обойдя стол, склонился над ней так низко, что засаленные волосы сосульками нависли над ее лицом — казалось, одно движение и сталактиты выколют глаза, — и за кого вы решились погибнуть? За Поттера? — Прекратите, — Чоу резво вскочила на ноги, чем вынудила Снейпа сделать шаг назад. Пот градом выступил на спине: ублюдок был умен и заметно превосходил ее в аналитике. — Нет, — улыбнулся он печально. — Конечно нет. Диггори. Великий Мерлин, старик разыграл известный сценарий с мертвым возлюбленным. Сумасшедший диалог выходил из-под контроля: ни одному из них не нужны были признания оппонента, оба делали самостоятельные выводы, основываясь лишь на паре брошенных слов и горстке скудных фактов. Виртуозно, но слишком опасно. Партию с таким соперником Чоу не тянула. — Мисс Чанг, — он смотрел на нее так выразительно, будто видел всю вереницу мыслей, поступков, переживаний и, о Моргана, горевал о ней, как о безнадежно пропащей душе. Вынести такое от Снейпа, известного своей хладнокровностью и бессердечием, было слишком мучительным наказанием за проявленную ранее недальновидность, потому пристыженная Чоу снова приросла взглядом к коробке на столе. — Мисс Чанг, — он вновь попробовал привлечь внимание, но, как защитный механизм от всех будущих слов, в уме крутились лишь вилка, делюминатор и нож, на которые она смотрела не моргая, — Диггори не вернуть, а Темный Лорд вам одной не по зубам. Дамблдор — известный манипулятор, и мне горько знать, что вы стали жертвой его хитросплетений. Вилка-делюминатор-нож. Вилка-делюминатор-нож. — Он еще и умер, оставив вас без надлежащих инструкций, не так ли? — Он не умер! — так и не оторвавшись от столешницы, она прошипела обиженно, сама не ведая, к кому испытывает большую неприязнь — к Снейпу или Дамблдору. — Вы любезно ему помогли. — Пусть так. И все же он мертв. Как и Диггори. Однако на вас, кажется, мои речи в любом случае не повлияют, — сказал он разочарованно, а тонкие пальцы при этом ловко подхватили вилку из ларца, оставив делюминатор и нож неполноценными и сиротливо одинокими. Разумеется, Чоу бы не сумела среагировать мгновенно, если бы не включившийся в дело мозг, она ведь и сама пользовалась надежной схемой «предмет — удар — Обливиэйт» при оперативной работе десятки раз. Потому, когда металлическая вилка, зачарованная Сонорусом, с оглушительным грохотом встретила мраморный пол, Чоу не дернулась и не отвлеклась, а молниеносно вскинула руку с палочкой вперед. И все равно рефлекс оказался не достаточно быстрым, ведь Снейп уже держал ее на мушке. Только его потрясение, прослеживающееся в искривленных губах, стало истинной причиной, почему память до сих пор хранила знание о том, что она Чоу Чанг и положение ее прескверное. — Откуда, — голосом, полным неприкрытой злости, заговорил он, — у вас эта палочка? Чоу мельком взглянула на руку и с разочарованием обнаружила, что в спешке выхватила незарегистрированный обрубок бузины вместо своего родного древка — ну что за день! — Ваша верная последовательница, Гермиона Грейнджер, одолжила, — глупости, способные привести к неминуемой гибели, сами слетали с губ. — А может, Гарри Поттер? За сарказм, нападение на Макнейра и проявленную наглость по всем законам мироздания она должна была поплатиться жизнью. Но одна-единственная призрачная надежда не позволяла скатиться в пучину отчаяния и кинуться в ноги неприятелю: она все же любовница Родольфуса, благослови его Основатели, Лестрейнджа. — Отдайте немедленно! — Черта с два! — Она принадлежала моей матери! Я заберу в любом случае, вы маленькая выскочка! — Снейп орал, и непривычный румянец проступил на его впалых щеках. Выходит, они сравнялись в своей уязвимости. — Ни за что! — теперь эту схватку Чоу всерьез намеревалась выиграть. — Пусть вы и затесались паршивой овцой в стадо, но я здесь тоже не последний человек! Дайте мне уйти. — Вы блаженная? Думаете, трахаетесь с Лестрейнджем и таким образом стали неприкосновенной? Дура, Чанг, вы просто дура! Он Пожиратель Смерти! Поинтересуйтесь, как закончила Марлин МакКиннон, и постарайтесь не повторить ее судьбу. — Дайте. Мне. Уйти! — Чоу кричала, совершенно не контролируя ни слова, ни действия. Напряжение в теле вытеснило весь здравый смысл, и она, совсем того не желая, поддалась неистовому умопомешательству — продолжила угрожать Неизвестному: — Пусть Пожиратель, но он Министр. А потому открывайте свою гребаную калитку и прочь с дороги! Горло саднило, губы пересохли. Рука тряслась, но палочку держала прямо, будто нарочно продолжая дразнить Снейпа своей близостью и недоступностью одновременно. Он молчал, скорее всего, оценивал их шансы — действительно ли Родольфус поднимет шум из-за странного состояния рассудка любовницы или, возможно, даже ее смерти? Станет ли искать виновных или с легкостью заменит на секретаршу в роскошном пентхаусе? — Вы пожалеете, — выплюнул он и взмахом руки скинул чары с замка. — Пошла вон. Все еще не поворачиваясь к нему спиной, Чоу неловко двигалась, наугад прокладывая дорогу к выходу. И лишь когда за ней захлопнулась дверь, бросилась бежать прочь, роняя на ходу соленые слезы. Снейп ее почти раздавил.

***

— Мистер Лестрейндж, у вас через пятнадцать минут совещание с главой Отдела магических игр и спорта, — прямая, как струна, Милли отрапортовала Родольфусу. — Благодарю, — на мгновение оторвавшись от пергамента, ответил он и вновь занялся документами. А вот Милисента оторваться от кресла у камина, похоже, едва ли могла: обращаясь к Министру, она привычно неодобрительно косилась на Чоу, которая устроилась с ногами на подушках и витиеватым почерком оставляла пометки в длинном свитке. Чоу, как и Родольфус, продолжала кропотливую работу, несмотря на откровенные страдания влюбленной секретарши. В конце концов, если Лестрейндж не принимает Булстроуд всерьез, то и ей не следует. Каждый сам несет ответственность за свой выбор, тем более такой противоречивый. Однако игнорировать Милли становилось все сложнее — если одним лишь взглядом можно было бы сотворить заклинание, без сомнений, Чоу давно бы тлела горсткой углей после масштабного Инсендио непутевой ревнивицы. Как только за Милли захлопнулась дверь, Чанг лениво потянулась, разминая затекшее от писанины запястье, и на ощупь попыталась найти беспечно скинутые туфли. — К чему такая спешка? — поинтересовался Родольфус, все еще вовлеченный в документ. — Она сказала: «через пятнадцать минут». — Я подумала, тебе понадобится некоторое время наедине, чтобы подготовиться, — вымолвила Чоу, едва скрывая улыбку, и привычным жестом подтянула ноги обратно к груди. То, как Родольфус, известный интроверт, добровольно разделял с ней кабинет в рабочие часы, невозможно льстило разросшемуся до размеров вселенной самолюбию. Да и ей самой, по правде говоря, комфортнее было заниматься рутинными отчетами не в своем крошечном офисе, а здесь, уютно расположившись в читальном кресле — близнеце ее собственного. — Подготовиться к скучному разговору с занудой из игр и спорта? — Лестрейндж взглянул на нее, расплываясь в издевательской ухмылке. — Никудышный я, выходит, Министр. — Напрашиваешься на комплимент? — Умоляю. — Отложив вдруг перо, он демонстративно откинулся на спинку кресла и с вызовом скрестил руки на груди. Чоу запрокинула голову и заливисто рассмеялась, а позже, придав себе напускной театральности, льстиво проворковала: — Вы самый властный Министр в истории Магической Британии, сэ-э-р. Родольфус, однако, шутку не поддержал, а, напротив, продолжал внимательно рассматривать ее, развеселившуюся от своего же маленького спектакля и по-детски кривляющуюся. А потом с полной серьезностью изрек: — Об этом никогда не следует забывать, Чоу. От внезапной перемены настроения Лестрейнджа ей тут же сделалось не по себе — жар выступил на щеках, а руки, свободно свисавшие с подлокотников, пристыженно опустились на атласную ткань брюк. Родольфус тем временем уже вернул прежний нрав, скрасив полуулыбкой суровые черты лица, как будто вовсе не пытался запугать ее всего мгновение назад. Чоу даже показалось, что этот ледяной выпад являлся плодом разыгравшейся фантазии, ведь такого рода необоснованных предостережений она от него никогда не получала. Неужели Снейп пошел на риски и разболтал Пожирателям ее тайну? Впрочем, эту мысль Чоу поспешила откинуть, напомнив себе, что, во-первых, недоделанный Невыразимец всецело находился под каблуком, а во-вторых, придай он огласке ее секрет, стараниями мадам Лестрейндж она если бы и сидела здесь, то как минимум без головы. Разумеется, ночью после тревожного разговора в Отделе Тайн она не сомкнула глаз, раз за разом перебирая в памяти каждое слово, движение, любую неприметную деталь. Бесконечные часы Чоу прогнозировала наиболее вероятные варианты развития событий, но ни один из предполагаемых сценариев не развязывал Снейпу руки в достаточной мере, чтобы откровенно заявить о случившемся Беллатрикс. Плешивый Салазар, он даже Макнейра предупредить не сумел бы, ибо таким образом сам подставлялся под удар. И все же опасаться бывшего профессора стоило, ведь, основываясь на достоверных фактах, именно он возглавил Сопротивление вместо почившего или пока еще плененного Гарри Поттера. Некстати вспомнились угрозы Грейнджер — кто-то из Ордена хотел ее головы. Не Лидер ли собственной персоной? Вообще, вся эта история со шпионажем в Министерстве и связями с Орденом выходила какой-то по-книжному закрученной, и не будь Чоу втянута в интриги по самую макушку, непременно добровольно самоустранилась бы, не без удовольствия оповестив Родольфуса о предателе. О, как она распинала себя за то, что не способна оказать услугу внимательному любовнику, но как на духу выдать Снейпа Пожирателям Чоу все же не решалась. Насквозь отравленной эликсиром мести, ей в очередной раз оставалось не вмешиваться в происходящее, беспристрастно наблюдая со стороны. Однако, справедливости ради, и хваленый Ближний круг заметно сдал позиции — неужели никто так и не вычислил очевидного перебежчика? Волдеморт бы их всех отправил на пенсию ухаживать за лукотрусами, не отлеживайся сам не пойми где после Битвы за Хогвартс. — Я все же пойду, — засобиралась Чоу, уязвленная незаслуженной холодностью Родольфуса. Она уже опустила ступни одну за другой на деревянный пол, но внезапно отдернула ногу, недовольно зашипев. — В чем дело? — улыбка мгновенно сползла с его лица. — Ерунда, — отмахнулась она. — Кажется, занозу посадила. Довольно быстро примирившись с неприятностью, преисполненная гордости Чоу в очередной раз вознамерилась скользнуть в лаковые лодочки и прихрамывая покинуть министерский кабинет, но Лестрейндж оказался проворнее. Оставив документацию, он уверенно пересек расстояние между ними и не раздумывая опустился у кресла на одно колено. Словно не замечая ее растерянного взгляда и наверняка залившего щеки румянца, Родольфус осторожно дотронулся до оголенной кожи, обыденно обратившись к Чоу: — Дай посмотреть. — Не страшно, она сама вылезет, — пробормотала она, одолеваемая удушливым смущением, но под гипнотизирующим взглядом голубых глаз послушно протянула ступню вперед. — Вижу. — Пока прохладными пальцами одной руки он продолжал крепко ее удерживать, второй потянулся за палочкой. — Внушительная, но засела неглубоко. Сейчас вытащу. От первого же взмаха древка Чоу содрогнулась, предусмотрительно закусив губу, чтобы не выругаться отборным матом — столь интимный момент коленопреклонения ни в коем случае не следовало осквернять развязной бранью. — Больно? — Родольфус поднял голову, и в качестве ответа Чоу жалобно закивала. Однако дело она имела со старшим Лестрейнджем, а, как известно, сочувствия в нем было еще меньше, чем солнечных дней в зимнем Лондоне, потому действия его не сделались мягче. — Иногда нужно просто перетерпеть. Отвлекись, расскажи, что за неотложные планы у тебя на вечер. Стараясь отстраниться от учиненной им расчлененки, а заодно избежать нежелательной темы, Чоу отвернулась в сторону отполированного окна. Понятие глубины у них с Родольфусом разительно отличалось, ведь по тому, как тяжело выходила заноза, ей казалось, она засела в районе сердца. Сосредоточившись на раскидистом дереве японской сакуры за стеклом, она принялась озабоченно подсчитывать соцветия, чтобы хоть как-то абстрагироваться от неприятных ощущений. Вид, к немалому удивлению Чоу, и правда завораживал по-весеннему нежным сочетанием оттенков. Она неспешно растворялась в чарующей панораме, позабыв и об инциденте с занозой, и о меняющем настроение, как мантии, Министре. Внезапно прямо на ее глазах ширококрылая бабочка опустилась на пышную ветку, чем привела Чоу в неописуемый восторг и заставила всем телом интуитивно потянуться к магнетическому пейзажу. — Не трясись, — Лестрейндж несильно сдавил ступню. — Я почти закончил. — Ты зачаровал окно? — вдруг дошло до нее очевидное. Чоу, по вине Долохова заваленная бесконечными пергаментами и свитками, только сейчас обратила внимание на тонкий шлейф магии, окутавший стену. Да и никаких сакур в центре Лондона, разумеется, быть не могло. Невероятно искусная работа — такое под силу сотворить лишь мастеру уровня профессора Флитвика. — Как видишь. — Рабастан настоял? — наседала она, но только чтобы окончательно отвлечься: создавалось стойкое впечатление, что из ее бедной ноги выходило бревно. — Нет. — Я думала, тебе по вкусу виды мрачного Лондона. — В них более нет нужды. — Большим пальцем Лестрейндж ласково провел от пятки до подушечек пальцев и обратно. — Готово. Чоу мимолетно осмотрела пострадавшее место на слегка покрасневшей коже и, не заметив ни рваной раны, нарисованной воображением, ни дискомфорта в целом, довольно потянулась в кресле. — Спасибо. — И все? — Он резко, будто бабочку в полете, обхватил стопу цепкой пятерней и решительно притянул к губам, чтобы оставить почти неощутимый поцелуй на щиколотке. — Я избаловал тебя, Чоу. Она опасливо замерла, напрасно ожидая дальнейших объяснений. Все его действия сегодня представлялись ей алогичными, лишенными здравой последовательности и оттого особенно подозрительными: Лестрейндж то ругал ее, то целовал ноги, то заставлял терпеть боль вперемешку с нравоучениями. Может, глава Отдела игр и спорта так на него влиял? — Родольфус, я правда сегодня не могу, — не отводя от любовника глаз, твердо сказала Чоу, рассудив про себя, что именно отказ в свидании на шелковых простынях был первопричиной этих ребяческих капризов. Лестрейндж вел себя напористо, и в любой другой ситуации мудрая Чоу пошла бы на уступки, однако этот вечер стал исключением. В конце концов, дело было не в нем, сегодня ее не удержал бы и Чемпионат мира по квиддичу — впервые за несколько месяцев борьбы с болезнью мать пришла в себя. Папа, конечно, уверял, что это долгожданные результаты лечения, Чоу же по-прежнему была настроена скептически и считала внезапное улучшение состояния предшественником грядущего кризиса. Но как бы то ни было, мама вновь обрела способность помнить, с боем выцарапав у деменции еще немного времени. Родители этим утром должны были вернуться в коттедж и наверняка вовсю наслаждались хрупким счастьем семейного быта в привычной для мамы атмосфере. Мерлин, как же ей не терпелось присоединиться к ним и разделить эти драгоценные моменты абсолютной любви! Она невозможно истосковалась по родительской ласке, по уюту их скромного дома, по маме. Если бы не бескомпромиссный Долохов со своей писаниной, Лестрейндж бы ее и вовсе сегодня не увидел. — Тебе пора, — как ни в чем не бывало ответил на очередной отказ Родольфус, поднялся на ноги и направился обратно к столу, где его ожидали бесчисленные пергаменты. — Пятнадцать минут на исходе. Ну и кто кого избаловал?

***

— Вито, — рявкнула Дафна и не думая скрывать накопившегося за день раздражения. От лилий раскалывалась голова, а от догадки, что из всех вариаций цветов мелкий засранец выбрал именно их, расколоть хотелось уже его ушастую башку! Домовик не спешил, намеренно подчеркивая, что хозяйку принял чисто номинально и служить ей хоть и обязан, но не от всего своего гнусного эльфийского сердца. — Вито! — окончательно выйдя из себя, Дафна топнула ногой. — Да, хозяйка, — неприятный голос проскрипел откуда-то из-за спины, пропитанный ядовитым удовольствием. Домовик обнаружился прямо за ней — паршивец, беззвучно аппарировав на первый же призыв, специально не давал о себе знать, наслаждаясь отвратительным представлением, которое Дафна устроила. И зачем только Тони отдал ей этого ублюдка! — Замени лилии на розы, — сквозь зубы прошипела она, как мантру, про себя прогоняя советы старого сквиба: не нервничать, беречь тело, очищать мысли. — Хозяйка просила цветы — Вито принес цветы, — запричитал он, уродливо сгорбившись, отчего его застиранная простыня натянулась на спине. — Но хозяйка всегда недовольна, хозяйке все не так, — бубнил он, пока уничтожал магией бутон за бутоном в вазах на праздничном столе. — Зачем только хозяин Долохов принял в свой плодородный Дом такую непутевую хозяйку? Она молча поправляла белоснежные скатерти, изо всех сил убеждая себя, что проклясть домовика Круциатусом не очень-то гуманно, да и Тони не одобрит, все-таки старый эльф прислуживал ему с рождения. Зачем Долохов подарил ей Вито, она, разумеется, догадывалась — носатый мерзавец следил за ней еще со времен последнего года Хогвартса, докладывая о малейшем шаге господину. Если бы Астория не забрала их единственного домовика, она бы уже тысячу носков отдала этому престарелому гундежнику и выкинула из особняка взашей. Однако теперь ничего не исправить, разве что на рождение ребенка, возможно, удастся уговорить Тони приобрести новых эльфов, которые будут служить ей одной верой и правдой. Дафна мечтательно погладила живот. Сегодня, когда они отужинают, она намеревалась преподнести Тони главный подарок, расшитое золотой нитью детское покрывало, и сообщить таким образом о скором пополнении в плодородном Доме Долоховых. Конечно, учитывая состояние ее здоровья, громкое заявление об очередной беременности могло отдавать самонадеянностью, если не показаться комичным, но в душе жизнестойкими подснежниками расцветала уверенность: в этот раз все разрешится благополучно. — Да убери же от меня эти тошнотворные цветы! — отмахнулась от нескольких веток лилий, оставленных неподалеку домовиком, и поспешила закрыть рот, чтобы сдержать рвотный позыв. Гадкий эльф нарочно изводил ее! — Ну вот, хозяйка опять недовольна стараниями Вито. — Замени на розы сейчас же! И вели подать Антонину рыбу первым блюдом. От рыбы ее тоже воротило, но угодить имениннику все же хотелось — из-за замаячившего на горизонте перемирия Дафна готова была пойти и не на такие жертвы, тем более Тони непременно возликует, заслышав новости, и лично вышвырнет всех морских гадов из кухонных запасов. — Хозяин просил передать, — глухой, но довольный голос Вито не предрекал ничего хорошего, — чтобы хозяйка ужинала одна. Он сегодня занят службой. — Что? — В носу неприятно защипало — предвестник грядущих слез. Однако шалости гормонов Дафна подавила быстро, потому как с достоинством выслушивала и не такое. — Хозяин просил передать, — с той же заунывной интонацией принялся он повторять слово в слово, — чтобы хозяйка… — Пошел вон, — прошептала она одними губами, но Вито в кои-то веки послушался с первого раза и исчез, оставив Дафну наедине со своим разочарованием. Она тяжело опустилась на стул и из последних сил постаралась усмирить клокочущую обиду, которая крупным градом грозилась хлынуть из глаз, — нечего портить макияж сыростью. Не нервничать, беречь тело, очищать мысли. — Ладно, — тихо выдохнула она, подумав, как ей стоит поступить. Платье, в которое она втискивала себя добрые пятнадцать минут, следовало сменить, так как своей помпезностью оно уже не вписывалось в испорченный вечер. Макияж тоже лучше бы смыть, пока соленая влага, едва сдерживаемая, не оставила разводы под глазами, придавая ей схожести с разодетой в кружева пандой. Не нервничать, беречь тело… Тони, должно быть, еще не до конца свыкся с мыслью, что после вынужденного путешествия жена наконец вернулась и им теперь надлежало не только исполнять супружеский долг на всех горизонтальных поверхностях в доме, но и продолжать череду совместных приемов пищи, выходов в свет и прочих вещей, которые делают люди, скрепленные брачными узами. — Ладно, — натянув искусственную улыбку, она немигающим взглядом вперилась в пространство перед собой. Кукушка на волшебных часах оповестила — восемь пятнадцать. Поздновато для работы, тем более в собственный день рождения, но, с другой стороны, его высокое положение в государственной структуре подразумевало полную отдачу делу. Не нервничать… Она чувствовала, как с губ неумолимо сползает фальшивое принятие, а жар расплывается лужей по щекам и шее, но никаких попыток не нервничать более предпринимать не стала, в конце концов, кроме нее, здесь только пустые вазы и столовое серебро. Как это часто случалось, Дафна вновь осталась одна. — Ладно, сукин ты сын, — прошипела она ядовито и резко поднялась на ноги. Где искать Тони, она догадывалась — наверняка у себя собирается на службу, или куда там дементоры несли его на ночь глядя. Номинально у них, конечно, была общая просторная супружеская спальня, но муж заявлялся туда исключительно по известному делу, а свободное время проводил в небольшой комнате рядом с кабинетом. Туда Дафна и направилась, покрепче сжав воздушную юбку платья в кулаках, чтобы ненароком не наступить на подол в спешке. Как преодолела лестницу и коридор, она не поняла, потому что в голове вела отчаянный диалог сама с собой. В какой-то степени она была сыта по горло его отлучками, однако другая Дафна — маленькая девчонка, как свитки Мерлина, наизусть повторяющая список Священных Двадцати Восьми — была категорически против эксцентричного порыва разобраться в том, что происходит в ее чертовом браке. Слова матери, которые Даф часто вспоминала, тоже пока еще считались весомым аргументом: «Ближний круг опасен и мстителен». Сколько несчастных волшебников бесцельно отдали жизни в те темные дни, когда Лорд прокладывал дорогу к власти? Нет, для почитающего традиции общества Дафна всего-навсего инкубатор по производству чистокровных наследников, тем более инкубатор неправильный, отчего-то сломанный. Напоминать Тони об обещаниях, данных при обручении, было рискованно, но, докси его раздери, счастье как будто настойчиво обходило Дафну стороной. Так продолжаться просто не могло. — Дафна? Она совсем не заметила, как оказалась у открытой двери его импровизированной спальни, и потому, выбитая из колеи, замерла с широко распахнутыми глазами — перед ней с полотенцем в руках стоял голый и мокрый Долохов. — С днем рождения, — промямлила она, глядя на непристойную наготу мужа. Он обернул полотенце вокруг бедер и отправился в гардеробную, бросая на ходу: — Проходи. Что-то стряслось? — С днем рождения! — уже тверже повторила она, мысленно отвесив себе затрещину: спустя несколько беременностей, неужели вид мужского члена до сих заставлял ее краснеть, как первокурсницу? Или дело было исключительно в члене Долохова? — Спасибо, — послышался голос супруга из-за стены. — Ты прекрасно выглядишь, cvetochek. — Я ждала тебя. — Вито разве не передал? Sovsem nikudyshny stal starina. Я буду на задании. Ужинай без меня. — Но я все равно тебя ждала! — она, наверное, забылась и прикрикнула, потому что движения в гардеробной внезапно стихли. — Послушай, Антонин, — начала Дафна заметно спокойнее в надежде не навлечь на себя беду, — мне тревожно. Ты постоянно пропадаешь на работе — уходишь раньше, приходишь позже. Она уже собралась с силами, чтобы облечь свое главное обвинение в слова, но Тони предстал перед ней в одежде, и сердце глухо оборвалось в груди. — Дафна, я должен идти. Его успокаивающий баритон был ловушкой, не более. В принципе, Тони и озвучивать это не обязательно было, потому как весь вид его красноречиво говорил за себя — кожаный камзол с перетяжками ремней на груди сливался с плотной, окутывающей весь силуэт мантией. И, как уродливое пятно, на черном фоне в руках его отливала серебром маска — символ смерти этого праздничного вечера. С каждым рваным вдохом ей все сильнее казалось, что воздух в комнате пропитался тяжелой безысходностью — Антонин облачился в традиционный костюм Пожирателя Смерти. — У тебя нет абсолютно никаких причин для беспокойства. — Куда ты собрался? — не сводя напряженного взгляда с маски, осуждающе спросила она. — Напомни, с каких пор я отчитываюсь о приказах руководства перед тобой, Дафна? — Она чувствовала, как недобро муж смотрит на нее, но не пронзительный взгляд пугал ее и даже не наличие возможной женщины на стороне. Дафна задохнулась от страха, что кровавые дни, которые всей стране довелось пережить по милости Темного Лорда и очкастого Избранного, вновь повторятся. Неужели Лорд взялся за прежнее? С кем теперь ведется безобразная резня, с оборотнями? — Темный Лорд, он снова… — попробовала она сформулировать мысли вслух, но Тони, конечно, ее перебил, как делал всякий раз, когда не желал вести дискуссий. — Дафна, — он подошел ближе и взял ее за плечи, склонившись чуть ниже, чтобы сократить их разницу в росте, — ты живешь в безопасности и окружена максимальной заботой. Тебе ничего не угрожает. Иди ужинать и ложись спать. Поняла меня? Губы предательски дрогнули, а низ живота пронзил неприятный спазм. Мерлин, почему она не сбежала с однокурсниками? Какая дура, выйти замуж за одного из членов Ближнего круга, хоть и чистокровного, значило поставить крест на своей судьбе и судьбе будущих детей. Чертов Лорд! Чертов блядун Министр! Чертов Долохов! Хрен ему, а не покрывальце. Хрен ему, а не ребенок. Пусть идет на свои кровавые налеты без какой-либо надежды. Одинокий, как она сама. — Поняла, — тихо, но твердо ответила Дафна. Тони по-отечески поцеловал напряженный лоб и направился к выходу. Так бы он и ушел, если бы не внезапный бунт в разрываемой противоречиями душе, но, когда она поддалась этому побуждению и все же окликнула его, Тони замер. — Булавка, — напомнила она. — Cvetochnaya moya, — Долохов вновь подошел к ней и взял прохладную руку в свои, — ничего страшного не намечается. — Антонин, булавка, — она не сдавалась, с такой профессией, как у Тони, Дафна готова была блюсти любые традиции, лишь бы не обнаружить себя одним утром молодой вдовой. Он ухмыльнулся и, выпустив ее тонкие пальцы, потянулся к отвороту мантии, демонстрируя металл, золотом отливающий на суконной ткани. Коротко кивнув ему на прощание, Дафна в ту же минуту осталась в комнате одна. Живот тянуло все сильнее, к тому же тугой корсет неприятно сдавливал кожу на спине. Не нервничать, беречь тело, очищать мысли. Разочарованно выдохнув, она вынула из потайного кармана платья пластину с маггловскими пилюлями и поспешно проглотила одну. Выходило, ее молитвы не были услышаны: Темный Лорд так и не сдох.

***

— В какую миску? — довольная Чоу держала перед матерью деревянную доску с мелко нарезанными овощами. — В стеклянную, пожалуйста, — мамино лицо озарила теплая улыбка. На плите закипали кастрюли, таймер противно пищал, оповещая о томящейся в духовке запеканке, взволнованный отец то и дело забегал по поводу и без, но их внимание сконцентрировалось друг на друге, словно в мире остались лишь две женщины, мать и дочь, воссоединившиеся после долгой разлуки на маленькой светлой кухне. Они беспрестанно хватались за руки, перекидывались какими-то глупостями вперемешку с нежностями, а жадные глаза цеплялись за каждый фрагмент — одежду, волосы, тембр голоса, — чтобы потом в холодном одиночестве отогреваться этими драгоценными воспоминаниями. — Мариэтта, представляешь, опять чудит за рулем. Полицаи когда-нибудь доберутся до нее. Историю с незарегистрированной палочкой Чоу разумно опустила, потому как любое упоминание волшебства плохо сказывалось на материнской психике, вызывая чудовищный откат в беспамятье. В ее представлении вообще никакого колдовства не существовало, однако потакать этой теории оказалось несложно: их коттедж всегда был негласной зоной вне магии. Когда-то Чоу бежала в Хогвартс, раздуваемая возмущением, что в доме на отшибе леса ей не позволено быть полноценной ведьмой. Сейчас же она готова была отказаться от привычного мира, включая дорогущий думосброс и чудо аппарации, лишь бы как можно больше дней провести в окружении микроволновки и стиральной машины. Волшебство вдруг растеряло всякую волшебность, померкнув в тени лучистой мамы. — Она сегодня присоединится к нам? — Нет, — Чоу слегка нахмурилась, но тотчас опомнилась — не время предаваться размышлениям об упадническом настроении Эджком. — Она перешла на новую работу с чудовищным графиком, отныне только ночные смены. — Ох, — запричитала мама, — бедная девочка. Ну а ты? — Папа вроде говорил, — опасливо начала Чоу, — что я устроилась в государственные органы. — Это я еще помню. — Мать развернулась к ней, отложив прочь нож для нарезки хлеба, и, судя по блеску глаз, Чоу ожидал пикантный разговор. — Но что насчет дел сердечных? Не смотри на меня так, Бабочка, я все пропустила! Последнее, что отложилось в голове, — твои страдания по Седрику, но жизнь не стоит на месте. Может, у тебя появился кто-то особенный? — Да, — выдала она, загипнотизированная маминым голосом, прежде чем успела пресечь все попытки родительницы влезть в личную жизнь. Чоу никогда не слыла любительницей откровенных разговоров и, словно Адского Пламени, с детства избегала любых бесед со взрослыми на тему наркотиков, секса и отношений с друзьями. Однако сейчас, купаясь в долгожданном мамином внимании, ощущая себя уже не безликой доставщицей еды из корейской забегаловки, а дочерью, ее маленькой девочкой, Чоу с ужасом осознала — с ней ведь больше никогда не случатся эти неловкие разговоры. У нее не будет секретов с мамой на двоих. Она никогда не услышит совета или даже банального: «А я говорила». — У меня есть мужчина, — выпалила она, пока не передумала, и не зря: мама сразу взглянула на нее с благодарностью — как оказалось, она нуждалась в этом не меньше Чоу. — Несколько старше, но не критично. И, не поверишь, он рыжий. — Рыжий? — они обе прыснули от смеха. — Ну не совсем. Скорее… медный. И по характеру тоже. Очень скрытный и собранный. А порой просто жутко задается! — Но чем-то этот зазнайка тебя все же привлек, — мама хитро улыбнулась. Запеканка наверняка была безвозвратно испорчена, хлеб подсыхал на разделочной доске, а не до конца взбитый десертный крем без надобности оседал пузырящейся массой в чашке миксера. Казалось, мать совершенно позабыла о домашних хлопотах, но говорить ей о делах Чоу не спешила — здесь и сейчас мама помнила лишь о ней. Подстрекаемая этим приятным открытием, она продолжила: — Наверное, глаза — они у него глубокие, как океаны, — обычно внушают полное умиротворение, абсолютный штиль. Смотришь на него и как будто медитируешь у моря, честное слово. — Они снова расхохотались. — Но иногда во взгляде бушуют такие штормы, которые, возможно, загубили не один корабль. И знаешь, мама, пусть это прозвучит жутко, но его смертоносная стихийность завораживает. Чоу замолчала, сама не понимая, что вдруг на нее нашло, такого уровня откровенности от себя она точно не ожидала. Мама тоже не проронила ни слова, как будто страшилась разбить хрупкий момент доверия, и, только когда пауза стала отдавать неловкостью, первой пришла в себя: — Ого, кажется, в этом парне и правда что-то есть. Хотела бы я с ним познакомиться. Чоу, заведомо зная, что это невозможно, собиралась аккуратно сменить тему, — благо подгоревшая запеканка всегда была под рукой, чтобы притянуть всеобщее внимание, — но пронзительный звук дверного звонка нарушил все планы. — Может, у Мари получилось выбраться? Чоу нахмурилась, растревоженная непредвиденным вмешательством в их тихий вечер. Разумеется, ничего у Мари не получилось — она вообще не была осведомлена о семейном ужине Чанг! — Пойду посмотрю, — Чоу вытерла руки о полотенце и поспешила покинуть кухню, чтобы побыстрее добраться до незваных гостей и выставить их вон. Коттедж стоял на самой кромке леса, и ближайшие соседи жили в километре за холмом. Скорее всего, это знакомые отца заявились, но когда папа сделался таким беспечным? Чоу негодовала — они ведь договаривались оградить маму от магии! Если это кто-то из его бывших коллег, лучше бы им попридержать свои палочки, иначе Чоу не преминет воспользоваться служебным положением и всех их сгноит у Долиша в изоляторе! — Я открою, — крикнула она отцу, завидев того на лестнице, и отодвинула железный засов. Ей хватило и полсекунды, чтобы верно оценить ситуацию и попытаться с силой захлопнуть дверь, но тяжелый ботинок встал непреодолимой преградой в проеме. Они облачились в черное и на фоне сумеречного неба одним своим видом предрекали надвигающуюся катастрофу. Чоу хотелось крикнуть им что-то угрожающее, но губы уже не слушались. Глаза лихорадочно бегали от Родольфуса к младшему Лестрейнджу, потом к Долохову и снова к нему, пытаясь отыскать ответы в лицах, но отрешенное спокойствие, которое она лицезрела, никак не успокаивало, а, напротив, лишь распаляло леденящий страх. Внезапная мысль обидно ранила сознание: насколько обманчивым оказался его штиль. Даже сейчас во взгляде Лестрейнджа читалось фальшивое умиротворение. И только серебряная маска, закрепленная на сюртуке у сердца, без прикрас демонстрировала весь масштаб трагедии, которая вот-вот разыграется на пороге родительского дома. — Добрый вечер, Чоу.