Вендетта Чоу Чанг

— Присаживайся, — Родольфус указал на аскетичное кресло у камина. Сам он устроился неподалеку, сосредоточенно колдуя над остатками стеклянного сосуда, который, судя по многочисленным сколам, пал жертвой магического выброса Беллатрикс Лестрейндж. С такими возможностями, как у этой мадам, неверному супругу еще повезло, что графин взял на себя весь удар, — в конце концов, это ведь могла быть и голова несчастного. Не привлекая к себе внимания, Чоу внимательно наблюдала за его действиями: длинные пальцы ласково удерживали рукоять древка, и простейшие на первый взгляд пасы завораживали эстетикой подвижности запястья. Привычная мантия на нем отсутствовала, а рукава белоснежной рубашки были подвернуты, беззастенчиво демонстрируя Черную Метку, как полотно, растянутую на выпуклых венах. В целом эта картина отдавала какой-то неправильной притягательностью и оттого выходила такой постыдной — Чоу прекрасно понимала, сколько горя Пожиратели принесли каждой второй семье в Магической Британии, но все равно бессовестно краснела, зная наперед, что именно в этих руках, подобно палочке, окажется вечером. Наверное, Беллатрикс стоило отхлестать ее по щекам, чтобы мозги хоть немного встали на место. — Что-то не так? — его вопрос застал Чоу врасплох, и она, будто застигнутый во время грабежа воришка, поспешила поднять взгляд на лицо Родольфуса — наглец, он ухмылялся, слегка подавшись вперед и искренне забавляясь девичьим смущением. Ей сделалось неприятно. Чертов Пожиратель прекрасно отдавал себе отчет в том, какой эффект производило клеймо на тех, кто никогда не поддерживал террор Волдеморта. Чоу с вызовом посмотрела в обманчиво спокойные глаза — ну уж нет, над собой подшучивать она не позволит никому, даже известному головорезу Темного Лорда. Ее давно унизили как ведьму, на два года ограничив в магии, будто первогодку Хогвартса. И потому единственное, что после всех разрушительных битв, горечи потерь и череды суровых судов удалось сохранить в первозданном виде, было простое человеческое достоинство. Министр он или Мерлин с хреном вместо посоха, значения никакого не имело — унижения терпеть она отказывалась. — Не так, — Чоу опять поджала губы, как делала всякий раз, когда собиралась отчитать кого-то. Глупая привычка, по мнению самой Чанг, из-за которой она походила то ли на курицу, то ли на Грейнджер. — Там была… Она внезапно замолчала на полуслове, потому что Лестрейндж вдруг стал угрожающе серьезным, и выдавить из себя «ваша жена»‎ с должным достоинством уже не выходило. — Не думай об этом, Белла — не твоя забота, — четко, словно втолковывал элементарные вещи ребенку, проговорил он, а потом откинулся на спинку кресла и взялся рассматривать тлеющие угли в камине. — Но в целом не рекомендую раскидывать предметы гардероба где не попадя. — Договорились. — Она совсем вскипела от его дразнящей пошлости. — А раз так — верните чулок! Чоу едва успела завершить свой выпад, как он резко развернулся в ее сторону и разразился глубоким хохотом. Раздираемая возмущением, она с трудом скрывала пробирающее до костей разочарование: толком узнать не успела как следует человека, который вытащил ее из тюрьмы и из одежды, а уже люто его недолюбливала. Не самое лучшее начало для постельных отношений. — Нечего смеяться, — осмелела она, — четыре галлеона за пару, между прочим. Чоу вообще рядом с ним решила больше не робеть. Сдалась ему трусишка? К такому выводу она пришла еще ночью, когда напряженно размышляла, чего ожидал от нее Лестрейндж. Повиновение, обожание, а судя по пострадавшему графину, и разрушительные эмоции — все это ему с лихвой предоставляло близкое окружение. Тем более он все же не слепец и наверняка справедливо рассудил, что Чоу ничем таким любовника побаловать все равно не сумела бы. Единственное, чем она в принципе могла зацепить своеобразного Министра Магии, была та самая идиотская взбалмошность, продемонстрированная в Лютном и ошибочно принятая им за смелость. Ну и пожалуйста, нравятся храбрые женщины — Лестрейндж обратился по адресу: храбрости, щедро сдобренной идиотизмом, порой в ней было больше, чем в Годрике. — Это где столько дерут с юных дев? — продолжал веселиться Родольфус. — Мадам Малкин звереет. — Я пошлю к ней отряд Пожирателей, — заговорщически прошептал Лестрейндж и подмигнул ей, чуть наклонившись вперед. От услышанного Чоу на мгновение оторопела, а потом рассмеялась так искренне и неприкрыто, что с трудом могла сама себя остановить. Даже успокоившись, когда уголки губ еще подрагивали, но неэстетичное хрюканье и сиплые хрипы уже не грозились вырваться наружу, Чоу все равно продолжала испытывать внезапно охватившую тело легкость. Разум ее, конечно, крепко-накрепко контролировался окклюменцией, но вот инстинкты и ощущения, вроде растопленной неги в районе груди, стали неожиданным сюрпризом. Все так же улыбаясь, она решилась еще раз рассмотреть его как следует, уже без какой-либо цели выведать личные тайны, а просто так — как в пошлых книжонках женщины рассматривали мужчин, как она сама когда-то с упоением разглядывала капитана квидичной команды Хаффлпаффа. Нос, глаза, губы, волосы — по-прежнему ничего особенного. Сердце не пропустило удар, в животе не образовалось приятной пустоты, мысли не путались, а привычными монотонными реками размеренно текли в сознании. Немного разочарованная, Чоу отвела глаза, а вот он, напротив, так и продолжал рассматривать ее, словно тоже хотел в чем-то убедиться. Ей даже почудилось, будто Лестрейндж, переведя взгляд от нее к окну и обратно, одобрительно улыбнулся. Но у нее, скорее всего, просто разыгралось воображение, потому как он оставался таким же нечитаемым, как и в их прошлые встречи. Возможно, Родольфус всего-то и намеревался вышвырнуть ее на улицу без метлы. Увы, влюбленность не обрушилась на их головы, словно весенняя капель. По известным причинам она этого и не ждала. Но в его присутствии хотя бы не ощущалось привкуса мерзости и отвращения к самой себе, как наверняка было бы с тем же Макнейром или Яксли. И пусть любовником Лестрейндж зарекомендовал себя неважным, чувство юмора могло неплохо скрасить их дальнейшие взаимоотношения. Да и внешность все же не отталкивающая — так, всего лишь нейтральная. — Выпьешь со мной? — Он поднялся и прошествовал к массивной резной тумбе, в которой, очевидно, хранил алкоголь, вот и еще одна приятная сердцу черта — Министр оказался выпивохой. — Ты предпочитаешь только белое? — Да, — как на духу соврала Чоу: в плане выпивки она придерживалась широких взглядов. Более вопросов не последовало, и, пока он неторопливо наполнял бокалы, Чоу охотно воспользовалась предоставленной паузой, чтобы обдумать дальнейшие действия. Легкий холодок пробежал по позвоночнику, прогоняя уютное тепло прочь. Что теперь? Разговоры у камина, вроде как, подошли к концу, толком не начавшись. Да и спаивать ее в середине рабочего дня, скорее всего, Лестрейндж намеревался с известной целью: вряд ли Министр решил пропустить по стаканчику с новой главой Отдела стирателей, иначе отправил бы оранжевую птичку, подобно остальным. Чоу затаила дыхание — конечно, все догадки о планах мужика средних лет в первую очередь сводились к сексу. Вот теперь сердце наконец пропустило удар, но, как и прежде, с влюбленностью это никак не вязалось. В прошлый раз она действовала на чистом адреналине — сегодня в ход вынужденно пойдет импровизация. Чоу неуютно заерзала в кресле. Паника вот-вот обещала сковать ее в крепкие тиски. Даже десяток просмотренных порнокассет не добавляли желаемой уверенности в себе, потому что она так и осталась неопытной девчонкой, прикидывающейся коварной обольстительницей. Словно самозванка — поганое чувство. На ее месте должна была быть какая-нибудь Милли, уж ее-то округлые бедра будто созданы для всех этих министерских романов. Мерлиновы бубенцы, неужели ей по судьбе предначертано выставлять себя полной идиоткой? А всего-то и хотела поквитаться с Волдемортом! — Рислинг, — нравоучительно заметил он, слегка обернувшись, чтобы продемонстрировать пузатую бутыль, — по моему мнению, входит в тройку лучших сортов винограда, предназначенных для белого вина. В Рейнской области — это Германия — потрясающе… В любое другое время Чоу заслушалась бы рассказом, ведь эрудированный собеседник, как известно, — редкая удача. Однако конкретно этому собеседнику ей чуть позже предстояло демонстрировать Финт Вронского без белья, оттого интерес к беседе так и не проснулся, оставляя место в голове лишь для одной безумной мысли: что, фальшивый Салазар, он от нее ждет? Конечно, ее искушенность, точнее ее отсутствие, уже известна, потому особых иллюзий Родольфус питать не должен. С другой стороны, пригнал же он ее в кабинет, не озаботившись оставить запись в журнале посещений. Опять же, с женой фактически свел. Адреналиновый наркоман? — …Мозель так вообще известный мастер… Родольфус, все еще не встретив никакого отклика, кроме ее монотонных покачиваний головой, словно ей шею заклинило, из вежливости продолжил рассказ, направляясь в сторону Чоу с бокалами в обеих руках. К дементорам раздумья! Она поднялась и смело шагнула ему навстречу, ведомая рациональным мышлением с легкой примесью сомнений — тогда в поместье она взяла Лестрейнджа штурмом, и это как-никак дало свои плоды, а кабинет с огромным Думосбросом тому прямое подтверждение. Выходит, его заводят такие методы. Ведь и супруга у него не робкого десятка — у кого в семье Лестрейндж бубенцы звенят громче, стало понятно уже в приемной. Они встретились у острого угла деревянного стола для переговоров напротив продуваемого окна — очень символично. И до безобразия глупо! Сокращать расстояние было уже некуда: Чоу и так запрокидывала голову, как Почти Безголовый Ник, чтобы не разрывать установленный зрительный контакт. Шагов к отступлению она себе не оставила нарочно, да только запал продолжать действовать, как какая-нибудь меркантильная тетушка в погоне за состоятельным вдовцом, испарился почти сразу, стоило Лестрейнджу оборвать историю о виноградниках. Так они и стояли — он, разглядывающий ее внимательно, будто скидочный товар в магазине, и она, раздосадованная, что еще и глотать выходило с трудом в таком неудачном положении головы. — Как первый день? Освоилась? — Он нелепо сунул ей бокал в руку. Спросил он тоже, в общем-то, чисто номинально — это Чоу сразу уловила по намеренно подчеркнутой безразличной интонации. Ей даже сделалось страшно, что все пропало и он выкинет сейчас что-то фатальное: изнасилует или просто вышвырнет вон из Министерства. Про Азкабан думать не хотелось и вовсе. Да и не получалось. Еще в прошлый раз, когда Чоу только ступила в гостиную Лестрейндж-холла, ей как будто мозги тролля подсадили в черепную коробку — подвергать действия привычному тщательному анализу не удавалось, как она ни силилась. Казалось, что здравый расчет и интимность, будто магниты с одинаковыми полюсами, намеренно отталкивали друг друга, не желая сосуществовать мирно. Интересно, а Родольфус, когда оказывался без штанов, тоже тупел до уровня одноклеточного, или это только ее персональная особенность? — Да, вполне, — так же фальшиво отозвалась Чоу. Если бы они сохранили тот задор и непринужденность, которую испытывали сидя у камина, она бы, разумеется, поделилась разномастными впечатлениями и о солдафоне Долохове, и о крошечном помещении, и о чарующей магии пробирок. — А Думосброс? — лукаво напомнил Лестрейндж о роскошном подарке. О нем бы Чоу и вовсе говорила так долго, что затыкать ее пришлось бы тройным Силенцио. Чаша покорила ее с первого прикосновения. Но, увы, приятельских отношений у них с Родольфусом не зародилось, и, вообще, у камина они более не грелись. — Сносный. — Нахалка, — усмехнулся он такой же ложной улыбкой, за которой наверняка пряталось разочарование. Возможно, ему, так же как и Чоу, была чужда эта невнятная близость, нарочито притянутая за уши. Стоять, как каменное изваяние, она уже могла с трудом, а жизненно важная потребность сглотнуть, которая оставалась недоступной с такой-то натянутой шеей, заставила обратить внимание на спасительную посудину в руке и сделать жадный глоток. Наверное, в других обстоятельствах Чоу следовала бы протоколу элементарных правил приличия вроде покачивания жидкости в бокале и прочих винных ритуалов, но щитовидный хрящ требовал движения, и потому, хлебнув, точно портовый грузчик с похмелья, она кое-как удержалась, чтобы не выплюнуть бодягу обратно. Кислятина. — Как вино? — так и не притронувшись к своему напитку, уточнил он — а Родольфус-то был не таким ослом, чтобы давиться перебродившим компотом. — Интересный вкус, — качнула она головой в такт откровенной лжи. Он усмехнулся, а потом не спеша забрал из ее окаменелой руки горе-бокал и, поставив на гладкую столешницу, подался вперед, чтобы мягко коснуться ее губ своими. Поцелуй, нежный и несколько невинный для человека, который имел привычку раздевать женщин при наличии живой супруги, здорово ее удивил. Однако, довольно быстро разобравшись в происходящем, она с жаром ответила Лестрейнджу. Чоу, конечно, не сразу распознала игру, которую он затеял, но куда ей до извращенцев Ближнего круга — слишком поздно она догадалась, что губами он не спеша собирал капли кислого вина, оставшиеся после неэстетичного глотка. Послав к черту всю аналитику и собственные ощущения, дабы не разочароваться или, наоборот, не устыдиться развязному поведению, она обхватила его за белоснежную шею и потянула на себя, пропуская между пальцев случайные огненные пряди. Сначала ей даже показалось, что такой вольный прием ему вполне отозвался, потому что, не отрываясь от губ, он легко подхватил Чоу под ягодицы и одним махом усадил на стол. От такой прыти ей заметно полегчало: от нее теперь, вроде как, требовалось только послушно откликаться на все задумки, что поселились в рыжей голове. Общее состояние моральности оставалось под вопросом, но зато инициатива и слепое предугадывание желаний скрытного любовника более не требовались. Юбка гармошкой собралась у основания бедер, вульгарно приглашая к активным действиям, а сам Лестрейндж склонился над ней так низко, что Чоу невольно стала откидываться назад. Разорвав поцелуй, она медленно опускалась на лакированную поверхность, прикрыв глаза и покорно ожидая момента, когда лопатки сквозь тонкую материю блузки почувствуют под собой жесткую опору. Этого, однако, так и не случилось, потому что Лестрейндж какого-то драккла дернул ее вперед, а сам, что совсем не вязалось с остатками логики в опустевшей голове, отступил. Как рыба, выброшенная из Черного Озера, Чоу удивленно хватала воздух губами. С задранной юбкой, наверняка раскрасневшаяся и растрепанная, она готова была под землю зарыться к спящим инферналам, лишь бы не ощущать испытующего взгляда глубоких глаз. И что на этот раз она сделала не так? — Я противен тебе, Чоу? — непривычно хриплым голосом спросил он, все еще сохраняя почтительную дистанцию. От подобной прямолинейности, которой Родольфус нежданно окатил ее, словно ледяной водой, она даже забыла, что так и продолжала сидеть со слегка разведенными ногами, потому вместо сиюминутного ответа поспешила хоть немного прикрыться. Ну вот Чоу наконец и обнаружила ту стезю, в которой была безнадежна, как Рон Уизли в квиддиче. Мерлин, роль любовницы ей никак не давалась, иначе чем объяснить совершенно неоправданную претензию? — Нет, — только и смогла выдавить она. — А вино? — Что? — От каждого вопроса, не имеющего ничего общего с предыдущим, она терялась в догадках, какой бес им движет? Чего он вообще добивается? — Я спрашиваю, понравилось ли тебе вино? — Лестрейндж продавливал все основательнее, и Чоу никак не могла свести к общему знаменателю его путаный интерес. Юбка эта задравшаяся, еще и из окна дурацкого дуло. В таких экстремально-предосудительных условиях голова упрямо отказывалась соображать. — Да, — громче, чем следовало, выдала она, и тут запоздалая мысль вдруг ударила в голову: Родольфус проверял ее на склонность ко лжи. Эти капли… Ей пришлось приложить остатки прохудившегося контроля, чтобы не потянуться ладонью к губам. Чоу виновато прикрыла глаза. Гадкое чувство провала горечью обожгло желудок похуже дурацкого вина — давненько она не заваливала тесты. — Я… — начала было она, но продолжить так и не сумела, слегка повернувшись к серому окну, к которому он сам так часто обращался. Все слова, вырвись они наружу, оказались бы прозрачной бессмыслицей, бесполезным сотрясанием воздуха. Сказать, что в бокале помои, а он жеребец, было бы ложью, ведь правды она до сих не выяснила: слишком уж озаботилась разгадыванием планов всех участников воображаемой шахматной партии, и высвободить хоть немного времени на свои ощущения так и не получилось. С Лестрейнджем они виделись всего несколько раз, а если учесть, при каких обстоятельствах проходили эти встречи, она бы очень удивилась, зародись в душе какие светлые чувства. Он изменял жене, пытал людей, захватил власть в стране, судил почти всех ее друзей. И, как искаженное отражение волшебного зеркала, он не воспользовался ее глупостью в Лютном, вытащил из тюрьмы, снял надзор и обеспечил билетом в новую жизнь. Дерьмо акромантулов, да будь Лестрейндж хоть немного ей доступен, возможно, она бы так не терялась, но нет, он словно ширмой отгороженный. Персональная Тайная комната, которую ей никак не открыть. Нравился ли ей Родольфус? Было ли в нем хоть что-то большее, чем банальный пропуск к шахматам с Волдемортом? Она не имела ни малейшего понятия. Но даже того, что он являл собой этот гребаный пропуск, было вполне достаточно, и потому Чоу еще тысячу раз рискнула бы ответить ему фальшивым «да»‎. Пока она тонула в нерациональных рассуждениях о природе своих чувств, он привычно смотрел в окно. В какой-то момент Чоу и впрямь начала опасаться, не выкинет ли Министр ее взашей на улицу: полет хоть и не обещал быть утомительным — все же первый уровень, — но переломать конечности желания не возникало. — Прогуляемся, — вернув былую невозмутимость, то ли предложил, то ли приказал он. — Куда? — ее вопрос носил скорее отвлекающий характер: стоило занять его разговором, чтобы каракатицей сползти с и так скользкой столешницы и одернуть измятую, будто демонстрирующую ее репутацию, ткань пониже к коленям. Отчего-то вспомнилась Милли, узкая юбка которой не позволила бы выдавать такие финты. — К тебе. Чоу так и не дошла до камина, где он уже ее ожидал, галантно протянув руку с мантией, а с ужасом уставилась на него. Лестрейндж, конечно, спятил, раз вообразил, что они даже чисто гипотетически могли бы… — Нет. — Вот как, — довольно улыбнулся он и как ни в чем не бывало обошел ее кругом, чтобы любезно накинуть верхнюю одежду на напряженные плечи. — Ты, выходит, умеешь отказывать? Неплохо. И все же называй адрес, — глазами он указал на вазочку с порохом. — Это невозможно, — она постаралась вложить всю серьезность в голос, как будто объясняла мелкому племяннику, почему он не должен притрагиваться к ее личным вещам. Но в целом такое сравнение имело место, ибо ее берлога и являлась той самой личной вещью, которая не терпела присутствия посторонних. — Почему? — У меня нет камина. — Нет камина? Как ты добиралась в Министерство? — нахмурился он. — На Рыцаре до Будки, — смутившись, пролепетала она. — Ты ведь знакома с протоколом: главы Отделов имеют доступ к каминам, прочие сотрудники прибывают через общественные туалеты. — Принято, господин Министр, — раздраженно выпалила Чоу. — Правда, от одной информации камин у меня вряд ли появится. Внезапно он вытянул руку вперед и аккуратно огладил ее щеку подушечками пальцев. На удивление, кожа его оказалась приятной, немного прохладной, но ничего общего с разрушительной энергетикой Беллатрикс не имеющей. Совсем некстати память откликнулась картиной, где сосредоточенный Лестрейндж колдовал над разбитым графином. Чоу широко распахнула глаза — что за дьявол? — Вот она, — оборвав ласку, тихо, будто говорил сам с собой, заметил он, — Чоу Чанг. — А потом уже громче добавил: — Ну что, хамка, куда аппарируем? — Вот так просто? Со мной? — изумленная, она уставилась на него, как на душевнобольного. Он же помнил, что еще Министр Магии? Ей всегда представлялось, что такие важные государственные шишки должны передвигаться в сопровождении кортежей из аврорских метел или исключительно посредством портключей. — Я не боюсь тебя, Чоу, — с довольной ухмылкой заявил он. — Мы уже все выяснили относительно твоих способностей к Непростительным. Чоу смутилась. В принципе, еще пара уничижительных шуточек, и она вполне могла бы снова попробовать Аваду. Нет, совершенно точно она не хотела вести его туда, в свой мир, который создала самостоятельно, который оберегала от посторонних и которого на самом деле так стыдилась. Уж лучше опробовать Аваду. — Милли, — Чоу даже не заметила, когда он успел отойти и приоткрыть дверь кабинета, потому как водоворот несуразных мыслей полностью захватил внимание, — сними для нас с мисс Чанг антиаппарационный купол, код седьмой. Выстави заново минуты через три, не позже, справишься? — Он выдержал паузу, вероятно, дожидаясь, пока бедолага Булстроуд кивнет в ответ, словно у нее были еще какие варианты. — Совещание перенеси на завтра в пять тридцать утра. Сама тоже явись, сможешь? Хорошо. Убедись, что Снейп оповещен, — кинул он секретарше, прежде чем хлопнуть дверью и вернуться к Чоу. Ну и обращение с персоналом — выходит, Долохов не самый худший начальник. Когда по коже прокатилась еле ощутимая мягкая волна, характерная для аппарационного купола, сердце провалилось глубоко в желудок — Мерлин, лучше бы ее спиной он стер столешницу в мелкие щепки! — Мистер Лестрейндж, — залепетала она, но, встретившись с неодобрительным прищуром, поспешила исправиться: — Родольфус, я не аппарировала два года. — Он продолжал выжидающе разглядывать ее, будто она вот-вот выдаст что-то невероятное. — Не смотри так — аврорский надзор! — вспылила она. — Не нарушала даже с запасной палочкой? — ухмыльнувшись, спросил Лестрейндж, но хрен у него что вышло, отныне Чоу его детектор на ложь определяла с ходу и потому повторила его же реплику с хитрой полуулыбкой: — Даже с запасной палочкой не нарушала. Вероятно, Лестрейнджу приятно польстила ее откровенность, а может, он просто чертовски устал вести эти бессмысленные препирательства. Как бы то ни было, правой рукой он по-свойски притянул Чоу за талию, а левой ухватил ее влажную от переживаемого стресса ладонь. — Ты из Лондона, — очередной то ли вопрос, то ли утверждение, и ее послушный кивок. — Район, — потребовал он. Путей к отступлению более не осталось — судя по бескомпромиссному тону, он если не приказывал, то очень убедительно призывал к нему прислушаться. — Харлесден, — капитулировала Чоу. — Держись, — раздался еле различимый шепот у самого уха за секунду до того, как пространство поглотило их.

***

— Никогда не бывает просто, — зачем-то прокомментировала она свои действия и с еще большей силой толкнула упрямую дверь бедром, пока поворачивала ключ в замке. Та в конечном счете великодушно поддалась и со скрипом отворилась, гостеприимно приглашая пристыженную Чоу и обалдевшего Министра ступить внутрь. — Добро пожаловать, — пролепетала она, оборачиваясь в сторону Лестрейнджа. От одного его вида хотелось вжать голову в плечи. Ей даже почудилось, что сам Родольфус сделался бледнее обычного, будто его не просто выбило из привычной колеи, а вышибло бладжером в бездну. — Ты живешь здесь? — как-то смущенно уточнил он, изо всех сил стараясь не наступать на одежду, беспорядочно валяющуюся на полу. — Ага. — Чоу поспешила выдернуть кожаную куртку из-под ребристой подошвы его начищенных сапог и, лихорадочно осматривая пол на предмет других, более компрометирующих предметов гардероба, быстро скрылась в гостиной-спальне. — Творческий беспорядок, — как бы между делом постаралась оправдать она хаос из вещей и посуды. — Знаешь, — все еще неверяще пялясь по сторонам, медленно протянул Лестрейндж, — ты, кажется, очень творческая личность. Худшего сценария из всех возможных она не смогла бы вообразить и в кошмарном сне: мало того что выставила себя неумехой в постельных вопросах, так еще и воочию явила всю свою бытовую неполноценность. Не привыкшая к откровенной демонстрации недостатков, Чоу почти физически ощущала страдания истерзанной самооценки. Еще минута в таком напряжении, и она разрыдалась бы прямо на горе своих же тряпок. Лестрейндж тем временем, напротив, заметно успокоился, довольно скоро вернув маску непоколебимой уверенности, которая, как щит, надежно защищала хозяина от любых потрясений. Пока Чоу горела в костре своего стыда, он внимательно осмотрелся: прошелся вдоль крошечной кухни, аккуратно уложил мантию на комод поверх уже наваленной одежды, заглянул в ванную комнату и вновь вернулся в спальню. Когда он заприметил массивное читальное кресло, которое выглядело несуразно опрятным в захламленном пространстве, то незамедлительно прошествовал к нему, такому же чужаку, как и он сам. Чоу посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц — невероятно, но Лестрейндж в интерьер вписался вполне гармонично. Возможно, всему виной последние лучи заходящего солнца, которые придавали его коже мягкий оливковый оттенок, смягчая острые черты и добавляя человечности, в общем-то, не сильно ему свойственной. Они смотрели друг на друга так долго, что в какой-то момент в горле образовался сухой ком. Что видел он в ней? Зачем все это? — Что теперь? — почти шепотом спросила Чоу. — Иди ко мне, — даже голос его сделался другим, бархатным, приятно ласкающим слух. Сердце гулко забилось в груди, а голова пошла кругом от волнительных мыслей, которые, как стайка синиц, шумно разыгрались в воздухе и тотчас улетели прочь, стоило ему обратиться к ней. Превозмогая страх и смущение, Чоу медленно проследовала по направлению к Лестрейнджу и остановилась в полуметре от кресла. Родольфус, не разрывая зрительного контакта, протянул ей руку открытой ладонью вверх. — Ближе. Все еще слабо отдающая себе отчет в происходящем, — Почему не в офисе? Это ее кресло! — она вложила свою руку в его и тотчас стала пленницей в крепких объятиях. Сидя на нем, взволнованная, Чоу замерла, как марионетка, ожидая последующих действий. Она точно знала, что Лестрейндж смотрит на нее, понимала, что ждет реакции, вероятно, поступков, но была просто не в силах оторвать прикованный к его груди взгляд. Она уже пересчитала все пуговицы на тщательно выглаженной рубашке, но дракклов мужик так и не дал ей подсказки, продолжая монотонно поглаживать одеревенелую спину подушечками пальцев. — Чт… — начала было она, но голос предательски подвел — вместо привычной твердости Чоу звучала жалко. — Как ты хочешь? Я не понимаю. — Я знаю, — прошептал Лейстрендж спокойно, окончательно сбив ее с толку — это вид извращения такой? Нахмурившись, Чоу все же подняла голову и тут же встретилась со спокойными океанами его глаз. — Я знаю, что ты не понимаешь, — слегка улыбнувшись, решился прояснить ситуацию Лестрейндж. Бережно, будто опасаясь спугнуть, он потянулся к ней и нежно поцеловал. Чувственное касание губ, проникновение языка, одно дыхание на двоих — он словно передавал ей свою уверенность. Их ласки становились все динамичнее, и вот уже Чоу, более не удерживаемая властными руками, сама с готовностью прижалась к нему всем телом. Она вновь ощутила укол привычной неуклюжести, но сделать уже ничего с собой не могла: голова словно туманом наполнилась, а тело изнывало в потребности слиться с ним еще сильнее. Родольфус же ее замешательства не заметил, потому проворные пальцы без промедлений приступили к мелким пуговицам блузки. Очевидно, в его жизни таких блузок было несчетное количество, судя по тому, как скоро Лестрейндж управился с петлями и спустил накрахмаленную ткань вниз по плечам. Прохлада комнаты неприятно обдала грудь, от чего Чоу недовольно застонала ему в рот. — Ты спрашивала, как я хочу, — разорвав поцелуй, он заставил ее выпрямиться, будто опять намеревался затеять неспешный разговор, как недавно в кабинете. — Я-то до малейшего прикосновения знаю, — его пальцы круговым движением невесомо огладили темную ареолу, а потом внезапно настойчиво сжали сосок, вызвав у Чоу недовольное шипение, — как именно, — щелчком пальцев другой руки он заставил их одежду испариться, — я хочу. Вожделение, что змеиным клубком свернулось в животе, моментально исчезло, как и все, что было на ней ранее, заставив сжаться в испуге — этот придурок слетел с катушек! Такой же больной, как и его жена! Первое желание прикрыться руками она откинула прочь, так как в вопросах выживания стыд никогда не был хорошим советчиком. Если Лестрейндж оказался психопатом и намеревался жестоко изнасиловать ее — к тому же в любимом кресле, больной ублюдок, — то плохи ее дела, а потому малейшее промедление теперь могло стоить ей жизни. Уперевшись руками во вздымающуюся мужскую грудь с редкими темными волосами, она уже собиралась перекинуть ногу, чтобы соскочить с него, но внезапно замерла, как под чарами, когда почувствовала нежное, но уверенное прикосновение ладони на внутренней части бедра. — Не пугайся, — все так же спокойно продолжил он, пальцами лаская ее промежность, но не предпринимая никаких попыток проникнуть внутрь. Интимность его жеста пробуждала противоречивую бурю чувств, но его убедительный голос вновь приковал ее внимание: — Я не стану тебя принуждать, даю слово. Но в нашей постели я желаю видеть двоих, — он чуть повернул голову, и Чоу проследовала за ним взглядом, только сейчас припоминая, что в углу, близ книжного шкафа, стояло высокое слегка потемневшее маггловское зеркало. Она, вторя Лестрейнджу, посмотрела на них со стороны и обомлела: подавшись вперед, женщина, обнаженная и гибкая, нависала над мужчиной, вальяжно раскинувшимся в огромном кресле. Он вновь перевел взгляд на нее, беззастенчиво любуясь откровенной привлекательностью партнерши, а Чоу так и замерла, словно перед ней была не обычная стекляшка, а акварельный холст какого-то художника. Даже в сгущающихся сумерках четко различались плавные силуэты, отдельными частями прикасающиеся друг к другу, будто корнями срастаясь воедино. Они были прекрасны. Она была прекрасна. От внезапного понимания в груди сделалось удушливо тесно: женщиной с такой преступной красотой все это время была Чоу. — Плевать, что я хочу, Чоу. — Жар его дыхания щекотал кожу, а губы сомкнулись в коротком нежном поцелуе на сжатом ранее соске. — Твое влечение, твои потребности, твоя страсть — только это имеет значение. От откровенности его ласк, которые беззастенчиво продолжало демонстрировать отражение, внизу вновь завязался плотный узел. Все еще наблюдая за ними — за собой, — она инстинктивно подалась бедрами вперед, ненамеренно задевая налившийся желанием член. Проделав эту манипуляцию еще и еще, она замерла, завороженная результатом бесстыжих действий — растянувшаяся капля вязкой смазки соединила его блестящую головку и истекающую в вожделении Чоу. Один взгляд на себя такую со стороны, и она с готовностью опустилась на него, к своему легкому разочарованию по-прежнему ощущая знакомый дискомфорт — чувство переполненности уже слабо напоминало удовольствие. — Пробуй, — настойчиво подсказал он. Нахмурившись, Чоу качнула бедрами вперед, по направлению к нему. Неприятные ощущения немного отступили, но она шестым чувством понимала: этого не достаточно. Должно быть что-то еще, раз люди добровольно сгорают друг в друге, теряя рассудок. Чоу замерла, уж если она сегодня названная королева, то править бал, стало быть, будет в одиночку. Уверенная в своем праве, она вцепилась в его руки, подушечками пальцев ласкающие слегка выпирающие ребра, и настойчиво вернула к соскам — там им самое место. Лестрейндж тихонько рассмеялся, чем привлек к себе очередной угрожающий взгляд, но воле Чоу покорился самозабвенно, с готовностью сминая грудь. Разомлевшая, она снова подалась вперед, эгоистично игнорируя сдавленный хрип Родольфуса. Он, как и обещал, добросовестно выжидал, пока Чоу проводила свои первые чувственные эксперименты. Прогнувшись в пояснице, она слегка откинулась назад, рассыпав длинные волосы по спине, и плавно покачалась на застывшем в напряжении Лестрейндже. Возбуждение вновь вернулось к ней, и потому Чоу охотно повторила эти изящные движения вновь. Переместив вес тела на руки, она бесстыдно скользила на нем, разгораясь изнутри долгожданным наслаждением. Дыхание окончательно сбилось, удовольствие стремительно нарастало, и томные стоны сменились громкими вскриками. Чоу вновь обратилась к зеркалу — безумная в этой дикой пляске, она сводила их обоих с ума. Глаза Лестрейнджа налились восхищенной похотью, ее собственные — первой страстью. Казалось, развязка неминуемо приближается, но в какой-то момент силы стали покидать тело, ноющие мышцы перебивали наслаждение, и движения потеряли былую динамичность. Какого дьявола она забросила спорт? Знала бы наперед, что будет обкатывать Министра Магии, как метлу, наверное, не спешила бы останавливать тренировки. Но сам Министр живо почувствовал партнершу — руки уверенно скользнули под ягодицы, и теперь уже он раскачивал Чоу на себе с той же амплитудой, что и она мгновениями раньше. Неизвестно, вовремя проявленная инициатива так ее раззадорила, а может, внезапная потеря контроля окончательно свела с ума, но Чоу хватило лишь нескольких движений, чтобы тянущее напряжение внезапно сменилось воздушной легкостью. Словно кукла тряпичная, она обессиленно упала на его грудь, хрипло дыша в изгиб крепкой шеи. Лишенная всякой энергии, Чоу неспешно восстанавливала способность шевелиться, но внезапное перемещение тотчас привело ее в чувства. Лестрейндж, порывисто перевернув их, пока еще слившихся воедино, теперь сам властно нависал над ней. — Именно, милая, — проговорил он, обезоруживая своим восхищенным взглядом. — Делай что пожелаешь — мне плевать: забросай все Министерство одеждой, — он ненадолго отстранился, чтобы вновь войти в нее, от чего глаза Чоу широко распахнулись, — заставь всю Косую Аллею своими кружками, — крепко ухватил под коленями и окончательно подмял под себя, вышел почти полностью и снова проник на всю длину, — изводи меня в ожидании, стони, кричи, молчи — все равно. Но оставайся искренней. Череда динамичных толчков, его участившееся дыхание, соприкосновение влажных лбов и, как следствие, порывистый поцелуй — первый, который она сама ему отдала. Вновь заведенная, Чоу застонала развратно и громко в такт размашистых движений его бедер. Стыд рука об руку со скованностью отправились гиппогрифам на корм. Больше не оставалось сдерживающих факторов — одна только похоть на двоих. Позже, когда они оба изнуренные застыли на оскверненном читальном кресле, Чоу вдруг поняла, что конкретно ее так завело — помимо своего соло в зеркале, разумеется. Невероятно, но в момент обладания взгляд Лестрейнджа делался таким открытым и глубоким, что Чоу наконец-то могла видеть его целиком — внезапный трофей, на который она уже и не рассчитывала, так просто свалился ей в руки. Итак, Ахиллесовой пятой Руди Лестрейнджа была женская искренность вкупе с отсутствием белья. Каков извращенец! — Родольфус, — тихо позвала она, довольная, как разомлевшая от топленого молока кошка. Он оторвал покрытую щетиной щеку от нежной кожи ее живота, отчего ненамеренно царапнул. Впрочем, Чоу на это никак не отреагировала, продолжая лениво пропускать пряди медных волос сквозь пальцы. — Я люблю Пино Гри. Лестрейндж широко улыбнулся, торжествующе глядя в ее сонные глаза, и оставил невесомый поцелуй на остром подбородке. — Хорошая девочка.