Вендетта Чоу Чанг

Первым, на что Чоу обратила внимание, когда за ней лязгнула дверь, было невероятное сходство этого места с книжным описанием жуткой тюрьмы Азкабан — настолько зловещим оказался карцер в Аврорате. У стены на двух грузных цепях висела прогнившая деревянная лавка, и пусть других предметов мебели в камере не имелось, едва ли кому в здравом уме могла прийти в голову мысль хотя бы прикоснуться к ней. Под самым потолком располагалось единственное на все помещение крошечное окошко, сквозь которое с трудом пробивался осиротевший луч света, а в углу стояло жестяное маггловское ведро, скорее всего, предназначенное для справления естественных нужд человека. Только вот условия содержания в карцере были отнюдь не естественными и вообще нисколько не человечными, потому как все в этой клетке было максимально направлено на унижение личности арестанта. А еще в изоляторе было дьявольски холодно. Первые минут пять еще ничего, она и не заметила с ходу, насколько озябла, одолеваемая приступами паники и отчаянными попытками совладать с собственным разумом. Но вскоре кончики пальцев один за другим потеряли чувствительность, и Чоу поняла — трясло ее вовсе не от страха. Какое-то время спустя она уже отбросила все попытки вернуть прозрачность мысли и сконцентрировалась лишь на упрямом желании немного согреться. Не питая призрачных иллюзий на внезапное спасение, Чоу присела у обшарпанной стены и, поджав ноги, укрылась благоразумно прихваченным этим утром плащом в томительном ожидании своей участи. В таком жалком положении ее и застал Макнейр. От противного скрипа открывающейся двери она проснулась сразу, но, вместо того чтобы подняться и прямо взглянуть своей судьбе в глаза, еще больше сжалась, вцепившись ледяными пальцами в полы плаща, словно это мантия-невидимка какая, а не обыкновенная маггловская тряпка. В том, что Долиш впустил в карцер Макнейра, Чоу не сомневалась, пусть и никогда не сталкивалась с палачом лично: стыдно признаться, но в день, когда Фадж привел его в Хогвартс казнить Клювика, Седрик утащил ее на свидание, чтобы отвлечь от печальных мыслей. И все же Чоу ублюдка узнала. Макнейр оказался не таким крупным, как рисовало его девичье воображение, тем не менее довольно устрашающим за счет глубокого шрама, пересекающего бровь и косым рубцом рассекающего небритую щеку, — идеальный палач Темного Лорда, ему стоило отдать работу только лишь за этот искалеченный лик. — Поднимись, — гаркнул он, и слово эхом отскочило от каменных стен, заставляя сердце провалиться в желудок. Слизеринка, окажись на ее месте, встала бы, надменно глядя в презираемые глаза, и ничем не посмела бы выдать свой страх. Гриффиндорка, вроде Грейнджер, еще бы и плюнула в него, ведомая храбростью до самого смертного конца. Но Чоу не зря была из Рейвенкло, и потому не было в ней ни смелости, ни гордости, а один лишь голый реализм и мозги, которые, как оказалось, сейчас были весьма некстати: то и дело в голове всплывали результаты неутешительного анализа — ее песенка спета. Дождавшись, пока, цепляясь за стену, она с трудом поднялась и предстала перед ним в одной футболке и простых маггловских джинсах, Макнейр приблизился еще на шаг и бесцеремонно принялся трогать. Не лапать, будто свихнувшийся маньяк, который намеревается воспользоваться жертвой напоследок, а профессионально осматривать, как поняла в скором времени сама Чоу. Ухватив пятерней за подбородок, он небрежно покрутил ее голову из стороны в сторону. Затем заставил открыть рот и толстым указательным пальцем провел по ряду ровных зубов, словно пересчитывая. Едва подавив рвотный рефлекс, она снова почувствовала его руки уже на локтевых суставах, а потом он и вовсе присел, проходясь ладонями по поврежденным коленям и щиколоткам. От такого внезапного маневра Чоу наконец приложила первую и единственную попытку оттолкнуть мучителя прочь, но он ее инициативу явно не оценил, лишь прикрикнув: — Не дергайся! — А позже, выпустив ее из плена вездесущих рук, добавил совсем тихо: — Мда… До этого дня Чоу с пытками никогда не сталкивалась и даже на лекциях профессора Бинса не особо визуализировала на эту тему, заучивая лишь основные события Гоблинских войн. Теперь, когда палач буквально показал ей, какие места послужат ему первыми мишенями, она по-настоящему ужаснулась. И ведь выпытывать у нее уже было совершенно нечего: все, в чем она провинилась, недоумок Яксли вспомнил и так! Пока она рассуждала о боли, в которой непременно захлебнется, дверь снова неприятно лязгнула. Опомнилась Чоу, когда помещение погрузилось в темноту. Он вышел? Должно быть, отправился за инструментами, или что там используют для выламывания коленных суставов. И все же абсурдная надежда, столь неуместная и унизительная, успела пустить жизнестойкий росток — может, Макнейр передумал? На этот раз, повалившись на пол, Чоу не стала тянуться за плащом, намеренно отказавшись от никчемных попыток отогреться, и просто бессильно разрыдалась. О чем она, идиотка, только думала, когда решилась выслеживать Макнейра в одиночку? Как собиралась выпытывать у палача местонахождение Волдеморта? Вот же он стоял в нескольких дюймах от нее, но вся хваленая подготовка вместе с расчетливым планом полетели гиппогрифу в пасть. От собственной глупости и трусости хотелось кричать. Она признавала, что чертовски виновата в первую очередь перед самой собой за это безвыходное положение, в котором теперь оказалась, но еще хуже ей становилось от понимания, что весь этот бесполезный, но оттого не менее тернистый путь она бы неуклонно прошла снова. Жалела ли упрямая Чоу о том, что сама завела себя в грубые лапы Макнейра? Безусловно. Могла ли поступить по-другому? Увы, нет. К сожалению, от навязчивой идеи, граничащей с паранойей, лекарств в магическом мире еще не придумали. О пошатнувшемся ментальном здоровье она намеренно лишний раз не заикалась. Один лишь Дамблдор, как сама Чоу успела догадаться, каким-то образом раскусил ее еще в начале седьмого курса — она тогда призраком бродила по коридорам школы, рассеяно вглядываясь в каждого встречного Хаффлпаффца. Окружающие думали, что таким образом Чоу справлялась с горем, обрушившимся на нее в столь юном возрасте, но директор свою студентку словно насквозь видел. Если бы она поделилась с мамой, откровенно рассказав о зудящей мании, что заколдованным радио играла в голове без перерывов, родительница наверняка бы отвела дочку к маггловскому психотерапевту, и рано или поздно Чоу бы вернулась к нормальной жизни. Но с матерью она так и не поделилась, замкнувшись в себе, и потому так легко клюнула на удочку директора. Шутка ли — занятия окклюменцией с легендой! Обучение продолжалось до самой смерти наставника, день ото дня пробуждая в ней небывалый до того интерес к ментальным наукам. Профессор был добр, мягок, но прямолинеен: уже на втором занятии Дамблдор заключил, что у подопечной совершенно точно отсутствует всякая предрасположенность к легилименции. Зато он разработал целую схему, как надежно укрыть свои мысли от других, ей на радость, — в случае с окклюменцией требовалось лишь должное усердие без врожденного призвания или еще какого шарлатанства. Отказавшись от примитивных практик, расписанных в многословных трудах большинства специалистов, они пошли сложным, но искусным путем: Чоу приноровилась закрывать не все сознание целиком, а отгораживать отдельные его части. Так она разом избавилась от боли потери, просто прикрыв Седрика и все воспоминания, связанные с ним, небольшим ментальным куполом. Это показалось ей потрясающим тогда и до сих пор неустанно поражало воображение: события, немного размытые, есть, а разрушительных чувств — нет. Это ли не магия? Несомненно, Дамблдор был безгранично щедр во всем, что касалось передачи бесценных знаний, но весьма неоднозначен в прочих аспектах. Собственно, он и надоумил ее поддержать Гарри, потому как, избранный самой судьбой, именно Поттер намеревался покарать Лорда за содеянное, в том числе и за Седрика. Идиотка, она еще и Мариэтту приволокла на занятия АД, тем самым непреднамеренно подтолкнув жизнь лучшей подруги в бездну. Безусловно, на Дамблдора Чоу злилась понапрасну, исключительно из-за упрямого желания найти виновного во всех треклятых бедах, что приключились с Седриком, Мариэттой, мамой и, разумеется, с ней самой. Такой чудовищный груз ответственности за целые судьбы кого угодно бы раздавил. К тому же сам директор давно кормил Мерлина отвратным лимонным угощением, так что технически, как и Диггори, претензий к ней иметь не мог. Правда, и сама она теперь с минуты на минуту могла присоединиться к импровизированному загробному пикнику. От таких мыслей дыхание тотчас сбивалось, а кровь все быстрее неслась по венам: умирать оказалось до безобразия страшно, а страдать в агонии — тем более. Вытерев мокрое от горячих слез лицо краем футболки, она еще раз взглянула на несуразную надпись — Иисус по-прежнему был в ней. А лучше бы добрая порция Феликса Фелициса или неразбавленный стакан Огденского, на худой конец. Горько усмехнувшись своим думам, Чоу в очередной раз прикрыла раздраженные соленой влагой глаза, мечтая поскорее отключиться.

***

Седрик ей снился не впервые. Хотя полноценным сновидением это сложно было назвать. Скорее вспышка или небольшой фрагмент из кинофильма, у которого не было ни начала, ни логического завершения. Раз за разом все зарождалось из звенящей пустоты, сомкнувшейся вокруг нее плотным, почти осязаемым, кольцом. Позже едва доносящиеся из-за спины глухие удары постепенно наращивали громкость и настырно рушили спокойствие момента. Но она продолжала стоять, упрямо вглядываясь в окружающий мрак. А потом, когда желание обернуться вдруг одолевало столь нестерпимо, что в конечном счете брало верх, виновник ее тревог наконец появлялся перед взором, непременно запертый в необъятном аквариуме. Погруженный в мутную воду полностью, он отчаянно колотил кулаками о толстую перегородку стекла и выкрикивал что-то так яростно, так самозабвенно. Слова, обреченные навеки остаться беззвучными, обращались в сотню крошечных пузырьков и тотчас взмывали вверх. А после Чоу снова отворачивалась, не желая мучиться с ним в этой предмертной конвульсии, и добровольно погружалась в чернь глубокого сна. Однако в этот раз, когда она, будто проклятая, в немом отчаянии смотрела на тонущего Седрика, наяву вдруг почувствовала реальное прикосновение. Руки, что бились о преграду, продолжали колотить стекло, а сам Седрик, согласно известному сценарию, добросовестно тонул. И ей бы отвернуться, чтобы не нарушить этот устоявшийся сотнями сновидений порядок, но кто-то настойчиво выдернул ее на поверхность. — Привет, Чоу. — Распахнув глаза, она столкнулась с тем, кого давным-давно успела выкинуть из практичной памяти. Руди. Вернее, как следовало теперь к нему обращаться, господин Министр. Или все же Руди? Хотя вряд ли, потому что выглядел он отныне вовсе не как полуживой ублюдок, позорно бежавший из тюрьмы. Секундная заминка после агонии Седрика, и возобновившийся мыслительный процесс вновь выдал безошибочный результат: — Добрый день, мистер Лестрейндж. Он добродушно улыбнулся, кажется, по достоинству оценив ее наигранную невозмутимость, и немного повернул голову влево, впрочем, все еще не сводя с нее глаз. — Сними браслеты, палочку в мой кабинет, — мягкость, присущая его голосу мгновение назад, испарилась без следа, сменившись приказным тоном. Она не сразу поняла, к кому он так пренебрежительно обратился, поначалу и вовсе рассудив, что это всего-то больные фантазии и его здесь на самом деле нет. Но, во-первых, по счастливому стечению обстоятельств Чоу никогда не была подвержена видениям, даже когда напивалась до состояния флоббер-червя. Во-вторых, если бы все это на самом деле обернулось галлюцинаторным миражом, то перед ней совершенно точно находился бы не Лестрейндж. При всей ее неприязни к Пожирателям и правящей верхушке в целом, для нее он прочно засел в памяти как дурнопахнущий мистер Руди, и, если уж быть откровенной до конца, она о нем вообще не вспоминала — ни когда он стал Министром, ни когда начались суды над причастными к делам Ордена магами, ни когда схлопотала аврорский надзор на добрых два года и три месяца. Дурнопахнущий мистер Руди и точка. Но Руди-Министр оказался не миражом, потому что на его слова тотчас среагировал старший аврор, который кроткой тенью притаился у открытой двери карцера. Он беспрекословно выполнил просьбу, вывернув палочкой нужную схему и отлевитировав поганые металлические ограничители магии прочь. Запястья саднило, но этот вполне переносимый дискомфорт терялся на фоне восхитительного внутреннего прилива волшебства. Она снова была собой, пусть и без палочки. Что с ней теперь станется, Чоу не представляла, но, расценив появление старшего Лестрейнджа как отсрочку приговора, она без принуждений готова была выполнять все его указания на манер покорного Долиша. Интуиция настойчиво подсказывала, что Лестрейндж не станет ощупывать ее коленки с целью чуть позже вывернуть их наизнанку. Бесшумно выдохнув, она приготовилась слушать внимательно и действовать обдуманно, как и прежде, исключительно в своих интересах. Возможно, этот Иисус и правда приносил каплю удачи. — Следуй за мной, — поднявшись, он протянул ей раскрытую ладонь с длинными пальцами и аккуратно остриженными ногтями. Кажется, дурнопахнущий Руди действительно остался в прошлом.

***

За то время, что она сконфуженно просидела в старомодном кресле, терпеливо ожидая окончания осмотра суетливым колдомедиком, несуразным мужчиной, в силу роста, очевидно, гоблинских кровей, Лестрейндж не произнес ни слова. Молчала и Чоу, лишь изредка рассеянно покачивая головой на скупые вопросы целителя. — Есть еще какие-либо повреждения, дитя? — сочувственно, почти шепотом, словно желал сохранить приватность беседы, уточнил маг, многозначительно переведя взгляд ниже ее подбородка. Слегка растерявшись и наверняка от стыда залившись краской по самые уши, она поспешила отрицательно покачать головой — ссадины на коленях непременно заживут и без его вмешательств. Колдомедик удовлетворительно кивнул, поверив Чоу на слово, и негласно позволил им обоим продолжить начатое: он легкой паутиной заклятий залечивал ее разбитые губы и синяк на щеке, она исподтишка разглядывала задумчивого Лестрейнджа. А разглядывать было что. Теперь, когда освещение позволяло всмотреться в него как следует, Чоу с удивлением и даже некоторой досадой отметила невероятное преображение давнего знакомого. Тем не менее не внешние особенности приковали ее внимание к себе целиком, поскольку сам Лестрейндж был достаточно зауряден. Пусть высок, но ведь преобладающая часть взрослого населения Магической Британии и так была выше коротышки Чоу. Статен — несомненно, хотя чего еще ожидать от наследника фамилии из списка Напыщенных двадцати восьми. Их манерность и собранность наверняка насильно передавалась из поколения в поколение, как, собственно, и основы корейских традиций передались ей, совершенно не просившей такой милости. Даже волосы цвета темной меди в глазах Чоу не делали мистера Руди исключительным — подумаешь, рыжих мужиков в Трех Метлах бывало и по несколько за вечер набиралось. Однако при всем этом комплекте из сплошных тривиальностей оторваться от него было фактически невозможно. Впрочем, причина тому нашлась довольно быстро — Лестрейндж был нечитаем. Она внимательно рассматривала, как он мерно перебирает документы, оглаживает перо большим пальцем, откидывается на спинку массивного кресла, — и ничего. В целом, пока колдомедик занимался ее травмами, Лестрейндж весьма активно работал, а не просто мусолил перо скупыми движениями, и потому должен был предоставить ей гораздо больше деталей для анализа — ставил же он, в конце концов, это бесчисленное количество магических печатей, писал записки, чтобы тут же отправить их миниатюрными ласточками разлететься по Министерству в поисках адресатов, убирал пламенные пряди с лица, когда вдумчиво читал. И при всем этом многообразии жестов и мимики, которого обычно с лихвой хватало, чтобы произвести простейшее индуктивное умозаключение, Чоу до сих пор не приблизилась к разгадке ни на йоту. Каков его характер, о чем думает, что планирует, что, наконец, его тревожит? Сначала она даже забеспокоилась, не разучилась ли считывать язык жестов, но, обратив свое внимание на колдомедика, убедилась — с ней все в порядке. Дело оказалось в самом Лестрейндже, а вернее, в его уникальной нейтральной динамике. Такая могла быть или у младенца, или у гения. Чоу все еще наблюдала за объектом своих размышлений из-под полуопущенных ресниц, когда тот внезапно оторвался от изучения очередного пергамента и пригвоздил ее взглядом к месту. Первым желанием было торопливо отвернуться, но Чоу, ведомая упрямым рвением разгадать головоломку, поистине ставшую вызовом для ее интеллектуальных способностей, подняла голову и уставилась на него в упор — бесполезно, лишь глаза, за которыми не скрывалось ровным счетом ничего. — Долго еще? — Лестрейндж все же оторвался от нее, но только чтобы обратиться к колдомедику. — Нет-нет, — заверил его добросовестный целитель и быстро добавил: — Она как новенькая, сэр. — Тогда благодарю вас, мистер Элджин. — По правде говоря, особых благодарностей Чоу в его голосе не услышала. — Не задерживаю более. Колдомедик, будто только и дожидался, когда его погонят прочь, торопливо отлевитировал инструменты в саквояж и стремительно выскочил за дверь, скорее всего, даже не обратив внимания на смущенный поклон Чоу. Тем временем Лестрейндж одним плавным движением поднялся с места и прошествовал к ней, на ходу беспалочковой магией выдвигая такой же безвкусный стул, как и тот, на котором сидела сама Чоу. Кажется, момент истины неумолимо приближался, и потому, сосредоточившись на окклюментных щитах, закрывающих отдельные события памяти, она приготовилась добиваться того, на что рассчитывала более всего — свободы. Задача не из легких, учитывая все ее прошлые прегрешения перед Пожирателями, персонального врага в лице Яксли, связи с Орденом и маниакальную идею добраться до их недобитого Спасителя. Чоу расправила плечи. — Итак, давай теперь побеседуем, — он начал достаточно безобидно, устроившись напротив, но, разумеется, не на ту дурочку напал: единственное, что было кристально ясно из общения Министра со своими подчиненными, — он при любых обстоятельствах оставался хозяином положения. А обстоятельства в ее конкретном случае особенно хреновые. — Воды? Положившись на свое аналитическое мышление, которое до сегодняшнего дня ее никогда не подводило, Чоу отрицательно покачала головой. Она знала, что доверься случаю, чувствам, даже интуиции — все пойдет кентаврам в пищу. Мозги — ее единственный шанс унести отсюда ноги. — Хорошо, — ухмыльнулся он весьма добродушно, но его улыбка по-прежнему ничего собой не выражала. — Раз ты так зажата, — вмиг став серьезным, он продолжил, — тогда мы поступим следующим образом: я задаю тебе вопрос, Чоу, а ты на него отвечаешь. Правдиво, — с нажимом закончил он, и ситуация наконец прояснилась: Лестрейндж уже знал положение дел из пергаментов, что небольшой стопкой лежали на лакированном столе. Лукавить сейчас было сродни смертному приговору. Равно как и открыть ему правду. Еще один кивок с ее стороны, на этот раз утвердительный, и первый вопрос слетел с его уст: — Ты действительно стерла Яксли память в Битве за Хогвартс? Бастард Салазара, он ведь знал ответ. — Да. — Зачем? — Лестрейндж потянулся за стаканом воды. — Я швырнула в него Авадой, — без колебаний выдала она и впервые на своей памяти промахнулась: он, подавившись, закашлялся, совершенно ошарашенный ее словами. Дерьмо, выходит, о Непростительном он не знал! Чоу мысленно прокляла Лестрейнджа и весь его дракклов род — что толку от ее хваленых мозгов, если внешние условия не могут предоставить никаких достойных фактов для анализа. Печь, как известно, без дров топить не станет! — Какого черта, Чоу? — внезапно заговорив словно с младшей сестрой, он намеренно перевел допрос в другой формат — нечитаемый сукин сын! — Мистер Лестрейндж, уточните вопрос, — на Аваду теперь напрашивалась она, судя по тому, как нагло это прозвучало. — Зачем школьнице проклинать работника Министерства Непростительным?! — Понятия не имею. Но и откуда бы мне знать, — поспешила она оправдаться, — на момент Битвы за Хогвартс я уже не являлась учащейся Хогвартса, а мистер Яксли, насколько я поняла его намерения в тот день, с особой жестокостью расправлялся со студентами. Используя Непростительные всех мастей, между прочим. Минуту он сканировал ее, словно силился разобраться, с кем имеет дело. Впрочем, она и сама занималась тем же самым во время осмотра колдомедика, потому сейчас смиренно терпела пытливый взгляд темно-синих омутов на своем лице, шее, руках и вновь глазах. Казалось, в любой момент Лестрейндж выхватит палочку и пустит в нее смертельный зеленый луч или, что еще хуже, какое-нибудь невыносимое пыточное — муки перед гибелью пугали Чоу гораздо больше, чем непосредственно гибель. Но он, словно в очередной раз решил продемонстрировать непредсказуемость своих поступков, которые никак не вязались с предполагаемыми мотивами, разразился глубоким смехом. От неожиданности Чоу даже вздрогнула, застигнутая врасплох столь неадекватной реакцией. Возможно, это последствия долгого тюремного заключения — ходили слухи, что его жена поехала крышей. Кто знает, может и сам благоверный недалеко ушел. — Хамка, — отсмеявшись вволю, добродушно обратился он к ней. — Все такая же хамка. Обращение это сейчас же окунуло в затерявшийся в океане памяти эпизод, Лестрейндж уже так ее называл. Тем поздним вечером в Лютном он вполне мог отобрать палочку у наивной школьницы десятками разных способов, начиная от «просто выдернуть из вспотевшей ладони» до «свернуть шею и бросить тело в грязной подворотне». Однако она вновь предстала перед ним вполне себе живая. Даже не скрывая восхищенного удивления, Чоу воззрилась на него, спокойного и ожидающего, пока до нее наконец дойдет. Конечно! Эта его «хамка» была первой подсказкой, великодушно оставленной для Чоу, — он ее не тронет. Все еще пораженная своеобразным шифром, она сжала губы в прямую линию, чтобы не позволить им растянуться в глупой улыбке, и одобрительно кивнула. Гениальный ублюдок. — Почему тогда Яксли жив? — уничтожив стакан с водой, которая чуть не прикончила его минуту назад, беспалочковым Эванеско, он вновь испытывающе глядел на нее. — Не знаю. — Знаешь, — он был прав. — Намерение. Мало выполнить элементарную схему и зазубрить слова. — Ну вам-то виднее, в таких делах Лестрейнджи — специалисты, — Чоу просто не могла не заступиться за себя, тем не менее все еще рассчитывая на протекцию под кодовым названием «хамка». — Интересовалась моей семьей? — он откровенно насмехался над ней, чем намеренно выбивал из колеи. Разумеется, никаких определенных стремлений урвать побольше информации о Лестрейнджах у нее не было. Но кто не слышал про этих фанатичных последователей Волдеморта? Пытки, тонны золота, темномагические артефакты, смерти и сумасшествие опутывали их род, словно проклятая паутина порока. Несколько лет назад, когда Чоу осознала, кем именно являлся полуживой мистер Руди, она волосы на голове рвала, что не позволила ему тихонько сдохнуть. Сейчас, конечно, Чоу уже не так жалела об импульсивном великодушии, которое никогда ей прежде не было свойственно. — Интересовалась Непростительными. Он вновь улыбнулся, и Чоу вдруг показалось, будто единственное ее предназначение — забавлять уставшего Министра Магии своими жалкими ответами. Воображение быстро преобразовало всю их непродолжительную беседу в шахматную партию, и с ужасом Чоу поняла, как Лестрейндж уверенно обходит ее, подбираясь все ближе к плохо защищенному королю. Как же с ним сложно, Мерлин, ведь, по сути, эту игру ей приходилось вести вслепую: никак не удавалось нащупать его расчет. Что двигало Родольфусом Лестрейнджем — чувство долга? Вряд ли он бы просто отпустил ее, а не вел допрос с пристрастием. С одной стороны, он весьма своеобразно пообещал не трогать заключенную, но кто давал гарантию, что тот же Макнейр с инквизиторским набором опытного мучителя не ожидает за дверями этого кабинета. Может, Министр рассчитывал с ее помощью отыскать Поттера? Бред, Чоу готова была руку на отсечение дать тому же Макнейру, что Гарри и так у них. Напряжение внутри стягивалось в плотный узел, вынуждая мозг работать на пределе. Какого дьявола он задумал? — Мистер Лейстрендж, — писклявый голос вырвал ее из омута нечитаемых синих глаз. Аккуратная головка какой-то слизеринки, возможно, даже с ее потока, просунулась в слегка приоткрытую дверь. — Вас ожидает совещание с профессором… ой, с мистером… — Позже, — холодно бросил Лестрейндж, как будто намеренно демонстрируя легкое раздражение. — Пусть ожидает. Секретарша проворно скрылась, оставив их вновь наедине, а Чоу лишь молилась всем Основателям, чтобы за дверью не ожидал один из всадников ее персонального Апокалипсиса по имени мистер Макнейр! — Память зачем стирала? — уже не так добродушно продолжил свой допрос-беседу Лестрейндж. Чоу прямо взглянула на него, выразительно приподняв одну бровь, — может, она поспешила записать его в гении, потому как даже полный идиот бы пришел к верному умозаключению. Очевидно же: чтобы Яксли не прикончил ее там же на месте! В отличие от самой Чоу, которая идеально произвела схему Авады палочкой, но, подумать только, провалилась в искренности намерений, у Яксли бы и вопроса такого не встало: уж его-то намерения были более чем ясны, и Пожиратель, для которого Непростительное — такое же заклинание, как и Алохомора для нее, справился бы на Превосходно. Когда ублюдки в масках вынесли тело Гарри и выставили его на всеобщее обозрение, она уже поспешно стирала память чудом уцелевшего недоумка, уверенная, что Волдеморт на этот раз окончательно захватил власть. Мерлин, садани Невилл мечом эту мерзкую Нагини чуть раньше, и у Ордена бы еще оставались какие-то шансы. Но Лонгботтом своим принципам не изменял — насколько помнила парня сама Чоу, он вечно опаздывал. И, как следствие, со змеей он тоже припозднился. Глядя на нее, Лестрейндж довольно хмыкнул и расслабленно откинулся на спинку стула, будто не было в их разговоре ничего такого, за что Министр мог бы лично подписать смертный приговор защитнице Хогвартса. Точно уловив ход ее мыслей, он задал свой следующий вопрос: — Ты числилась в Ордене Феникса? Началось. Чоу приготовилась ступить на тонкий лед — одно неверное слово, одна очевидная ложь, одна заминка, и она бы провалилась с головой в холодные воды расплаты за собственные убеждения. — Нет. Вдох-выдох, прямой взгляд, руки в абсолютном покое — она не солгала. Была близка, и все же. — В таком случае, зачем ты явилась в Хогвартс? — нажимал он, оттесняя ее к импровизированной стене. — Защищать школу от нападающих. Они молчали добрую минуту, упрямо разглядывая друг друга, будто не могли определиться, кому уготована незавидная участь кролика, а кому — удава. — Ну и почему не сработало? — Что? — вопрос, откровенно демонстрирующий ее тревожность, слетел с губ быстрее, чем она успела закрыть рот. Чертов Лестрейндж, он то цепко держал ее за горло, то великодушно давал вдохнуть живительной надежды. — Обливиэйт почему не сработал? У тебя с ним аналогичные трудности, что и с Авадой Кедаврой? — Он наверняка ощущал себя королем положения, однако и у Чоу наконец появился шанс. — Отнюдь, — нагло улыбнувшись, ответила она. — Сам по себе Обливиэйт не составляет труда. Видите ли, проблема в Конфундусе. — Прошу прощения? От предвкушения сокрушительной победы сердце пропустило удар — ей все же удалось перевести разговор в безопасное русло. Об Обливиэйтах Чоу могла говорить бесконечно, потому как пусть и была самоучкой, но самоучкой первоклассной. Если бы не аврорский надзор и, само собой, не трагическая гибель ее кумира мистера Гиббонса, мастера в области Стирательной магии, она бы, несомненно, набилась к нему в ученики. — Между провальной Авадой и первоклассным Обливиэйтом у нас с мистером Яксли случился Конфундус. — Лестрейндж подался вперед, что ею было расценено как желание слушать. О, мистер Руди, попавшийся на крючок банального любопытства — это должен был быть как минимум шах. Однако, все еще боясь поверить самонадеянной мысли, будто она таки завладела его вниманием, Чоу продолжила: — Сами понимаете, Непростительное он бы мне не простил, уж извините за каламбур, так что я не стала терять времени и приложила его Конфундусом. Это уже позже выяснилось, что Обливиэйт не работает в комбинации с таким типом проклятий. А вашего товарища, кажется, еще и пятикурсники перед нашей встречей ударили Петрификусом, — конечно, это были всего лишь ее домыслы, не более. Но уколоть мерзавца Яксли, который продолжительное время держал ее в страхе, на тот момент виделось весьма справедливым. И, как выяснилось, зря. Лестрейндж, внезапно изменивший свое дружелюбное настроение, буравил ее тяжелым взглядом, словно она одна из его подчиненных, вроде слизеринки или начальника Аврората, а не та самая хамка-спасительница. Чоу замолчала, перебирая в голове, что еще могла наболтать лишнего. Мерлин, зачем она только заговорила про этого идиота Яксли! Возможно, он приходился Лестрейнджу каким-нибудь дальним родственником, наподобие внучатого племянника его крестного отца. Подавив накатывающую тошноту из-за разыгравшейся фантазии о возвращении в камеру, она из последних сил продолжала добросовестно выдерживать затянувшуюся паузу, контролируя малейшее движение пальцев рук, глубину дыхания и, казалось, даже частоту ударов сжавшегося в страхе сердца. — Милли, — внезапно беспалочковой магией распахнув дверь кабинета, он зачем-то позвал секретаршу. Та среагировала мгновенно, словно запрограммирована на неожиданные команды, и тотчас появилась на пороге, не решаясь, впрочем, проследовать вглубь комнаты без озвученного вслух приглашения. Лестрейндж, выходит, был четок и принципиален в приказах и требовал от подчиненных их безропотного выполнения. Теперь-то Чоу поняла, как считывать Министра — исключительно по окружающим его людям. Только вот осенило ее слишком поздно, потому как Министр этот спешил отдать очередной совершенно иррациональный указ: — Пригласи мистера Элджина. Побыстрее. Она кинулась за дверь, гонимая волей Лестрейнджа, а вот сама Чоу осталась сидеть неподвижно, проигрывая в голове все возможные сценарии. Выводы были неутешительны, потому что если он не собирался нанести ей тяжелый физический вред, то нахрена им снова целитель? Вряд ли Лестрейнджа нежданно поразила болезнь прямо во время их разговора. Мистер Элджин появился достаточно быстро, но к его приходу молчание в кабинете достигло своего предела — Чоу была на грани, готовая кинуться в ноги мучителю и просить отпустить ее, обещая держаться от магического мира настолько далеко, насколько это в принципе возможно. — Господин Министр, — кашлянул в кулак целитель, деликатно оповещая о своем присутствии. — Одну минуту, мистер Элджин, присядьте, — он указал колдомедику на изящный стул у противоположной стены. А потом, наклонившись к Чоу так близко, что расстояние между ними вышло за границы приличия, прошептал: — Хороша, значит, да? Что он имел в виду, она не понимала, да и не силилась понять: ужас, тугой петлей обернувшись вокруг шеи, не давал ей сосредоточиться на словах. Исключительно под действием запоздало запустившегося инстинкта самосохранения, она утвердительно кивнула, ненамеренно задев при этом кончиком носа прядь его медных волос. — Сотри ему все воспоминания о себе и подмени на любые другие. — Наверняка ее зрачки расширились, потому как Лестрейндж вложил в ее руку, о Мерлин, свою палочку и безапелляционно заявил: — Начинай. Какого черта? Чоу растерянно посмотрела на древко в своей ладони, ощущая поток неродной колючей магии. Сотворить с человеком то, что приказал этот ненормальный, в принципе было незаконно, но еще и чужой палочкой — да он спятил! Однако от идеи напасть на самого безумца и прикончить его собственным артефактом Чоу быстро отказалась: без всяких сомнений, он просчитал все, что с ними происходило, включая эту историю с мистером Элджином. А вот она, как ни старалась, была застигнута врасплох. Вдохнув поглубже, Чоу нахмурилась, муки совести ощущались буквально на физическом уровне. В конце концов, это претило ее персональному кодексу чести. Но, блядские пикси, ей так не хотелось страдать в пытках, а на скорую смерть, судя по всему, в случае отказа расчитывать не приходилось. Посему между собой и добросердечным стариком Чоу с тяжелым сердцем выбрала себя. Медленно, будто ожидая, что Лестрейндж вот-вот остановит ее, поднялась со стула и, неуклюже переступая одеревенелыми ногами, направилась к колдомедику. — Мисс Чанг? — только и успел удивиться целитель, но в следующее мгновение его глаза широко распахнулись, а дыхание замедлилось. Сплетая схему заклятия, Чоу подменяла истинные воспоминания, вымывая их из памяти жертвы навсегда. Палочка, изредка подрагивая в напряженных пальцах, к немалому удивлению слушалась сносно. Но сей факт облегчения не приносил: пусть Элджина она не покалечила, за такие фокусы Азкабан все равно надолго грозил стать ей обителью. — Готово, — слегка отвернувшись от приходящего в себя мистера Элджина, Чоу недовольно обратилась к Лестрейнджу, не скрывая безграничного презрения, которое сейчас так остро испытывала к нему. И почему-то к себе тоже. Ее недовольство он проигнорировал и, сиюминутным беспалочковым Экспеллиармусом вернув обратно родной артефакт, поравнялся с поднимающимся на ноги целителем. — Мистер Элджин, вам было назначено часом ранее, — ровно проговорил подлый Министр. — Вы припозднились. — Как же, сэр, — залопотал сердобольный колдомедик, — я ведь уже заходил к вам! Мы обсуждали бюджет Святого Мунго на текущий год, Мерлин с вами. Как же так? — Старик забеспокоился, бегая глазами из стороны в сторону, но Лестрейндж, вероятно, сжалившись над подопытным, поспешил его успокоить: — Прошу прощения, мистер Элджин, вы правы. Я, кажется, заработался — все вылетает сегодня из головы. Элджин добродушно улыбнулся сначала Министру, потом и ей, совершенно не заслуживающей хорошего отношения. Знал бы старик, как отвратительно она с ним обошлась. Но он, конечно, не знал или, вернее сказать, не помнил. — Можете быть свободны, мистер Элджин. Еще раз приношу свои извинения за недопонимание. — Лестрейндж пожал его руку и, когда колдомедик намерился их покинуть, а Чоу подалась вперед, чтобы закончить разговор очередным поклоном, вдруг обратился к старику вновь: — Вы не знакомы с моей давней приятельницей? — Не доводилось. — Тут же протянул ей открытую ладонь колдомедик. — Позвольте представиться: Франклин Элджин, доктор колдомедицинских наук. — Чоу Чанг, — она охотно ответила на рукопожатие, впрочем, воздержавшись от любой другой информации: кроме пресловутого аврорского надзора за ней никаких достижений замечено не было, а значит, противопоставить его научной степени было нечего, — но вы можете обращаться ко мне просто по имени. Они распрощались довольно тепло, и когда Элджин уже собирался закрыть за собой дверь, еще раз, вежливости ради, добавил напоследок: — Министр. Чжоу. — Чоу! — Чоу, — одновременно с ней поправил глуховатого старика Лестрейндж, но Элджин уже скрылся в приемной. Она уставилась на еще недавно презираемого ей собеседника, словно впервые его увидела. Даже родители никогда не поправляли окружающих, когда те неправильно к ней обращались, считая такое поведение неприличным. Подобный жест в других обстоятельствах значил бы для Чоу целый мир, но они по-прежнему оставались почти арестанткой и Министром, и потому она поторопилась выкинуть этот эпизод из головы. Тем временем Лестрейндж легким движением руки отпер один из ящиков стола и как ни в чем не бывало отлевитировал по воздуху ее палочку и плащ, который после посещения изолятора выглядел куцей тряпицей. — Прикройся, — не скрывая сквозившего в голосе недовольства, вероятно, относящегося к ее стилю в одежде, он приблизился к Чоу и протянул такие желанные вещи. Первым делом она выхватила свою палочку, чтобы ощутить знакомые волны теплой магии, распространяющиеся от сердцевины древка по венам. А когда Чоу спохватилась забрать и плащ, так и не дождавшийся ее внимания, было уже поздно: Лестрейндж по-джентльменски накинул верхнюю одежду на плечи, аккуратным движением руки приподняв копну черных волос. Да что с ним такое? Казалось, в их импровизированной шахматной партии она поставила ему уверенный шах и уже готовилась разбить оппонента по всем фронтам, чтобы улизнуть из Министерства целой и невредимой. И все же непонятное чувство, вроде того, что Трелони описывала на своих бесполезных уроках, не давало Чоу покоя. Где-то она промахнулась, потому что из ситуации, в которой Макнейр пересчитывал ее зубы, она очутилась в реалиях, где Лестрейндж ненавязчиво трогал ее волосы. — Как ты собиралась получить работу у Рабастана, если все еще под аврорским надзором? — Он стоял так близко, что Чоу едва сдерживала желание встать на носочки и хоть как-то поравняться с ним. — Полагаясь на удачу, — честно ответила она. — Ты умолчала о своем положении на собеседовании. Он тебя точно не возьмет. По мнению самой Чоу, это было более чем справедливо — после встречи с Яксли она разумно оставила мысли о работе в Министерстве, так что выйти отсюда на целых ногах уже само по себе стало бы неплохим достижением. — А вот я мог бы, — внезапно заявил он. Пока Чоу рассеянно смотрела на него, в голове лихорадочной цепью выстраивался поспешный анализ: ему нужны ее знания? Орден? Мстит Яксли? Больше с нее нечего было брать. Не дожидаясь словесной реакции, Лестрейндж спокойно проследовал к своему громоздкому столу и, склонившись над пергаментом, что-то быстро вывел пером. Сложив записку вдвое, он левитировал ее Чоу, проясняя тем самым эту неоднозначную ситуацию. — Я готов взять тебя на должность главы Отдела стирателей. — Она уставилась на него, не доверяя до конца своим ушам. Ее? — Там координаты Лестрейндж-холла, — продолжил он, легким кивком указывая на пергамент в ее руках, — приглашаю тебя на собеседование сегодня в девять вечера. Поужинаем. Все, о чем она думала до этого: анализ его действий, контроль над своими реакциями, просчет каждого слова — все дало сбой. Впервые за долгое время ее голова была стерильно пуста. — Можешь не приходить, дело твое. В любом случае сейчас ты беспрепятственно покинешь Министерство. Отныне все обвинения с тебя сняты. Вновь опустившись в массивное кресло, он тотчас продолжил работу, выхватив из папки какой-то свиток, тем самым явно оповещая о конце их странной беседы. Как и конце игры — это был разгромный мат. На ватных ногах Чоу вышла вон из кабинета, кое-как удержавшись от злосчастного поклона. Рассеянная, она запоздало прогоняла в памяти весь их диалог, дабы нащупать тот момент, когда породила в нем интерес личного характера, но все было напрасно — она по-прежнему ни черта не понимала. Чоу так бы и застыла в приемной Министра недвижимой статуей, но, завидев недовольного Снейпа, с неприкрытой ненавистью смотревшего на нее, бегом пустилась прочь от Лестрейнджа, пыток и проигрышных шахматных партий.