Вендетта Чоу Чанг

— Мистер Лейстрендж, — молоденькая секретарша вскочила со своего места, едва завидев его в дверях, — у вас посетитель. Не сбавляя хода, Родольфус окинул ее слегка удивленным взглядом, словно только заметил, что в приемной кабинета кто-то есть. — Вышвырни его вон, — левитируя за собой мантию, бескомпромиссно заявил он. Милли была славной девушкой, по мнению самого Лестрейнджа, хотя совершенно не созданной для такой работы. Вернее сказать, для работы в целом. Будучи чистокровной наследницей Булстроудов и обладательницей выдающихся бедер, Милисента в свои цветущие годы по всем законам этого времени должна быть глубоко замужем, освободив ответственный пост секретаря Министра для кого-то более сообразительного и, вообще, подходящего индивидуальным запросам самого Лестрейнджа. Но должность эту Милли снисходительно «отдали», если можно так выразиться. Кем был ее покровитель, Родольфус уже не помнил, однако никаких попыток избавиться от очаровательной секретарши все же не предпринимал — ну кто он такой, чтобы идти против известной практики передачи должностей «от своих — своим»? Традиции Родольфусом чтились беспрекословно. — Я не могу, мистер Лестрейндж, — очевидно, паникуя, пискнула озадаченная Милли, чем привлекла к себе недовольный и явно предостерегающий взгляд Родольфуса. — Это мистер… Лестрейндж. — И зачем-то уточнила: — Ваш брат. А профессора… Ой, мистера Снейпа я перенесла на полчаса позже, — оправдываясь за проявленное своеволие, она нелепо тряхнула пергаментом с записью приемных часов. Родольфус, сжав тонкие губы в напряженную линию, все же кивнул, одобряя произвол этой девочки — может, не такая она и дура, просто застенчивая. К дракклам в норы, со своей протеже пусть разбирается покровитель, кем бы он ни был, а ему еще предстояло выслушать Басти, чертова поганца. Оттого, не теряя редких свободных минут, он прямиком проследовал в кабинет, беспалочковой магией швырнув суконную мантию в гардеробную и выдавив на ходу скудную похвалу: — Молодец. Ко мне никого не пускать. Милли услужливо кивнула и раскрыла было рот, чтобы ответить начальнику, но ее блеяния он слушать не стал, вихрем влетев в просторную комнату на незапланированную встречу с братом. Рабастан, не обремененный этикетом, по-свойски расположился у камина и, едва завидев садящегося в министерское кресло Руди, открыто улыбнулся, салютуя стаканом с щедрой порцией виски. — Еще только утро, Басти. Ты совсем охренел, — констатировал очевидный факт Родольфус, устраиваясь поудобнее за длинным столом. — Да брось, пока живы — можно, — беззаботно усмехнулся Рабастан и, несмотря на слова брата, наполнил еще один стакан огневиски на три пальца, чтобы аккуратно левитировать его Руди. — Между прочим, есть что отметить, — деловито заметил он. Родольфус еле заметно улыбнулся и, снисходительно приняв напиток, откинулся на широкую спинку кресла, ожидая, что на этот раз поведает ему болтун. Басти был лучшей частью их семьи, как искренне верил сам Родольфус. Энергичный, влюбчивый, пышущий жизнью, будто не он общим счетом тринадцать лет гнил в Азкабане, — на первый взгляд это были основные характеристики, определяющие личность младшего брата. Но лишь глупец мог полагать, что Темный Лорд стал бы дважды доставать из тюрьмы рядового балагура. Нет, Рабастан был гораздо больше, чем заурядный повеса, и в моменты острой нужды Руди мог положиться только на него. Будто по щелчку пальцев, под воздействием обстоятельств он становился выдержанным стратегом, преданным семье, организации и собственным убеждениям. Сам Родольфус таким даром перевоплощения никогда не обладал, изначально взвалив на свои плечи единоличную ответственность и за наследие Лестрейнджей, и за результаты суровых решений на службе у Лорда, а теперь и вовсе за всю Магическую Британию разом. От мыслей о роли, отведенной ему в это неоднозначное время, а также о его собственных мотивах, которые губительно отразятся на многих, включая ту же Беллу, Руди подумалось, что надраться прямо с утра на самом деле стало бы неплохим решением. Однако, приложившись к стакану всего раз, он целенаправленно отодвинул хрупкое стекло подальше: министры не нажираются в рабочий вторник, по крайней мере, до обеда. — О Руди, с нашего счета будто по пять тысяч галлеонов снимают за каждое сказанное тобой слово! — Заткнись, — добродушно ухмыльнулся Родольфус. — Давай уже. Мне еще Снейпа трясти. — Видел его с утра, кстати, — заметил Басти и, тяжело приземлившись на стул, продолжил: — Вылетел от Яксли как ошпаренный. Ладно, я хотел доложить, мои источники засекли оборотней на юго-западе леса Дин, причем не в первый раз. Они там лагерь разбивают время от времени. — Долохов в курсе? — вернув рабочую сосредоточенность, Родольфус подался вперед, облокотившись о лакированную столешницу. — Нет пока. Он трясет остатки Ордена, — честно отозвался Рабастан, как и брат, разом став серьезным. — Я хотел обговорить стратегию сначала с тобой. — Ты знаешь стратегию. Долохов тоже. — Брось, — подскочил со своего места вмиг разгорячившийся Басти, — ты не понимаешь! Их надо уничтожать без разговоров, потому что… — Мы говорили об этом, и я повторю тебе вновь, — голос его внезано очерствел, вынуждая непокорного Рабастана сбавить обороты. — Оборотням будет предоставлен выбор: служба у Пожирателей и привилегии, как во времена Второй Магической, или суд с путевкой в Азкабан. Бери Долохова и не срами свой Отдел… — Да плевать на Отдел. Руди, — эмоционально раскинув руки, Рабастан принялся убеждать брата, — у них Лютный! В Лютном ключ ко всему! Там эти клыки достать вполне себе возможно. Тварей только перебить и… — Ты идиот. — Не сдержав раздражения из-за скудоумия брата, Родольфус вскочил с кресла и вплотную приблизился к Рабастану, угрожающе зашипев: — Лютный десятилетиями прикрывали волки. Думаешь, перебьешь шайку Грейбэка, завалишься с аврорами в эту выгребную яму и все? Местные жулики и контрабандисты заработают на благо Магической Британии и без вопросов передадут тебе «эти клыки» на золотом подносе? Они веками ненавидят правительство, Басти, кто бы ни стоял у руля. Опомнись! — Мы могли бы попробовать, а не надеяться на сальноволосого ублюдка, который… — Снейп — наш самый адекватный вариант! И он — забота Долохова. А ты со своим подростковым сумасбродством уже закопал нас в дерьмо по самые уши. — Этому шерстяному говнюку был дан выбор! — на манер брата гаркнул Рабастан. — Арис был драккловым Бетой! Как ты себе представляешь его повиновение вразрез с указами Грейбэка? Мы могли выйти на диалог с этим маргиналом, если бы не твоя неуместная инициатива. — Пальцами он уже вцепился в камзол Рабастана, встряхнув того хорошенько, когда в приемной послышались голоса. Моментально осознав в каком положении находятся, братья, как по команде, отступили друг от друга, торопливо приводя себя в порядок — Рабастан поспешно оправил измятый ворот, Руди убрал назад выбившуюся из общей массы волос медную прядь. Когда дверь бесцеремонно отворилась и крупный мужчина со шрамом на правой половине лица вошел, беззлобно отталкивая цепляющуюся за его мантию секретаршу, Руди вновь сидел в своем кресле, а Рабастан делал вид, будто увлеченно разглядывает канализационные баки за намеренно не зачарованным окном. — Какого дьявола? — завидев Макнейра, Родольфус нарочито грубо обратился к нему, даже не стараясь скрыть недовольства. — Мистер Лестрейндж, — глядя то на Руди, то на брата, будто так и не поняла, перед каким именно Лестрейнджем ей следовало оправдываться, Милли истерично залепетала, — я говорила мистеру Макнейру, что к вам нельзя… — Все в порядке, — нашел в себе силы для равнодушного ответа Руди, ибо распинать стоило этого кретина, так беспечно заявившегося в Министерство, а не глупую Милисенту. — Можешь идти. — Я правда говорила ему… — она все пыталась объясниться, но лимит терпения Родольфуса на сегодня был исчерпан, потому что договорить он ей так и не позволил, раздраженно рявкнув: — Свободна! Перепуганная, Милли рванула в приемную, торопливо захлопнув за собой дверь, и в этот самый момент, когда глухой стук каблуков рассеялся в тишине кабинета, оба Лестрейнджа, как единый механизм, кинулись в сторону Уолдена. — Что ты здесь забыл? — Басти толкнул Уолдена в плечо, и тот покорно завалился на ближайший стул. — Зря ты так, Руди, девочка не хотела тебя бесить, она… — начал не с того Уолден, проигнорировав вопрос Рабастана. Будто Родольфусу по чину переживать о чувствах какой-то девицы! — Ты оглох? Какого хрена ты здесь делаешь? — Руди, теряющий всякий контроль над бушующими эмоциями, угрожающе зашипел на Уолдена. Теперь, когда этот безмозглый приволокся в Министерство, еще и, судя по всему, без Беллы, он напрочь забыл о перебранке с братом, случившейся каких-то несколько минут назад. — Я по делу. — Ты один? — вторя Родольфусу, Рабастан нещадно одолевал угрюмого Макнейра. — Да! — психанул Уолден, подавшись на стуле вперед. — Один! И знаете что? Это удача — отбрыкаться от Беллы, потому что она у меня уже сидит в… — Трижды подумай, прежде чем произнести, — прохладой тона Руди привел в чувства обоих мужчин разом — и капризного Басти, и вспылившего Уолдена. О том, что члены семьи для него всегда были и будут на первых ступенях в графе личных приоритетов, знал, пожалуй, каждый, включая Темного Лорда, чем тот не преминул воспользоваться несчетное количество раз за время служения своего особо приближенного последователя. Пусть со стороны их отношения с Беллатрикс казались, мягко говоря, странными, и их, разумеется, не обсудил только ленивый, произнести во всеуслышание хоть полслова, бросающего тень на семью Лестрейнджей, не смел никто. Белла, пусть и со своим вулканическим темпераментом и нетипичным для женщины поведением, беспрестанно являла собой незаменимую часть Дома Лестрейндж, и Родольфус, в постели которого с самого начала супружеской жизни случались всякие женщины, ни на секунду не забывал о месте, по праву занимаемом законной супругой. Потому Уолден, уловив хладнокровное настроение Руди, покорно замолчал, ибо представление имел: когда речь заходила о Беллатрикс, Лестрейндж мог, минуя доводы рассудка, и язык обидчику отрезать — такое, впрочем, уже случалось. — Я не жалуюсь, Руди, — Макнейр поднялся, поравнявшись с ним ростом, и примирительно заговорил, — но и ты пойми: она стережет меня, как заключенного! Вы, парни, точно не хотели бы быть на моем месте. Еще и не протолкнуться с ней — у меня не хоромы, знаете ли! — Ее присутствие необходимо, Уолли, сам знаешь, у тебя нет хорошей родовой защиты, — заметно смягчился Басти. Родольфус взглянул на брата и участливо кивнул. Халупа Макнейров была не рассчитана на совместное проживание с Беллатрикс, потому как, столкнувшись с ее тягостным присутствием хоть раз, любой бы лез на стену. Но Басти говорил дело — Макнейры никогда не владели родовыми поместьями и, пусть считались чистокровными, не славились переполненными золотом ячейками в Гринготтсе. Оттого Уолден и пошел на службу к Лорду: без денег и связей он так и остался бы на одной социальной ступени с голожопыми Уизли. — Ну, другого дома у меня нет, уж прости, — тотчас отреагировал явно задетый сказанным Макнейр. — Я перевезу вас в Лестрейндж-холл. Защита поместья позволит минимизировать присутствие Беллы. Так ты станешь более свободным в передвижениях. — Точно? — Тебе Непреложный дать? Теперь говори, какого лысого Салазара ты так беспечно разгуливаешь без охраны? — не позволив Уолдену отвертеться, он еще более настойчиво вернулся к расспросам. — Да это Яксли! Пригнал за мной Долиша, представляешь? Решили вспомнить старину, придурки, — хотят, чтобы я какую-то девку запытал. — Что? — Брови Родольфуса поползли вверх — какого дьявола творится в его Министерстве? — Ничего. Я поднялся в клетку, глянул на девчонку… — Какую еще девчонку? — Рабастан, видимо, как и он сам, не до конца понимающий происходящее, пялился на Макнейра, будто на безумного. — Чанг, кажется, — отмахнулся Уолден и продолжил: — Она еще тонкая такая, я ж ее переломаю всю, парни! А Корбан, как с Астрономической башни свалился, настаивает на пытках по полной программе. Я на хер его прямо послать не могу, сами понимаете, поэтому пошел сразу к тебе, Руди. — Он серьезно уперся в Родольфуса взглядом. — Если ты даешь добро, тогда ладно, дело есть дело. — Чанг? — среагировал Басти быстрее обомлевшего от такой наглости Родольфуса. — Она была у меня на собеседовании. Какой пытать, я ее на работу брать собрался! Как же ее, Чонг… Чжоу Чанг. — Чоу, — непроизвольно, диковинное имя само слетело с губ Лестрейнджа. Рабастан, впрочем, как и Уолден, вопросительно уставился на него, но Руди их интерес проигнорировал, наслаждаясь внезапным теплом, что расползалось в груди при воспоминании о девочке из подворотни. — Как? — на всякий случай переспросил Басти. — Чоу, дуралей. — И с задорной улыбкой повторил: — Ее зовут Чоу.

***

Втроем они стремительно вышагивали по коридорам Министерства, невольно заставляя всех, кто встречался на пути, отскакивать в стороны, услужливо склоняя головы — такая реакция сотрудников Руди совершенно не трогала, а вот Рабастана, кажется, искренне забавляла. Не понятно было лишь, что именно вынуждало служащих шарахаться от них в страхе: то ли это был эффект развевающихся черных мантий, являющихся обязательным атрибутом одежды Пожирателей Ближнего круга, то ли их темное прошлое, которое, как и мантии, шлейфом тянулось за ними повсюду. — Макнейр, ты за портключом к Тревису. Сразу домой, — деловито раздавал указания Руди, зная, что спорить с ним Уолден не осмелится. — На днях перевезу тебя в поместье. Басти, ты к Яксли. Вытряси из него письменный отчет о происходящем. — Можно я к секретутке твоей загляну? — От внезапной наглости Уолдена Родольфус брезгливо поморщился, заплаканной девчонке только этого трахаря не хватало. — Ты совсем охренел? — Рабастан несильно толкнул Уолдена плечом, пока они единой шеренгой спускались по ступеням на уровень Аврората. — Она — Булстроуд, даже я так не борзею. — Зато бедра у нее, как у добротной товарки, — мечтательно заметил Уолден, за что получил очередной несильный толчок. Родольфус перебранку этих двоих уже не слышал, равно как и не заметил их ухода, потому что сам по мере приближения к камерам доследственного изолятора мыслями неумолимо углублялся в воспоминания о чудаковатой студентке Хогвартса. Какая она теперь? Откуда вообще взялась? — Руди, — из мыслей его вырвал резкий голос Долохова, как всегда, рассекающий воздух своим грубым «р». Антонин, как оказалось, тоже ошивался поблизости — какого вшивого боггарта ее так стерегут? — Ты чего тут? — Мне донесли, Якси открыл охоту на Рейвенкло. Что, перебили всех гриффов? — Ты зря. — нагнав его, Антонин зашагал вровень. — Она не такая простушка, как оказалось, эта Рейвенкло. — Разберусь, — отрезал Родольфус. — Проследи-ка лучше за Макнейром, он приперся в Министерство. Без Беллы. — Шутишь? — опешил Долохов. — Dubina, blyad’. Оторвавшись от Тони, очевидно, озадаченного, где теперь следует искать Макнейра, Родольфус завернул за угол и уперся в неприметную дверь. Он знал, что за ней скрывался небольшой кабинет, ведущий к камерам для тех, кого полагалось держать изолированными в ожидании суда. — Господин Министр, — вскочил с табуретки старший аврор Долиш, — мистер Яксли дал указания… — Пошел вон, — почти не размыкая губ, лениво выплюнул Руди, намеренно задевая аврора плечом. Джона Долиша Родольфус не уважал, не ценил и при возможности убил бы, если бы не протекция упрямого Долохова. Когда после Финальной Битвы их группировка, если так можно выразиться, утвердилась на легальных условиях, отстояв правление Пожирателей в Министерстве и Хогвартсе благодаря складной легенде об абсолютной победе Лорда над мальчишкой Поттеров, началась массовая внутренняя зачистка кадров. Безусловно, в глазах граждан Магической Великобритании толком ничего не поменялось — Орден все еще был врагом номер один, оборотни оставались под лже-протекцией Повелителя, а Пожиратели Смерти правили бал. Однако на деле изменения претерпели все значимые отделы управления, включая тот же Хогвартс, Азкабан, Отдел Тайн, Аврорат и прочие ключевые секторы. Не обошлось, разумеется, и без вынужденных ликвидаций — Пий, Амбридж, да и добрая треть судей Визенгамота добровольно-принудительно сложили полномочия и исчезли со всех радаров. Все, кроме Долиша, гиппогрифы его раздери. Как бы Родольфус ни спорил с Долоховым, тот оставался непреклонен в своем авторитетном мнении: Джон, пусть и брюзжащий кусок дерьма, все же знаток своего дела, и должность старшего аврора доверить кому-то еще Тони был не готов. Как действующий начальник Аврората и просто вояка с врожденной интуицией он имел на это все права. Но как близкий соратник самого Родольфуса Тони поступал как упрямый осел! Почему Долохов не узрел, казалось, очевидного, оставалось загадкой. Долиш занимал должность аврора, а потом и главного аврора при Фадже, Скримджере и Пие, то есть, какими бы разными ни были Министры Магии в своих убеждениях и методах управления страной, недоносок Джон служил каждому из них. Лучше бы девку какую на работу притащил этот Долохов, как все прочие, а не этого утырка. — Стоять. — Руди вдруг сообразил, что, как бы ни был ему противен старший аврор, его присутствие все-таки было необходимо — как минимум отворить нужную камеру. — Со мной пойдешь. На мгновение ему показалось, что в глазах Долиша промелькнула искра взаимной неприязни, но в полутемном помещении разбираться в мотивах презираемого аврора было не с руки: где-то в холоде тюремной клетки томилась Чоу. Долиш же, как и полагается добропорядочному подчиненному, покорно последовал за Родольфусом, чтобы отпереть ему двери в изолятор. Спящую в углу камеры девчонку он заметил не сразу — казалось, она так и не прибавила в росте за эти годы. Сгорбившись, Чоу нелепо привалилась к стене, продрогшая и, очевидно, поколоченная: пухлые бескровные губы ее были разбиты, а на бледной щеке уже расцветал лиловый синяк. Что случилось с этой остроумной маленькой девочкой? Выходит, погано сложилась ее судьба, раз она очутилась здесь, под строгим надзором старшего аврора. Аккуратно присев на корточки, Родольфус невесомым движением убрал прилипшую ко лбу прядь волос угольного цвета и еще раз внимательно вгляделся в едва знакомое лицо — Чоу Чанг сейчас в точности походила на него при их первой встрече.

***

1996 г. Обессиленно привалившись к стене, Родольфус наконец шумно выдохнул, выпуская струю пара в морозный воздух. Дышал он рвано, прилагая к естественному процессу нечеловеческие усилия. Январь выдался по-жестокому холодным, но он словно не замечал рекордно низких температур: камера, насквозь продуваемая морским северным ветром, а также непосредственная близость к дементорам за двенадцать лет приучили его сносно переносить холода. Теперь он уже и не вспомнил бы, каково это — сидеть перед камином обласканным жаром пламени или устроиться на веранде в душный полдень, плавясь под лучами раскаленного солнца. Вечная мерзлота сковала изношенное тело, душу и, совершенно кстати, разум. Холодный рассудок Родольфусу удалось сохранить разве что чудом — сейчас, вспоминая бесконечные годы заключения, по ощущениям растянувшиеся на вечность, Руди уже не стал бы упрямо списывать это достижение на собственную силу воли или вышколенную окклюменцию. Обыкновенное везение, дело известное. А вот Белле, скорее всего, так не повезло — день за днем он сгорал дотла, вслушиваясь в истерический хохот собственной жены, будто эхом разносящийся по бесконечным коридорам тюрьмы и оседающий горечью в памяти. Рассудка она, должно быть, лишилась. Хотя, сидя в темном закоулке Лютного, он все еще томился надеждой и даже радовался такой благостной неизвестности. Сразу после освобождения Лорд безапелляционно приказал беглецам на несколько дней залечь на дно и непременно в одиночку. Предоставить им убежище по известным причинам Повелитель не мог: Аврорат, само собой, собирался трясти каждую чистокровную семью с целью обнаружения сокрытых преступников. Потому он и затаился здесь с намерением затеряться в бандитских переулках местных трущоб. Ни палочки, ни каких-либо предметов одежды им также не выдали — то ли из жадности, то ли все с той же целью не засветиться под носом у рыщущих повсюду авроров. И все, что ему оставалось сейчас, — в очередной раз постараться не сдохнуть, кутаясь лишь в призрачные надежды, будто Белла не сошла с ума, а Рабастан, которого он так и не увидел во время побега, непременно выжил. В очередной раз обдав заледенелые руки потоком дыхания в бесполезных попытках согреться, Родольфус начал проваливаться в спасительную дрему. — Мерлиновы кальсоны! — он пробудился от резкого толчка под ребра и последовавшей за ним детской брани. — Прости, мой хороший, ты совсем один? От такого интимного обращения Родольфус растерялся, откровенно рассматривая ребенка, что так фривольно к нему обратился. Несмотря на сгущающиеся сумерки, ему все же удалось разглядеть в коконе одежды девочку лет четырнадцати. Она, опасливо оглянувшись по сторонам, присела на корточки, но, потянувшись к нему, внезапно задохнулась ужасом и резво отпрыгнула назад. — Не интересуюсь детьми, — хрипло прошелестел Родольфус: Лютный был жесток, и бизнес тут имелся всякого рода. — Иди куда шла. Девчонка же стояла не шелохнувшись, будто вросла сквозь раздолбанную десятилетиями брусчатку прямо в землю. Моргнув несколько раз, она, вместо того чтобы бежать без оглядки, выдавила из себя: — Извините, сэр, я перепутала вас с бродячим псом. Сначала Руди просто глядел на нее не мигая — она безумная? Потом, совершенно неожиданно для него самого, из осипшего горла вырвался смешок, а за ним другой, и вскоре он уже хохотал от души. Такого неподдельного веселья Лестрейндж не испытывал уже давно. Действительно, когда он смеялся в последний раз? Сколько лет ему было? Впрочем, организм, измученный тягостным заключением в отсыревшей камере, дал о себе знать, и хриплый гогот вскоре перешел в удушающий надрывный кашель. Дерьмо. Когда он торопливо обхватил горло ладонями обеих рук и стал медленно заваливаться набок, девчонка отмерла. Она тотчас кинулась обратно на колени, очутившись в неприличной от него близости, и бросилась выполнять какие-то манипуляции палочкой. На задворках сознания Родольфуса возникла мысль отобрать у малявки так необходимое ему древко, но то ли принципиальная позиция не нападать на детей, то ли раздираемая в этот самый момент глотка спасли дурочку от напасти. Тем временем рейвенкловка — это он понял по синему шарфу, болтающемуся перед его глазами — ловко трансфигурировала кружку из обычного булыжника, наколдовала Агуаменти и подогрела воду невербальным заклинанием, чтобы без промедлений протянуть ему, захлебывающемуся в раскатах сухого кашля. Трясущейся рукой Родольфус ухватился за посудину и принялся жадно пить, размышляя тем временем о комичности своего положения: где-то в милях отсюда стояло роскошное поместье с десятком преданных эльфов, ожидающих возвращения нерадивого хозяина, а семейная ячейка в Гринготтсе ломилась от всевозможных богатств, но он, наследник чистокровного рода, кое-как прикрытый вонючими обносками, принимал милостыню от школьницы, которая перепутала его с паршивой собакой. Наверное, именно так должен был выглядеть персональный ад Лестрейнджа, и все же тревога за брата и жену беспокоила его больше, чем собственный внешний вид и вот такое убогое положение. — Как ты попала на свой факультет, дуралейка, если так беспечно помогаешь бежавшим преступникам? — насытившись теплой влагой, он зачем-то решил пожурить ее — никак защитная реакция, так по-детски проявившая себя. То, что девочка догадалась, что Руди — тюремный заключенный, было понятно и так: не надо быть студентом мудрого Рейвенкло, чтобы, взглянув на азкабанскую робу, прийти к определенным умозаключениям. — Путем прохождения традиционного распределения Шляпой, — дерзко заявила она, судя по всему, не признав в нем опасности, и после некоторых раздумий пристроилась рядом у стены. В глухом свете волшебного фонаря Родольфус наконец смог рассмотреть свою нежданную компаньонку поближе — длинные волосы, густо опадающие на теплую мантию, раскосые глаза и пухлые губы. Признаться честно, Руди не встречал такой необычной внешности ранее в Британии, оттого неприлично уставился на нее покрасневшими из-за лопнувших капилляров глазами. Она же смотрела вперед, не отрываясь от какого-то только ей видимого ориентира. — Плохой день, хамка? — зачем-то завел он разговор. Хотя чему удивляться — он двенадцать лет провел в одиночной камере и, по правде говоря, нуждался в общении гораздо больше, чем в украденной школьной мантии или отобранной палочке. — У меня имя есть, — буркнула она куда-то в шарф. — Чоу. — Руди, — откликнулся он своим юношеским прозвищем, ибо представляться Родольфусом Лестрейнджем, сидя в обгаженном закоулке, было комично. — Приятно познакомиться, Чжоу. — Ч-о-у! — Она круто повернула голову в его сторону, отчего шелковистые волосы хлестнули Лестрейнджа по лицу. — Меня зовут Чоу. Второй раз за свой первый вечер на свободе он рассмеялся: эта Чоу была чересчур спесива для такой маленькой девочки. Он мог бы сломать ей шею даже так, по-маггловски, но был просто очарован ее своенравной натурой. Отчего-то она вдруг напомнила ему молодую Беллатрикс, когда та была еще Блэк и ходила по Хогвартсу со вздернутым носом. Белла-Белла. Только бы выжила, а там — черт бы с ней, пусть и безумная. — Плохой день, Чоу? — примирительно повторил Родольфус. — Очень, — честно ответила она и после длительного молчания внезапно разговорилась: — Пыталась помочь подруге раздобыть зелье от авторского сглаза, но ничего у меня не вышло. А потом вот еще вы, словно живое свидетельство, что побег из Азкабана не вымысел. — Нет, не вымысел, — слегка сочувственно повторил он ее же слова. — Если сглаз авторский, Чоу, вряд ли что поможет, не трать время. — Знаю, — обиженно отозвалась она. — Но я слышала, будто в Лютном многое представлено из того, о чем не говорят в школе и чего не достать легальным путем через зарегистрированных зельеваров. Попробовать все равно стоило. Руди еще раз добродушно усмехнулся. А потом ему вдруг подумалось, что эта девочка со странным именем вполне могла быть и слизеринкой. Должно быть, она крайне эрудированна, раз Шляпа все же отправила ее к Орлам. Впрочем, ему до нее было мало дела — просто собеседник. Совершенно случайный попутчик одного вечера. — А вы, — покосившись на него, она аккуратно спросила, — значит, были в тюрьме, когда Он возродился? — Ага. — Но вы уже видели его? — Видел. — Руди окинул ее раздраженным взглядом: ему совершенно не хотелось обсуждать Лорда с маленькими девочками. Тем более когда он еще сам не до конца осознал, насколько чудовищные изменения произошли с Томом Риддлом. Уж лучше сглазы на повестке дня. — И какой он? — Ты чистокровная, Чоу? — задал он ответный вопрос, и девочка как-то очень быстро кивнула, от чего шапка опустилась на ее прямой лоб неэстетично низко. — Тогда для тебя Он — Спаситель. Чоу, очевидно, напуганная, спешно подскочила и, отряхнув мантию от грязи Лютного, быстро зашагала прочь, словно никогда и не сидела близ него, согревая глупым разговором. Она почти скрылась из вида, когда так же внезапно, как и некоторое время назад, развернулась и направилась обратно в его сторону. Вернувшись, Чоу негодующе разглядывала его, забавляющегося девичьим непостоянством, добрую минуту, а потом строго заговорила: — Мистер Руди, все, что с вами происходит, — она многозначительно вскинула руку с палочкой в его сторону, — вы заслужили. И вы, и ваш Спаситель. Не смейтесь, не стоит. — Она прищурила пылающие гневом глаза, и Лестрейндж изо всех сил постарался подавить рвущуюся наружу улыбку — ну до чего забавная девочка. — Но мы оба понимаем, что в такой холод вы тут долго не протянете, так что вот. От ее последующих действий он, мягко выражаясь, оторопел. Теперь уже улыбка сама собой сошла с лица, когда до него вдруг дошло, что именно эта Чоу имела в виду под «вот». Девчонка бодро стащила с себя шерстяную студенческую мантию, заколдовав ее напоследок согревающими, и положила рядом с его полуобнаженной ногой вместе с увеличенным нелепым свертком. Не позволив ему опомниться и отругать ее до смерти, или даже запугать, чтобы не смела так безжалостно унижать горделивых чистокровных господ, Чоу бросилась бежать, на этот раз без оглядки и безо всякого намерения вернуться. Когда онемевшие пальцы неторопливо раскрыли оставленный на его попечение сверток, он обнаружил там еще теплые сэндвичи, которые мальчишками они жевали в качестве перекуса вместо пропущенного ужина в Большом Зале. Прикрыв глаза, Родольфус старался дышать размеренно и глубоко, отчаянно силясь вернуть потерянное лицо хотя бы перед самим собой. Через мгновение, однако, он жадно заглатывал добровольно отданную еду.

***

Родольфус мог поклясться, что, сидя на корточках перед хрупкой девчонкой, он чувствовал вкус сэндвичей во рту, тех самых, что не дали ему сдохнуть в подворотне промозглой ночью. Еще раз потянувшись к ней, на этот раз совершенно неосознанно, он провел костяшкой указательного пальца по соленой влаге, рассекающей высокую скулу. Тревожные темные глаза тотчас распахнулись. — Привет, Чоу, — прошептал он, слегка улыбнувшись.