Цена алчности

      Как же город был очарователен в своём безмолвии. Ветер остервенело сбивал с ног, снежинки, словно остриё, вонзались в кожу. Ночь сгущалась: чёрные облака проглядывались даже сквозь метель. Одни только фонари едва освещали безлюдные улочки: время давно перевалило за полночь, в окнах — непроглядная тьма.        Ночь — опасное время. Опасное не только на словах и уж точно не из-за психов, пробуждающихся именно в эти тёмные часы. Заголовки газет о ночных нападениях всегда были самыми пёстрыми и пугающими, но нападения не людей — нападения монстров. Всякие твари были повсюду, зачастую обитали в лесу, которым город был окружён со всех сторон. Их кровожадность застилала страх перед жестокостью людей. Они выходили из леса и вытворяли настоящую чертовщину — разламывали дома, раздирали людей в клочья, до косточек сжирали скот и животных, громили весь город. Не секрет ведь, что в ночное время любая тварь куда активнее, чем днём. Поэтому-то люди ночью боялись высунуть и носа на улицу, не то чтобы прогуляться.        Хищная улыбка исказила лицо, за которым таились страдания и муки. С крыши многоэтажного дома открывался отличный вид. Город был как на ладони. Глаза жадно впитывали всё, что удавалось разглядеть сквозь метель. Кто-то до сих пор на ночь не зашторивал окна. Улыбка, теперь ещё больше похожая на оскал, стала шире. Голыми ступнями и лёгкой, словно кошачьей, походкой проминался снег от каждого шага. Тихое мычание уносил сильный ветер, а постукивание пальцев напоминало отчёт — тик-так… тик-так.        Крыша сменялась за крышей. Юный парень порхал по воздуху, как бабочка, только с надломанными крыльями. Под ногами была пропасть — лететь вниз этажа четыре, если не больше, а страх всё равно отсутствовал напрочь. Зоркий глаз падал на каждую комнату, не прикрытую шторами. Город спал, жизнь застыла. Люди спали, а юноша на них глядел пытливо, не моргая. Единственная грань, которая его останавливала от безумия, — стёкла; грань хрупкая, едва заметная. Он несильно отросшими ногтями царапал стекло, но пальцами не касался, предусмотрительный.        Зимняя ночь, в которой не было видно ни зги, должна была стать очередной, — не самой выделяющейся среди всех остальных, — однако она стала особенной. И особенность эта заключалась в тишине, в первоначальной незначительности… 

⊹⋆ ❅ ⋆⁺₊⋆ ❅ ⋆⁺₊⋆ ❅ ⋆ ⊹

      Каким же поистине тоскливым казалось утро после бессонной ночи. Было бы проще, если бы бессонная ночь называлась ночным дежурством, но не судьба. Чан бездумно смотрел на простую белую кружку с чаем и чувствовал, как скоро задёргается глаз. Вся надежда на хорошее настроение была возложена на этот чай: друзья все уши прожужжали про «невероятный вкус, способный унести на седьмое небо». Что ж, невкусный. Пресный, чересчур горький и от лаванды одно название. И дорогой, между прочим.        Весь стол был забит всевозможными бумагами под завязку, Бан не сдержал тяжёлого вздоха от такого зрелища. В двух словах: приближение Рождества. Один только автоматический (слава всем богам) календарь давал не потеряться во днях, потому что у Чана уже порядком смешались не только дни, но и день с ночью. Утро тихим не было: весь отдел уже был на ногах и за дверью то и дело кто-то бегал. А Бан только и мог мечтать о диване в своём кабинете и в то же время проклинать себя за идею его сюда поставить, потому что соблазн после очередной ужасной ночи был слишком высок.        Чай был вылит в раковину, настроение убежало туда же, а Чан уже хотел было вновь окунуться с головой в кучу бумаг и провозиться с ними до обеда, как в кабинет на всех порах залетел очередной уставший работник, который почти было оставил вмятину от ручки двери на стене.        — Это катастрофа! — на одном дыхании отчаянно выговорил Джисон, прежде чем упереться в свои колени. — Просто катастрофа…        И так было каждый раз. Бан из кожи вон лез, чтобы город не знал бед, спал в безопасности и был уверен в следующем дне — он действительно очень старался улучшить жизнь каждого человека. Вот только бумаг на столе меньше не становилось, так называемых «катастроф» тоже. Его отдел был самым загруженным. Следователи, работающие с людьми, были почти счастливыми людьми, а следователи, в поте лица бьющиеся в монстрами, едва ли улыбались.        Было лишь одно-единственное новшество. Хан по первости, когда только пришёл на работу и ещё не видывал всех ужасов, так забегал в кабинет своего начальника и буро реагировал на любое происшествие. Со временем пыл поутих и эмоций стало не хватать. Чан заранее был в ужасе.        — Удиви, — голос его напряжённый, но больше уставший.        — За одну ночь пять жертв. В разных концах города! — Джисон нервно зачёсывал свои волосы и выглядел до того расстроенным, что Бан быстро понял: самое плохое его товарищ ещё не выдал. — И это дети! Все пятеро — дети!        Если честно, Чан был уверен, что и так испорченное утро уже ничего не способно сделать хуже, но жизнь всегда любила удивлять и далеко не в хорошем смысле.        — Все мертвы?.. — сон как рукой сняло. Бан вытянулся, как струна, и уже был готов рвануть к месту происшествия.        — В том-то и дело, что нет, — видимо, глубокая складка меж бровей Чана побудила Хана затараторить ещё быстрее, чем прежде: — Чертовщина какая-то! Вам срочно нужно туда ехать. Потому что не мертвы — не значит в порядке.        Чертовщина — это самое лучшее описание того, что происходило не только ночью, но и утром тоже. Сначала Бан подумал, что это Джисону эмоции в голову ударили, и оттого объяснение нормальное не складывалось, а потом он понял, что проблема с формулированием случившегося преследовала весь отдел. Это могло значить только одно — произошло что-то новое и очень запутанное.        Чан ничего не понимал. Не понимал до того момента, пока не оказался в доме одного из пострадавших. На первый взгляд детская комната была абсолютно нетронутой. Повсюду шныряли сотрудники — брали пробы, просвечивали ультрафиолетовыми фонарями каждый угол, даже на крышу заглядывали. Работа шла полным ходом, однако не у всех.        На кровати сидела женщина. Она со слезами на глазах прижимала к себе ребёнка лет восьми. Вокруг было столько всего нового и интересного, а мальчик пустым взглядом смотрел будто в никуда. Бледный, словно едва живой. Чан с сочувствием смотрел то на него, то на несчастную мать.        — Прошу вас, успокойтесь, — эта просьба уже не первый раз слетела с губ Чанбина, сидевшего рядом на стуле и пытающегося записать хоть что-то дельное в блокнот. — Нам всего лишь нужно узнать, что вы видели.        — У меня- знаете, у меня очень чуткий сон, — и голос, и вид женщины красноречиво указывали на то, что ещё немного и она разобьётся как стекло о камень. — Я никогда не закрываю дверь в детскую… Ничего не было… Окна не разбивали, по квартире не ходили. А с утра- он такой с самого утра, — слёзы царапали её лицо, ужас читался по глазам. — Не говорит, не ест и словно не здесь…        Щелчки ручки Со въелись в память почти так же, как запомнился взгляд мальчика, из которого будто высосали жизнь. Эти слова женщины были самыми информативными, хотя и никакой зацепки не дали. Ребёнок не приходил в себя, медики обречённо пожали плечами и лишь предложили забрать его в больницу на обследование. Криминалисты управились в квартире быстро, и оставалось лишь ждать мнение других экспертов.        За пару часов Бан и Чанбин оперативно объездили пять квартир, и в каждой была одна и та же картина. Только родители реагировали по-разному, а у детей были одинаковые признаки. Признаки чего? В то утро никто не знал. И Чан был даже не уверен, почему это дело попало в его отдел, если же было очевидно, что такое не могли совершить монстры, у которых в жизни бы не хватило мозгов, чтобы выбирать конкретных жертв и аккуратно, бесследно буйствовать. Впрочем, у Бана не было времени, чтобы с головой погружаться в это дело, когда у него была уйма других, более понятных и приближенных к его специальности.        Всего спустя сорок минут Чан вместе со своими помощниками тщательно исследовал старенькую ферму пожилого мужчины и со всей внимательностью рассматривал многочисленный убитый скот. Метель замела все следы, но кровь будто обошла стороной. У коровы сожрали все внутренности, от нескольких куриц не осталось ничего, кроме перьев и, разумеется, крови.        — Эта корова должна была кормить весь город на Рождество, а теперь… Эх! Ничем от этих тварей не спастись, — старик время от времени грозил пальцем в сторону дома — любопытные детишки так и норовились поглядеть.        Один из помощников доложил Бану о проломе защиты в одном месте и тут же предположил, что монстр легко сломал барьер потому, что озверел от голода. Зима — непростое время для каждого.        — Вы лучше расскажите, что видели, слышали, — Чан старался не давить: знал, насколько тяжело этому мужчине. Не впервой, к сожалению.        — Да этот длинноногий! Как вломился, как поднял всю улицу на уши — собак до утра успокоить не могли. Пожрал так быстро, что я даже и выбежать во двор не успел.        В потрёпанном блокноте появилась очередная корявая надпись «улучшить технологию защиты». Чан умел слушать людей, умел искренне им сочувствовать и внушать надежду, которую очень старался в дальнейшем исполнить, поэтому в скором времени пожилой мужчина успокоился и поникшим пошёл в дом. Ближайший час Бан провозился с защитой: рассмотрел со всех сторон, оценил каждый провод и на всякий случай сфотографировал с нескольких ракурсов, — и только лишь когда боль от недосыпа прострелила голову, решил поехать в отдел, чтобы хотя бы на пару часов прикрыть глаза. 

⊹⋆ ❅ ⋆⁺₊⋆ ❅ ⋆⁺₊⋆ ❅ ⋆ ⊹

      Когда в жизни не просто становилось меньше часов сна, но и в принципе моментов, когда предоставлялась возможность действительно полноценно поспать, какая-либо привередливость в этом плане пропадала. Чан с радостью поспал бы где угодно: в машине, за столом, на узком диване. Сегодня повезло, в этот раз был диван. С трудом разлепив глаза, Бан глупо хлопал глазами и чего-то, кажется, не понимал. Он даже не помнил, когда в последний раз удавалось проснуться самостоятельно. Обычно его кто-то будил из-за всевозможных дел и проблем.        Отложив в сторону плед, купленный специально для таких случаев, Чан с некоторым удивлением смотрел на дверь и даже не понимал, радоваться ли ему или бояться, что за пару часов его совершенно никто не потревожил. Жизнь трудоголика — она такая. Рабочий день вот-вот должен был подойти к концу, поэтому даже в стенах пустого кабинета чувствовалась суета.        По пути до нулевого этажа Бану под руку не подвернулся никто, кто бы мог посвятить его в курс происходящих дел. Джисон куда-то запропастился, а Чанбин наверняка уже уехал к своей семье — у него, так-то, должен был быть выходной, но пострадавших пять детей с утра так не считало. Чан поспрашивал других работников, и все они говорили не о детях. Поначалу его это немного обрадовало, ведь если бы за время его сна произошло что-то из ряда вон выходящее, то об этом уже трещал бы весь отдел. Однако странное чувство не покидало Бана, и оно, к сожалению, крайне редко его подводило. Интуиция, выработанная годами.        Толкнув железную дверь, Чан оказался, пожалуй, в самом мрачном и холодном помещение всего отдела. Морг. Над компьютером, скрючившись, сидел Феликс в белом медицинском халате и в маске, дотянутой до самых глаз. Стоило двери хлопнуть, как он сразу же оживился и повернулся к Бану, словно одного его и ждал всё это время.        — Ты пришёл спросить про детей? — Ликс стянул маску, и его поистине уставшее лицо стало видно во всей красе.        Хотя Чан знал, что сам выглядел не лучше. Как и, впрочем, весь отдел. Зима началась не так давно, но проблем принесла столько, будто намеренно издевалась. Нападения монстров участились, складывалось впечатление, словно в лесу бешенство гуляло. Каждый работник отдела работал до умопомрачения, каждый потерялся в днях и уже не надеялся на пару дней отдыха в честь Рождества.        — Сначала я хочу узнать, туда ли попало это дело. Этим точно должны заниматься мы? — Бану, конечно, было жаль как детей, так и их родителей, но ему не хотелось разбираться с тем, что должно находиться где угодно, но не на его столе.        — Ну, на данном этапе расследования точно мы, — быстро пробегаясь глазами по бумагам, Феликс не забывал посматривать на своего начальника. — Внешне у детей никаких повреждений нет, поэтому медики сразу и не выявили проблему. Но потом, уже подключая наших специалистов, знаешь, что мы выявили? Изменения мозговой деятельности.        Чан почувствовал, как совсем недавно прошедшая головная боль снова к нему возвращалась. И виной всему даже не усталость, а непонимание того, почему это должен слушать он, а не какой-нибудь следователь, работающий с людьми. Всё, что нужно знать Бану о жертвах нападений, — это внешние увечья, которые натолкнули бы его на определённого монстра. Никакие изменения мозговой деятельности не должны были его волновать ровно до этого дня.        — Я не медик, — отрезал Чан, проводя руками по лицу.        — Если бы дети хоть что-то рассказали, то мы бы с точностью обрисовали проблему, но я почти уверен, что Оно украло сны и вместе с тем что-то ещё.        Бан уже успел пожалеть, что первым делом пришёл именно в морг, а не к криминалистам, потому что это «Оно» ему очень не нравилось. Хотя если Феликс так называл монстра или кого бы то ни было ещё, то это значило, что никому не удалось определить нападавшего. Ещё один неприятный бонус в копилку.        — Душу? — обречённо предположил Чан, уже представляя, насколько же тяжело будет разбираться с около экзорцистским делом. Монстры никакие души не похищали никогда и вряд ли бы начали: такая себе пища для их бездонных желудков.        — Нет. Или, по крайней мере, не сразу… — Ликс задумчиво стучал пальцами по подбородку. — Ты же знаешь, что если украсть душу, то человек сразу умрёт. Но так как мы не знаем того, кто это совершил, я могу предположить, что Оно украло сны и тем самым украло частичку души. Сны — это важная часть детского сознания, значит, и души тоже.        — К чему ты ведёшь? Они умерли? — вот на такие мысли и наталкивала интуиция Бана.        — Трое из них — да, умерли. Недавно, — дежурный тон и лицо, не выражающее никаких эмоций, уже давно перестали кого-либо удивлять. Это то неизбежное, что обязательно приходило со временем на такой работе. — Они так и не пришли в себя, а оставшиеся находятся в тяжёлом состоянии и с большей вероятностью не доживут до утра.        Именно с этого момента история начала набирать обороты. Если бы дети не погибли, то этой проблеме бы даже не придали огласку. Бан чувствовал не только то, что двое детей наверняка не доживут до утра (потому что медики не успеют понять, как их спасти), но и то, что это только начало. В их городе появилось что-то такое, с чем раньше никто не сталкивался. Ни в одном учебнике не говорилось о таких монстрах, и ни один самый опытный профессор или следователь не рассказывал о подобных действах. Все были в замешательстве.        — И больше никаких следов на теле? — это было последнее, чем поинтересовался Бан. Все сожаления и соболезнования он оставлял на потом, ведь с родителями погибших детей ещё предстояло встретиться не раз.        — Совершенно никаких, — отложив все бумаги, Феликс встал перед Чаном и напоследок похлопал по плечу, что всегда значило «крепись, нас ждёт большая работа». — Я тебе больше скажу: они даже не просыпались ночью. Я с таким ещё не сталкивался, Крис. Боюсь, это очень непростое дело.       То же самое сказали и криминалисты. Следов нет. Совершенно никаких. Окна не разбивали, двери не взламывали. Посторонних отпечатков нет. Камеры видеонаблюдения, установленные в каждом из пяти подъездов, не обнаружили никаких подозрительных людей. А следы на крыше и внешней стороне окна было бессмысленно искать (хотя и это было сделано), потому что метель всё стёрла подчистую. Родители ничего не видели и не слышали. Дети спали ночью, а уже на утро всё пошло наперекосяк.        Чан впервые разбирался с таким пустым и сырым делом. Монстры всегда, абсолютно всегда оставляли следы, да и работа Бана и его отдела заключалась не в том, чтобы определить нападающего, а в том, чтобы обезвредить его и минимизировать его буйства. Первый день расследования уже привёл его к тупику, поэтому Бан с ужасом перечитывал показания родителей и внимательно изучал все пробы, будто что-то могло измениться и натолкнуть его на гениальную мысль.        Рабочий день подошёл к концу. Лишь редкие работники попрятались по отделу и в их числе был Чан. Он склонился над столом и старался не смотреть на время. Время, которое, по-хорошему, должно было быть потрачено на сон. Пока что Бан старался не погружаться с головой в дело, связанное с убийством детей, потому что он понимал: ночью наитие не пришло бы и утро вечера мудренее.        По столу были разбросаны не только бумаги, но и бесчисленное множество чертежей. Чану придавало сил сравнивать старые чертежи с новыми; это помогало ему убеждаться в том, что его идеи с каждым разом становились всё успешнее и лучше, в том, что благодаря ним с каждым годом жертв от нападений монстров становилось меньше.        Ночь на этот раз была тихая и спокойная. Не поступило ни одного вызова — Чан всегда в позднее время, когда галдёж многочисленных работников сходил на нет, слышал, как дежурному поступали звонки. Тишина благотворно сказывалась на работе, поэтому спустя пару часов Бан стирал с нового чертежа ненужные детали и в кои-то веки был доволен своей работой.        И лишь тогда, когда Чан сидел в машине и нервно прожигал дыру в отчётных документах, в памяти возникли безжизненные глаза пятерых детей, чья наверняка счастливая жизнь оборвалась так резко и так неожиданно. Бан надеялся поспать хоть сколько-нибудь, но уже в машине понимал, что будет ломать голову до утра и пытаться догадаться, кто же мог совершить такие нетипичные для их отдела зверства. Зверства тихие, бескровные и такие незаметные, что убийство скота на ферме старого мужчины обсуждалось куда громче и чаще, чем смерть детей.        Первый день расследования не принёс никаких результатов: подозреваемых не было, улик — тоже. Все причастные и следователи были в замешательстве, и никто из них ещё не догадывался, к чему приведёт расследование этого дела и через какие ужасы придётся пройти многим.        Всё началось тихо и незаметно.