Колыбельная

Мальчишка не умел ставить хороших защит. Был не наблюдательнее крота и, пожалуй, даже глупее: и животные с крохотными мозгами в головах могли обустроиться на зиму, соорудить жилище и затащить туда запасы еды. У Гарри Поттера не получилось. Он жил в лесу, как детёныш из маггловской сказки; неумело ступал по мху, оставляя вмятины, сдирал кору с деревьев, чтобы не заблудиться, отчаянно мёрз: в его палатке не было ни печи, ни камина. Судя по опаленной земле, жег костры. Судя по надрывному кашлю, не преуспевал в борьбе с больным горлом. Ни в какой борьбе не преуспевал: его школа была под контролем Волдеморта, его лучшие друзья, пожертвовавшие своей свободой ради лишней секунды на его аппарацию с Гриммо — мешочек из молескина на поясе, медальон в сжатом кулаке, — были у Волдеморта, он сам… он сам тоже был у Волдеморта, хоть пока и не знал о том, что только это держит его по этой стороне Стикса. Нечаянный крестраж, клочок души, непонятно как прицепившийся к паршивцу. В день осознания бились стёкла и трескались стены. Он сидел, холодный и неподвижный, среди криков и рушащегося мира. После склеил всё взмахом руки — он великий маг. Но не настолько, чтобы так же небрежно приклеить обратно душу. Поэтому Гарри Поттер остался жить: ничего не знающий, перепуганный, с цепочкой крестража на шее, с самым важным, что когда-либо было у Волдеморта, в себе. Лорд Волдеморт мог быть разумен: он убедился, что Поттер жив. Лорд Волдеморт мог быть милостив: он не трогал Поттера даже тогда, когда от жажды разобрать его на мясные ошметки зудела кожа. Мальчик отплатит за всё — больше всего за то, о чём он сам и не знал. За нанесенное поражение: его не убить. За сломанные планы. За то, что им размахивали, как лозунгом революции, его имя шептали и выкрикивали как протест. За его душу: ту, что сверкала в ярких глазах, и ту, что прицепилась к ней багровыми отблесками. Он бесил до такой степени, что остался существовать: в страхе, перетаскивая свою палатку по британским лесам и до покрасневших глаз всматриваясь в лесную темноту. Иногда темнота смотрела на него в ответ, но — мальчишка! — он даже не замечал слежки. То снимал, то снова надевал медальон: это отзывалось покалыванием в груди, недалеко от места, где в теле Волдеморта послушно сжималась сердечная мышца. Созданное ритуалом тело стало крепче — но не человечнее. Он больше не хотел быть человеком. Раздражающе чувствовал человечность мальчишки: его порывистые эмоции, тихие ночные слёзы, отчаяние, оплетающее поттеровские рёбра плющом. Не вмешивался. Наблюдал. Скользил по поверхности снов. Лишал этого сна — тех обрывков, что доставались Поттеру после его собственных терзаний. Если они встретятся сейчас, лорд Волдеморт его убьёт — вспышкой ярости, голой ненавистью. Даже если не брать с собой палочку, вопьется когтями в тонкое горло, свернет цыплячью шею, вынет безжизненные глаза. Волдеморт учился на своих ошибках. У каждого есть пределы — тем более у семнадцатилетних мальчиков. Поттер дойдет до грани, шагнув с неё — и Волдеморт обрежет его веревку висельника, позволив провалиться в ад. Оставалось ждать. *** Багрянцем светился камин. В канделябре горело несколько белых свечей: Волдеморту и не нужно больше. Он застыл за столом, положив ладони на пустую столешницу, за спиной и стеклом окна — переплетенные ветви дерева и раскроенный ими лунный диск, перед ним — другой диск, напоминающий волчок. Светились каемки символов. Диск ледяной, как горная вода, в комнате контрастно тепло: Нагини не любила холод. Клочок его души в теле рептилии лежал перед каминной решеткой, тусклый свет играл на чешуе. До другого клочка — протянуть пальцы, дернуть за нити судьбы, проскользнуть в сны. Это было едва ли возможно — но не для него, вышедшего за пределы традиционной магии, не для его раздробленной души с рваными шрамами, стремившимися стянуться. Другие части души были спрятаны: надежнее, чем прежде, предусмотрительнее, чем когда-либо. Ни расчет, ни немыслимая удача, ни детали его биографии уже не помогут той шайке отчаявшихся, что ещё не согнула колени. Остальные слушаются — да, ненавидят, но повинуются. Большего и не надо: даже он, стоявший выше человеческих эмоций, ничего хорошего к себе не чувствовал. Да и может ли когда-то человек, ставший практически богом, оценить свое существование как хорошее или плохое? Он был — и всё. У него всё время мира. Он будет терпелив. Полетят календарными обрывками сезоны, сменятся поколения. Перестроится весь магический мир. Останутся он, змея и мальчик — до последней звезды. Поэтому не раздавалось приказа, после которого Поттер валялся бы у его ног через час; не могло быть движения палочки, видевшегося ему в том, что приходило вместо снов. Даже за границами самих пределов не было способа разделить их уже общую душу. Мальчик принадлежал ему безвозвратно; мальчик при этом был не совсем им — не воспитанным в другой эпохе Томом Риддлом, но и не совсем Гарри Поттером, не тем, в кого полетели зеленые брызги смертельного заклятия. С этим Волдеморт просчитался. Просчитался и Дамблдор. Но старик был мертв, Волдеморт разгадал загадку, условия которой старый глупец скрывал ценой своей жизни, а Поттер — Поттер должен был спать в своей палатке на севере Уэльса. Пальцы коснулись диска. Он закрыл глаза. Мальчик бодрствовал. Сидел у палатки, рассеянно пялился в темноту. В его ладонь весом искалеченной души вжимался медальон, и Поттер ковырял эмаль ногтем, плотнее кутаясь в кофту. Вряд ли она грела: слишком тонкая для ночного леса. — Ты смешон, — издевательски тянул Том Риддл, полупрозрачный, с просвечивающими остовами деревьев вместо костей, расслабленный и стоящий у одного из стволов с небрежностью опытного охотника. Волдеморт едва ли помнил этого Тома. Удивился голосу больше, чем мальчик: у того даже не дрогнули ресницы. — А тебя не существует, — проговорил Поттер. Устало потер переносицу. — И кому из нас лучше? — Ему, — наклонил голову бессовестно молодой, остроугольный, не знающий компромиссов Риддл. Тот, кто проиграл, но не знал об этом: не мог осознать. — Всегда — ему. Или мог? Поттер поднял блеклые глаза. Волдеморт исчез на мгновение раньше, чем их взгляды встретились бы. Мальчик разговаривал с духом часто. Мальчик бледнел, выцветал, терзался. Мальчик хватал воздух ртом, просыпаясь от снов с Волдемортом, чтобы вцепиться в медальон — и получить еще больший кошмар: запертую злую душу. Когда Волдеморт заберет мальчика к себе, может, он даже позволит оставить эту игрушку: пусть Поттер учится софистике.