Мятежной цветок

***

Рики сидел у окна, погруженный в холодное предутреннее свечение, которое разливалось по комнате бледными полосами. Пальцы его нервно играли с краем телефона, как будто, по своей воле или по какой-то невидимой силе, аппарат притягивал его к себе. Рики посмотрел на экран — фотография его матери мягко освещала его лицо. В отблеске экрана на мгновение отразилось мягкое, почти забытое тепло. Она улыбалась с тем мягким выражением, которое он мог вспомнить даже с закрытыми глазами. В её руках был крохотный букет из полевых цветов. Его подарок — купленный на карманные деньги. День её рождения. День, который они провели вдвоем. Он отчетливо помнил ту тёплую тесноту их маленького мира в большой кухне, где они бок о бок резали овощи, смешивали тесто, накрывали на стол, украшали комнату лентами и цветами. Мать смеялась, протягивала ему ложку, чтобы попробовать суп, говорила ему, как гордится его «кулинарными» навыками, хоть и знала, что он делает это только для нее. День промелькнул как сон, наполненный тихими разговорами, безмолвными взглядами и моментами, когда они оба замирали, чтобы запомнить эти мгновения. Под конец вечера, его мать, всё той же мягкой улыбкой, наклонилась к нему, коснулась его щеки, её пальцы были теплыми и мягкими, когда она прошептала: — Ты так похож на него. Надеюсь, он будет рад тебе, когда выйдет... Тогда он не задал вопросов. С детской наивностью, он и не пытался понять, кто этот "он" и откуда он выйдет. На следующий день он просто забыл об этом. Теперь же, глядя на её лицо на экране, он вдруг почувствовал жгучее сожаление за все упущенные разговоры, за все вопросы, которые он так и не задал. Сколько себя помнил, они были только вдвоем. Никаких друзей, никаких родственников — лишь редкие, почти таинственные уходы, когда она наряжалась с блеском в глазах, говоря, что встретится с подругой или коллегой, уходила на несколько часов, оставляя его одного. Он никогда не спрашивал её о семье, о родственниках, о его отце. Он знал только ее, ее одиночество, ее неизменную улыбку и её редкие встречи с кем-то, кого он не знал и в чью жизнь не вторгался. Он просто был счастлив, что хоть иногда её глаза загораются радостью. Но теперь эта недосказанность заполняла его глухим ощущением утраты. И кем был этот «он»? Его отец или родственник со стороны матери? Почему она говорила о нём с такой сдержанной тоской, как о каком-то далёком человеке, которому он, Рики, мог бы однажды понравиться? Отцу ведь Рики не понравился… От всех этих мыслей внутри него что-то сжималось, скручивалось узлом, словно он потерял что-то важное еще тогда, когда не понимал, насколько это было важно. Вздохнув, Рики отключил телефон. Ему было трудно смотреть на фотографию дольше, чем несколько секунд. Он медленно поднялся, стараясь прогнать воспоминания, вытолкнуть их прочь, чтобы его лицо снова обрело прежнюю холодную маску, чтобы ничто внутри него не дрогнуло. Но даже когда он вышел за дверь, он ощущал, что оторваться от этих мыслей не получится. Когда он вышел, Джейк стоял у двери, с тем же непроницаемым лицом, с его постоянноЙ готовностью следовать приказам, с его немой преданностью. Чёрный костюм сидел на нем так плотно, что казалось, он не способен на гибкость. Рики презрительно посмотрел на него — каждый день, каждый момент его сопровождала эта безликая фигура, неумолимо напоминая о том, что в его жизни нет свободы, лишь бесконечный контроль. — На сегодня можешь отдохнуть. Я поеду на такси. Он уже приехал, — бросил он, не давая Джейку ни секунды на ответ. Джейк, едва заметно нахмурившись, возразил: — В любом случае, я должен сопровождать вас. Это моя обязанность и... Рики резко повернулся, его лицо исказилось от злости: — Это не просьба, Джейк. Это приказ. Исчезни с глаз моих и не трогай меня сегодня. Понял? Джейк немного колебался, но все-таки произнёс, настаивая: — Ваш отец будет в ярости. Вы же знаете, что господин президент не любит неповиновения. Рики отвернулся усмехнувшись, холодно и пренебрежительно: — Если ты ему не скажешь, он ничего не узнает. Или не можешь хоть раз промолчать и не подлизываться? Джейк вздохнул, едва заметно, но не позволил себе дрогнуть: — Я думал, что вы стремитесь заслужить его одобрение. Хотите, чтобы президент наконец заметил вас. Очень непросто заслужить его доверие, но есть качества, которые президент уважает. Рики, не оборачиваясь, сжал зубы, затем повернулся к Джейку, глядя ему прямо в глаза, с тем ледяным блеском, который всегда оставлял Джейка в неуютном ощущении: — С чего ты взял, что мне важно его одобрение? С каких пор ты думаешь, что я жду его признания? Ты ошибаешься. Мне плевать на него, Джейк. И ещё раз — исчезни. С этими словами он рывком открыл дверь и вышел, хлопнув ею так, что стук отозвался глухим эхом в коридоре. Джейк остался стоять на месте, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло смутное чувство — возможно, сомнение, возможно, осознание, что он может никогда не понять, кого именно ему поставили охранять. Он смотрел ему вслед, с мрачным осознанием, что с такими отношениями его босс может просто выслать Рики обратно в Токио. Джейк всегда следовал правилам. В его голове, как часы, тикала мысль: его долг — доложить обо всем. Но с каждым разом, когда он сталкивался с этой непокорной натурой Рики, что-то внутри него начинало сдвигаться, нарушая привычный порядок, заставляя задуматься — следовать правилам или, может, хотя бы раз закрыть глаза?

***

Сону стоял у дверей танцевального зала, неподвижный, как статуя, смотрел на Минхо, который нервно теребил рукава своей куртки и старательно избегал его взгляда. В свете тусклой лампы, освещавшей коридор, лицо Минхо было искажено беспокойством и злостью, как будто он хотел одновременно объяснить всё и убежать. — Мне жаль, Сону, правда... — начал Минхо, кусая губы, не находя нужных слов. — Понимаешь, я хотел бы продолжить танец, этот номер... — он остановился, вздохнул, и покачал головой. — Но... — Минхо снова замолчал, будто слово «но» задушило остатки его решимости. Сону наблюдал за ним бесстрастно, почти равнодушно, как если бы перед ним разыгрывали плохо написанную пьесу. В его глазах не было ни тени обвинения. Он уже знал, что причина этого отказа — не сам Минхо. В его словах слишком сильно чувствовалось чужое влияние, принудительное и недоброе, как жесткая рука, сжимающая запястье. — Ты не должен объясняться, Минхо, — сказал Сону тихо. — Я всё понимаю. Ты делаешь, что должен. Никаких обид. Минхо посмотрел на него с облегчением, как будто камень, давящий на грудь, немного отпустил. Он коротко кивнул, явно чувствуя себя униженным, виноватым, словно его отказ был признанием слабости. Бросив последний взгляд на Сону, он ушёл, будто стараясь убежать и от него, и от самого себя. Сону вошел в пустой, холодный зал, и посмотрел на отблески света, которые дрожали на полированном полу, как размытые следы танцев, давно исчезнувших с этого зала. Он прикрыл глаза, пытаясь избавиться от жгучего ощущения несправедливости, которая уже слишком долго угнетала его. Его мысли были бесцветны, как затерянная на ветру пыль. Сонхун. Имя этого человека звучало в его голове, как невидимая петля, сжимавшаяся вокруг него. Это был не просто отказ от партнерства в танце — это была очередная победа того, кто решал за него, где ему можно быть, и с кем. Сонхун, его первая любовь, обещавшая крылья, а дала лишь кандалы. Любовь, что отравляла каждое воспоминание о нежности, каждое воспоминание о его мечтах. Сону глубоко вздохнул, словно собираясь с духом, и медленно прошел вглубь зала. Он снял куртку, бросив её небрежно на пол, как бы отбрасывая символичную броню, что защищала его на публике. Под курткой он носил тёмную водолазку, обтягивающую его худощавое, но подтянутое тело, и черные трико, слегка подчёркивающие стройные ноги, вылепленные годами тренировок. Он включил музыку — рваные аккорды, медленно перерастающие в сильный, но неистовый мотив. Музыка звучала хрипло и тягуче, как леденящая душу боль, пробуждая в нем ураган эмоций. Печаль, затаенная боль, гнев и отчаяние хлынули из его тела в первых плавных, но твердых шагах. Первое движение было осторожным, почти неуверенным, будто он искал почву под ногами, но затем он закружился, каждый поворот выдавал подавленные эмоции, накатывающие волнами, одну за другой. Его тело искало забытую легкость, неуловимое чувство полета. Он позволял себе быть уязвимым — раскрываясь перед самой собой, перед пустым залом. Сону двигался медленно, с почти, болезненной плавностью, скользя по паркету, словно это были волны, уносящие его прочь от берега. Его руки поднимались над головой, выгибались, как крылья, и замирали на мгновение, создавая иллюзию полета — иллюзии, которую он так долго берег. Затем он резко остановился, словно натолкнулся на невидимую преграду. Лицо его на миг исказилось, губы дрогнули, как будто он хотел закричать, но вместо этого он просто опустил голову, замерев в безмолвии. Он делал глубокие выпады, почти касаясь пола ладонями, а затем резко поднимался, замедлялся, словно показывая, как может быть красивой любовь, даже когда она режет на куски. Медленные повороты сменялись стремительными скачками — он будто танцевал с тенью, отброшенной на него, той тенью, что не оставляла его. Сонхун. Ему не нужен был партнер, чтобы показать, что любовь, когда она вгрызается в сердце, может оставлять шрамы, разрушать мечты. Каждое движение стало отголоском тех чувств, что он не мог выразить словами. Он вращался, падал, замирал — словно скульптура, выточенная из боли, созданная для того, чтобы быть увиденной и оставаться непонятой. Он танцевал о том, что некому было понять. О той любви, что обещала крылья, но вырвала их из него, оставив только следы. Его руки снова взмыли вверх, но на этот раз движения были резкими, как удары, каждая мышца тела напрягалась до боли. Он вращался, всё быстрее и быстрее, как будто пытался вырваться из всего этого, но затем резко остановился. Сделав глубокий вдох, он замер на миг, весь сжавшись, как раненый зверь, и, словно обессилев, рухнул. Он упал на колени, как будто отдал всего себя, оставив все силы на паркете, вместе со своей первой любовью, со своими разбитыми крыльями. Тяжелое дыхание вырвалось из груди, а пот стекал по лицу, придавая его коже неестественный блеск под тусклым светом ламп. Он чувствовал, как его сердце колотится, его тело истощено, но — наконец-то — свободно от иллюзий. Сону хотел было закрыть глаза, чтобы перевести дух, как вдруг услышал чужой вздох. Он медленно обернулся, у дверей стоял Рики. Его лицо было серьёзным, взгляд устремлён прямо на Сону, а в глазах отражалась смесь сочувствия и восхищения. Сону попытался было встать, но колени дрожали, и он остался сидеть на полу, глядя на Рики с удивлением, не ожидая, что кто-то мог стать свидетелем его внутренней борьбы. Рики сделал шаг вперёд, не нарушая тишины, его шаги были почти бесшумны, но каждый шаг отзывался в груди Сону. Они смотрели друг на друга молча, и в этой тишине, в этом взгляде, было что-то, что нарушало холодное одиночество, окутывающее Сону. Сону поднял взгляд на Рики, словно пытаясь понять, что тот делал здесь, в зале, где его никто не должен был видеть. Одна лишь мысль о том, что Рики видел его сломленным, распахнутым, как открытая книга, заставляла его испытывать одновременно стыд и тревожное чувство облегчения. Словно, наконец, нашелся кто-то, кто, возможно, мог бы услышать его без слов. Рики не спешил нарушать тишину, будто интуитивно чувствуя, что любое слово сейчас может разбить этот хрупкий момент. Он шагнул ближе и остановился в двух шагах от Сону, взглянув на него с пониманием, и едва уловимым восторгом. — Это восхитительно. Ты... так долго держал это в себе, да? — тихо спросил Рики. Он не улыбался, в его глазах не было жалости, только уважение к тому, что только что произошло перед его глазами. Сону отвел взгляд, чувствуя, как его щеки едва заметно краснеют от эмоций, которые он не умел и не хотел раскрывать. Он хотел ответить, сказать что-то саркастичное или банальное, чтобы не пускать Рики в свой мир, но слова словно застряли в горле. — Что ты здесь делаешь? — наконец выдавил Сону, голос его был немного грубее, чем он хотел бы, с легкой, почти защитной колкостью. Рики не отвел взгляда, его лицо оставалось спокойным, серьезным. Он не пытался выглядеть участливо, просто стоял перед ним, как будто видел в Сону нечто гораздо более глубокое и значимое. — Я увидел, как старшекурсник уходил отсюда, — просто ответил он. — Он выглядел так, будто сбежал от чумы. А потом я услышал музыку. Мне стало интересно. О чем твой танец? — Это не твое дело, Рики, — тихо сказал Сону, в голосе его послышалась усталость, тяжелая и тягучая. — Ты не поймешь... никто не поймет. Рики наклонился, присел на пол рядом с ним. В его движениях не было ни тени высокомерия или любопытства, только непрошенное, но искреннее присутствие. Он задумчиво смотрел на зал, на приглушенные тени, что прятались в углах, словно пытаясь осмыслить то, что видел. — Ты удивишься, Сону, — ответил он тихим, спокойным голосом. — Может быть, я понимаю больше, чем ты думаешь. Я видел, как ты танцевал... видел, что ты вкладывал в этот танец. Столько боли, столько красоты. Ты будто... будто кричал без звука. Эти слова поразили Сону до глубины души. Он не привык, чтобы кто-то видел его настолько настоящим, насквозь. Он не привык, чтобы кто-то смотрел на него так, без осуждения или превосходства, без уколов или хитро скрытых насмешек. — Откуда у тебя такие мысли?Почему ты говоришь мне о них? — вдруг прошептал Сону, как если бы он боялся разрушить что-то тонкое и невидимое, что возникло между ними. Рики взглянул на него, его глаза, обычно холодные, сейчас были спокойными, вдумчивыми. — Потому что, — начал он, и в его голосе звучала честность, к которой Сону не был готов, — Я не хочу, чтобы ты оказался в той же ловушке, в какой оказалась дорогой мне человек. Когда тебе кажется, что ты должен делать всё ради кого-то, жертвовать собой, ломать свои мечты ради чужих прихотей... в итоге ты теряешь себя. И это, Сону, это — страшнее всего. Сону смотрел на него, сжимая пальцы до побеления. Слова Рики эхом отдавались в голове, выстраивая в его сознании стены, которых он так старательно избегал видеть. Рики говорил то, что он боялся признать самому себе — Сонхун не любовь. Он безмолвная капитуляция, из-за которой он потерял часть своей души. Сону опустил взгляд, не выдержав пронизывающей правды, что лежала в каждом слове Рики. Он понял, что Рики знал о боли, не понаслышке, и это создавало между ними связь, которую он не мог игнорировать. — А если...если я не смогу вернуться к себе? Если я сломался настолько, что уже не знаю, где был я, а где был тот, кем я притворялся ради него? — Сону сам не знал, почему он сказал это вслух. Рики кивнул, взгляд его был твёрдым. — Тогда ты найдёшь нового себя, — ответил он, в его голосе звучала непоколебимая уверенность. — И знаешь, это будет лучше, чем цепляться за иллюзию. Ты сможешь вырастить новые крылья, Сону, но для этого ты должен избавиться от того, что сковывает тебя. От того, кто приковал тебя к земле. Сону чувствовал, как в его груди что-то сдвигается, ломается. Эта простая истина била его, как удар молота, рушила внутренние стены, которые он строил так долго. Он больше не хотел быть марионеткой чужих амбиций, чужого влияния. Это была не любовь, это была тюрьма, из которой ему нужно было вырваться, чтобы вернуть себе крылья. Он не ответил Рики, потому что слова казались сейчас неуместными, ненужными. Вместо этого он просто кивнул, едва заметно. На его лице промелькнула слабая, хрупкая улыбка, но в ней читалась благодарность, едва уловимая, но настоящая. Рики встал и протянул ему руку, помогая подняться с пола. — Давай начнём с того, что отрепетируем этот номер вместе. Тебе ведь нужен партнер? — спросил он, в его голосе звучала лёгкость и энергия. — Мы можем попробовать его вдвоем. Показать все, что ты пытался выразить. Сону почувствовал, как его сердце колотится от новой надежды. Это было предложение, которое он не осмелился бы ни принять, ни предложить. Но сейчас, стоя рядом с Рики, он ощутил, как в его груди рождается нечто новое — тонкое, как легкий порыв ветра, но такое обнадеживающее, что он почти забыл о своей боли. — Хорошо, — прошептал он. Рики смотрел на Сону с неподдельной решимостью, глаза его горели странным огнем — смесью уверенности, смелости и едва уловимой надежды. Это было нечто большее, чем просто желание помочь, большее, чем акт доброты. Он знал, что это шанс — шанс стать тем, кто поддержит Сону в момент слабости, кто разделит с ним его боль, страх и новые мечты. Рики не собирался его упускать. — Возможно, я не так опытен в этом стиле, но... я привык работать над собой. Нам нужно только время. И я готов тратить это время, если ты позволишь. Сону удивленно приподнял бровь. Он не знал, что Рики умеет танцевать, и очень хотел посмотреть на его технику, и совпадет ли оно с его номером. Ведь это был сложный номер, требующий особенной подготовки, синхронности, полной гармонии. То, на что уходят месяцы тренировок, чтобы прочувствовать партнера и довериться ему. И все же, в глазах Рики была такая уверенность, что Сону невольно ощутил приток веры, который словно освежающий ветер проник в него, разгоняя накопившуюся усталость. — Ты действительно думаешь, что сможешь? — спросил Сону, стараясь скрыть свои сомнения, но нотка неуверенности все равно проскользнула в его голосе. Рики усмехнулся, в его взгляде сверкнула дерзость, от которой, казалось, воздух вокруг них стал плотнее. — Думаю? — переспросил он, качая головой. — Я знаю, что смогу. Это шанс показать всё, что у тебя на сердце, и я готов вложить в это все, что у меня есть. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя свободным рядом со мной. Если хочешь, считай это моей маленькой авантюрой. Сону не мог не улыбнуться —впервые за долгое время его улыбка была искренней, бесхитростной. Наконец, не было страха, давления или чужих ожиданий. Только он и Рики. Сону почувствовал, что это предложение — не просто порыв, не просто желание помочь. Оно было гораздо более личным, …интимным. Словно Рики видел его истинную боль и стремился её разделить. — Хорошо, — наконец сказал Сону, его голос стал тверже. — Если ты уверен... тогда начнем прямо сейчас. Рики кивнул, и в его глазах промелькнула искра восторга, которую он едва сумел скрыть. Они оба медленно встали в центр зала, словно готовясь пересечь некую невидимую границу. Сону показал начальные движения — плавные и тягучие, как прилив и отлив, которые он отточил до совершенства, стараясь выразить свои противоречивые чувства. Рики внимательно следил за каждым его движением, будто пытаясь прочувствовать не только технику, но и эмоцию, с которой оно исполнялось. — Вот здесь, — сказал Сону, указывая на его руку, — тебе нужно податься вперед, почти наклониться, как если бы ты стремился удержать меня, но... не смог. Это важный момент, момент уязвимости. Рики мгновенно поймал его мысль. Он шагнул вперед, напрягая мышцы так, чтобы было видно его внутреннее напряжение, но затем его рука опустилась, словно потеряв силу. Это было не просто движение, это был порыв, стремление защитить и одновременно неспособность удержать дорогого человека, ускользающего, как песок сквозь пальцы. Сону почувствовал, как по спине пробежал холодок — настолько точно Рики уловил эмоцию. Рики поднял глаза на Сону, и взгляд того был таким, что Рики почувствовал, как его сердце пропускает один удар. Сону смотрел на него пристально, но не с осуждением — а с радостным ожиданием. Он был похож на человека, стоящего на краю чего-то, готового прыгнуть, отпустить все. И Рики вдруг понял, что Сону, несмотря на все, что пережил, не отказался от себя, не утратил той искры, которая горела в нем, несмотря на все его падения. — Ты готов, Рики? — спросил Сону, шагнув ближе. Рики кивнул. Они снова встали в позицию. Их тела почти не касались, но напряжение между ними было почти осязаемым. Каждый взгляд, каждый жест обострял это невидимое напряжение, словно весь зал сжался вокруг них, чтобы не пропустить ни одной детали. Сону продемонстрировал следующее движение — шаг. Рики следил за тем, как тело Сону плавно скользит по полу, как будто он сам был частью музыки, а не просто её исполнителем. Он следил за его кожей, за изгибами его шеи, за тем, как его губы слегка разжимались, когда он останавливался, как будто отдавая приказ своему телу. Всё было так изыскано и легко, что Рики почувствовал странное чувство, что он потерял связь с реальностью. — Ты должен довериться движению, — сказал Сону, приближаясь. Он медленно положил руку на плечо Рики, слегка толкнув его в сторону, чтобы тот не замедлял шаг. — Понимаешь? Это не просто шаг. Это должен быть порыв, момент, когда ты не думаешь, а просто движешься. Вся твоя душа должна быть в этом. Рики почувствовал его прикосновение, мягкое, слегка властное. Он потерял мысль, его внимание захватило это чувство единства с Сону, и он хотел, чтобы этот момент продолжался как можно дольше. В голове мелькали обрывки фраз, неуловимые мысли, но единственное, что оставалось четким — это ощущение контакта с ним, как будто что-то важное происходило между ними, неясное, но невыносимо реальное. Сону снова сделал шаг, и Рики последовал за ним. В этот раз шаг получился легче, его нога не скользнула, а в теле возникло ощущение плавности, контроля. — Лучше, — произнес Сону, и его глаза на мгновение стали мягче. — Давай перейдем к тому, что ты должен почувствовать меня. Почувствовать, как мы двигаемся вместе. Не просто следовать за движением, а быть одним целым. Сону повернулся, и начал. Его движения были плавными, как вода, текущая в обратном направлении. Шаги выверены, каждый жест продуман до мелочей. Он показывал Рики, как мягко и изящно можно переходить от одного движения к другому, не теряя баланса, не нарушая ритм. Рики внимательно следил за его телом, за его движениями, и пытался почувствовать, как его энергия переплетается с энергией Сону. — Это не просто танец, — произнес Сону. — Это способ быть свободным. Мы не можем позволить себе быть механическими. Мы должны быть... живыми. Рики попытался выполнить движение, и в этот раз его тело почувствовало нечто другое. Он не следовал за каждым шагом, как робот. Он позволил себе ощущение плавности, свободы. Сону, замечая улучшения в его движениях, позволил себе одобрительную улыбку. Когда они снова оказались рядом, их тела почти соприкасались, но все же было достаточно пространства, чтобы ощущение близости не перешло в дискомфорт. Сону слегка коснулся Рики за руку, его пальцы чуть-чуть задержались. Рики, почувствовав это касание, замер на мгновение, прежде чем продолжить. Он знал, что теперь, даже если он ошибался в движении, даже если его шаги не были идеальными, он всё равно был рядом с Сону. И это было важнее всего. Он почувствовал, как Сону как будто заиграл с ним в эту невидимую игру доверия, которая откроет им новые горизонты. Рики чувствовал, как его тело двигается в такт с Сону, как будто они стали одним целым. И в этот момент все, что его беспокоило — боль, страх, тревога, — исчезло. Оставалась только музыка, только движение, только они двое, без всяких преград и барьеров. Тренировка продолжалась, но теперь они уже не следили за каждым шагом с такой тщательностью. Всё стало естественным, как дыхание, как жизнь. Рики чувствовал, что он не просто танцует с Сону, но и живет его танцем, разделяя с ним все те чувства, которые тот скрывал. В тот момент, когда их танец подошёл к концу, Сону понял, что этот танец будет не просто эмоциональной историей, а его настоящей исповедью, его способом сказать всему миру, что он нашел себя и обрёл новую силу.

***

Сонхун сидел за массивным дубовым столом в своём кабинете, обрамлённом строгими линиями и тёмными оттенками. Взгляд его метался по страницам отчётов, а голова была тяжела, как будто наполнена свинцом. Темные круги под глазами, указывали на долгие ночи, проведённые без сна. В строгом костюме, с идеально завязанным галстуком и натянутой холодной маской на лице, он выглядел как настоящий образец делового человека. Но внутри все было иначе: напряжение, раздражение, усталость — все смешалось, вызывая желание сбежать куда-нибудь подальше от бесконечных цифр и отчётов. — Ты выглядишь так, будто у тебя закончилась вся энергия, — раздался ленивый, но пробивающийся сквозь гул мысли голос Хисына. Он стоял у двери, облокотившись на косяк и не скрывая веселой насмешки. Его взгляд был острым, изучающим, и во всём облике друга читалась дерзкая уверенность. — Что тебе нужно? — тихо, сквозь сжатые зубы, спросил Сонхун, не поднимая головы. — Расслабиться. Тебе впервую очередь, друг. — Хисын широко шагнул к его столу, почти нависая над ним. — Как давно ты себе это позволял? Ты выглядишь, как будто тебе с утра уронили шкаф на голову. — Оставь свои остроты, Хисын, — усталым голосом пробормотал Сонхун. — Я занят. — Ты не занят, — фыркнул Хисын. — Ты просто пытаешься убежать от реальности под предлогом «важных дел». Слушай, — он сделал шаг назад, сцепив руки за спиной и нарочито серьёзно посмотрел на друга, — давай-ка в сауну. Ты весь трясёшься от напряжения, не можешь сосредоточиться, и если ты сам этого не видишь, то я скажу прямо: тебе нужно расслабиться, и точка. Как ты думаешь, кто лучше знает, что тебе нужно? Ты или я? Сонхун вздохнул, нервно потёр лоб, но не нашёл в себе сил возразить. В конце концов, с детства он привык к непреклонному натиску Хисына. Сколько себя помнил, тот был как вихрь, захватывающий всех и всё вокруг, унося за собой в омут, что он называл «жизнью». К тому же, идея ненадолго убежать из офиса и сбросить напряжение казалась слишком соблазнительной, чтобы её отвергнуть. — Хорошо, — коротко бросил он. — Но только на час. — О, поверь мне, — широко улыбнулся Хисын. — Этого часа тебе хватит с лихвой. Час в моём обществе — это целая жизнь. Примерно через полчаса они уже стояли в холле дорогого спа-салона. В воздухе плавали тонкие ароматы древесины, стены были облицованы темным деревом и камнем, а приглушённый свет светильников создавал уютную, почти мистическую атмосферу. Их встретили две улыбчивые сотрудницы, обе в аккуратных униформах с золотыми брошками, которые сияли в полутьме. Они проводили их к просторной раздевалке, где двое мужчин надели мягкие белые халаты, на ощупь почти как шёлк. Когда они вошли в комнату для массажа, там уже всё было готово: деревянные скамьи, покрытые мягкими полотенцами, теплая полутьма и едва слышный, успокаивающий шум воды. Сонхун скинул халат, ощущая, как мышцы натянулись от лёгкого стеснения, но он всё же растянулся на кушетке, положив руки вдоль тела. — Ну, что скажешь? — спросил Хисын, глядя на него с искренней улыбкой. — Понимаешь, иногда ты слишком зациклен на делах, дружище. Жизнь — это не только бизнес. Тебе нужно хотя бы разок полностью выдохнуть. — Ты всегда так говоришь, — ответил Сонхун, чувствуя, как пальцы массажистки мягко, но настойчиво разминают его плечи. — Но ты не понимаешь, что у меня нет времени, как у тебя. Я не могу себе позволить «полностью выдохнуть», — последнее слово он произнёс с насмешкой, но Хисын лишь рассмеялся, глядя на него с видом человека, который и не думает слушать оправдания. — Брось, Сонхун, — сказал он с укоризненной улыбкой. — Это последние месяцы твоей холостяцкой жизни. Еще немного, и на тебя повесят этот безумный титул мужа. Ты же понимаешь, что тебе нужно успеть... как бы это сказать... налюбоваться жизнью, что ли? Сонхун скривился, он слышал эти фразы уже десятки раз, и они начинали действовать на нервы. Хисын знал, как надавить, как подобрать слова, чтобы пробить броню его привычного самообладания, и этот факт лишь усиливал раздражение. Он вздохнул, заставляя себя сосредоточиться на плавных движениях массажистки, пытаясь отстраниться от разговоров друга. — Прекрати, Хисын, — коротко бросил он. — Я пришёл сюда отдыхать, а не слушать твои шутки. — Ну ладно, ладно, — усмехнулся Хисын, откидываясь на свою скамью. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. Сонхун закрыл глаза, чувствуя, как мышцы поддавались ловким пальцам массажистки, и через несколько минут его мысли начали медленно затихать, тонуть в покое. Тепло разливалось по всему телу, и напряжение, которое мучило его последние недели, постепенно утихало. Он уже начал погружаться в дремоту, когда Хисын вновь начал подбрасывать сальные комментарии, а в его улыбке проскальзывал намек на что-то личное, что-то, что Сохуну не хотелось поднимать на поверхность. Его терпение лопнуло, и Сонхун резко поднялся, раздражённо накинул халат и вышел из комнаты, чувствуя, как гнев и усталость перемешались в его груди. Пройдя по коридору, он наткнулся на другую дверь и толкнул её, намереваясь отдохнуть в одиночестве. Но едва он сделал шаг в сторону, как соседняя дверь неожиданно открылась, и в проем вышел Джейк. Сонхун застыл на месте. Джейк, мокрый и полуголый, стоял в одном полотенце, плотно обёрнутом вокруг бедер. Влажные волосы, прилипли ко лбу, капли воды стекали по плечам и груди, очерчивая каждый мускул. На секунду Сонхун поймал себя на том, что рассматривает его тело, чуть дольше, чем было бы уместно. Их глаза встретились, и в этот момент в воздухе повисло что-то неясное, настороженно-враждебное. Сонхун, словно не замечая свою улыбку, которая стала холодной и высокомерной, поднял бровь. — Господин Сонхун, — пробормотал Джейк, нервно вздрагивая, когда полотенце на миг подскользнулось, но он тут же ухватил его покрепче, сохраняя остатки достоинства. Сонхун хотел что-то ответить, но тут, за Джейком появился другой парень: — Дорогой, ты меня бросаешь? Я же не успел тебе всё сказать, — его голос звучал издевательски. Джейк, покраснев до ушей, дернулся, явно озадаченный и злой. Он пнул своего спутника в бок, пытаясь указать на Сонхуна, который продолжал смотреть на них с напряженным интересом. Спутник Джейка казался знакомым. Когда он повернулся, Сонхун вспомнил его, личный помощник их японского партнера. Слегка смутившись, тот кивнул Сонхуну. Сонхун, нахмурившись, молча окинул их взглядом, не пытаясь скрыть своего, внезапного, раздражения. Взгляд его вновь скользнул по Джейку, задерживаясь на его слегка покрасневшем лице, напряжённых плечах, по которым всё ещё текли капли воды. Он выглядел нелепо, стыдливо прижимая к себе полотенце. Джей, стоящий рядом, бросал на него косые взгляды. Сонхун с трудом удержался от ядовитой усмешки, нахмурив брови и сложив руки на груди. — Джейк, я не думал, что ты из тех, кто тянет своих знакомых в сауну, — презрительно протянул он, в его голосе прозвучала едва заметная холодная нота. Он не мог объяснить, почему вся эта сцена вызвала у него странное чувство раздражения. Все это выглядело неправильно, почти комично. Джейк напрягся, выпрямился и, судорожно сжимая полотенце, наконец выдавил: — Простите, господин Сонхун... Это... мы просто... случайно столкнулись, вот и всё. Он прозвучал беспомощно, а Джей усмехнувшись наклонился к нему, говоря с оттенком легкой издевки: — Ну да, конечно. Случайно. Все у нас с тобой случайно, да, Джейк? Джейк раздраженно пихнул его в бок, а затем повернулся к Сонхуну с отчаянной попыткой объясниться. — Этот парень... Он просто знакомый из… школы. Мы вместе учились. Сонхун хмыкнул и кивнул, не говоря ни слова, отодвинулся и толкнул дверь в парную, давая понять, что не намерен участвовать в их нелепом разговоре. Как только дверь закрылась, он ощутил резкое, обжигающее тепло. Воздух был тяжелым, насыщенным влажностью и паром, каждый вдох напоминал глоток горячей воды. Парная была устроена как роскошный древний храм: стены из светлого дерева, полки, покрытые мягкими полотенцами, и приглушенный свет, который освещал всё мягким золотистым оттенком. Сонхун опустился на скамью, чувствуя, как его тело расслабляется под воздействием тепла, но мысли возвращались к недавней сцене. Джейк и Джей, их близость, их полуигривое, полусерьезное обращение друг с другом оставили странный осадок. Раздражение — вот что это было. Беспричинное, беспокойное раздражение. Почему это его так задело? Почему он вообще должен обращать внимание на нелепости вроде полуголого Джейка? Это не имело смысла, но Сонхун злился. Пытаясь отстраниться от собственных мыслей, он закрыл глаза, прислонившись к тёплому деревянному борту. Он чувствовал, как тяжесть дневных забот начинала растворяться в тепле. Ему хотелось просто забыться, отпустить все и позволить себе на мгновение ускользнуть от всех проблем. Но как только он начал погружаться в полузабытье, дверь снова приоткрылась, и в парную бесцеремонно вошел Хисын. — Ты что, сбежал от меня? — рассмеялся он, словно предвкушая его раздражение. — Это не в твоём стиле, Сонхун. Сонхун открыл глаза, тяжело вздохнув. Его друг опустился рядом, тоже закутанный в полотенце, и взглянул на него с насмешкой, от которой Сонхун только еще больше нахмурился. — Просто хотел немного побыть один, Хисын, — сухо произнес он, не скрывая усталости в голосе. — Ты не обязан меня развлекать. — Знаю, знаю, — Хисын отмахнулся, откинув голову назад и устремив взгляд на потолок. — Но что поделать, у меня такой долг — заботиться о тебе, мой дорогой друг. В конце концов, кто еще будет напоминать тебе, что за стенами офиса существует жизнь? Сонхун с трудом подавил раздражение, но решил, что спорить с Хисыном бесполезно. Он только кивнул, продолжая смотреть в одну точку на стене. Хисын, прекратив шутить, чуть наклонился в сторону Сонхуна, внимательно изучая его взглядом. — Что ты собираешься делать с Сону? — серьезным тоном, спросил он. Сонхун замер и на секунду зажмурился, пытаясь ослабить невидимый галстук раздражения. — Наши отношения продолжатся. Я все еще люблю его и не намерен отпускать. Хисын нахмурился и полностью повернулся в его сторону. — Ты женишься, Сонхун. Какой будет статус ваших отношений с Сону? Кем будет Вонен? — Этот брак будет существовать только на бумаге. Вонен будет строить свою жизнь, а я свою, — уверенно ответил Сонхун. Он не сомневался, что все сложится наилучшим, для него, образом. — Сону не согласится, и ты это прекрасно знаешь, — настойчиво произнес Хисын. — Я его заставляю, — едва слышно прошептал Сонхун. — И что же ты собираешься делать? Будешь угрожать? Но чем? — взволнованно спросил Хисын. Сонхун помедлил, затем холодно ответил: — Его семья. Хисын вскочил на ноги: — Это недопустимо! Это слишком, Сонхун, — отчаянно сказал он, слегка повысив голос. Сонхун тоже встал и, приблизившись к другу, раздраженно процедил: — Это не твое дело, так что не вмешивайся. Даже не пытайся апеллировать к совести. Я не откажусь от Сону. Я не могу без него, понимаешь? Так что терпеть твое осуждение или вмешательство я не стану. После этих слов он вышел, оставив Хисына с болезненным осознанием того, что его друг, Сонхун, кажется, уже перешел черту, утрачивая человеческие ценности. Хисын с ужасом понял, что Сонхун, осознанно или нет, идет по стопам своего отца.