Of fire and monsters

      Глаза Гермионы распахиваются, но она так же быстро зажмуривается со стоном боли.       Колющая боль проникает глубоко в живот. Он пульсирует, скручивается так сильно, что девушка едва может думать, едва может плакать. Гермиона сгибается пополам от боли в своей постели, насквозь пропитавшейся потом и хнычет. Нечто странное ощущается между её бёдер. Горло пересохло, кожа зудит, и простыни испорчены — все испорчены. Она отодвигает их, но прижимает мягкое старенькое одеяло к груди и съеживается на подушках.       Раздается стук в дверь.       Слишком сильный, слишком громкий.       — Гермиона!       Леди Одетт пришла за ней. Сколько часов? Она не может ответить, не может заставить свой голос работать. Если девушка откроет рот, то знает, что закричит. Гермиона приоткрывает глаза, но солнце ослепляет. Она спит слишком долго. Нужно вставать, но Гермиона устала, так устала. Ей очень жарко и ужасно плохо. Ощущение, будто под кожей скрывается огонь, просящий об освобождении. Но девушка не знает, как выпустить его. Гермиона уверена, что просто нужно что-то совершенно недосягаемое, чтобы все это прошло. Но девушка не может думать о том, что именно ей необходимо, лишь, что не может пошевелиться в своем маленьком, несовершенном гнездышке.       Нет.       Стрела паники пронзает девушку. Она стонет в матрас: нет, нет, нет.       — Гермиона!       Она сворачивается калачиком, когда стук становится сильнее, громче и яростнее.       Этого не может быть. Она хватается за живот при следующем спазме. Этого не может быть. ***       — Абсурд! Это оскорбляет саму природу, — резко, отрывисто говорит Леди Одетт, её ладонь стискивается в кулак над столом.       Гермиона смотрит на свои руки, пока лорд и леди Гринграсс обсуждают это. Они сообщат в Министерство? И если так, то когда? Как они будут рассчитываться за дополнительные расходы на гардероб Гермионы, уроки этикета и рисования? Ей нужны уроки рисования? С тех пор как закончилась течка прошло меньше суток, и Гермиона устала, ох, так сильно устала. Девушка все ещё чувствует себя неполноценной, уязвимой, и это раздражает. Голова раскалывается, а тело болит так, словно она бежала мили. Пять дней, шептала леди Одетт мужу. Пять дней длилась первая течка. Что с ней не так?       — Моя леди, — лорд Элдред звучит утомленно, пока прижимает пальцы к вискам, и отвечает сквозь стиснутые зубы. — Природа, кажется, бросила вызов нашим ожиданиям. Мы не можем притворяться, что все иначе.       Леди Одетт выходит из себя, и её вспышка столь странная, неподобающая леди, что Гермиона осмеливается поднять голову.        — Здесь должна быть ошибка. Её происхождение… возможно, оно было скрыто родителями.       Гермиона чувствует, как вспыхивают щеки.       — Это могло… — начинает она.       Леди Одетт направляет на девушку полный ярости взгляд. Гермиона прочищает горло.       — Это могло быть что-то другое, какая-то разновидность болезни. Возможно…       — Глупая девчонка, — леди Одетт ударяет ладонью по столу, и Гермиона вздрагивает. — Ты думаешь, я не знаю, что вижу? Думаешь, не могу распознать… Твоя течка была сильнее, чем у Дафны. Твоя.       Сильнее? Гермиона поворачивается к Дафне, но взгляд подруги сосредоточен на какой-то точке в другом конце комнаты. Лицо холодное и бесчувственное. Хотя та не сказала ни слова, Гермиона думала или надеялась, что она сможет понять. Дафна знает, что девушка не хочет такого. Они смеялись над этим.       Посмотри на меня, безмолвно умоляет девушка.       Когда сознание Гермионы наконец начало проясняться, часть её надеялась, возможно, это значит, что ничего не изменится между ними. Гермиона не хотела этой жизни. Но хотя бы у неё все еще будет Дафна. Возможно, Гермиона сможет избежать замужества. Девушка могла убедить Гринграссов, что не нуждается в роскошных вещах, но однако может посещать вечеринки, чаепития. И возможно однажды купит маленький дом с родителями, а затем вернется с визитом, и станет одной из них. Не будет брошена и забыта.       Гермиона ошибалась.       Даже течка девушки была другой, особенной, оскорбляющей саму природу.       Астория смотрит на Гермиону через стол так, будто это её вина.       Лорд Элдред сжимает переносицу.       — Она должна быть представлена обществу по достижении восемнадцатилетия.       — Нет.       Комната наполняется вспышкой гнева Дафны, и Гермионе хочется исчезнуть.       — Это невозможно, — закипает Дафна. Холодное выражение лица превратилось в безумное. Тёмные волосы блестят в дневном свете, но прекрасное лицо превращается в нечто отталкивающее, неприятное.       Дафна обращает взгляд голубых глаз на Гермиону. Они холодны, лишены тепла и понимания, к которым девушка привыкла за все эти годы.       Гермиона вжимается в кресло под тяжестью взгляда.       — Дафна, это возможно, — рычит лорд Элдред. — Она выйдет в свет так же, как и ты. Так гласит закон нашей страны. Нельзя скрыть это. Любой может почувствовать её запах. — Мужчина поворачивает голову к Гермионе, его ноздри расширяются, как будто она пахнет отвратительно. И возможно, это так. Можетбыть, она пахнет как стыд, мерзость и гниль, как всё, что Гермиона чувствует в своей груди.       — Заставь их проголосовать за это! — протестует Дафна. — Заставь Совет Лордов понять, что она не такая, как…       Отец с рыком заставляет дочь замолчать.       — Не говори то, о чём не понимаешь, девочка.       — Со дня её рождения прошли недели. Почему раскрытие произошло только сейчас? — даже голос Астории наполнен сдерживаемой яростью, и девушка немного откусывает от её плода. Когда Дафна не в себе, Астория хладнокровна, что выбивает Гермиону из колеи.       — Что-то должно было спровоцировать это, — лорд Элдред потирает рукой небритый подбородок, и Гермиона в первый раз замечает, как неожиданно старо он выглядит.       Леди Одетт подается вперёд.       — Ты говорила с кем-нибудь на прошлой неделе, Гермиона? Видела кого-нибудь, с кем обычно не видишься?       Гермиона качает головой.       — Я…       Мысль возникает в голове, словно по щелчку. Недостающие детали пазла встают на место, и ужас поселяется в груди.       Луна и прилив чувств, обжигающе-притягивающих и холодно-отталкивающих, связанных невидимой силой.       Её тошнит. Гермиона хочет выгнать это из своего тела. Нелепую, немыслимую вещь. Но может ли это быть отвергнуто? Погребено? Погашено? Похоронено заживо?       Годы Гермиона была Омегой — следовало знать. Или она всегда знала? Когда он понял? В какой момент жестокость, глубоко укоренившаяся ненависть к ней превратилась в одержимость? Брак не означает любовь. Она видела достаточно, чтобы хорошо это понять. Брак означает быть вместе. Несмотря ни на что.       Он означает ловушку. Значит, что ей никогда не позволят уйти. Гермиона будет в его власти, под его каблуком, и никогда не увидит родителей вновь.       Девушка выпрямляется, надеясь, что голос не дрожит из-за лжи.       — Нет, — говорит она. — Я никого не видела.       Астория прищуривается.       — Ты врёшь.       Пусть Дафна выйдет за него замуж. Пусть Малфой будет её Альфой. Гермиона не хочет Малфоя или кого-нибудь другого в таком качестве. Но однако она меняется, вспоминая его дыхание на своей шее, палец на железе, и нечто собственническое бушует в груди. Рука неосознанно подергивается, чтобы дотронуться до затылка, но девушка справляется с этим порывом.       — Я не лгу, — Гермиона дерзко поднимает подбородок. — Возможно, день моего рождения был записан неверно.       — Может быть, — лорд Элдред звучит раздраженно. — Теперь уж ничего не поделаешь.       Леди Одетт сжимает губы в тонкую, гневную линию. Они с мужем молча смотрят друг на друга. Рука Гермионы сжимает подлокотник кресла. Невысказанные слова витают между ними, мимолетные выражения лиц, которые девушка не может истолковать.       — Никто не захочет её, — голос Дафны стальной, ледяной и даже спина пряма, как палка. — Никто не захочет жениться на грязнокровке.       Слово пронзает Гермиону как меч, её душа разрывается надвое.       — Дафна, — бранит дочь леди Одетт. — Тебе не следует произносить это слово.       В ушах Гермионы все еще раздается звон, когда Дафна вскакивает с места и вылетает из комнаты. Девушка хочет убежать за ней, умолять её. Моя подруга, моя сестра. Но она таковой не является, не так ли? А была ли когда-нибудь?       — Я не нуждаюсь в том, чтобы быть представленной обществу, — голос Гермионы тонкий и отчаянный. — Я не против остаться незамужней. Я могу…       Леди Одетт отмахивается от неё.       — Не будь нелепой. Ты не можешь не выйти замуж. — Леди Гринграсс поворачивается к мужу. — Кто-нибудь должен взять её. Возможно, третий сын или вдовец.       Лорд и Леди Гринграсс продолжают обсуждение, а Гермиона старается унять дрожь в руках, делая первый глоток горячего чая. Будучи ребёнком, она мечтала сбежать, убежать обратно к родителям, в их маленький коттедж, но Григрассы не были такими уж плохими. Девушка обрела названых сестёр, училась использовать свою магию. Хотя Гермиона не получала те же уроки этикета, что Дафна с Асторией, она читала книги Дафны под одеялом поздно ночью, пока не видела бдительная леди Одетт. А также достаточно практиковалась одна в своей комнате, на всякий случай. В конце концов, она всего лишь подопечная, маглорожденная. Такие уроки были пустой тратой времени для тех, которые вырастут и станут Бетами.       — Она будет на годы отставать от остальных, — спорит лорд Элдред. Леди Одетт качает головой.       — Мы не можем позволить себе частного учителя, не для обеих девочек. Ей придется присутствовать на уроках Астории.       — И как она поймет что-нибудь? — указывает лорд Элдред на Гермиону. — Она не изучала основы.       Они никогда не разрешат уйти. Решётки клетки станут лишь прочнее, и когда придёт время… Это не будет вдовец или третий сын, ведь так? Гермиона вспоминает блеск в его глазах той ночью, прикосновения к железе. Девушка знает, Драко также не отпустит её.       — Я могу учиться, — произносит Гермиона.       Лорд и леди Гринграсс поворачиваются к ней. Лорд Элдред приподнимает бровь.       — Ты можешь учиться, девочка Как?       Гермиона сглатывает и кивает.       — Я буду учиться сама, — обещает она. — Я наверстаю упущенное. Выучу.       Я выучу то, что нужно выучить, чтобы остаться в живых.       — Видишь? — леди Одетт поворачивается к мужу с ухмылкой. — Она выучит. У мадам МакГонагалл не возникнет никаких проблем. И я уверена, мистер Пьюси будет более чем готов преподавать ей дополнительные уроки.       Гермиона откидывается в кресле.       Она будет заниматься. Будет учиться.       А потом, когда придёт время, она сбежит. ***       Примерки платьев, уроки с Асторией, правила этикета за столом. Как нужно ходить, здороваться и прощаться. Ещё больше примерок платьев, и приносящие боль удары по костяшкам пальцев.       Вот из чего сейчас состоит свободное время Гермионы. Урок за уроком, согласованные с ежемесячными течками, которые она проводит в одиночестве в своей комнате пять мучительных дней.       — Можешь ты хоть что-нибудь сделать правильно? — огрызается леди Одетт, когда Гермиона пропускает три шага подряд в вальсе.       Девушка наклоняет голову, но не может побороть румянец смущения, и надеется, что леди Одетт не замечает этого.       — Прошу прощения, — бормочет она.       — Заново, — рычит леди Одетт.       Ступни болят, но в следующий раз она пропускает лишь один шаг, и только потому что занята повторением десяти вариантов дезиллюминационных чар и их использования.       Уроки мистера Пьюси — совершенно другое дело. Мистер Пьюси, младший ребёнок в семье, с гордостью наблюдает, как Гермиона превосходит Асторию в чарах. Учитель смеётся и говорит девушке, что она просто прелесть, и он хвастается друзьям своими преподавательскими навыками. Могу даже маглорожденную превратить в гения, посмеивается волшебник, похлопывая Гермиону по спине.       На лице девушки приклеенная улыбка, которую она приберегает для него и Гринграссов. Гермиона смеётся в ответ.       Когда придёт время, она сбежит. Год спустя       — Мисс Грейнджер, на пару слов.       Гермиона поворачивается, видя Эдриана, идущего к ней. В последнее время он чаще присоединяется к своему отцу, помогая обучать их зельеварению. Она изучает юношу, от острой линии подбородка до пшеничных волнистых волос. Эдриан стал выше. Вспоминая о внимании парня к Астории на дне рождения Дафны, Гермиона задаётся вопросом, положил ли он глаз на младшую сестру Гринграсс.       Эдриан вероятно будет разочарован, и Гермиона сочувствует ему. Лорд Элдред никогда не одобрит такую связь.       — Доброе утро, сэр Пьюси, — она кивает и приседает в реверансе так хорошо, как умеет.       Его губы подергиваются в улыбке.       — Просто Эдриан вполне подойдёт, — напоминает он шёпотом. Юноша тёплый и притягательный, карие глаза слегка блестят. — Мы уже старые друзья, ведь так?       Её плечи расслабляются.       — Доброе утро, Эдриан.       — Не желаешь прогуляться со мной по саду?       Она хмурит брови и кивает на замёрзший пейзаж за окном.       — Сейчас зима. Прошлой ночью шёл снег.       — У тебя нет тёплой мантии? Или мой отец так плохо научил тебя согревающим чарам? — голос дразнящий. — Ты брала уроки у него целый год.       Она видит, как Дафна и Астория входят в библиотеку. Дафна игнорирует их, держа голову высоко поднятой. Все уже должно было нормализоваться между ними. То, что это не произошло, приносит фантомную боль, остающуюся в груди. Астория подозрительно щурит глаза, но все же следует за сестрой.       — Гермиона? — повторяет Эдриан, и девушка встречается с ним взглядом.       — Нет… я имею в виду, да… и то, и другое, — она нервничает, но не имеет ни малейшего понятия, почему.       — Да, ты составишь мне компанию? — его вопрос пронизан надеждой.       Она колеблется, прежде чем понизить голос, чтобы никто не подслушал.       — Почему ты хочешь прогуляться со мной?       Улыбка Эдриана исчезает, но лишь на минуту.       — Отношения между вами с Гринграссами кажутся напряжёнными. Полагаю, тебе не помешал бы друг.       И это так.       На ее плечах покоится тяжёлая шерстяная мантия, пока они прогуливаются вдоль живой изгороди. Эдриан поддерживает наложенные согревающие чары над ними. Гермиона улыбается его заботе, хотя следит за тем, чтобы скрыть собственные чары, вплетенные в его, более сильные и яркие. С Эдрианом все по-другому. Иные парни, такие как Тео и Грегори, посещающие Мэнор на протяжении многих лет, иногда бывали добры к ней, колеблясь между поддразниваниями, насмешками и редкими ласковыми колкостями, но совсем не так, как он.       Эдриан более чем дружелюбен с ней. И вежлив, не потому что Дафна попросила его об этом.       Эдриан никогда не называл её…       Он не относится к Гермионе, как к чему-то неправильному, неполноценному. Но и не игнорирует воспитание девушки. Эдриан спрашивает о страхах Гермионы, когда её забрали у родителей. Как девушка привыкала к жизни с Гринграссами. Нравилось ли ей изучать магию, и как хочется прожить свою жизнь.       Однако, одну тему они не затрагивали.       — Ты была удивлена, когда раскрылась? — спрашивает Эдриан. Они проходят второй круг вокруг поместья, и шаги Гермионы замедляются.       — Я была… Это неслыханно.       Девушка неожиданно чувствует себя напряжённой и оголенной перед ним. Спрашивать о таком, даже намекать на изменение её тела, это предательство. Гермиона пытается оправиться от шока и негодования, которые скребут изнутри. Им не следует говорить о таком. Это неприлично, недостойно леди. Болезненные воспоминания о собственных мучениях в одиночестве всплывают на поверхность. Воспоминания, которыми она не хочет делиться даже с Эдрианом.       Надо отдать юноше должное, он замирает, виновато морщась.       — Я не хотел, чтобы тебе было некомфортно.       — Всё в порядке, — настаивает Гермиона, но ее ответ слишком быстрый. Девушка замечает, как уголок его губ приподнимается. Она отворачивается с горящими щеками.       — Я был удивлён, став Альфой, — Эдриан сконфуженно пожимает плечами. Гермиона смотрит на него, приоткрыв рот.       Её глаза недоверчиво округляются.       — Т-ты? Я думала…       Она не может заставить себя продолжить. Обсудить, как чистокровное происхождение Пьюси, не являющихся Священной семьёй, могло привести к появлению детей-Альф и Омег.Эдриан смеется. Смех глубокий и бархатный, и так не похож на холодную ухмылку Малфоя, что Гермиона не может удержаться от хихиканья.       — Я считал, что буду Бетой. Кузен Роланд — наследник нашего семейного поместья. Несмотря на то, что я Альфа, все равно не могу позволить себе провести Брачный бал. И беспокоюсь о поиске пары. Беспокоюсь, что никто не найдёт меня достойным, и буду жить до конца дней в одиночестве. Полезный лишь для обучения детей, чьи родители считают, что я ниже их.       Одиночество. Он другой, совсем как она. Это будоражит что-то глубоко внутри. В первый раз Гермиона не чувствует себя такой одинокой. ***       Гермиона не уверена, чего ожидала от ежегодного Новогоднего Бала Нарциссы Малфой, но знает, что точно не такого. Девушка слышала рассказы об этом экстравагантном событии, но великолепие перед ней не имеет ничего общего с тем, что можно было вообразить.       Малфой-Мэнор огромен. Каменные стены возвышались над ней, пока девушка следовала за Гринграссами. Оказавшись внутри, Гермиона ничего не могла поделать с тем, что глазела на гобелены, изображающие фантастические истории. Некоторые из них она читала, но были и другие, которые заставили покраснеть. Статуи, серебряные и золотые, ониксовые и алебастровые, выстроились в холле. Девушка задерживает дыхание, когда они проходят рядом. Она хочет остановиться и рассмотреть, но лакей призывает пройти в бальный зал.       Ладони Гермионы вспотели. Она держит голову склоненной, пока стоит рядом с Дафной и Асторией.       Они приседают в реверансе перед лордом и леди Малфой, когда входят. Гермиона благодарна, что Драко нигде не видно. Девушка не хотела присутствовать здесь. Пыталась отказаться. Но, казалось, так же сильно, как леди Одетт не хотела брать ее, волшебница настаивала на присутствии девушки. Указывая, что та была «частью общества, и поэтому должна выйти в свет». Гермиона — Омега, нравится ей это или нет.       Хотя девушке не нравится. Она ненавидит это. Ненавидит наряжаться, словно павлин, выставленный напоказ. Омега, которой она никогда не должна была быть.       Со временем леди Одетт свыклась с мыслью, что Гермиона — Омега, чего нельзя сказать о самой девушке. Раскрытие, странное для самой природы, сделало её особенной, и, соответственно, Григрассов тоже. Лорд Элдред и леди Одетт могут злиться на свой подарок, но тем не менее, Гермиона — подарок, и они наслаждаются вниманием. Демонстрируют её обществу, доведенную до совершенства. О, взгляните, с какой добротой они воспитали необычное маленькое создание! Это вызывает у Гермионы отвращение. Дафна и Астория еще холодны с девушкой, относясь так, будто она сделала все специально, будто хотела этого. Словно желала украсть их будущее, их Альф, хотя говорила все эти годы, что довольна своей участью. Она всегда была честна. Всегда говорила, что не хотела их жизни. Гермиона думала, что ей верили, слушали. Но это было не так. И все еще не так. Никто никогда не делал этого.       Они следуют за лордом и леди Гринграсс в бальный зал, и Дафна сразу же уходит, теряясь в толпе гостей. Гермиона поворачивается к Астории, исчезающей с родителями, и хочет последовать за ними. Но будто забывает, как ходить. Девушка чувствует на себе долгие взгляды и слышит перешептывания. Гермиона знает, ей действительно здесь не место.       Это не её люди. Не её семья. Грудь болит от тоски по дому, по объятиям из размытых воспоминаний.       В комнате, кажется, слишком тепло, слишком громко, слишком ярко, там, где стоит она, но слишком темно в центре, куда свет свечей едва доходит.       Гермиона задерживает дыхание и ищет в толпе знакомое лицо. Эдриан, шепчет сознание, или даже Пэнси, которая все еще терпимо относится к ней, но не может никого разглядеть в кружащемся море шелка и шифона. Сердце грохочет в груди, и кто-то скользит мимо, сильно ударяя по плечу, толкая в толпу.       Гермиона вдыхает. Осторожно, потому что зелье, которое она сварила, чтобы оградиться от запаха Альф поблизости, очень эффективное, и медленно задерживает воздух в лёгких, считая до трех. Спокойно. Гермиона должна тренироваться успокаиваться, потому что это вскоре понадобится. Должна научиться усмирять предательский стук сердца, дрожь в руках, прерывающееся неглубокое дыхание, которое может выдать её каждому достаточно близко стоящему. Я не боюсь, говорит себе Гермиона, и это действует почти как заклинание, когда девушка мысленно повторяет в шестой или седьмой раз. Она сливается с толпой, стараясь быть маленькой, тихой, незаметной. Бокал игристого золотистого вина появляется в руке, но Гермиона не пьёт, хотя прохладная жидкость манит. Вместо этого, девушка прижимает хрусталь к горячей коже и следует слабому зову свежего воздуха.       Гермиона ненавидит это ощущение мурашек по коже, которое не прекращается с первой ночи, первой течки. Но чувства сейчас обострились, и она научилась мириться с пламенем, лижущим кожу изнутри. Гринграссы и все остальные в зале могут считать, что Гермиона им не ровня. Но это не так. Даже если её платья и украшения не отражают это.       Они могут быть опасными. Но Гермиона такая же хитрая и способная. С той же чудовищной кровью, текущей по венам, хотя они могут шептаться о её грязных родителях.       Девушка добирается до открытых французских дверей и ненадолго останавливается из-за движения на террасе. Покинуть толпу означало стать лёгкой мишенью. Любой мог пойти за ней. Безопасность там, где большое количество волшебников. Поэтому девушка становится поодаль: достаточно далеко, чтобы избежать давки, но достаточно близко, чтобы не выделяться.       Достаточно близко, пока не звучит гонг, объявляющий первый танец. Девушке хочется закутаться в толстые, вельветовые занавески, пока она наблюдает как волшебники один за другим распределяются по парам. Гермиона видит Малфоя. Платиновые волосы сверкают в темноте как звезды. Девушка ненавидит то исконное притяжение, которое влечёт к нему. Юноша поворачивает голову, как будто чувствует её присутствие через комнату. Ловит в жар своего взгляда. Сердце сильно бьется в груди, и внезапно девушка не может дышать. Он не желает её здесь — в своем доме.       Вот почему, думает Гермиона. Это единственное объяснение тому, почему он смотрит на неё так.       Взгляд Малфоя холодный, оценивающий, анализирующий.             Гермиона сглатывает всхлип, двигаясь к другой части зала, в жалкой попытке исчезнуть. Пары кружатся перед ней, и девушка старается выглядеть весёлой. Никто не приглашает на танец, и, честно говоря, Гермиона испытывает облегчение. Несмотря на то, что девушка знает все па, она не думает, что будет комфортно танцевать с незнакомцем в переполненном зале.       Секунды перетекают в минуты. Гермиона чувствует его пристальный взгляд. Который просачивается сквозь кожу, оседает на костях. Она не знает, почему не может просто избавиться от этого ощущения. Девушка обводит взглядом комнату, пока возвращается к французским дверям, ведущим на балкон. Время близится к полуночи, и гости уже практически в нетрезвом состоянии. Гермиона окончательно теряет Малфоя из виду, и плечи опускаются с облегчением. У неё было ощущение, что они исполняли собственный танец, двигаясь друг за другом по залу.       Просто нужно немного свежего воздуха, думает Гермиона, делая шаг на балкон. Но сталкивается с чем-то — не кем-то — твёрдым.       Это запах сосны, который сначала ударяет в нос, и девушка так встревожена действием, которое он производит на неё, что оступается назад. Твёрдые ладони крепко хватают за руки — слишком крепко. Жар пальцев прожигает кожу через одежду. Она поднимает взгляд. Во рту пересыхает.       Нет.       Малфой смотрит на нее с хищным огнём в серебристых глазах. Похожий на охотника, который наконец поймал свою добычу. Гермиона чувствует его ловушку, захлопывающуюся вокруг нее.       — Что мы здесь делаем?       Его дыхание на запах как дорогое вино. Взгляд стеклянный, расфокусированный. Она хочет опереться обо что-то, отшатнуться или закричать, но выпрямляет спину и произносит ровным голосом:       — Отпусти меня, Малфой.       Он ухмыляется, внезапно сжимая Гермиону сильнее, вторгаясь в ее пространство.       — Я так не думаю. Ты была частой темой для разговоров в последнее время. Полагаю, время напомнить каждому, кому ты принадлежишь.       — Я принадлежу себе, — она пытается вырвать руку, но попытка бесполезна. Девушка бросает взгляд через плечо, умоляя глазами о помощи, но никто не обращает на них внимания.       — Потанцуй со мной, — шепчет Малфой. Его голос такой трепетный, что Гермиона не может поверить собственным ушам.       Девушка поворачивает голову к Малфою, и видит подергивающиеся в усмешке губы, будто он сам не может поверить, о чем попросил её. Гермиона борется с желанием убрать эту ухмылку с лица. Девушка думает, что хотела бы сделать это однажды. Что ей понравится его алебастровая кожа, краснеющая под ладонью.       — Странная просьба. Я думала, ты выше того, чтобы прикасаться ко мне, — шипит она.       Его лицо искажается. Она никогда не видела ничего подобного. Малфой был жестоким и смеющимся, умным и решительным, но никогда — противоречивым. Внутри него никогда не было борьбы. И неуверенности во всем, кроме повторяющегося приказа.       — Ты потанцуешь со мной.       — Я не буду этого делать, — девушка пытается отойти, но Малфой сильнее, и притягивает её назад.       — Ты сделаешь это. Ты Омега, и ты… ты мо…       — Моя леди, не окажете ли честь, потанцевав со мной?       Хватка Малфоя слабеет, когда они оба поворачиваются, видя Эдриана с натянутой улыбкой. Его рука протянута.       — К-конечно, сэр Пьюси. — Гермиона заикается, но рука Малфоя высвобождает её.       Ладони влажные, пока девушка позволяет Эдриану увести себя в толпу. Когда она бросает взгляд через плечо, Малфой наблюдает за ними с холодной усмешкой. Гермиона поворачивается обратно к Эдриану, но не может избавиться от чувства, что совершила ужасную ошибку.       — Не обращай слишком много внимания на Малфоя. Он всегда был напыщенным ублюдком.       Гермиона мягко улыбается, пока Эдриан кружит её в вальсе. Его рука покоится на талии девушки, успокаивая, несмотря на то, что сердце бешено колотится.       — Я вполне знакома с лордом Малфоем. Они с Дафной планируют пожениться. Он посещал Мэнор несколько раз в течение многих лет, по специальному приглашению лорда Элдреда. Я уверена, ты знаешь об этом.       Эдриан вежливо кивает, его улыбка наполнена теплом.       — Тогда мне не нужно объяснять тебе его поведение?       — Вовсе нет.       Они погружаются в уютную тишину, пока он ведёт её по бальному залу. Несколько любопытных взглядов встречаются на пути, но не задерживаются. Эдриан не наследник важного рода, и несмотря на то, что она Омега, Гермиона все еще лишь маглорожденная. В их вальсе нет ничего интересного, не как, если бы девушка танцевала с Малфоем.       В голове бушует вихрь мыслей. Гермиона не может остановить вопрос, вылетающий из её рта.       — Почему ты так добр ко мне? Даже раньше — ты был добр. Эдриан наклоняет голову, пристально глядя на неё, пока обдумывает следующие слова.       — Ты не выбирала эту жизнь, Гермиона. Нас готовят к будущему, браку. Тебя же нет. Ты рассталась с семьёй будучи ребёнком. И сейчас оказалась в роли Омеги. Мир не добр к тебе.       — Я… — слезы наворачиваются на глаза, и она качает головой. Не показывай свою слабость. Гермиона опускает подбородок, но Эдриан лишь ближе прижимает её.       — Позволь помочь тебе, — шепчет он, прикасаясь своей щекой к её, так, что никто не сможет услышать их. — Позволь помочь сбежать от этого.       Побег. Дыхание замирает в горле при запретном слове. Гермиона отводит взгляд, не желая встречаться с Малфоем.       Он пристально смотрит на неё. Взгляд серебристых глаз тяжёлый, на лице неприкрытая ярость. Две молодые женщины скользят мимо, приветственно улыбаясь, но Малфой не обращает на них внимания. Толпа движется вокруг него, но чувство, будто здесь больше никого нет.       Знакомое тепло жжет кончики пальцев, и она не уверена, тревога ли это, или желание.       — Хорошо, — шепчет Гермиона в ответ, сжимая плечо Эдриана. — Ты можешь помочь.