Another love

      Над вершинами деревьев нависло бархатное покрывало серых туч. Ричард беспокоился, что скоро лес накроет далеко не теплый, уже не летний дождь. Близилась осень, и ветра становились все холоднее, уже с утра пробирая до костей. Погода практически не беспокоила Ричарда, но он переживал за здоровье Дайлин. Возможно, Кэлен была не самой заботливой матерью, но и она не одобрит, если он вернет дочь домой простуженной.       Пусть они и уехали всего лишь на два месяца, Ричард не переставал думать о Кэлен. Она не нуждалась в нем, это было ясно как день, иначе она бы сказала обо всем прямо: после потери эмоций она утратила искусство говорить обаятельными намеками. Он злился и все равно беспокоился о ее самочувствии, потому что, кажется, уже не мог иначе.       Его дочь уже знала, что у нее будет младшая сестра, и почти каждый день задавала вопросы, с которыми Ричарду приходилось справляться в одиночку. Дайлин спрашивала, как ее будут звать, будет ли она похожа на нее, придется ли делиться с ней игрушками. Ричард отвечал механически, стараясь не слишком утопать в противоречивых чувствах. Ее наивная и безусловная любовь к этому ребенку обжигала, опаляя возведенные вокруг его сердца стены.       Дайлин шла вперед него, резво перебираясь через корни, пока Ричард следил, чтобы она не срывала незнакомые растения. В какой-то момент она остановилась напротив куста с красными ягодами. Ричард узнал это растение и нагнал дочь, на ходу предупреждая, чтобы она их не трогала.       — Что это, папа?       — Это волчья ягода. Она очень ядовитая, так что никогда не ешь ее.       Дайлин обхватила себя руками, продолжая разглядывать куст. Она была счастлива, когда Ричард находил кусты черники или брусники и позволял ей собрать пригоршню ягод. Черника нравилась ей куда больше, еще и потому что после нее руки оставались в краске, которой она неизменно пыталась запачкать Ричарда. И сейчас ее пальцы были в пятнах: охота оказалась успешной.       Съёжившись, Дайлин начала крутиться на месте, рассматривая уже заросли вокруг.       — Замерзла, принцесса?       Дочь угукнула и прижалась к ноге Ричарда. Он улыбнулся и поднял ее, сажая к себе на руку и закутывая в свой плащ. Дайлин захихикала, прижимаясь к его груди, и ее улыбка послала волну тепла по его телу: она была так похожа на Кэлен.       — Смотри, какие листочки колючие, — Дайлин высунула руку из-под плаща и указала на кусты мяты неподалеку. На них падали лучи света, играя в фиолетовых цветках, будто покрытых инеем.       — Это мята, — Ричард наклонился и сорвал несколько бархатистых листков, чтобы протянуть дочери. — Ее можно добавлять в чай.       Ричард усмехнулся, когда дочь засунула листик себе в рот и тут же поморщилась.       — А она не ядовитая?       — Нет.       — Правда-правда?       — Правда, — Ричард улыбнулся и поцеловал ее в макушку. — В чае у нее более приятный вкус, клянусь.       Они пошли дальше по лесу, и Ричард называл дочери все растения, которые узнавал по пути, ядовитые и целебные. Дайлин больше интересовали цветы, но она увлеченно слушала его, постоянно задавала новые и новые вопросы, и постепенно тревоги Ричарда уходили. Уже когда они возвращались к лагерю, где их ждала Кара и отряд солдат, с листьев начали падать мелкие дождевые капли. Тогда Ричард ускорился и перешел на бег, а смех Дайлин, чистый и звонкий, начал разноситься по чащобе, вторя мелодии дождя.              

________

                    Когда он вернулся из поездки с дочерью, беременность Кэлен все еще не была заметна, хотя ее срок миновал первые три месяца. Дайлин, которая была уверена, что создать нового человека — дело быстрое, вбежала к Кэлен в покои и первым делом начала спрашивать про малыша.       Ричард заметил, как напряглась Кэлен от вопросов дочери, как тень боли промелькнула в глазах, чтобы замениться безжизненной улыбкой.       Сердце Ричарда екнуло от мысли, что с ребенком могло что-то случиться в его отсутствие. Наконец Кэлен объяснила дочери, что просто нужно подождать еще несколько месяцев. Дайлин, расстроенная ответом, попросилась к ней на руки, и Кэлен подняла ее, сажая к себе на колени.       Ричард чувствовал, что что-то было не так: обычно говорящая лишь свысока и по делу, сейчас Кэлен была похожа на тень, и ее взгляд неизменно скользил мимо Ричарда. Каждое ее движение было скованным, словно мышцы вырезали из дерева. Он мог предположить, что она просто демонстрировала свое безразличие, но в этом было нечто другое, нечто более глубокое.       Когда Дайлин прижалась к Кэлен и положила ладошку на ее живот, словно надеясь нащупать, где именно пряталась ее сестра, в глазах Кэлен читалась не усталость от постоянно требовавшей внимания дочери, а печаль, глубокая и беспробудная.       Тревога за Кэлен, словно охотящийся за ним хищник, впивалась в грудь острыми когтями. Тем же вечером Ричард пошел к Зедду, как только освободился от дел.       И тогда старый волшебник сказал ему то же, что этим утром узнала Кэлен, обрушив правду, как удар молота: она носила мальчика.              

________

             Ричард попытался найти Кэлен, но не обнаружил ее ни в покоях, ни в кабинете, ни в комнате их дочери, которая на тот момент уже спала. Он почувствовал, как в его груди обжигающим огнем начала подниматься паника. Он понял, что зря положился на привычный маршрут: маловероятно, что Кэлен была во дворце.       Обычно она решала все вопросы открыто, не скрывая свой статус и власть. Но, если она собиралась сделать то, о чем думал Ричард, она могла захотеть анонимности. И она точно не обратилась бы к Зедду, которому их сын приходился правнуком.       Ричард покинул Дворец Исповедниц, скрыв лицо под капюшоном плаща, чтобы как можно меньше людей узнало его в вечернем сумраке. Он не имел ни малейшего понятия, куда именно она могла пойти, к кому обратиться. Он решил, что идти к знаменитым целителям в Королевский Ряд не имело смысла — все из приезжавших туда людей знали облик Матери-Исповедницы. Все в Эйдиндриле знали. Кэлен бы не стала показывать им свою слабость. Значит…       Ричард вспомнил маленькое поселение в получасе езды от Эйдиндрила, самое близкое. Какова вероятность, что Кэлен подумала так же, как он? Ричард прикусил губу, заставляя себя сосредоточиться, и ощутил металлический привкус. Он не имел права опоздать.       Он нашел дом местной травницы на окраине деревушки, и в его окнах еще обнадеживающе горел свет. Когда он зашел без стука, просто толкнув дверь, на Ричарда тут же едва не налетела бодрого вида женщина, не старая, но и не молодая, с едва заметной сеточкой морщин вокруг глаз. Несмотря на всю решительность, толкавшую его вперед, он почувствовал себя не в своей тарелке; слишком поздно понял, что мог прервать личный разговор с другой женщиной, пришедшей по щекотливому вопросу. Но, едва увидев Кэлен в этой маленькой лачужке, сидящей у камина в ее походном черном платье, он почувствовал, как сердце в груди ухнуло и провалилось куда-то глубоко.       Мысли перестали связываться в предложения. Он успел? Или слишком поздно?       — Зачем ты пришел? — ее резкий тон ударил по нему, словно бич.       Целительница переводила взгляд с Ричарда на Кэлен, ожидая исхода разговора. По ее скрещенным на груди рукам и уверенной позе Ричард понял, что она не впервые защищала жен от их мужей, и ей было все равно, кто перед ней: крестьянин, воин или Искатель собственной персоной. Ричард чувствовал необходимость прояснить ситуацию в глазах женщины, так рьяно готовой вступиться за Кэлен, но не смог придумать ничего основательного. Кто он? Ее муж? Отец ее детей, от одного из которых она решила избавиться?       — Я хочу поговорить, Кэлен.       — Говорить уже не о чем, — сухо ответила она. Безжизненное «уже» резануло раскаленным ножом. — Ты хотел именно этого, разве нет? Я вижу тебя насквозь, Ричард. Он тебе не нужен.       Ричард остолбенел. Он хотел, чтобы этого ребенка не было, но это было лишь пустое, терзавшее его сожаление. Он поймал себя на том, что вглядывается в ее привычно изящную фигуру, различая небольшие изменения, которые так старательно игнорировал. Кэлен уже не принадлежала только себе; ее тело стало колыбелью новой жизни. Уничтожать ее было бесчеловечно.       Он перевел взгляд на целительницу и только тогда убедился, что опоздал.       — Что было в настое?       Травница задумалась всего на секунду, смотря на Кэлен, прежде чем ответить:       — Зверобой, полынь, вербена… — начала перечислять она. Ричард понял, что ее методы мало отличались от тех, о которых шептались вестландские девушки. В голове Ричарда лихорадочно крутились мысли; обрывки его собственных знаний и поучений Зедда.       — Сколько прошло с тех пор, как она выпила его?       — Около четверти часа.       Ричард едва сдержал облегченный выдох. У него еще было время.       — Позвольте мне побыть с ней наедине, пока не стало слишком поздно, — едва не взмолился он.       Травница помедлила, но, видимо, услышала в голосе Ричарда отчаяние, которому не смогла противостоять. Она отвернулась и ушла в соседнюю комнатушку, оставив Ричард и Кэлен вдвоем.       Ричард подтащил второе кресло и сел у камина прямо напротив Кэлен. Она вскочила на ноги и отвернулась, не желая даже смотреть на него.       — Кэлен, я знаю, что ты думаешь…       — Не смей, — зло отрезала она, за секунды переходя с шипения на крик. — Не смей говорить, что понимаешь! Ты не представляешь, каково это — желать смерти собственному ребенку, чтобы спасти его!       Слова Кэлен резанули по живому. Он вспомнил, какой маленькой и беззащитной была Дайлин, когда появилась на свет. Он бы отдал собственную жизнь, лишь бы уберечь ее.       Сын, которого носила Кэлен, тоже был его. И он заслуживал такой же жертвы.       Ричард встал напротив Кэлен и обхватил руками ее талию, концентрируясь на ощущении своего дара. Кэлен поняла, что было в его мыслях, и попыталась вырваться.       — Ты уже ничего не изменишь, Ричард, — ее ладони уперлись в его плечи, и он увидел блеснувшие в ее глазах слезы. — Слишком поздно.       Ричард не позволил ей отстраниться, а вместо этого крепко обхватил руками ее талию, вжимая в себя, не давая ей ни йоты собственного пространства. Она бессильно заколотила кулаками по его плечам, все еще пытаясь отбиться, выпутаться, словно попавшее в сети животное.       — Нет… не поздно.       Ричард усадил Кэлен к себе на колени, крепко, но бережно обвил руками ее талию и бедра, зная, что процесс исцеления повалит их с ног. Кэлен ударила его по плечу со всей силы, наотмашь, и дернулась, но Ричард не дал себя отвлечь. Он позволил своему дару затопить тело Кэлен и ощутил едва тлеющую искру жизни их ребенка. Вместе с этим на него обрушились и необузданные, кровоточащие эмоции Кэлен.       Ее тоска врезалась ему в сердце, словно она была его собственной; он ощутил ее скорбь по еще живущей в ней жизни. Ее страдание лежало глубоко, впиваясь в самое нутро, мешая дышать. Ричард едва не задохнулся, не готовый к этой буре. Он даже не подозревал, сколько боли Кэлен могла вынести, не показывая ее.       — Я не хочу его смерти, Ричард, — ее голос дрожал. — Но я представляю на его месте Дайлин, и я… не смогу…       Ее шепот звучал так оглушительно громко, словно он слышал его в собственной голове. И слова, оборвавшиеся в реальности, продолжились уже в его мыслях: не сможет убить сына, когда он родится… вырастет…       Ричард уже не ощущал границ своего тела, все его мысли и силы были направлены на Кэлен, на ее тело и бегущую по ее артериям отраву. Эта связь была настолько болезненной, не похожей ни на что из того, что он испытывал раньше, но единение с Кэлен придало ему сил. И ее эмоции… он радовался каждому их удару.       — Ты должен остановиться, Ричард, — в ее голосе звучала мольба, и он собственным телом ощутил ее стыд, ее вину.       — Нет.       — Ты должен, — ее голос резонировал внутри его разума, терзая его. Через их обоюдоострую связь она поняла, как может причинить ему боль, и делала это. Ее чувства были подобны раскаленному добела лезвию Меча Истины.       — Нет! Ты даже не представляешь, насколько тебе будет больно, если ты добьешься своего.       Словно смотря со стороны, он увидел, как Кэлен обмякла в его руках, забываясь в слезах. Ее сознание вдруг замолчало; мысли Ричарда захлестывали лишь новые и новые волны скорби. Они грозили утащить его на дно, но он противился, сосредоточившись только на том, чтобы вытянуть яд из тела Кэлен. На периферии его мыслей всегда оставалась искра дара их ребенка, слабая, но не угасающая.       Забирая все, что отравляло ее, он старался не пропустить через протянувшуюся между ними связь свои собственные эмоции: презрение к его слабости, скрутившее нутро; злость за то, что он утонул в своем несчастье, забыв, что она тоже была человеком. Он думал, что найдет внутри Кэлен лишь пустоту, но действительность поразила его.       Яд переходил в него, постепенно теряя силу и разрушаясь, и он переставал чувствовать его тень в теле Кэлен. Искра дара их сына светилась, как маяк в кромешной тьме, и он знал, что Кэлен тоже чувствует ее. Он не мог сказать точно, сколько времени это заняло, но, когда он смог отвлечься, чтобы взглянуть на Кэлен, дорожки, прочерченные слезами по ее щекам, уже успели высохнуть. Заглянув в ее глаза, он увидел леденящую пропасть печали и осознал, насколько слеп он был. Насколько он утонул в желании исправить ее и в собственном несчастье. Она выглядела совсем иначе: словно никогда не было ее разделения, не было полного уничтожения эмоций.       Несмотря на то, что Ричард и так обнимал ее, он прижал ее еще крепче. По ее телу бегала мелкая дрожь. Хотелось унять ее теплом своего тела, но не получалось — Кэлен дрожала вовсе не из-за холода. Он спрятал лицо в сгибе ее шеи, и его щеку обожгло ледяное прикосновение Рада-Хана.       — Что теперь, Ричард? — хрипло спросила она.       Он коснулся ее шеи. Провел кончиками пальцев по гладкой поверхности металлического ошейника, на котором было не различить ни одного соединения. Кэлен была заложницей разделившего ее заклинания и жажды власти, заложницей этого ошейника, заложницей своего долга. Ричард ощутил острый укол тоски, впившийся прямо под ребра и мешавший дышать.       Он должен был догадаться, что эта пустота причиняла ей боль. Он тоже должен был оставаться человеком.       Ричард положил ладонь на ее шею, касаясь Рада-Хана, и направил в него поток магии. Он вспомнил все, что знал сам и чему его успел научить Зедд.       Рада-Хан разомкнулся по невидимой для глаза линии прямо под его пальцами, и Ричард снял его с белоснежной шеи Кэлен. После пяти лет на ее коже оставался едва заметный след, уже не красный, уже не болевший. Закончив исповедь, Кэлен всегда позволяла надеть на себя ошейник безропотно, как смирившийся заключенный, шедший на гильотину. Она ни разу не жаловалась на боль.       — Почему ты делаешь все это, Ричард? — выдохнула она в неверии, даже не рискнув коснуться своей шеи.       — Я знаю, что ты не будешь злоупотреблять силой.       Кэлен сокрушенно покачала головой.       — Совет не согласится с тобой.       — Совет не согласится и насчет сына, но мы переубедим их.       — Но зачем? Ты уехал, едва узнав о ребенке… ты не хотел этого, — она надавила на него, смотря знакомым пытливым взглядом.       — Я боялся того, что ты не сможешь полюбить его, и Дайлин тоже пострадает. Я не справлюсь с ними один, Кэлен       — Я все еще ощущаю пустоту внутри, Ричард. Ничего не изменилось. Ты хороший родитель… гораздо лучше меня. С тобой Дайлин счастлива.       Ричард коснулся ее щеки, впервые за долгое время чувствуя столь сильную необходимость дать ей комфорт, стать ее убежищем.       — Пустота уйдет, — уверенно сказал он, наконец не чувствуя предательскую дрожь в голосе. — Я клянусь.       Эта пустота уже начала отступать, просто не замечала Кэлен. Он тоже не замечал этого — раньше.              

________

      

      Вернувшись, травница окинула взглядом Кэлен, не заплаканную, но будто выжатую досуха и обессилевшую, и Ричарда, который боялся ее отпустить. Она тут же взяла с полок несколько деревянных баночек, щедро насыпала их содержимое в кружку и залила горячей водой из котелка. Комнату наполнил легкий аромат ромашки и мяты, и вместо настоя, который должен был убить ее ребенка, Кэлен вручили приятный на вкус травяной отвар, пахнувший спокойствием и забвением.       Ричард согласился отпустить ее, когда их оказалось трое в комнате, но не сводил с нее глаз. Словно боялся, что она вот-вот передумает и превратится обратно в то чудовище, которым он ее считал. Она все еще не была той, кого он так хотел вернуть; вместо любви в ее сердце полыхала обида, плескался страх, ледяным дождем барабанило презрение. Она чувствовала так много, но ничто из этого не придавало ей сил.       Она была права, решив уничтожить половину себя. Это избавило ее от многих проблем. Но все же было нечто… одно чувство, так приятно обволакивающее сердце — облегчение.       Поздней ночью, когда они вернулись во Дворец Исповедниц, Кэлен почувствовала робкое желание пойти в детскую и хотя бы мельком взглянуть на дочь, пока она спала. Она так долго не видела ее, но все же… лучше отложить встречу до завтра. Безусловная любовь в глазах ее ребенка не могла сделать ее хорошим человеком; это был обман, в котором ей не стоило теряться.       Она последовала за Ричардом в его покои, и он принял ее, не сказав ни слова, но с распростертыми объятиями. Кэлен осталась с ним в ту ночь и во все следующие, никак не объясняя это, ничего не прося.       Он неизменно обнимал ее и прижимал к себе, словно ничего не происходило. Его выдавало только напряженное молчание и изредка пробегавшая по пальцам дрожь, когда он клал руку на ее живот, все более и более явно округлявшийся с каждым днем. Вне моментов близости она не любила такие прикосновения, но страсть покинула их покои; вместе с холодом Рада-Хана ушел и ее жар. Остались лишь эти невинные прикосновения, которые больше не терзали ее.       — Я думала, что ты привяжешь меня к стулу и будешь следить, чтобы я не попыталась убить его, — призналась она однажды ночью, лежа на его широкой груди, пока он гладил ее по волосам. Ее мысли витали где-то очень далеко.       — Не «его», а нашего сына, — поправил он ее. — Неужели ты научилась шутить? Кара будет гордиться.       — Я шутила и раньше.       — Тогда твои шутки были похожи на угрозы, — тихо усмехнулся Ричард, не прекращая своего занятия.       — Думаю, то, что я бы приняла Кару как сестру, если бы ты решил жить с ней — неплохая шутка.       Ричард замер.       — Это не совсем… твои слова.       Кэлен потерялась в мыслях. Она отчетливо помнила, как произнесла эту глупость, даже понимая всю абсурдность. Она помнила выражение непонимания на лице Ричарда, стоявшего так близко к ней. Ричард, видимо, почувствовал охватившую ее растерянность и решил помочь:       — Я уже никогда не уйду, и тебе точно не придется мириться ни с какими «сестрами».       Кэлен усмехнулась.       — И все из-за детей, — невольно добавила она, не спрашивая, но утверждая.       — Не только из-за них, — тихо, даже ласково ответил Ричард.       Кэлен скользнула ладонью по его груди и уперлась в нее подбородком, с интересом наклонив голову. Она увидела нечто новое в том, как Ричард смотрел на нее.       — Ты выглядишь так, словно влюбился, — удивленно прошептала она.       На лице Ричарда заиграла улыбка. Кэлен думала, что ощутит желание выдрать его эмоции с корнем, сыграв на его слабости к ней, но эта ядовитая мысль быстро покинула ее. Ее разум оставался спокойным, и сердце билось ровно, не разгоняя пламя по венам.       — Кажется, да.       Кэлен не могла ответить ему тем же и не знала, сможет ли вообще. Она чувствовала нечто, принадлежавшее ей и только ей, но то был фантом; то, что морд-сит однажды назвала «чувствами, придававшими силу», но на деле отравлявшими жизнь. Это были слабые, скулящие отголоски ее истинной сущности. Злость, гордыня, верность. Верность…       Верность?              

________

             Когда Кэлен сказала ему, что почувствовала первые движения ребенка, Ричард ощутил всю важность надвигающихся перемен. Кэлен выглядела так, словно собирала силы для какого-то маневра, но упорно игнорировала его вопросы. Он узнал о ее намерениях вместе с Советом, когда она поведала всем правду об их сыне.       Ее голос звучал бесстрастно, словно она не шла против традиций своего Ордена. Она не смотрела на Ричарда, ища его поддержки. Она не подвергла обсуждению свое решение. Это была та же Кэлен, которую он так яро возненавидел когда-то, но в то же время совершенно другая.       В один момент весь Совет просто замолчал, глядя на исполненную величия фигуру Матери-Исповедницы, чью магию больше не сковывал Рада-Хан, и Ричард уже знал, о чем они думают. В их взглядах проносились отголоски событий шестилетней давности, когда с той же непоколебимостью Кэлен исповедала Файрена и расформировала Совет, загнав всех наделенных властью людей под свой каблук. Тогда Ричард спас их; он был одним из тех, кто помог усмирить ее, сковав ее магию.       Теперь он же освободил ее. Ричард не мог отвернуться от обращенных на него взглядов, но, наблюдая за Кэлен, вспоминая ее слезы и страшную боль ее души, чувствовал правильность своего решения.