Another love

Do you think of me?

Where am I now? Baby, where do I sleep?

Feels so good, but I'm old

Two thousand years of chasing taking its toll

             Ричард застал Кэлен у своих покоев на пороге ночи, когда они почти одновременно закончили с дневными делами. В ее опущенных плечах и неестественной бледности лица он увидел отражение своего изнеможения. Приветствие заменило мимолетное прикосновение Ричарда к ее талии, когда они зашли в его покои. Кэлен выскользнула из платья и повесила его в мерцающий белый ряд из множества других таких же, потеснивших его скромный гардероб. Ричард отстраненно подумал, что они стали как никогда похожи на женатую пару. У них были дети, они вместе восседали во главе Совета, а свободные вечера проводили исключительно друг с другом: то в спорах, то за разговором, то в комфортном молчании.       Но на самом деле они были… никем. Возможно, родителями, возможно, партнерами. Но не мужем и женой. Не возлюбленными. И теперь даже не любовниками.       Рада-Хан лежал в кабинете Ричарда в одном из многочисленных ящиков. Он не запомнил, куда именно бросил его, помнил лишь, что прикосновение жгло пальцы и хотелось поскорее убрать его с глаз долой. Прошло несколько месяцев с того момента, как он освободил Кэлен из его плена, и они так и не обсудили это.       Казалось, они не были близки с той самой ночи, когда был зачат их сын — почти полгода назад. Вид Кэлен, светящейся своей женственной красотой, пробуждал в Ричарде множество чувств, и среди них были инстинктивные, не утихавшие, невероятно собственнические. И, видя, как в теплом свете камина и свечей под тонкой тканью ее нижнего платья проступали плавные очертания ее фигуры, Ричард старался не смотреть на нее, чтобы не мучить себя. Постоянно отводя взгляд, он даже не заметил, как она забралась под одеяло.       У него не было ни малейшего желания растягивать этот бесконечный день, поэтому, переодевшись, он сразу лег в постель, накрывшись мехами. Кэлен повернулась к нему и придвинулась настолько близко, что, не касаясь ее, он чувствовал тепло, исходившее от ее тела.       — Тяжелый день? — он коснулся ее щеки, и ее взгляд немного смягчился.       — Такой же, как все, — тихо и безразлично ответила она, но Ричард почувствовал новую глубину в ее словах. Но он больше не ждал, что она станет рассказывать о своих проблемах.       Кэлен коснулась шеи Ричарда. Ее ловкие пальцы прочертили путь вверх, зарываясь в волосы, и она притянула его к себе. Он вдохнул едва уловимый цветочный аромат ее волос, невидимый спутник бессонных ночей, которые он проводил в ее объятиях. Кэлен была настолько близко, что их губы практически соприкасались.       Он поцеловал ее первым. Сдержанно, словно вспоминая, он не торопился вторгаться и наслаждался мягкостью ее губ. Он провел подушечкой пальца по ее щеке, обводя родные черты лица так неторопливо, словно не касался их десятки лет.       Обычно их поцелуи были пропитаны жаром страсти; в них не было любви, не было выражения близости, это был лишь еще один способ подчинения. Поцелуи вроде этого остались в жизни «до»; в жизни, которую они оба едва помнили.       Кэлен словно сдерживала себя, позволяя ему эту минуту промедления, но совсем скоро ее огонь прорвался наружу, когда она углубила поцелуй, и внутри Ричарда вспыхнула ответная искра. Жар желания охватил все его тело за считанные секунды.       Огромным усилием воли он заставил себя отстраниться, все еще чувствуя дыхание Кэлен на своих губах, и провел ладонью вдоль ее шеи, спустился к плечам… обнаженным плечам. Желание разлилось жгучим потоком по его венам, и в этот момент уязвимости Кэлен придвинулась ближе, совершенно стирая расстояние между их телами. Ричард почувствовал шелковистость ее кожи, его ладони заскользили по знакомым очертаниям ее плеч и бедер.       Ричард перевернул Кэлен на спину и навис над ней, лаская взглядом открывшиеся изгибы ее тела. Его взгляд прочертил путь по ее длинной белоснежной шее, почти сиявшей на фоне чернильно черных локонов ее волос, к тонким ключицам и сильным плечам, к ее округлой груди, вздымавшейся в такт ее быстрому дыханию. Кэлен была похожа на ожившую мраморную статую, холодную, но великолепную.       Кэлен осталась без одежды намеренно, не дав ему выбора — он прекрасно видел это по довольному мерцанию ее глаз. Манипуляция, маленькая и безобидная, но предельно точная. Ричард наклонился к ее шее, ища губами то место, где его пальцы обычно ощущали ее пульс, и срывая сдавленный стон с ее губ. Его ладонь, упиравшаяся в постель в дюймах от ее плеча, уже потянулась к ее груди, но вдруг вместо этого пальцы сомкнулись на простыне, сминая ее между пальцами.       Он выпрямился и на миг закрыл глаза, чтобы сбросить наваждение. Его тело откликалось болью на желание, пульсировавшее в венах.       — Я больше не привлекательна, лорд Рал? — в ее голосе, тихом и вкрадчивом, звучал интерес, но не обида.       — Не говори глупостей, — он улыбнулся ей.       — В прошлый раз тебя не смущало мое положение. Почему ты стал избегать меня?       Кэлен заглянула ему в глаза, и ее взгляд, полный желания, заставил его забыть как дышать. Добрые Духи, ей было тяжело противостоять.       — Я могу надеть Рада-Хан, если…       — Нет, Кэлен, — резко ответил он. — Я не хочу этого.       — Но ты хочешь меня. Ошейник — это лишь инструмент, не препятствие.       — Ты не понимаешь, — он вздохнул и лег рядом с ней.       Кэлен приподнялась на локте, и в ее напряженной позе Ричард увидел всю ту необузданную силу, что скопилась внутри ее тела. В такой же ситуации Ричард мог пойти фехтовать с солдатами и утонуть в этом на часы, чтобы опустошение выгнало из головы лишние мысли. Он побоялся предложить это Кэлен, зная, что она могла воспринять это как вызов.       — Я не хочу, чтобы нас связывало только это, — тихо сказал он. — Мои чувства к тебе глубже, чем просто похоть, Кэлен.       Сняв с нее Рада-Хан, он понял, что больше не может сдерживать ее и контролировать. И сейчас, осознавая всю глубину своего желания к ней, Ричард понимал, что не станет заточать ее в ошейник ради обладания.       Кэлен воспользовалась Ричардом, чтобы продолжить род Исповедниц. Ричард воспользовался Кэлен, чтобы притупить невыносимую боль от потери. Если он хотел что-то изменить, ему нужно разорвать порочный круг. Это все было неправильно.       — Но я… желаю тебя, — нерешительно ответила Кэлен, осмелившись взглянуть ему в глаза. — Я не знаю, смогу ли когда-нибудь почувствовать к тебе нечто большее, но моя нужда в тебе искренна.       Желание. Похоть. Нужда. Не любовь. Прямолинейность Кэлен била молотом по его чувствам.       Он вспомнил те эмоции, что Кэлен испытывала, когда он лечил ее. Этот беспросветный омут боли был откровением, но в нем не было любви, как не было тепла и привязанности. Хотя ее искреннее желание уже было большим шагом вперед, этого было недостаточно.       — Я буду рядом с тобой, но не так. Не как любовник.       — Ричард… — Кэлен укрылась мехами, пряча свою наготу. В этом жесте он впервые увидел ее уязвимость. — Я не могу дать тебе большее. Неужели ты хочешь лишить нас и этого?       Ричард коснулся ее щеки, поглаживая ее большим пальцем. Другая его ладонь легла на ее живот, касаясь напряженных мускулов, под которыми он ощущал биение новой жизни. Слабое, но отчетливое трепетание — движения его сына.       — Ты можешь куда больше, чем думаешь, Кэлен, и ты заслуживаешь большего, чем похоть. Я люблю тебя. Не только за то, что ты мать моих детей. Я люблю каждую твою частицу, даже если она сломлена. Ты не просто Мать-Исповедница, и ты не сосуд для вынашивания других Исповедниц. Помни об этом.       Он больше не мог молчать, пусть даже сердце болезненно билось о ребра, напоминая, сколько между ними было боли. Просто он научился жить внутри этого сладостного страдания и любить то, что так мучило его.       Его искренность оправдала себя: в глазах Кэлен он увидел проблеск благодарности и… что-то, что напомнило ему давно забытый огонек в ее глазах. Не яростный, но согревающий, теплый.       Тогда она накрыла его ладонь, лежавшую на ее животе, своей аккуратной ладонью, впервые признавая между ними нечто большее.       

________

      

      Кэлен забыла, что их сын — аномалия. То, что ее сестра уже родила мальчика-Исповедника, должно было отвести угрозу, но многовековая логика дала сбой. Когда это случилось, со дна ее памяти поднялись воспоминания о Дени и о ее погибшем сыне, племяннике Кэлен, которые стали тенями прошлого, неприметными и блеклыми.       Их взаимное молчание затянулось на шесть лет. Для памяти Кэлен это тоже было незначительной деталью. Картины ее прежней жизни были тусклыми, словно вынутыми из чужой головы, и запятнанными эмоциями. Матери-Исповеднице не было дела до духовных терзаний; она не собиралась бороться за расположение сестры, если та решила отвернуться от нее и от их ордена. И она не собиралась прощать.       Когда они встретились в последний раз, Дени горестно плакала, но скрывала слезы, постоянно отводя взгляд. Кэлен не могла даже пожалеть ее за слабость; она презирала ту любовь к прежней Кэлен, что затмевала ее разум. Дени была единственной, кто мог понять, зачем Кэлен искоренила свои слабости и отреклась от всего, кроме своих сил и роли Матери-Исповедницы. И все же она отвернулась. Предала. Кэлен ответила тем же и изгнала сестру из Эйдиндрила.       Но Дени осмелилась вернуться спустя столько лет. Она без сомнений обняла Кэлен и протянула руку помощи, пообещав остаться рядом вплоть до рождения ее сына. Кэлен почувствовала, как трещит по швам Маска Исповедницы, как от фальшивого спокойствия бежит дрожь по телу, и тут же захотела отослать ее прочь. И все же не сделала это на случай, если Совет решит встать на дыбы.       Но вместе с Дени вернулись и другие воспоминания, резко и неожиданно прорезавшие мысли, словно вспышки молнии. Ночами Кэлен видела не кошмары, где ее сына предавали ритуалу вод, а обрывки того, что никогда не видели ее глаза.       Она вспоминала, как Ричард признавался ей в любви на пике страсти — но это была не она, а кто-то другой. Воспоминания резали мысли раскаленным ножом: Кэлен предлагает ему быть вместе, потому что им больше не нужно бояться ее сил; Кэлен шепчет ему признания в любви, когда мысли начинают сплетаться, а звезды на небе меркнут по сравнению с тем, что она чувствует внутри. Они мечтают о жизни, которой живут обычные люди, и в любящем взгляде Ричарда Кэлен узнает того, кто теперь читает их дочери перед сном и воркует над ее округлившимся животом.       Она не узнавала себя в этой женщине, светившейся любовью.       Она не узнавала то, что ей подбрасывала собственная память.       Она впервые чувствовала вину за то, что обманом и манипуляциями привязала к себе Ричарда, ведь когда-то он желал большего. Он был достоин большего.       Что-то в ее груди болезненно извивалось, терзая легкие на каждом вдохе. Возможно, эмоции Ричарда, вырванные с корнем ее же руками, теперь проросли и душили изнутри.                            Вторые роды были похожи на первые.       В этот раз рядом с ней суетилась Дени. Кэлен попросила ее помочь Зедду и Каре, присматривавшими за Дайлин, но не попыталась оттолкнуть Ричарда. Они встретили рождение их сына вместе, словно стояли на краю пропасти, зная, что отступать уже некуда.       И всё же было больнее. Страшнее. Тяжелее. Кэлен пришлось признаться себе, что, если бы не Ричард, первые дни жизни их сына опустошили бы ее. Она едва могла встать с постели, и Зедд, пристально следивший за ее здоровьем, настрого запретил ей утруждать себя. Кэлен все еще проклинала Ричарда за то, что он отвергал помощь слуг и кормилиц, но все же с затаенной радостью наблюдала за тем, как он заботился об их новорожденном сыне. И в те моменты ей казалось, что она была свидетелем чужой, не своей, жизни. Особенно остро подмена ощущалась, когда в их комнате появлялась жизнерадостная, излучавшая счастье Дайлин, которая хотела помочь с братом и всегда забиралась на постель, в объятия Кэлен, и засыпала только рядом с ней или Ричардом. Тепло дочери разбивало Кэлен на части. Малышка была совсем не похожа на нее… вернее, на ту, кем Кэлен стала.       Зато Дайлин была похожа на Дени. Темный оттенок волос Дайлин странным образом походил на волосы ее тети, хотя их сходство было не кровным. Их умение искренне улыбаться вызывало огонек зависти внутри Кэлен.       Маленький Эддард капризничал на руках у Дени, но все же переносил ее куда лучше других людей. Даже Ричард относился к сестре Кэлен с такой теплотой, от которой сводило скулы.       Эти двое любили проводить вечера рядом с Кэлен, опустошенной заботами дня, и обсуждать что-то из прошлой жизни. Ее жизни. Дени напоминала Кэлен об историях из детства, и они поразительно забавляли Ричарда, который слышал их впервые. Кэлен чувствовала холодок страха, понимая, насколько далекими были эти воспоминания; она бы никогда не смогла восстановить их в памяти без помощи сестры.       Ричард тоже не молчал. Он рассказывал все, от деталей их первой встречи до самого рождения Эддарда, утаивая только слишком личные подробности. Когда он говорил о том, кем Кэлен была раньше, его взгляд неизменно находил ее, и она чувствовала, как злость поднимается из самых глубин ее груди. Он словно указывал на ее ущербность, которая в последнее время сопровождала болезненным уколом каждое ее движение.       Она выдыхала с облегчением лишь в те редкие вечера, когда могла остаться в одиночестве. В один из таких дней в оглушительной тишине своей спальни она осознала, что ревнует Ричарда к Дени: к тому, как легко они понимают друг друга, как часто Ричард улыбается ее словам. Ревность была слабостью, но это чувство, внезапно вернувшись, вцепилось в ее сознание и резало, кроило, кромсало. Ревность была не первым и не последним из пороков, что начали возвращаться в ее душу.       Она осознавала, что это было безумно, глупо, иррационально. Она привыкла действовать, едва почувствовав угрозу, но это была не та ситуация. Какое действие помогло бы? Признание Ричарду, что помимо нужды в нем она еще и ревнует его к собственной сестре?       Она не смогла принять решение, даже осознавая, что вскоре Ричард вновь вернется в Народный Дворец. Но, глядя на него, она ощущала новую потребность, обхватившую ее шею, словно змея — свою добычу. Это была необходимость хоть как-то описать те чувства, что она испытывала, до того болезненная, что почти вынуждала ее признаться в этом вслух.        Ночью, когда их беспокойный сын задремал под боком у Кэлен, а рядом с ними Ричард спал, прижав к себе Дайлин, Кэлен особенно отчетливо почувствовала давление этой змеи на своем горле.       Она провела кончиком пальца по щеке сына, прислушиваясь к его дыханию, и вспоминала тот глубокий страх и тоску, что испытывала, вынашивая его. Тогда ее не покидала тихая надежда, что черная бездна эмоций превратится в любовь после его рождения. Но ничего не произошло.       Она понимала одно: часть ее, та часть, что была счастлива от одной лишь фантазии о семье с Ричардом, была мертва. Она не пряталась где-то глубоко, не дремала. Ничто внутри Кэлен не шептало о спасении и не ждало возрождения. Половина ее души ушла безвозвратно, оставив после себя лишь тупую ноющую боль, и, как бы Ричард ни боролся, взывая к ней, он кричал в пустоту.       Она даже не могла горевать по тому, что потеряла, ведь это была ее вина. Ее, от начала и до конца.                     

________

                    Ричард заметил, что что-то было не так.       Первые месяцы жизни Эддарда были сложными, хотя Ричард и сам не смог бы сказать, почему. В этот раз ему не приходилось прибегать к хитрости, чтобы заставить Кэлен проводить время с новорожденным. Она справлялась, балансируя обязанности матери и правителя с присущим ей холодным расчетом. Но трещина в их отношениях никуда не делась, и теперь Ричарду было сложнее закрывать на нее глаза.       Он не хотел покидать Кэлен вновь, чтобы, вернувшись, обнаружить на месте разлома ледяную пропасть. Если бы он мог, то оставил бы Д’Хару на попечение его лордам и армии, но сейчас это было невозможно: мир и покой были пугливыми зверьками, которые скрывались, стоило отвести взгляд.       Возможно, Ричард сходил с ума, но ему казалось, будто во взгляде Кэлен появлялся особый холод, когда она видела его рядом с Дени. Ее сестра покинула Эйдиндрил, чтобы вернуться к своим обязанностям и семье, и тогда Ричард все же решился на разговор.       Они чудом уложили спать четырехлетнюю дочь и младенца, у которого резались зубы. Уставшие, оставили покой детей на попечение телохранителей и дошли до внутреннего сада дворца, где из звуков был лишь приглушенный ночной шепот ветра и стрекот сверчков. Тишина и умиротворение были чужды после шума родительской жизни и вечного гула обязанностей правителей. Но эта тишина обескураживала, пьянила настолько, что терзавшие мысли сорвались с языка сами. Ричард не испытывал особых надежд, начиная этот разговор. Он предполагал, что его встретит холодное безразличие или решительное отрицание. Но Кэлен удивила его.       — Дени напомнила мне, какой я была раньше. Я понимаю, почему ты ценишь встречи с ней, и это ничуть не задевает меня. Разве что… у тебя появились определенные пристрастия к Исповедницам?       Ричард усмехнулся, позабавленный этим неожиданным уколом ревности.       — Все мои «пристрастия» связаны исключительно с тобой, Кэлен.       — Правда? Тогда как же ты воздерживаешься от них столь долгое время? — она прищурилась, скрещивая руки на груди.       Ричард не мог оторвать от нее взгляд. На лице, которое обычно искусно прятало эмоции, читалась целая их буря: тоска, игривость и… потаенная боль. Он не ответил ей, потому что не было ничего, что могло унять томление по ее близости; только его внутреннее ощущение неправильности.       Вдруг Кэлен слегка улыбнулась ему, и ее лицо прояснилось.       — Знаешь… я буду рада видеть Дени вновь. Мне не хотелось бы потерять и ее.       Ричард изумленно посмотрел на нее, и открытость ее взгляда сжала его сердце в тиски. Он решил ухватиться за шанс и совершить нечто безрассудное.       — Кэлен… давай поедем в Д’Хару вместе? Ты, я и наши дети.       Она отвела взгляд, и Ричард напомнил себе, насколько абсурдным было это предложение. Он не надеялся на согласие, ведь Кэлен была неотделима от Эйдиндрила, как и от своей магии. Но он бы проклял себя, если бы не попытался.       — Хорошо, — ответила она спустя несколько минут. Тихо, но твердо, словно вовсе не наступала себе на горло.       Ричард едва поверил своим ушам. Он протянул руку к Кэлен и привлек ее к себе за талию, обхватывая ладонями ее тонкий стан. Слова благодарности застряли комом в горле; он боялся признаться ей, насколько желал этого.       

             Они отбыли вместе немного позже, чем изначально планировал Ричард, дожидаясь, пока у Эда выработается привычка спать по ночам. Дорога протекала спокойно. Дайлин рассказывала Кэлен, как они путешествовали в прошлый раз, и узнавала по дороге деревья, которые, скорее всего, просто были похожи друг на друга. Кэлен предпочитала путешествовать верхом, бок о бок с Ричардом, но забота о маленьком Эддарде практически не позволяла этого, и большую часть времени она оставалась с ним в экипаже. Они часто останавливались на привал, чтобы дети не уставали.       Дорога была непростой. Дело было не только самом пути, но и в тяготах родительских обязанностей. Усталость была приятным и легко достижимым дурманом, отгонявшим тоскливые мысли, но иногда Ричарду все же хотелось выдохнуть из себя напряжение, сбросить груз с плеч хотя бы на час.       После пересечения границы с Д’Харой все ближайшие города и деревни остались далеко позади, а впереди них маячили лишь редкие леса, и песчаные Равнины Азрита, и, в конце концов, Народный Дворец. Они ночевали в лагере неподалеку от тракта вот уже несколько недель подряд. Поблизости не было ни рек, ни озер, и усталость прошедшего дня въедалась в кожу с соленым потом и дорожной пылью.       Вечером Ричард завязал полог палатки, оставляя недвусмысленное предостережение, пока Кара присматривала за Дайлин, а Эддард мирно спал в колыбели у их походной постели. Ричард скинул плащ и рубашку, и Кэлен тоже выскользнула из платья с облегченным вздохом и, наклонившись, смочила тряпицу в бадье с водой. Она поманила Ричарда к себе и провела влажной тканью по его шее, плечам. Она не сводила глаз с его лица, и в глубине ее задумчивости он увидел знакомую усталость.       Кэлен опустилась на край постели и потянула его за руку, и он грузно опустился на скамью напротив нее. Усталость настолько овладела им, что он уложил голову прямо на ее бедра, обхватив их ладонями, лениво обводя пальцами напряженные мышцы. Он услышал ее тихий вздох и вновь почувствовал мягкое прикосновение влажной ткани к спине, пославшее приятную прохладу по коже. Усталость начала постепенно отступать, оставляя после себя едва уловимое удовольствие, которым он пытался заглушить глубокую потребность в Кэлен. Ему было тяжело оставаться спокойным рядом с ней, когда каждое ее прикосновение распаляло в нем огонь. Но он не мог и отстраниться от нее.       — Ты ничего не пытаешься изменить, — глубокий мелодичный голос Кэлен робко нарушил вечернюю тишину. — Разве тебе достаточно… этого?       Ричард не смог ответить. Знал, что, если поднимет голову и увидит ее во всей ее стати, то уже не отпустит.       Он прижался щекой к ее бедру, не в силах произнести ответ вслух. За пологом шептал осенний ветер, а ее руки гладили его плечи, словно они вернулись в прежние времена, когда ее пальцы убаюкивали боль в мышцах после тяжелых сражений. Но те времена прошли. Ее боевые шрамы потускнели, а в колыбели спал их второй ребенок. Это было все, о чем он мог когда-либо мечтать. И он перестал надеяться на большее.       Он перестал любить призрак и принял свою любовь к другой женщине. И он понимал, что их чувства больше не были той величественной и незапятнанной силой, что могла преодолеть даже магию Кэлен.       — Ты сдался, Ричард, — едва слышно сорвалось с ее губ.       Он просто научился жить. С собой. И с ней.                     

________

                    Кэлен не покидала Эйдиндрил почти семь лет со дня, когда они нашли Камень Слез и одолели Владетеля. Сначала такова была воля Ричарда и Зедда, не желавших, чтобы Совет терял ее из виду даже на день; потом она сама перестала задумываться об этом. Дворец Исповедниц принадлежал ей, а она принадлежала ему. Но покинуть его было необходимо, ведь… она не помнила, что было до него.       Кем была она до него?       В один из дней, когда Ричард пошел наполнить бурдюки водой вместе с Карой, Кэлен осталась с детьми одна. Они укрылись от внимания д’харианских солдат, неизменно сопровождавших каждый их шаг, и остались у опушки леса, где она могла кормить Эда вдали от посторонних глаз. Дайлин, искренне любившая природу, быстро нашла, чем себя занять, и Кэлен приходилось следить за тем, чтобы она не забредала далеко в лес.       Осень постепенно наступала на пятки, и дневной жар мгновенно спадал вместе с наступлением сумерек. Кэлен укутала себя и Эда, сидевшего у нее на руках, в вязаный плед и подозвала Дайлин, собиравшую ягоды, чтобы накинуть на нее что-нибудь потеплее. Дочь послушалась и побежала к ней, но, не успела Кэлен отвернуться, как вдруг услышала глухой звук. Дайлин рухнула в мох и, тут же вскочив на ноги, посмотрела на свою ладонь, покрытую красными полосами. Через мгновение ока слезы покатились градом.       — Папа! — выкрикнула она вместо того, чтобы побежать к матери.       Кэлен пожалела, что его не было рядом. У Ричарда всегда получалось успокоить их дочь; она была его девочкой, избалованной отцовской лаской. Кэлен не успевала даже осознать необходимость в утешении, а Ричард уже брал Дайлин на руки и прогонял ее демонов. Но в этот раз это могла сделать лишь она. Эд засуетился на ее руках, словно разделяя расстроенные чувства сестры. Кэлен решила положить его в колыбель в экипаже, но он вцепился в платье Кэлен и едва не заплакал, когда она попыталась мягко отстранить его. Тогда она поняла, что ей придется справляться самой, и побыстрее, пока она не оказалась наедине с двумя расстроенными детьми.       — Дайлин, — она постаралась позвать дочь как можно более ласково, чтобы легкая тревога в ее голосе не коснулась и нервов Эда. — иди ко мне, милая. Покажи, что случилось.       Дочь подбежала к ней, показывая расцарапанную о корягу ладонь так, словно в ней застряла стрела. Кэлен попыталась воспринять ее боль со всем возможным пониманием, пусть даже она не умела утешать так, как Ричард.       — Ничего страшного. Когда вернется твой отец, мы промоем рану, и она быстро заживет.       — Но она болит, мама, — тихонько ответила Дайлин, словно не понимая, почему ей приходилось объяснять такие очевидные вещи. Тогда Кэлен по-настоящему растерялась.       Что бы сделал Ричард? Он выражал чувства через прикосновения, даже если его голос не выдавал ни единой эмоции.       Кэлен взяла дочь за тоненькое запястье и поцеловала тыльную сторону ее расцарапанной ладони.       — Лучше? — с улыбкой спросила она. Дайлин отрицательно замотала головой. Кэлен поцеловала ее еще раз. Дайлин выдала ее хитрая улыбка, когда она снова покачала головой. — Наверное, очень сильно болит, раз даже это не помогает.       Дайлин энергично закивала. Кэлен с тоской в сердце поняла, что ее дочь просто хотела получить немного больше внимания, чем те крохи, которые была способна дать ее мать.       Кэлен притянула дочь к себе и села на корягу, обнимая ее и оборачивая вокруг нее тот же плед, который укрывал ее и Эда. Дайлин прижалась к ее боку, все еще держа расцарапанную ладонь на виду, чтобы не забыть о своей боли. Но она не преминула пощекотать стопу брата пальцами другой руки и засмеялась, когда он захихикал, дергая ножкой. Тонкие голоса ее детей звучали неожиданно мелодично, когда они были спокойны.       Когда Ричард вернулся, Дайлин мгновенно бросилась к нему, ища утешения. Он осмотрел ладонь дочери с преувеличенно серьезным выражением лица и тут же изрек, что с таким справится только мама. Кэлен оценила этот щедрый жест, обрекший ее на еще одну попытку научиться родительской нежности. И все же она передала сына Ричарду и занялась раной дочери, доводя все до конца из принципа.       Когда их дети наконец уснули и они оказались у костра вдвоем, она увидела неожиданное тепло в его глазах. Он поцеловал Кэлен в висок.       — С чего вдруг такая нежность? — спросила она, пытаясь скрыть, насколько на самом деле желала этого.       — Разве нужна причина? — он склонил голову, и уголки его губ дрогнули в улыбке. Но она прекрасно понимала, что дело было не в ней, а в их детях.       Она подумала о драгоценной вещице, которую нашла в последний момент перед отъездом из Дворца Исповедниц, и ее сердце сжалось. Ричард не хотел ничего менять. То, что сделало их партнерами и родителями, было низведено в его глазах до греха, который он больше не хотел совершать. Он говорил, что не хочет заковывать ее в ошейник, но Кэлен видела правду: он не хотел лжи и боли, что всегда переплетались с их близостью. Переплетались из-за ее амбиций, из-за ее фанатичного следования своему долгу.              

________

             

      

      Появление Кэлен и его детей преобразило Народный Дворец. Стены, которые для Ричарда ассоциировались с холодным исполнением обязанностей лорда Рала, которые были его побегом от реальности их с Кэлен отношений, перестали так давить на него, когда его семья оказалась здесь.       Семья. После рождения Эда это слово ощущалось не горькой насмешкой на языке, а чем-то сродни обещанию. Что-то изменилось, когда Кэлен освободилась и когда она пошла против собственных установок ради жизни их сына. Возможно, это еще сильнее отдалило ее от него, но теперь связь между ними и между их детьми была настоящей. И она была крепка.       Они делили одни покои, не нарушая привычек, и Ричард ощущал незнакомое тепло, видя Кэлен в конце трудного дня. Эта поездка дала ей возможность отдохнуть от ее обязанностей, пока Ричард до изнеможения выполнял свои. И постепенно ледяная пропасть между ними таяла.       Глубокой ночью, когда крыло, отведенное для лорда Рала и его семьи не сотрясали ничьи шаги, кроме его собственных, Ричард вернулся в покои и не увидел Кэлен. Он опустился на край постели, уставший настолько, что ему даже не хотелось торопиться ко сну. Мысли крутились вокруг отсутствия Кэлен, поднимая со дна сознания напрасные тревоги.       Как только он подумал, что она могла захотеть уединения, за его спиной послышались легкие шаги. Даже не оборачиваясь, он знал, что они принадлежали ей. Кэлен, облаченная лишь в его рубашку, предстала перед ним во всей красоте ее полуобнаженного тела, скрестив руки за спиной. Ричард ощутил, как напряжение заискрило в воздухе. Знакомое, манящее, как полузабытое прикосновение.       Кэлен сделала шаг вперед, становясь между его ног, и опустилась на колени. Тогда то, что она прятала все это время, оказалось прямо перед его глазами, на ее ладонях. Рада-Хан. Тот самый, о котором он так хотел забыть.       Она заговорила даже раньше, чем он успел собраться с мыслями:       — Прошу, выслушай меня, — ее голос звучал привычно тихо, но уверенно, звеня скрытой в нем силой. Он не мог противостоять ее власти.       — Я благодарна тебе за то, что ты освободил меня, но я не была достойна этого, — ее глаза неподдельно влажно блестели, являя слезы, которые она не могла себе позволить. Не Кэлен. Не эта Кэлен. — Я использовала тебя, лгала и манипулировала, и я знаю, что я больше не та женщина, которую ты полюбил. Я куда хуже и извращеннее, и я стала такой по собственной вине. Я едва не уничтожила себя и не утянула тебя вслед за собой.       — Кэлен, остановись. Ты не…       — Нет, Ричард. Я настолько порочна и сломлена, что даже не могу оплакать свою утрату. Но я… я хочу быть с тобой. Ты нужен мне, Ричард. Не только как любовник и отец моих наследников. Если ты примешь меня такой, — она протянула ему Рада-Хан, и в ее глазах он увидел мольбу.       Сердце Ричарда не возрадовалось от мысли, что она хотела подчиниться ему. Он вовсе не желал этого, не желал больше ломать ее сущность. И все же он принял ошейник из ее рук, чувствуя знакомую боль в сердце. Если она хотела этого, действительно хотела, то он не станет больше противиться ей.       Он справится с болью. Он привык к ней; он научился дышать ею, как воздухом. И он знал, что источником этой боли была вовсе не Кэлен.       — Я не виню тебя в том, что случилось. Ты не должна просить прощения, — он коснулся ее запястья и мягко потянул на себя. — Встань с колен, любовь моя.       Она смотрела на него своими теплыми зелеными глазами, не говоря ни слова, и Ричард почувствовал, как в его глазах точно так же начали скапливаться слезы. Перед ним стояла та самая Кэлен, которую он потерял семь лет назад. Вторая половина его души. Его Исповедница. Мать его детей.       — Ты не сломлена, Кэлен. Тебе просто нужно время на исцеление, — он коснулся ее щеки и обвел дорогие сердцу черты ее лица.       — Тогда почему мне до сих пор так больно, Ричард? — прошептала она, прикрывая глаза, и по ее щеке прочертила путь одинокая слеза.       Он коснулся ее щеки и сделал единственное, что казалось ему правильным — поцеловал ее, как не целовал уже вечность.       И в том, как она ответила ему, обвивая руки вокруг его шеи и с отчаянием впиваясь пальцами в его плечи, он узнал ее.       Узнал женщину, которую он когда-то оплакивал.       Женщину, которая вернулась к нему, лишившись половины души, но принеся в мир две новые жизни.