Another love

      Когда время родов ощутимо приблизилось, к Кэлен отчасти вернулись эмоции — и все они стали отрицательными. Почти каждый разговор превращался в препирательство или ссору, хотя Ричард отнюдь не стремился к этому. Кэлен настаивала, что он не должен присутствовать на родах, потому что это было исключительно женским делом, но, когда ею овладела настоящая родовая боль, он остался и более не отошел от Кэлен ни на шаг.       Они ругались друг на друга: Кэлен — потому что его присутствие раздражало ее; Ричард — потому что она тратила слишком много сил на пустую борьбу с ним. Повитухи наблюдали за этим сквозь пальцы, словно случайные свидетели природного катаклизма, и просто занимались своим делом. Иногда они просили Ричарда помочь Кэлен: приподнять ее или поддержать. Кэлен, проклинавшая его на чем свет стоит, хваталась за его руку, как утопающий в потоке — за свисающие над рекой ветви, и пряталась в его объятиях, когда боль давала передышку. К концу этого многочасового испытания он забыл, что чувствовал к ней, как злился на ее слова и на ее отношение.       Он увидел свою дочь, и все остальное потеряло значение.       Кэлен быстро восстановилась после родов, и уже через три дня она направилась проводить исповедь. Ричард ждал, что к тому моменту она немного освоится в роли матери: проблеск радости на ее лице, когда она взяла на руки новорожденную дочь, дал ему надежду на лучшее. Но ребенок проводил большую часть времени с кормилицей или с самим Ричардом, который приходил к ней вечерами, закончив работу. Кэлен же всегда отдавала предпочтение делам, и после исповедей она долго приходила в себя, используя это как щит против доводов Ричарда, когда он просил ее провести время с дочерью. Ричард терпел это около недели. В конце концов его терпение подошло к концу: он отправил кормилицу отдыхать, едва миновал полдень, а сам взял дочь и пошел к Кэлен.       — Зачем ты забрал ее, Ричард? Она кричит, потому что голодна, так отнеси ее к кормилице!       Ричард качал дочь на руках, пытаясь хотя бы немного успокоить.       — За Дайлин ухаживают все, кроме тебя. Ты думаешь, это хороший способ наладить связь с дочерью?       — Ричард, я выносила ее и родила. Какая еще связь тебе нужна? — неожиданно едко ответила она, ненадолго теряя самоконтроль. Он видел, что она была раздражена; плач их дочери вызывал у нее самое настоящее волнение.       Ричард протянул ей новорожденную дочь: с розовыми, как лепестки роз, щеками, совершенно крохотную, и аккуратно вложил ее в руки Кэлен. Ему было трудно расставаться с ее родным теплом. Он не понимал, как Кэлен могла жить без него столько дней, просто игнорируя. Он хотел думать, что она боялась привязанности, даже не осознавая своего страха, даже не допуская мысли, что в ней не было ни капли любви к их ребенку.       — Что? Ты хочешь, чтобы я кормила ее прямо здесь, в кабинете? — в ее голосе звучало недоумение.       — Мы оба знаем, что никто не посмеет сюда вломиться.       — Тем временем ты поступил именно так, хотя я была занята.       — Да, и я не буду выходить.       — И почему же?       — Кэлен, то, чем мы обычно заняты в постели, куда более порочно, чем кормление нашей дочери. Не упрямься. Я хочу, чтобы ты прожила ее детство вместе с ней и всегда помнила моменты вроде этого. Ты будешь купать ее, баюкать и разговаривать с ней, потому что ребенку нужно не только воспитание, но и забота.       Ричард надеялся, что их дочь поможет Кэлен вернуть хотя бы часть утраченных чувств. Возможно, их любовь уже никогда не вернется, но по крайней мере Дайлин будет знать материнское тепло. Он собирался сделать все ради этого, но не надеялся на большее для себя.       Кэлен тяжело вздохнула и закатила глаза. Она действительно выглядела раздраженной и усталой, но, когда она смотрела на их дочь, эти эмоции постепенно стирались с ее лица. Кэлен тоже было тяжело разлучаться с новорожденным ребенком, что бы она ни говорила.       Ричард сделал шаг вперед и, прежде чем Кэлен успела возразить, он начал распускать завязки на ее платье. Кэлен смотрела молча, не сводя глаз с его лица. Он чувствовал немую властную хватку ее взгляда, но вместо этого сосредоточился на шнуровке. Дочь попыталась помешать, обхватив его палец своей крохотной ладошкой, и он отвлекся на мгновение, улыбаясь ей и не убирая руку.       — Хорошо, — сдалась Кэлен и позволила Ричарду спустить ее платье с плеча. — Но я хочу, чтобы ты оставил меня с ней. Наедине.       Ричарду не понравилась эта идея, но он понял, что дальнейшая схватка не имела смысла: Кэлен бы не стала так малодушно убегать от ответственности.       — Договорились.       Он поцеловал дочь в висок и направился к дверям, обернувшись напоследок, чтобы еще раз взглянуть на Кэлен, держащую на руках их ребенка.       Кэлен заметила это и едва не бросила в него чернильницу.                     Следующие несколько месяцев Ричард старался проводить с дочерью как можно больше времени и брать на себя хотя бы пеленание и купание. Когда она была голодна, Ричард всегда отдавал ее Кэлен, и постепенно ее забота о дочери стала выглядеть естественно. Она даже привыкла к присутствию Ричарда во время кормления, потому что он помогал ей с теми делами, которые оставались без внимания на это время. Она давала Ричарду советы, полезные для управления Д’Харой, чтобы чем-то занять себя. Он прислушивался, с трудом отвлекаясь от созерцания прекрасного вида обнаженной груди и плеч Кэлен. Только блестящий на шее металлический ошейник напоминал о чем-то неправильном.       Однажды вечером, зайдя в покои Матери-Исповедницы, он не нашел ее в спальне и без лишних размышлений зашел в ванную комнату. Он удивился, увидев, что Кэлен нежится в ванной вместе с их дочерью — буквально впускает ее в свое сокровенное личное пространство. Это был единственный момент их единения, в котором не было прямой необходимости, за все полгода жизни их дочери. Заметив его присутствие, Кэлен поспешила сказать:       — Она капризничала весь вечер. Я решила, что это может ее успокоить.       — Можешь не оправдываться, — Ричард улыбнулся. — Для того, чтобы провести время с ребенком, не нужен особый повод.       Губы Кэлен сжались в одну линию: она не любила, когда Ричард поучал ее и начинал говорить о чувствах. Возможно, это был не лучший способ заставить ее измениться, но Ричард не ограничивал себя одной тактикой.       Ричард встал на колени у края ванной и протянул руку к дочери, чтобы коснуться ее носа, погладить по лбу и пухлым детским щечкам. Она была такой маленькой — ее голова могла полностью поместиться в его ладони; но в этом крохотном создании была заключена вся его жизнь. Ричард видел, как она менялась каждый день, и уже боялся пропустить важные моменты ее детства. Он надеялся, что Кэлен чувствовала то же.       Повинуясь какому-то неясному порыву, он склонился к Кэлен и, отведя волосы от ее шеи, прикоснулся к ней губами и оставил долгий поцелуй совсем рядом с Рада-Ханом, перехватывавшим ее шею. Он не хотел ничего большего взамен, его действия не были продиктованы желанием. Кэлен коснулась его шеи, играя по правилам, по которым строились их отношения вот уже почти полтора года, но Ричард отстранился и оставил поцелуй на ее ладони. Он чувствовал так много, но не мог облечь это в слова. Кэлен смотрела на него так, словно почувствовала в его действиях что-то новое, неизвестное, и пыталась выяснить причину для себя. Но она не смогла бы — не доставало кусочка мозаики.              

_______

      

      Когда Дайлин не было и года, Ричард вернулся из Д’Хары и первым вопросом, с которым его встретила Кэлен, было рождение еще одной дочери. Разумеется, Ричард сразу же решил отговорить ее. Кэлен только-только смогла найти в себе волю, чтобы впустить их первенца в свое сердце — она не была готова к еще одному ребенку, который нуждался в ее любви.       — Ричард, таким образом я умру раньше, чем Орден Исповедниц восстановится, — резко возразила она.       Ричард знал следующий аргумент: об их дочери могли позаботиться люди, у которых было куда больше опыта и свободного времени и которым Кэлен доверяла. Если бы не он, ей бы вовсе не пришлось заниматься дочерью, лишь ее обучением.       — Нет, — просто ответил он.       — Что?.. Духов ради, Ричард! Чего ты добиваешься?       — Я хочу, чтобы ты была матерью, а не сосудом для вынашивания новых Исповедниц. Ты — Мать-Исповедница, но это не дает тебе право ставить долг выше своей плоти и крови.       — Именно мой статус обязывает меня к этому, Ричард. Я не могу руководствоваться эмоциями в таких вопросах!       — Ты думаешь, что Исповедница, которая никогда в жизни не знала материнской любви, захочет бороться за какую-то абстрактную истину? Или ты хочешь сломать своих дочерей и превратить их в армию безголовых коронеров? Скажи мне!       — Нет! Я не хочу этого, хотя должна, — яростно ответила она. — Владетель тебя побери, Ричард, это твое влияние! Ты постоянно пытаешься сломать меня и переделать!       — Но не я принимаю за тебя решения, — его голос оставался спокойным. Кэлен выдохнула, и ее напряжение тоже заметно ушло. Она отвела взгляд, словно ей стало неловко за свои слова.       — Ты прав. Это я виновата в том, что все еще слушаю тебя.       Кэлен казалась уязвимой и открытой в этот момент, настолько, что Ричарду было трудно не прижать ее к себе. Да, она была упряма и властна, как раньше, но она впервые признала, что прислушивается к нему; что она допустила ошибку.       Ричард сдержался, чтобы Кэлен не подумала, будто умиляла его. Она все еще не была готова к этому.              

_______

             Но редкие моменты просветления, когда Ричард узнавал в Кэлен свою любимую женщину, неминуемо сменялись долгими и изнурительными штормами характера безэмоциональной Кэлен.       Чем лучше их дочь училась говорить и ходить, тем больше внимания и осторожности она требовала и тем меньше Кэлен желала их отдавать.       День был напряженным. Из-за переменчивой погоды практически во всех странах близ Эйдиндрила пропал урожай, и у Кэлен было мало времени, чтобы разобраться с этим. Ей приходилось выступать посредником между севером и югом Срединных Земель, потому что первые рассчитывали получить помощь практически даром, а вторые желали нажиться на беде соседей и выставляли завышенные цены. Ричард был занят тем же, но со своими наместниками, срочно прибывшими в Эйдиндрил, потому на вечер дочь осталась с Кэлен в ее кабинете.       Поначалу Дайлин отвлекало рисование угольками из камина, потом она потребовала чернила и, разумеется, вся измазалась. Кэлен ревностно вытирала чумазое лицо дочери каждый раз, когда та попадала в новые субстанции, но несколько часов такой рутины, отвлекавшей от действительно важных дел, успели вывести ее из себя.       Когда Ричард зашел в кабинет, Кэлен вовсю отчитывала дочь:       — Когда я говорю тебе быть более аккуратной, ты должна слушаться меня! Исповедница не должна позволять себе такое поведение.       Ричард никак не отреагировал на слова Кэлен, а вместо этого взял с ближайшего столика полотенце, подошел к их дочери и встал перед ней на колени. Дайлин засмеялась, когда он начал аккуратно оттирать ее ладони и щеки от темных пятен. Разобравшись с ними, он поцеловал каждый палец детской ладони под довольное хихиканье дочери.       — Ты слишком во многом потакаешь ей, Ричард. Она совсем не желает слушаться.       — Она ребенок, Кэлен, — только и ответил он, сразу после взяв дочь на руки. — Я хочу, чтобы она знала, что кто-то всегда поможет ей. Ее жизнь не должна быть такой же одинокой, как наша.       Кэлен хмыкнула. Ричард называл дочь принцессой и обращался с ней соответственно, но Кэлен знала горькую истину: ее дочь тоже была Исповедницей. У нее не могло быть иной судьбы, иного титула, иных обязанностей. Когда она вырастет, она будет вынуждена контролировать силы, учить языки народов Срединных Земель и решать их конфликты вместо своих личных.       — Кэлен, д’харианские лорды ее обожают. Для них она — моя прямая наследница. Сейчас у нас нет врагов, которые могут угрожать нашей семье. Я прошу… дай ей побыть ребенком.       Кэлен почувствовала тревогу от его выбора слов: «наша семья» звучала как нечто… важное. Нечто, в чем когда-то был заложен великий смысл. Кэлен с трудом вспомнила момент, когда, сразу после свержения Даркена Рала, Рэчел спросила их, женятся ли они, заведут ли детей. Она вспомнила, как в те моменты по ее чреву разливалось тепло, как на щеках жаром играло смущение.       Она не испытывала ничего подобного, когда вынашивала Дайлин… исключая лишь те моменты, когда Ричард касался ее и целовал, и она невольно перенимала его чувства на себя. Он бездумно признавался в любви и обнажал свое сердце, а она брала, брала и брала, но так ничего и не почувствовала.       — Ты глуп, если думаешь, что опасностей больше нет, и повсюду царит мир, — холодно ответила она. — Не готовь к этому нашу дочь. Это ложь, Ричард. У нее нет права на ошибку, и она не может позволять себе тратиться на глупые порывы. Эмоции рано или поздно убьют ее.       — Как тебя? — ядовито ответил он. — Ты не учитываешь то, что с таким воспитанием она не найдет людей, которые станут ее опорой. У нее не будет ни друзей, ни семьи, если она будет бояться довериться им и обнажить сердце.       — Все это бесполезная трата слов, Ричард.       — Нет. Просто ты ничего не помнишь о любви, и тебя это устраивает, — жестко ответил он. — Ты не Исповедница, Кэлен — ты даже меньше, чем человек.       Кэлен отшатнулась, словно от пощечины.       — Я терплю твои унижения изо дня в день и забочусь о нашей дочери, защищаю ее! Что еще тебе нужно, чтобы перестать сравнивать меня с грязью? Ответь мне!       — Мне нужна та Кэлен, которой больше нет! — он не сдержался и повысил голос.       Дайлин сжалась в его руках и начала всхлипывать, но Кэлен это не остановило:       — Поэтому ты еще не ушел? Ведешься на поводу у эмоций и внушаешь себе, что я могу заменить ее? Ты нарушаешь все правила волшебника и сам мешаешь себе жить, но винишь меня. Я не просила тебя быть рядом!       Ричард шикнул и вытянул руку, резко останавливая ее. Он прижал дочь к себе и начал гладить по плечам и спине, шепча что-то на ухо. Но Дайлин не давалась ему: резкость отца напугала ее, а тон Кэлен только усугубил все. Кэлен подошла и выхватила дочь, сажая себе на руки и спеша в детскую. Она должна была сбежать как можно скорее. Не смотреть на Ричарда. Не смотреть… это вызывало эмоции, которые она не желала чувствовать.       Она пригладила темные кудри дочери, поцеловала ее в висок и лоб и начала шептать ей полную бессмыслицу, лишь бы успокоить.       Ричард догнал их на половине пути к детской и, когда она повернулась к нему, он остолбенел.       — Что? Что тебя так удивляет? — тихо спросила она, не желая и дальше распалять конфликт перед дочерью.       — Ты... плачешь.       Ричард словно сам не верил тому, о чем говорил. Кэлен прикоснулась к влажной щеке и лишь тогда осознала, что в глазах скопились слезы. Это было чем-то новым и… пугающим.       Вместо ответа она отвернулась и поспешила в детскую неверными шагами, стараясь скрыть постыдную слабость.              

_______

             Ричард был уверен, что Кэлен что-то недоговаривала. Он чувствовал себя параноиком, осознавая, что он мог быть не прав, но он слишком хорошо знал Кэлен: она добивалась своего. Всегда добивалась, несмотря на его желания.       В одну из ночей, которую она решила провести в его покоях, Ричард коснулся Кэлен своей магией и почувствовал то, чего втайне боялся вот уже несколько недель. Он ощутил пульсацию новой искры жизни внутри нее. Еще сутки он мирился с этим фактом, едва справляясь с желанием утопить эмоции на дне бутылки.       Он не знал, к чему приведет их этот ребенок; он знал лишь то, что Кэлен намеренно пошла против его воли и перестала пить настои. Ричард отчетливо понимал, что Дайлин была их единственным шансом построить семью — но им не удалось, ведь Кэлен не любила ни его, ни их дочь; их дети были лишь камнями в фундаменте нового ордена Исповедниц, власть над которым должна была удовлетворить эго Кэлен.       Если бы не Дайлин, Ричард бы давно ушел и отказался от идеи, которая так не нравилась Зедду и Каре.       Он остался, потому что смыслом его жизни стала дочь, так часто напоминавшая о его потерянной любви.       Второй ребенок был лишь побочным явлением их желания и оружием для Кэлен. Ричард сжал и разжал пальцы, пытаясь сдержаться, но не смог. С неистовым ревом, полным боли, он опрокинул рабочий стол, ударив по ножке с такой силой, что тот накренился. Его грудь скрутил спазм, не дававший ни вдохнуть, ни выдохнуть.       Ричард думал, насколько плохим отцом он был, если желал, чтобы этого ребенка никогда не было.       Он выругался, заметив, что Кэлен наблюдала за ним из дверного проема. Видимо, она пришла, услышав грохот — и уже успела понять, о чем он думал.       — Ты хочешь что-то обсудить, Ричард? — с призраком улыбки спросила она.       — Мы оба знаем правду. Зачем ходить вокруг да около?       — Один ребенок, два ребенка… для тебя это не имеет значения, разве нет? — в ее голосе была непривычная мягкость, но за нею пряталась холодная сталь.       — Ты знала, что я был против второго ребенка, и намеренно нарушила свое слово!       — Ты не ушел еще до рождения Дайлин — не уйдешь и сейчас. Тебе слишком нравится идея семьи.       Стиснув челюсти, Ричард сделал шаг назад, чтобы не тронуть Кэлен. Его терзало предчувствие, что сейчас он впервые мог не сдержаться.       — Если это так важно, я могу стать твоей женой, — спокойно продолжила Кэлен. — Могу пообещать, что у этого ребенка будет все необходимое, и я… постараюсь… стать более эмоционально вовлеченной. Но я уже приняла решение, что бы ты ни сказал.       Ричард обдумывал перспективы с дурным предчувствием. Он проводил в Д’Харе почти половину года и осознавал, что таков был его предел — если этого времени станет меньше, он потеряет контроль. Но два ребенка требовали больше времени, больше поддержки — больше помощи Кэлен, чтобы она не выжгла из детей эмоции и не воспитала бездушных чудовищ.       Может быть, она могла заботиться искренне — он действительно видел слезы в ее глазах, когда они поссорились из-за Дайлин. Но ее аргументы, ее мысли… Ричард не мог понять их. И не собирался.       — Я хочу, чтобы Дайлин поехала со мной в Народный Дворец.       Кэлен вопросительно выгнула бровь, смотря на него в непонимании.       — И что сподвигло тебя на эту просьбу? Ей всего три. Такие путешествия опасны.       — Я подготовлю все так, чтобы она не слишком уставала и спала днем. Если нужно, она будет ехать у меня на руках. Ты прекрасно знаешь, что со мной она в такой же безопасности, как и с тобой.       Глаза Кэлен полыхнули чем-то недобрым. Что бы ни происходило, она бы не согласилась отдалиться от дочери, рискуя потерять ее. И, судя по ее взгляду, она думала именно о такой перспективе.       — Хорошо.       — Что? — Ричард опешил от того, как легко она согласилась.       — Дайлин определенно твоя дочь. Забирай ее, — ядовито ответила она. В этот момент в ней не было ничего, напоминавшего о прежней Кэлен.       Ричард принял самое мудрое решение из всех: молча согласился.