Асимптота

      Её звали Лида. Имя звучало красиво, как-то гладко, шёлково, а произнесённое Андреем — ещё и мелодично, но когда я сам однажды проговорил его («ну, как там у тебя с Лидой?»), то оно скользнуло во рту льдинкой, неуместным, нездешним словом, так неприятно, что я с тех пор, сам того не замечая, ограничивался в её адрес местоимениями. И я даже не знал, как она выглядит — Андрей не показывал, а я не искал, смутно подозревая, что это может быть та остроносая девчонка, увиденная мной когда-то за оконным стеклом, или та с короткой стрижкой, а-ля французский боб, в строгих брючных костюмах, часто мелькающая рядом с Андреем на общих фото, или та крепкая, подтянутая первокурсница, подвижная и порывистая, как он сам, которая время от времени ходила с ним на вечерние пробежки, пару раз пересекаясь со мной маршрутами на улицах студгородка, — все симпатичные, запоминающиеся, начни он встречаться с одной из них, то непременно вызвал бы у многих одобрительное уважение. Но я промахнулся — нужно было брать выше.       Андрей точно не планировал знакомить её с нами так рано, это вышло случайно. Они собирались куда-то пойти вечером, вдвоём, отделившись от общей компании после прогулки с одногруппниками, но Андрей забыл то ли банковскую, то ли скидочную карту, за которой им пришлось по пути забежать в общежитие, и так уж получилось, что мы все — я, Сёма и Давид с Аней (она читала, лежа на спине и закинув ноги на стену) — сидели в комнате, пили пиво, работали или занимались подготовкой к парам и изредка переговаривались, а Давид ещё кидался в Сёму скомканными бумажками, делая это так часто, что под Сёминым стулом скопился целый сугроб мятых шариков, а один из них застрял в капюшоне толстовки (синей, с логотипом экономического). Андрей зашёл в комнату, как раз когда Сёма, пытаясь вытряхнуть бумагу, запустил пустой банкой ред булла в Давида, угодив тому в голову — с жестяным протяжным «бам-м!» и Давидовым «твою мать!» на пороге возникла Лида.       — Э… — Андрей окинул нас взглядом, с трудом пытаясь не рассмеяться, но быстро собрался и продолжил: — Знакомьтесь — это Лида. Лида, это…       — Семён, — он выпрямился и одёрнул толстовку. Бумажка из капюшона медленно выкатилась ему на колени, и Аня, перевернувшись на живот, хихикнула.       — Давид, — поднятая в приветственном жесте рука.       — Аня, — она отсалютовала прошуршавшей страницами книжкой.       — Дмитрий, — в тон Сёме сказал я, ограничившись кивком.       — Очень приятно. — Лида непроницаемо улыбнулась, глазами пробежавшись по нашим лицам.       И застыла у входа статуэткой с точёной, элегантной фигурой, будто воздушная гимнастка за секунду — томительную, неподвижную, напряжённую — до начала выступления, рассыпав по плечам длинные, северно-белые волосы. Я мог бы поставить что угодно на то, что Лиду совершенно заслуженно считают самой красивой девушкой на курсе, — и не проиграть. Глаза у неё были тёмные, кофейно-карие, в обрамлении густо-чёрных ресниц, но, несмотря на это, вся она выглядела до зябкости бледной, морозной, аристократично выцветшей, и очень подчёркнуто и гармонично контрастировала с яркостью Андрея даже на расстоянии, когда он, пройдя к своей тумбочке, нырнул внутрь на поиски забытой вещи. Через пару минут он объявил: «Нашёл», и они, коротко попрощавшись, вышли — смех за прикрытой дверью, шаги в унисон по коридору. Я закрыл крышку ноутбука — перед усталыми глазами зарябило, таблица с расчётами поплыла, — и в несколько глотков допил пиво.       Первым тишину нарушил Сёма:       — Ну нихрена себе. — Ему не хватало только театрально присвистнуть. — Вот это малому повезло.       За глаза он часто называл Андрея «малой» или «мелкий», хоть и был старше всего на год — в школу любознательного Сёму, замучившего родителей фактами из энциклопедий про динозавров и древний Египет, сплавили в шесть лет, а Андрея, наоборот, придержали почти до восьми, поставив в приоритет спортивное развитие. После Сёминой реплики Давид при Ане тактично смолчал, но, посмотрев на него, я по выражению лица понял, что он с выраженным мнением согласен, а это многое значило — в поклонницах у Давида ходили самые приметные девушки с разных факультетов, и даже кое-кто с магистратуры, и даже пара аспиранток (искренне не понимающие, что он нашёл в простоватой на их взгляд Ане). Зато сама Аня сказала прямо:       — Ну, знаете. И её удача стороной не обошла.

***

      По правде говоря, с появлением Лиды мало что изменилось. Да, Андрей уделял ей много внимания, но если и корректировал под неё расписание, заимствуя часы из тех, что распределял на разные дела, то забирал драгоценное время явно не от комнатных посиделок.       Во-первых, его магнитом тянула гитара — он, конечно, иногда таскал её на встречи с одногруппниками, но учиться было сподручнее здесь, с нами, и любую свободную минутку он проводил в обнимку с Вашбурном, перед ютубом, где находил видео с обучением и разборами, и мы по очереди заказывали ему песни, рассчитывая слышать их потом по вечерам в исполнении Ани или хора нетрезвых голосов.       Во-вторых, он не собирался отказываться от общения с нами. Сходил с Давидом, Аней и Эллой на какую-то выставку, постоянно таскался с Сёмой за пивом и продуктами, наконец-то посетил наш четверговый киновечер — Сёма тогда пролоббировал «Спасти рядового Райана» (почти все его видели раньше, но согласились с тем, что не против освежить воспоминания) и мы два раза подряд посмотрели сцену с высадкой в Нормандии, а потом остальные два часа слушали лекцию от Давида про технологию удержания серебра и фотоработы Роберта Капы, — и почти весь следующий день Андрей провёл с нами в Икее — Варя с Аней позвали закупаться декором к Хэллоуину и какими-то катастрофически важными вещами в духе коллажей-фоторамок, фонариков Ротера и пышных подушек на стулья, но мы-то знали, что на самом деле станем часами блуждать по лабиринтам комнаток, дразнящихся высунутыми отовсюду язычками ярлыков, и по максимуму пользоваться маркетинговой гостеприимностью, прыжками сминая тщательно заправленные кровати, хлопая дверцами шкафчиков и ныряя в корзины, доверху набитые мягкими игрушками, испытывая отдалённую тоску по домашнему уюту, а потом поужинаем фрикадельками и будем кататься на тележках по опустевшей к позднему вечеру крытой парковке, чудом не врезаясь в столбы, — годами заученный ритуал, соблюдаемый по два-три раза в сезон.       И мне даже казалось, что мы стали больше времени проводить с Андреем наедине. Я начал учить его играть в шахматы — он ужасно торопился, отвлекался и плохо слушал, но благодаря скорости реакций и хорошей памяти каким-то чудом всё схватывал на лету, и я побаивался, что такими темпами он скоро начнёт меня обыгрывать, — а когда нам обоим надоедало (ему — усидчивость, мне — его неусидчивость), наступал черёд шашечных экспресс-дуэлей, сыгранных на дурацкие или, наоборот, очень практичные желания вроде мытья посуды или чистки плиты. Иногда, устроившись на моей постели, головой к голове, мы залипали в фэнтези-футбол — раньше Андрей не интересовался другими видами спорта, концентрируясь исключительно на своей дисциплине, но теперь с интересом следил за исходами матчей топ пяти лиг, наблюдал за моими манипуляциями в игре и слушал объяснения, пытаясь собрать и свою команду. Как и раньше, мы вдвоём слонялись по студгородку, гуляли вдоль пустого залива, выезжали в центр города, пару раз встретившись там с Васей, Эллой и Лизой, разок сходили в бар, где была плейстейшн — перед ней мы просидели часа четыре, потратив на пиво и пересоленные фисташки целое состояние.       На этом фоне присутствие Лиды казалось каким-то призрачным, эфемерным, и единственное, что о нём громко, утвердительно заявляло, так это то, что Андрей постоянно отвлекался на телефон и переписку, неизменно улыбаясь открытому диалогу — я не заглядывал, не смотрел специально, но в глаза так и бросались мелькающие смайлики сердец во входящих, какие-то картинки, фотографии. И что-то внутри меня противно, едко сворачивалось, скреблось. Это напоминало зависть — я ведь теперь оставался единственным из нашей комнаты без пары; да, о серьёзных, долговечных отношениях Андрея с Лидой говорить было слишком рано, но не оставалось никаких сомнений, что всё неизбежно к тому приведёт, — и мне как будто даже полагалось чувствовать себя немного неполноценным (о, вы посмотрите, у него больше года нет девушки, какая жалость), а от липкого чувства уязвлённого самолюбия вдобавок ко всему становилось стыдно и противно.       Вживую с Лидой никто из нас со времён того нелепого знакомства ещё долго не пересекался (если не считать беглые стычки историков и журналистов в коридорах гуманитарного корпуса), да и не слышал о ней почти ничего. Андрей говорил о своих отношениях мало. Мне доставались какие-то обрывки, мимолётные, бессмысленные «хорошо погуляли» или «классно посидели», и я знал о ней только то, что она местная, у её родителей квартира на другом конце города, а сама она живёт у тётки неподалёку от студгородка. Бóльшим я не интересовался, руководствуясь принципом «сам поделится, если захочет», а Андрей будто и не находил повода затронуть эту тему. Сёме с Давидом так вообще практически ничего не сообщал, отбиваясь от вопросов односложными ответами — вот и сейчас бросил короткое «не-а», когда Сёма поинтересовался позовёт ли он её праздновать с нами Хэллоуин.       — Сам-то пойдешь? — уточнил я.       Мы сидели за столом и вырезали огромным — гигантским даже — тыквам лица — Давид возился с глазками-треугольниками у одной, а я заканчивал с зубчатым ртом второй. В прошлом году этим в одиночку занимался Сёма, и вышло так криво и плохо, что теперь девочки на пушечный выстрел не подпускали его к организации декора, и на этот раз всё подготовил Давид — он аккуратно обвёл на волнистых боках трафареты ухмыляющихся рожиц и вручил мне ножик, заставив помогать. В комнате стоял пряный и яркий, сладкий запах. До Хэллоуина оставалось три дня.       — Конечно пойду, — ответил Андрей. Он сидел у себя на кровати в окружении книг, тетрадей, с ноутбуком на коленях и пытался заниматься. Заглядывающий к нему Сёма отвлёкся от воспоминаний своего первого курса и заявил:       — Надо что-то с костюмами решать.       — Анька уже решила. Хочет нам парные, — вздохнул Давид.       — Повезло, тебе и заморачиваться не придётся. А ты придумал кем будешь? — Сёма обратился к Андрею. Тот качнул головой:       — Не.       — Можешь быть Роном Уизли. А Давид, короче, оденется Снейпом, и вы будете как мем, который — «бро, я эд ширен». Вот вам парный костюм.       Давид сдержанно усмехнулся, изо всех сил стараясь не признавать, что Сёма может его развеселить, а Андрей, за всю жизнь порядком измученный шутками про цвет волос (и вполовину не такой яркий как у тех, с кем его сравнивали), скучающим тоном произнёс:       — Оч-ч смешно.       — А ты-то про костюм думал? — почувствовав, как Сёма замаячил за моей спиной, я отмахнулся, допиливая последнюю зазубренность в тыквенном боку:       — И не собирался.       — А чего думать, — Андрей даже не поднял головы от ноута, — ты ж вылитый Слендермен.       — О-о, — хором одобрительно протянули Давид с Сёмой. — Точно.       Я выковырял застрявший кусок из вырезанного рта, отбросил ножик и откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться своей работой, разминая порыжевшие от овощного каротиноида пальцы, саднящие от неудобного ножа. Сёма перегнулся через моё плечо и похлопал тыквенную голову по макушке: «Бедный Йорик», нарвавшись на мою руку — я ткнул его в живот, чтобы он, испугавшись щекотки, отпрыгнул и не мельтешил рядом.       — Нужно галстук красный достать — подумав, сказал я. Классический тёмный костюм у меня имелся, висел себе в самом дальнем углу шкафа, запрятанный для особенно важных мероприятий, случающихся максимум пару раз в год — защита курсовых или какое другое важное учебное выступление.       — Да это ваще не проблема. От Андрюхиного подарка, вон, лента осталась, повяжем тебе. — Сёма обошёл меня и подхватил со стола тыкву. Потом просунул голову в широкое отверстие, проделанное снизу, водрузив её на себя. — Во, мой костюм готов. Я как тот чел из мема «ни-ху-я». — Он с грациозностью каратиста сложил руки, повторяя движения со скриншотов видео Pumpkin Dance. — Давид, одолжишь водолазку?

***

      Однако от идеи мемного костюма Сёме пришлось отказаться — слишком уж тяжёлой оказалась тыква, весь вечер на голове такую не протаскаешь, и он сделал выбор в пользу нестареющей классики в виде полосатого свитера Фредди, шляпы и накладных когтей, скрученных из картона и скотча. В отличие от него, Давид и Аня подготовились как следует и теперь очень уж здорово смотрелись со своими глазами-пуговицами в образах Коралины и Вайби из мультфильма «Коралина в стране кошмаров»; Аня для этого даже остригла покороче волосы, выкрасила их в синий цвет быстросмывающейся краской и заколола чёлку вбок, открыв высокий лоб и тонкие, покатые дуги бровей, что сделало её похожей на старшеклассницу. Варя решила присоединиться к вселенной выбранного ими мультфильма и нарядилась Другой Мамой, нацепив узкое, вырисовывающее фигуру острыми углами платье и красные сапоги на низком каблуке, но, не решившись на радикальные перемены, достала откуда-то парик-каре.       — О, тебе очень идёт, — сказал я, когда мы столкнулись в дверях.       Варя заходила к нам в комнату, а мы с Андреем направлялись вниз, к вахте, сжимая в руках большую коробку конфет и подарочный сертификат в книжный магазин. За эту скромную плату мы собирались договориться с дежурившей нынче любимой вахтёршей о том, чтобы она пустила нас в общагу посреди ночи. Варвара окинула меня взглядом, улыбнулась:       — Спасибо. Ты тоже ничего. Дай-ка… — она протянула ко мне руки и в пару лёгких, мимолётных движений подправила воротник, подтянула потуже галстук. Этот галстук великодушно отдал мне Рома, разрешив перекрасить его из белого в красный; цвет чистым всё равно не получился, сквозь краску пробивался какой-то мелкий узор, но издалека смотрелось неплохо. — Вот, идеально.       Андрей, маячивший за моей спиной, прислонился к дверному косяку и засопел, явно не решаясь меня поторопить раз тут такое дело. Но Варя сама оттеснила меня летящим движением и проскользнула в комнату, на ходу пригладив Андрею выбившуюся из причёски прядь: «Ой, какой ты! Классно выглядишь». Волосы ему с полчаса выпрямляла и зачёсывала гелем Женя, одетая в жёлтый, облегающий чуть больше, чем нужно, спортивный костюм (при виде него мы вчетвером многозначительно переглянулись) — усадив Андрея на стул, она крутилась вокруг него как спятившая Беатрикс Киддо, вдруг решившая использовать вместо катаны утюжок для укладки. Женя старалась сделать что-то хотя бы отдалённо похожее на причёску Нео из Матрицы, чей образ Андрей выбрал лишь потому, что кто-то из его одногруппников одолжил характерные очки и классный кожаный плащ — задумчиво пощупав его рукав, Давид сказал, что на самом деле у Нео плащ был не кожаный, а шерстяной, и великодушно поделился знаниями о том, как знаменитая художница по костюмам, Ким Барретт, работала с одеждой в Матрице.       Но плащ, не попавший в канон, на Андрее в любом случае смотрелся отлично, сел как влитой поверх футболки (идеально чёрной не нашлось и он просто вывернул наизнанку свою с Джой Дивижн) и тёмных джинсов. Приталенность верхней одежды, строгость образа и зачёсанные назад волосы, открывающие резко очерченное лицо, перекрыли всю спортивную порывистость и лёгкость, замаскировали их, вытянув и отточив силуэт, сделав его почти элегантным. Благодаря этому Андрей собрал рекордное количество комплиментов, пока мы шастали по соседним общежитиям и вымогали конфеты, складывая награбленное в вывернутую наволочку (по большей части студенты отдавали не сладкое, а упаковки лапши, снеки, яблоки и почему-то клубни картошки, кто-то расщедрился на чекушку водки), а одна из старшекурсниц из здания, где жили естественники, сунула ему в карман бумажку с номером телефона — Андрей потом, немного смутившись, но от этого не менее безжалостно, отправил её в мусорную урну. А когда мы вернулись, Аня даже сказала:       — Зря ты Лиду не позвал. Вот когда ещё она тебя таким увидит.       — Да увидит, — ухмыльнулся Сёма, — ролевые игры никто не отменял.       Андрей с такой душевностью послал его, что у меня в голове невольно промелькнула мысль о том, что у него с Лидой, наверняка, ещё ничего не было. И я сделал огромный глоток глинтвейна, пряча усмешку.       После завершения обряда хэллоуинского попрошайничества первую половину вечера мы проводили в общежитии, рассевшись в нашей комнате посреди скалящихся, огненно-зубастых тыкв и марлевой паутины, пили горячее вино и хрустели печеньем, испечённым девочками в виде привидений, паучков и отрезанных пальцев, и покатывались со смеху над тем, как одним из таких пальцев Сёма принимался тыкать Давиду то в ухо, то в нос. Одним неловким движением он чуть не снёс ему глаз-пуговицу, и Аня предупреждающе рявкнула:       — Если ты испортишь костюм, я тебя закопаю.       — Ладно-ладно, — осаждённый Сёма послушно отсел, плюхнувшись рядом со мной. Завидев, как ко мне тянется один из его длинных крюгеровских когтей, я предупреждающе покосился:       — Только попробуй.       — Да чё ты, тебе и портить нечего, — он толкнул меня в бок. — У тебя вообще самый простой костюм.       — Зато он Диме очень идёт, — вмешалась Женя. Она уже переливала в пустые бутылки глинтвейн, чтобы унести его с собой на залив, где мы и собирались провести остаток вечера и часть ночи. — Доработать бы чуточку. У Слендермена же не должно быть видно лица.       — Да, можно было из бинтов сделать что-то вроде маски и лицо закрыть, — задумчиво произнёс Давид, вставая и принимаясь рассовывать по карманам всякую необходимую мелочёвку в виде зажигалок, штопора, катушек чистой плёнки. Впервые с начала учебного года он вспомнил про свой аналоговый Кодак, отложив цифровой фотоаппарат.       — Что, так не хочется на меня смотреть?       — Да уж насмотрелся за три года, спасибо.       — Ой, Дим, я бы на тебя хоть всю вечность глядела, — весело сказала Варя.       Я, тоже поднимаясь со своего места, чтобы пойти за рюкзаком и пальто, перевёл на неё взгляд и, оттянув с шеи тугой узел галстука, улыбнулся в ответ:       — Не хочу тебя расстраивать, но я столько не проживу.       Рюкзак я собрал заранее. В нём лежало покрывало, пакетики с зефиром, бутылки водки и жидкость для розжига — ею Сёма двумя часами позже сбрызнул ворох бумажек, засунув их под сложенные шалашиком веточки, служащие остовом костра на берегу залива. До реки мы добирались больше полутора часов, по пути охотнее разговаривая и поднимая возню, чем шагая; мы по очереди примеряли тыквенный «череп Йорика», захваченного с собой Сёмой, носились друг за другом, забегали под фонарный свет, пытаясь попасть в объектив фотоаппарата Давида, и жмурились от вспышки (я надеялся, что нас с Андреем можно будет угадать в размытых пятнах той фотографии, на которой он снова сидит у меня на плечах, едва не падая, потому что я пытаюсь покружиться на месте, а его плащ развевается позади), а потом ещё минут двадцать ждали на обочине дороги Лизу — она на попутке добралась к нам из города, приехала в наряде Джека Воробья («капитана Джека Воробья, попрошу!»), в настоящем костюме-лохмотьях, одолженном у знакомого аниматора, с красной повязкой на лбу и приклеенной к лицу бородкой, и образ совсем не портила разноцветность дредов, не бросающаяся в глаза даже при обжигающе-ярком свете костра.       Огонь под опытной рукой бывалого походника Сёмы разгорелся быстро, жарко, ровно, выстреливая в ночной воздух тонкими, колючими искрами. Все расселись вокруг него — с одной стороны на большом сухом бревне, а с другой на расстеленном на песке покрывале — и переговаривались, пересмеивались, нанизывали на веточки зефир, сосиски, передавали друг другу бутылки газировки и пластиковые стаканчики, плеская в них водку и коньяк. Рассказывали страшные истории, непременно трансформирующиеся в смешные, с какой бы серьёзностью рассказчик к ним ни подступался. Вскоре через высоко взметнувшийся костёр принялись прыгать Сёма и Рома, который присоединился к нам минуты за две до выхода и на бегу выдумал образ, как он заверил, Ноама Хомски (хотя на самом деле в этих очках больше напоминал Джеффри Дамера), за ними последовали Аня с Женей — держась за руки, с разбега, с визгом, падая потом в песок и теряя под ногами глаза-пуговицы, и Варя хотела с ними, но ей не позволила узкая юбка, поэтому она просто соорудила себе факел и помахивала им, рассеивая ночной густой мрак над своей головой.       Я был одним из тех, кто успел занять место на бревне и до поры до времени не поддавался всеобщему веселью (Сёма с Ромой теперь танцевали какие-то странные бесшабашные танцы, сцепившись согнутыми в локтях руками и опасно раскручиваясь), спокойно теснился между такими же мирно настроенными Андреем и Лизой. Оглядев меня, Лиза Слендермена не признала, добродушно констатировав:       — А ты совсем не парился над костюмом, я смотрю.       — Да почему? Двадцать лет ходил, отращивал. — Я, выпрямившись, сделал жест, который должен был продемонстрировать слендерменовский рост. А потом добавил: — Ну, вообще, Женя дала белый грим, театральный, но мне что-то лень стало. Потом смывать его.       — Ой, да, геморрой тот ещё. Не представляю, как я, — она погладила бородку, — буду эти усы отклеивать…       Я делано удивился:       — А, это накладные? Так и не скажешь.       — Да иди ты в жопу, — Лиза беззлобно ткнула меня в плечо обгоревшим кончиком тонкой ветки.       Мы с ней пытались поджарить маршмеллоу, но они то не желали подрумяниваться, то сгорали в уголь, в то время как у Андрея получались красивые кубики с хрустящей, аппетитной корочкой.       — Да как ты это делаешь! — возмутилась она.       — Хочешь? — Андрей протянул ей угощение. Со мной делиться он наотрез отказывался.       Однако, чтобы попасть к Лизе, веточке, увенчанной зефиром, предстояло пройти через меня, и я, воспользовавшись шансом, быстро зубами снял с неё маршмеллоу.       — Ах ты! — завопила Лиза, толкая меня на Андрея, пока я едва удерживался от того, чтобы не выплюнуть горячий, обжёгший мне всё нёбо комочек сахара.       Андрей обхватил меня рукой за шею, зажимая в подмышке и пытаясь провернуть мой же трюк. Я постарался выкрутиться, но мне не дала это сделать Лиза, прижав с другой стороны, и я неудобно застрял где-то между боком Андрея и его рукой, отталкиваясь, сопротивляясь, а мой рот так наполнило смехом, что в нём не осталось места для зефира, и я сплюнул его прямо Андрею в ладонь, оказавшуюся перед моим ртом. Он прихлопнул меня рукой по лицу, размазывая сладкое месиво, и я отпрянул, но в ту же секунду схватился за его плащ и потащил за собой, чувствуя, как соскальзываю с бревна. Андрей, может, и усидел бы, если бы не Лиза, добавившая сопротивления, спихнувшая меня сильным толчком, и мы оба опрокинулись назад, за высокий округлый древесный бок, спинами прямо в песок, лицами к небу и звёздам, которые запрыгали, замельтешили перед слезящимися от сдавленного хохота глазами.       — Дебил, — Андрей, фыркая, пнул меня коленом в рёбра, и я скрючился, не понимая, больно мне или смешно. Попытался отпихнуть его, упираясь ботинками в шершавую кору, но он только крепче вцепился в моё пальто.       — У вас там всё нормально? — хохочущие, обернувшиеся и нависшие над нами лица Лизы, Жени и Вари.       — Отлично просто, — пропыхтел я, пытаясь одновременно отделаться от Андрея и зажать его так сильно, чтобы ему нечем было дышать. Мы ещё какое-то время повозились, пока он не закряхтел:       — Всё-всё-всё, тайм-аут.       Я отпустил его, оставшись лежать, громко дыша, а Андрей развалился рядом — каким-то образом мы оказались на расстоянии метра от бревна, и могли видеть, как Лиза крутит пальцем у виска, снова коротко обернувшись на нас.       — Блять, я весь в этой херне, — проворчал я, чувствуя на своём лице сахарную липкость.       Андрей машинальным движением лизнул ладонь той руки, куда я сплевывал зефир. Я скривился:       — Да оно ж в слюнях всё.       — В твоих же, — фыркнул он. — Как будто с одной ложки не ели, ну.       — Это другое.       — А ты чё, брезгуешь? А? — он зловеще потянулся ко мне и вдруг — раааз! — прошёлся языком по щеке от подбородка к глазу, влажно и широко, окатил меня своим дыханием, опаляющим, терпким от алкоголя и сладковато-ментоловым от жвачки. Обдал меня своей близостью.       — Ф-фу! Андрей, блять!       От неожиданности я откатился от него и подскочил, меня всего перетряхнуло смехом, что-то в горле скрутило — я думал, что от приступа брезгливости, но так и не поднял пальцы, на которые натянул рукав пиджака, чтобы вытереть лицо. Андрей, захохотав, тоже подскочил с хищным, каким-то недобрым (почти как у Васи) видом, и я рванул от него к реке, к длинной, размеренно покачивающейся кромке спокойной глади. Он — за мной. По пути мы ещё раз свалились в песок, но я вывернулся и всё-таки добежал до воды. Там поднял руки:       — Ну всё, хорош. Дай умоюсь.       Андрей принял перемирие и присел, склоняясь к воде. Я тоже опустился, поплескал себе на щёку ледяными брызгами, пытаясь смыть растаявший сахар — безуспешно, — а потом, выпрямившись, стряхнул с пальцев капли в сторону Андрея. Он, зачерпнув горсть воды, отправил её в меня, намочив брюки, и я в отместку пнул песок в его сторону. Андрей тряхнул головой, примирительно улыбнулся и, отклонившись всем корпусом подальше от воды, сел. Я обернулся на костёр, на фигуры, скачущие вокруг него — вот и Сёма, переняв от нас эстафету, чем-то разозлил Давида, заставив того бегать за ним, перепрыгивая через бревно.       — Пойдём? — я кивнул в сторону огня.       — Не. Давай тут посидим. Хорошо же. — Андрей смотрел вперёд, куда-то за сливающийся в сплошное глухое полотно горизонт. Я опустился рядом.       — Слушай, — он повернулся, — а вы когда-нибудь ссорились? Ну, прям по-серьёзному.       — Не-а, — не задумываясь ответил я, но потом всё же вспомнил: — Хотя, мы с Васей как-то раз дрались. Он нажрался как обычно, начал херню гнать, я что-то пошутил, ему не зашло — слово за слово и понеслось. Но утром извинился, и всё. А эти, — я кивнул в сторону Сёмы с Давидом, — по мелочам часто срались раньше.       — Да ладно, — удивился Андрей, — а кажется, что у них такой… баланс, что ли.       — Повзрослели, — пожал я плечами. — Сёма тормозить научился, Давид терпимее стал. Вообще, с Давидом раньше сложновато приходилось, особенно Васе.       — Типа, из-за вспыльчивости?       Мало кто мог разглядеть за меланхоличной замкнутостью Давида взрывной характер, увидеть в лёгкой растерянности, в его отрешённости и прохладце того человека, который может вспылить, но, тем не менее, таковым он и являлся, что с Васиной ожесточённостью никак поначалу не клеилось. И я согласился:       — Вроде того. Но серьёзных конфликтов — нет, не было. А что, хочешь с кем-то посраться?       — Ага, — уголок рта дёрнулся вбок, — хоть сейчас.       Я ограничился усмешкой, решив вслух не ставить под сомнение его способность конфликтовать. Вместо этого, достав сигареты из внутреннего кармана пальто и пощёлкав зажигалкой, спросил:       — Кстати, а чего ты не захотел Лиду звать? — Чужое имя проскочило между нами морозцем, и я, вспомнив то случайное знакомство, уточнил: — Нас стесняешься?       — Что? — Андрей посмотрел на меня нахмурившись так, будто услышал невнятный набор звуков. — Нет, с чего бы. Вон, Сёма свою Риту тоже не зовёт.       — Зовёт, — возразил я вместе с выдыхаемым дымом. — Это она к нам не хочет.       — Может, позову потом. Попозже.       — Тебе с ней как? — вырвалось у меня. Этот вопрос хотелось задать давно — из любопытства к его философскому принципу построения отношений. Почувствовав на себе вопросительный взгляд, я объяснил: — Ну, помнишь, когда мы у Васи на балконе сидели, ты мне говорил, что с человеком хорошо должно быть и всё такое.       — А, помню. — И через долгую, вдумчивую паузу: — С ней хорошо.       — Ну, это главное.       Мы помолчали. Река, покачиваясь, уверенно устремлялась к нам, будто хотела что-то сообщить, шепнуть, прикоснуться, но, добежав до носков ботинок, останавливалась и в нерешительности отползала. У Андрея нашлось чуть больше смелости, и он произнёс:       — Может, ей со мной не очень.       — С чего бы?       — Кажется так, — Андрей почему-то улыбнулся.       Пришлось постараться, чтобы мой голос прозвучал как можно менее саркастично:       — Чего тебе там кажется? Две недели всего прошло.       — Это да. Просто…       Но что именно «просто» я так и не узнал, потому что совсем рядом, где-то у него под боком раздалось пищащее, надрывное мяуканье, и Андрей аж подпрыгнул от неожиданности, увидев скользнувшую к нему кошачью тень.

***

      В темноте нам удалось понять то, что кошка маленькая — размером она была не больше котёнка, но общая сформированность, точные и упругие, хоть и слабые движения намекали на то, что она, скорее, подросток — плоская от худобы и жутко грязная, а при ближайшем рассмотрении выяснилось, что у неё что-то не так с глазами.       — Её, наверное, кто-то выбросил здесь, — пробормотал Андрей, садясь поудобнее, выравниваясь. Кошка открыла пасть в беззвучном «мяу!», поднимая морду вверх, откликаясь на голос, показывая сожмуренные, слипшиеся глаза, а потом незряче ткнулась головой в протянутую руку.       — Наверное, — согласился я. Она тянулась к людям и явно пришла на звук наших спокойных голосов, поостерёгшись компанейских воплей у костра.       — И что с ней делать? — Андрей растерянно провёл большим пальцем между кошачьих ушей. Но потом голос зазвучал твёрдо: — Мы ж её тут не оставим.       Я вздохнул. У нас в семье животных никогда не держали, мать на корню пресекла попытки сестры притащить с помойки спасённого котёнка или щенка, да и младшим ультимативно заявила: «Только через мой труп», а отец хоть втайне и мечтал о собаке, всё же мать поддерживал (как и в любом другом вопросе, касающимся быта и семьи), поэтому опыт обращения с животными у меня отсутствовал, как и у Андрея — ему питомцы были противопоказаны из-за частых переездов и занятости, и сейчас мы слабо представляли, что и как нам стоит делать. Пришлось достать телефон и звонить Сёме — до костра идти не хотелось, а докричаться не представлялось возможным, вряд ли бы мой голос пробился через доносящиеся оттуда крик и хохот. Я помнил, что Сёмины родители держат в своём частном доме двух кошек и собаку, огромную среднеазиатскую овчарку, совсем старенького пса, улыбающегося во всю пасть с фото на рабочем столе ноутбука Сёмы и по которому сам Сёма ужасно скучал, порой принимаясь рассказывать байки о том, как пёс катал его зимой на санках или как он встречает его после разлуки, закидывая передние лапы на плечи и этим непременно сбивая с ног.       На вызов Сёма примчался мгновенно. Оттеснил Андрея — тот боялся пошевелиться, потому что кошка прильнула к нему и утробно, тракторно затарахтела — это даже мурлыканьем назвать было сложно, эдакий звук захлёбывающейся нежности из последних сил — и начал деловито осматривать животное. Потом выпрямился и, вытерев руки о штаны, озвучил то, о чём мы и без экспертного мнения догадывались:       — К ветеринару её нужно. Срочно.       — Ну. Поехали, — кивнул я. Нужно так нужно.       Постепенно к нам начали стекаться остальные, отдаляясь от огня, оставляя костёр в одиночестве, и кошка, напуганная голосами и движением, плотнее вжалась в ноги Андрея — он поглаживал слипшуюся от грязи шерсть на её голове и, склонив голову вбок, не отводил взгляда от чумазой мордочки. Девочки столпились на расстоянии, не желая спугнуть кошку, и, присаживаясь на корточки, жалобно, вполголоса переговаривались.       — Ей холодно, наверное?       — Нужно завернуть во что-нибудь.       — Может, сосиску ей?..       — Или водички…       — А потом её куда? После ветеринара?       Мы все синхронно обернулись к Лизе — она единственная, кто жила в квартире, хоть и с родителями.       — Простите, вообще никак, у нас собака кошек терпеть не может, — чуть не со слезами на глазах сказала она.       — К Васе? — Андрей наконец поднял на меня взгляд. Я сразу отсёк вариант:       — Никак. У него аллергия дикая. — А потом решил: —Так. Ладно. Погнали сначала к ветеринару, а там разберёмся.       Все согласились с тем, что поедем я, Андрей и Сёма. Но для начала нам предстояло выйти с пляжа и через рощу добраться до дороги, при этом умудрившись унести с собой кошку, которая, несмотря на благосклонность и доверие к Андрею, на руках у него сидеть наотрез отказалась, с неуловимостью жидкости вытекая из крепкой хватки на землю и забиваясь в ноги то к нему, то ко мне, а на попытки затолкать в рюкзак она, будто превращаясь на секунду в гибкую маленькую змею, шипела и ловко выворачивалась — в какой-то момент нам всё же удалось застегнуть молнию до очередного бегства, но она так отчаянно там зацарапалась, забилась и удушливо, надсадно замяукала, что пришлось выпустить и дать снова усесться у Андреевых ботинок. Тогда Давид, с щелчком пальцев поймав в своей голове какую-то идею, быстрым маршем ушёл обратно к костру. Вернулся он с тыквой.       — Давайте сюда попробуем?       Сначала все уставились на него как на идиота, но потом признали — идея оказалась неплохой. Тыква хоть и не подходила по размеру идеально, заставив кошку съежиться, но, в отличие от рюкзака, имела плотную форму и не обваливалась на неё пугающими тряпичными стенами, а ещё через вырезанные щели можно было смотреть на нас и тоненько, осуждающе мяукать, просовывая крохотный, забитый корочками слизи нос в вырезанные глазницы и царапать мягкие, но непробиваемые стенки. «Вот, уже и жилплощадь имеется — маленькая, зато своя», — подбодрил её Давид после того, как Андрей накрыл перевёрнутую рожицей вверх тыкву «крышечкой», как кастрюлю. И мы наконец выдвинулись в сторону дороги, оставив девочек с Давидом и Ромой.       На протяжении всего пути Андрей, прижимая тыкву к груди, что-то говорил утешающим, сочувствующим голосом взрослого, обращающегося к ребёнку — правда, помогало это больше ему, чем кошке, — а Сёма долго, в самых мельчайших подробностях рассказывал про одну из своих кошек, как они тоже её подобрали на улице, как она болела, как её терпеливо, долго и дорого лечили, но полюбили с первого взгляда и назвали «Юша» — мать так упорно называла её «заюша», что прозвище прижилось, а Сёма с отцом просто немного его подкорректировали. Я, слушая вполуха, всё пытался вызвать такси в разных приложениях — в такое время в студгородке вариантов было немного и поэтому, выбравшись к дороге и оценив подъехавший к нам добротный, нестарый Шевроле, мы удивились. Но удивление быстро улетучилось, когда таксист, едва заслышав мяуканье, отрезал:       — С животными не возьму!       И, вытянувшись на соседнее сиденье, рванув на себя пассажирскую дверцу и со стуком её захлопнув, укатил в ночную пустоту.       — Ну и пошёл на хуй, — успел сказать Сёма. А потом обратился к нам: — Есть идея, ща. Погодите.       И отошёл, выуживая телефон и начиная кому-то названивать. Я наклонился и заглянул в треугольник глаза — кошка свернулась, подобрала под себя лапы так, что даже места как будто прибавилось.       — Нормально она там? — поинтересовался Андрей.       — Вроде бы, — неуверенно ответил я. — А может, это он? Кот.       — Не, — Андрей покачал головой, — она же трёхцветная. А трёхцветными только кошки бывают.       Я не успел удивиться, когда и как в темноте он успел разглядеть, сколько у неё там цветов, как подошёл Сёма:       — Пацаны, сейчас всё будет. Ждём.       Мы не стали спрашивать чего нам ждать, потому что по Сёминому довольному виду стало понятно, что он не скажет, решив произвести на нас впечатление. И ему это удалось — мы с Андреем недоумённо переглянулись, когда увидели подъезжающую к нам знакомую маленькую красную Сузуки. Ещё не затормозив, Рита закричала в открытое окно:       — Ой, божечки, вы что, её прямо туда запихали?       А потом она, когда мы загрузились в машину и поехали, на всех светофорах, на пустых прямых участках дорог оборачивалась к заднему сиденью, к нам с Андреем, и, обращаясь к попискивающей тыкве, нежно ворковала: «Ну, потерпи чуточку, моя дорогая» и «Сейчас-сейчас, солнышко». Направляя машину в сторону круглосуточной ветеринарной клиники, Рита говорила:       — Слушайте, я бы её, конечно, хоть сейчас забрала! — И я впервые заметил, какой у неё глубокий, грудной и очень приятный голос. — Но у меня арендодатель просто сволочь — никаких животных, так и сказал ещё при заселении. Может, получилось бы её как-то прятать — я так на прошлой квартире котёнка держала, но там и хозяин не объявлялся, я потом просто перетяжку дивана заказала — и всё, никаких следов от когтей. А тут постоянно проверять ездит, задолбал…       Рита продолжила нас удивлять и в клинике. Она безапелляционно приложила к терминалу оплаты свою банковскую карту, когда нас попросили оплатить за приём заранее — наверное, наша компания не особо внушала персоналу клиники доверие. Неудивительно — мы стояли в белоснежно-кафельном холле помятые, потрёпанные, в странных, отживших своё костюмах, все в песке, издалека пахнущие алкоголем, сигаретами и дымом от костра, не придумавшие ничего лучше, чем затолкать бедное животное в хэллоуинский артефакт, а рядом — статная, аккуратная Рита; она, будучи вырванной из постели посреди ночи, всё равно благоухала сложным, дорогим парфюмом, возвышалась на тонких каблуках и сверкала россыпью камешков в кольцах на длинных пальцах.       На приём мы зашли вместе с Андреем, оставив Риту с Сёмой в холле пить купленный в автомате кофе, держаться за руки и рассылать по всем чатам и знакомым просьбы найти дом или передержку. В кабинете нас поджидала ветеринарный врач — молодая крепкая женщина с сильными шрамистыми руками, — представившаяся Мариной. Устроив короткий опрос и выяснив, что мы ничего не знаем, она поправила забранные в хвост волосы и щёлкнула латексом натянутых перчаток, а затем ловко поймала выскочившую из-под поднятой по её команде крышечки кошку и принялась внимательно её осматривать. При свете ламп оказалось, что кошка действительно трёхцветная — белая с чёрными пятнами, перемежающимися с ярко-рыжими всполохами, — с намёком на длинную, густую в будущем, но пока испачканную и клочковатую шерсть, через которую проглядывали заострения позвонков и тазовых косточек.       Попросив придержать животное — мы с Андреем в четыре ладони обхватили маленькое тощее тельце, — Марина осмотрела глаза и зубы, посветила отоскопом в уши, прошлась пальцами по шерсти, померила температуру. И, стянув с носа маску, заговорила усталым голосом:       — Так, ну что… Стандартный набор — точно есть вирусная инфекция, это кальцивироз, есть блохи и, скорее всего, ушной клещ. На остальные заболевания нужно проверяться, смотреть. Температура повышенная, ну, и дистрофия — сами видите… Я вам лечение пропишу, лекарства, капли нужно будет закапывать — расскажу всё. И на капельницы придётся ездить каждый день… — Марина замешкалась, изучила нас быстрым взглядом. А потом вздохнула: — Но, знаете, я могу вам просто объяснить, как капельницу делать, катетер я всё равно оставлю, зафиксирую.       — Ну, вот, — я посмотрел на Андрея, — ты ж мечтал быть ветеринаром.       И Марина посмеялась:       — Бойтесь своих желаний.       Мы застряли в клинике часа на полтора. Угрюмый с виду фельдшер, совсем молодой, ещё не выпустившийся из колледжа парень, не проронив ни слова помог нам промыть кошке нос и глаза, с удивительной нежностью в мозолистых руках удерживая её на столе, но та и после процедуры не смогла разлепить веки, так и сидела, слепо забиваясь к рукам Андрея, пока Марина готовила капельницу и объясняла что к чему. Оказалось — ничего сложного, мало чем отличалось от механизмов человеческой медицины, только пациент молчаливый, драчливый и маленький — пришлось снова на пару с Андреем её удерживать. Иногда кошка начинала дремать, вместе с этим усыпляя и нашу бдительность, она расслаблялась, клевала промытым носом, а потом вдруг резко подскакивала и пыталась дать дёру — и тут уж нам приходилось быть начеку, потому что в самый первый раз во время такого фокуса ей удалось выдернуть из лапы катетер и меня замутило от вида крови, мелко усеявшей застеленный пелёнкой стол.       Наконец все процедуры были завершены, рекомендации получены, и мы вышли в холл, к Рите и Сёме. Рита держала на коленях новенькую кошачью переноску, купленную в магазинчике у клиники, а Сёма спал у неё на плече, но, заслышав нас, встрепенулся, подскочил и помахал телефоном:       — Никто не отвечает. Ну, понятно — спят все. Нужно утра ждать.       — А если утром никто не ответит? Нет, надо сейчас что-то думать, — возразила Рита.       Вышедшая вслед за нами Марина предложила стационар, но, услышав цену, мы все тактично примолкли — со всеми лекарствами и уходом сумма получалась неудобная даже для Риты. Поняв нас, ветеринар с сожалением произнесла:       — Ну, у вас и в приют её такую не примут… — и ушла вместе с пожилым мужчиной и хромающей у его ноги, безразличной ко всему пушистой собакой непонятной породы.       — А в общагу? — наконец озвучил Андрей крутящуюся у всех в головах мысль. — Через окно если.       Я точно знал, что на втором этаже кто-то из филологов втайне держит кошку, а с нашего пятого в прошлом году выпустился историк Костик, из чьей комнаты издалека аммиачно несло кошачьей мочой, что ничуть не отпугивало желающих заглянуть к нему в гости и погладить огромного и угольно-чёрного, всеми любимого кота Шермана — однажды, когда кот выпал из распахнутой форточки, успев зацепиться за дерево, мы всем общежитием скидывались ему на лечение и ходили любоваться быстро затягивающимися шрамами на выбритом, розовокожем бедре. Но самим рисковать и тащить кошку в общагу совсем не хотелось, учитывая, что мы и без того ходили под прицелом у комендантши, и хоть с отъездом Васи стало полегче и она ослабила хватку, но на хорошем счету нас всё же не держала.       — Нет, ну если на пару дней, пока не найдём ей хозяина… — задумчиво протянул Сёма и посмотрел на меня. Я потёр наружной стороной запястья лоб, подумал и одобрил:       — Да. Хорошо. Так и сделаем.

***

      Мы вернулись в общежитие к рассвету. Вахтёрша пустила нас с Сёмой, сонно отругав за то, что вернулись в два захода и ей пришлось снова просыпаться — остальные-то пришли с пляжа намного раньше. Сёма убежал наверх, с пакетом с купленными лекарствами, баночками кошачьего паштета, лотком и наполнителем («Даже не думайте, ребят, я оплачу», — беспрекословный голос Риты и треск терминала, выпускающего солидный чек), а я, сидя на лестничном пролёте между первым и вторым этажом, дождался, когда вахтёрша снова пристроится в своём закутке и уснёт, и пробрался к окну. Там я принял из вытянутых рук Андрея переноску с кошкой — она очень удобно замолчала, видимо, вымотанная обрушившимися на неё приключениями, — и помог забраться ему самому. Затем мы быстро поднялись к нам на пятый и зашли в комнату, стараясь не разбудить спящих ребят. Помимо Давида, обнимающего Аню, у нас ночевали Варя с Лизой, устроившись вдвоём на Сёмином верхнем этаже. Сам Сёма уже посапывал в постели Андрея, забравшись туда прямо в одежде, благо, костюмные шляпа и когти остались на пляже (их забрал с собой Давид).       Но, прежде чем уснуть, Сёма честно организовал для кошки туалет, поставив лоток под одним из столов, и разместил у тумбы с плитой два блюдечка с водой и кормом. Нам же с Андреем предстояло заняться ванными процедурами. Стараясь шуметь как можно меньше, мы вынесли в блок наполненный тёплой водой таз, наспех смыли с кошки грязь, а потом по второму разу начисто промыли шампунем от блох и хорошенько обтёрли полотенцем — всё это под тоскливое, редкое мяукание вперемешку со слабым шипением. В награду за эти мучения кошка была отпущена к миске с паштетом, и комната наполнилась звуками раскатистого, жадного звериного урчания.       Я же, завидуя Сёминой возможности уснуть в одежде, принялся снимать неудобный костюм, и почти сразу застрял на галстуке — Виндзорский узел, знанием которого решила щегольнуть помогавшая с костюмом Женя, не поддался подрагивающим от недосыпа, усталости и накатившего похмелья пальцам, и я, поспешно, с силой дёрнув его, наоборот затянул туже и выругался себе под нос, разозлившись, что не догадался просто ослабить узел и стянуть через голову.       — Чего ты там? — шепнул Андрей. Он стоял в шортах и вывернутой наизнанку футболке, отбросив плащ на спинку стула.       Я промолчал, не признавая своей беспомощности и пытаясь разобраться с конструкцией, собранной у меня под подбородком. Не получив ответ, Андрей подскочил ко мне:       — Ну-ка.       И я опустил руки, позволив ему вмешаться. Он склонил голову, пытаясь что-то разглядеть — синеватый полумрак, слабый рассвет пробивается через неприкрытые до конца шторы, — и почти вплотную придвинулся, забегав пальцами по гладкому атласу. У меня в висках мелко и гулко застучало, закололо в затылке — вот-вот и упаду вперёд. И, чтобы не вытянуть руки, не ухватиться за Андрея, я закрыл глаза. Открыл, когда он сказал:       — Всё. Свободен. — Галстук выскользнул из-под воротника, и Андрей, сложив его вдвое, шлёпнул лентой мне по плечу.       Вместо слов благодарности я кивнул, чувствуя, что если возьмусь что-то произносить, то тяжёлый, заплетающийся от усталости язык меня не послушает. Наверное, то же самое ощутил и Андрей, потому что я отчётливо видел, как он хотел что-то добавить, даже набрал воздуха, но примолк, так и не начав. И мы с несколько секунд поглазели друг на друга, стоя в сумрачной, урчащей тишине, а потом я отвернулся, принявшись разделываться с пуговицами на рубашке — пальцы слушались ещё хуже, став какими-то мягкими, движения плыли, растекались, как плыло то, что стояло перед глазами, как растекалось всё, что находилось внутри моей черепной коробки. Мне просто очень хотелось спать.       Пока я освобождался от брюк, Андрей постелил себе матрас — на полу в проходе между мамонтами, ближе к нашей кровати, таким образом, что я, устроившись на своей подушке, мог видеть его лицо почти напротив, но внизу. Мы оба практически уснули, когда кошка, наевшись, забралась к Андрею — потопталась, облизываясь, поводила в воздухе кончиком хвоста, да и свернулась клубком рядом с ним. Сразу же раздалось громкое, тарахтящее мурчание. Не удержавшись, я протянул ладонь, чтобы провести по маленькому, решётчато-ребристому боку с непросохшей, влажной шерстью. Андрей поднял руку одновременно со мной, и мы неловко столкнулись пальцами над кошачьей спиной, на долю секунды зацепились друг за друга, но тут же разошлись — я оставил руку на боку, а Андрей у головы, между ушей.       Прикосновение отдало жаром к самым подушечкам.       — Как её будут звать? — сиплым шёпотом спросил он.       — Дашь ей имя — привяжешься, — вспомнил я то, что родители говорили о брошенных у садового товарищества собаках, которых мы с сестрой подкармливали, когда ездили на дачу. — Нам ещё её отдавать. Просто — Кошка.       — Кошка тоже хорошее имя, — хмыкнул Андрей, почёсывая ей шею. — Но я бы назвал её Тыква.       Я улыбнулся. Моя рука лежала неподвижно, ковшом ладони укрывая почти всё кошачье тело. А он продолжил:       — Говорят, что трёхцветные кошки приносят счастье. И их заводят на удачу. Поэтому можно какую-нибудь кличку вроде Фортуны.       — «Как говорила великая Коко Шанель — я подумаю об этом завтра», — процитировал я всплывшее в голове видео, сдаваясь перед увлекательностью подбора имени. — Может, остальные что-то интересное предложат.       Продолжая медленным, сонным движением поглаживать кошку, Андрей столкнулся рукой с моей, плотно встретившись ребром ладони и мизинцем с моим большим пальцем. Я не убрал руку. Он тоже.       — Спокойной ночи. — Пожелание получилось хриплым и тихим. Андрей молча шевельнул головой в ответ, попытавшись кивнуть.       И я уснул под громкое мурчание, не решаясь разорвать тёплую точку контакта рук, несмотря на затёкшее от неудобной позы плечо.