Человек

С того момента прошло уже три года, и жизнь, кажется, наладилась. Получив такое желанное место в Шинн Фейн и развив свой блог, Сирша переехала ближе к центру города и начала работать над своей предвыборной кампанией. У Рэйберн были амбиции, внутренний огонь — и желание отомстить проклятым Фианна Файл, заняв место в городском совете. А еще у Сирши была Эранаим. Рэйберн так и не дала согласия на брак, но все чаще, когда Аспект не была занята поручениями от Создателя, девушки проводили время под одной крышей. Им было сложно вдвоем: то Эранаим отвыкала от человеческих правил приличия и появлялась, когда Сирша принимала душ, то сама Рэйберн как-то отстранялась, уходила в себя… Вместе им было все же лучше, чем по отдельности. В первый раз за тысячелетия Аспект Любви сама испытала чувство, в честь которого ее назвал Креос — ее увлечение смертными женщинами переросло в восхищение лишь одной из них. А Сирша, уже просто «двадцатишестилетняя» обычная женщина, в свободное от предвыборной гонки помогала Аспектам с поручениями Креоса. Все это, конечно, вызывало у Сирши только одну реакцию — стресс. Она все писала, писала, затем выступала с объявлениями, снова писала… Эранаим все чаще находила Рэйберн согнувшейся над кипой бумаг, с кружкой черного кофе в руке… А еще Сирша очень уж любила кидаться ручками в стену, смотря на объявления своих конкурентов, и устало вздыхать: — Ну ты посмотри, что этот клоун написал, а? В этот раз Эранаим смогла появиться только ближе к ночи. Сирша днем как раз выложила интервью с одним полковником ирландской армии. Они задавали друг другу вопросы о военном будущем Ирландии, о поддержке армии из средств городской казны, а потом, даже начали дискутировать об экономике. Ситуация в мире была нелегкая, и хоть сама Ирландия не была ввязана в конфликты, денег на важные проекты становилось немного меньше. — Зачем ты пересматриваешь свое же видео? Эранаим легла на кровать рядом с Сиршей и уткнулась носом в ее плечо; Рэйберн вздрогнула от неожиданности, но повернулась к Эранаим и быстро поцеловала ее в лоб. Сирша усмехнулась, отмотала видео до определенной отметки, чтобы показать Эранаим тот самый момент, который ее беспокоил. — Вот. В начале видео Сирша и тот полковник обсуждали организованную преступность. Хоть ИРА уже давно не представляла особой угрозы, в Дублине продолжали действовать банды, и полковник спросил Сиршу, сможет ли она, если выиграет в горсовет, гарантировать, что выделит больше денег на поимку преступников. Сирша, задумавшись, ответила положительно, но вдруг, полковник спросил ее, как вообще бороться с преступностью, и вместо того, чтобы сказать что-то вроде «повысить уровень жизни», Рэйберн выпалила: «Финансировать следствие лучше, наверное. Преступники знают, какие улики ищет гарда, так что нам нужны специалисты с каким-нибудь особым подходом. А еще информаторы, чтобы мы могли разрушать их структуры изнутри». «Вы… очень осведомлены», — удивленно произнес полковник. Вот же черт! С одной стороны, Сирша ответила логично, но если задуматься, она только что показала своим избирателям, что слишком много знает об организованной преступности! А если ее конкуренты используют это, чтобы раздуть это и выпустить какое-нибудь расследование? Сирша, конечно, не занималась ничем таким в этой жизни — разве что один раз пришла устраиваться в чертову ИРА! В том районе никого не было в тот день, но если…? — Пиздец, да? — устало вздохнула Сирша. — Если Фианна Файл не такие глупые, как я думаю, моей предвыборной кампании конец. Эранаим усмехнулась и потрепала Сиршу по волосам; Рэйберн вдруг снова взялась их отращивать. Она не понимала, в чем был смысл многих человеческих вещей. Зачем вообще нужны горсоветы? Зачем нужно это интервью? Зачем вообще вести хоть какую-то кампанию, если большинство людей все равно голосовали по принципу «слышал фамилию» или «о, красивый кандидат»? Не проще ли было писать все обещания кандидатов от партий уже в бюллетенях? Но Эранаим понимала одно — это было важно для Сирши, а значит, Аспект никогда бы не помешала этому случиться. Эранаим мягко повернула Сиршу к себе, начала массировать ее плечи, чтобы хоть немного снять стресс, и ответила с хитрой улыбкой на лице: — У тебя паранойя. Никто ничего не подумает — всем все равно больше интересно, не разворуешь ли ты бюджет. И вроде бы пока ты выглядишь честной. Сирша усмехнулась, но кажется, все еще была взволнована. Она убрала компьютер подальше, чтобы не смотреть на это чертово интервью, и выдохнула. Это были ее первые выборы хоть куда-то, — кроме внутрипартийных, конечно же, — Сирша иногда ловила себя на мысли, что вообще не понимает, что делает. Может, зря она полезла в политику? «Ага. Уж извини, Эрин, но ИРА распалась. Делать больше нечего!» — Люди, может, и не догадаются, а Фианна Файл… Эранаим покачала головой, будто пытаясь убедить Сиршу, что все ее опасения были напрасны, и накрыла ее одеялом получше; иногда Рэйберн накрывала только свои ноги, а потом мерзла всю ночь. Эранаим лишь улыбнулась, прижала Сиршу ближе, а потом, ответила: — Как будто кто-то ожидал от тебя что-то другое. Ты ведь от социалистической партии! Все разговоры про повышение уровня жизни и качества образования — это для либералов. Сирша пожала плечами и снова усмехнулась. Эранаим, все-таки, была права. Даже если Рэйберн сама не имела ничего против высокого уровня жизни, как и ее партия, Шинн Фейн все же больше концентрировалась на каких-нибудь профсоюзах и бесплатных поликлиниках, а не реабилитации преступников. А еще Сирша слишком уж много времени провела в нелегальных структурах, чтобы видеть светлую сторону вещей. Какие уж там низкие налоги, если можно просто взорвать чужой штаб? Хорошо хоть Рэйберн не додумалась в этом признаться! Любая уважающая себя партия, особенно в период выборов, должна была создавать видимость огромной любви к ближнему и заботы об избирателях. — В любом случае, в Ирландии пропорциональная система выборов. Плевать, что ты сказала, если ты уже в партийном списке — если Шинн Фейн получит мандат, ты попадешь в горсовет. — И правда. Я что-то правда слишком загоняюсь. Наконец-то, после двух недель мучений, Сирша могла поспать — просто так. Только Эранаим, не считая звонка от Мартины, могла ее успокоить. Аспект, хоть и не была человеком, знала Рэйберн больше, чем кто-либо из еще живущих на этой Земле — они постоянно разговаривали, работали вместе… Черт, Сирша была единственным человеком, кто вообще подозревал о существовании Креоса… ну, и самой Эранаим в ее истинной форме. Через три дня все должно было решиться. Завтра, седьмого июня, были выборы, а уже потом… Все эти три дня Сирша не включала телевизор и не открывала Интернет. Ей, сто тридцатиоднолетней женщине, пережившей все крупные войны двадцатого века, одно восстание и даже схватку с Эллонаксом было как-то по-человечески страшно. А что, если она провалилась? Что, если все это время над ней смеялись ее же избиратели? Еще и Эранаим… — Эранаим! Господи помилуй, сколько раз я просила тебя не появляться так внезапно? Сирша выдохнула, смотря на свою девушку, которая, как обычно, появилась за ее спиной, пока Рэйберн чистила зубы. Сирша быстро сплюнула пену в раковину, вытерла рот и обняла Эранаим, но на ее лице все еще можно было разглядеть легкую тень волнения. Эранаим стояла с тортом… зачем это? Торт был шоколадный и в пластиковой упаковке, правда, объятия Сирши слегка помяли его правый бок. Эранаим хитренько усмехнулась, как делала это еще тогда, когда ее звали по-другому, поставила торт на пол и притянула Сиршу ближе. Но вдруг, будто подумав о чем-то, Эранаим подмигнула ей и шлепнула ее по заднице, совсем легонько. — Ты чего? — прыснула Сирша. — А ты чего? — с улыбкой пожала плечами Эранаим. — Я думала, ты уже вовсю празднуешь. Даже вот, торт… украла. У меня нет смертных денег, так что извини уж. Сирша уже не осуждала Эранаим за такие вот… эксцессы. Она, Аспект и одна из ближайших помощниц Создателя, не могла бы найти время еще и на смертную работу. У Эранаим даже не было документов, что уж там говорить о возможности наколдовать деньги! Она могла, конечно, создать иллюзию денег, или телепортировать себе пару евро из чужого кошелька, но это все равно было бы воровством, так что Сирша просто смирилась. «Так, стоп…» — Что я должна праздновать? Я ничего не понимаю. Эранаим рассмеялась, потрепала Сиршу по волосам и всучила ей свой телефон — его она тоже украла еще три года назад. Эранаим тут же нашла в поисковом браузере новость о результате выборов, и черт, Сирша Рэйберн прошла! Она только что стала одним из членов Городского Совета, а Шинн Фейн заняло в нем самое большое количество мест! — Ура! А я говорила, что я смогу! Я говорила! — Ничего ты не говорила… Кроме «я убожество» и «нахуя я полезла». — Иди нахуй. Сирша все же осмелилась достать свой собственный телефон, который еще не успел разрядиться, лежа в ящике стола все эти три дня. Все ее коллеги поздравляли ее и друг друга, ей даже звонил ее начальник! Сирша отошла в сторону, ответила на все звонки, а потом, побежала в спальню искать свой зеленый брючный костюм. Ее ждала жутко скучная, но торжественная церемония открытия городского совета, и ей нужно было быть там… прямо сейчас. — Я за тобой приду, Сирша. С подарками, — усмехнулась Эранаим. — Спасибо. Только не телепортируйся в толпу людей. — Что я, дура, что ли? Через полчаса Сирша и другие члены горсовета стояли у площади напротив самого здания. Оно было бежевым, величественным, и напоминало античный храм. Лорд-мэр прочитал стандартную речь о конце выборов, совместной работе на благо Ирландии, но вместо скуки Сирша вдруг почувствовала воодушевление. Последний раз, когда она вслушивалась в речь, был в тысяча девятьсот шестнадцатом — если бы Сиршу разбудили посреди ночи, она все равно смогла бы вспомнить, как начинал свою прокламмацию независимости Патрик Пирс. Теперь у Сирши была реальная власть. Быть членом горсовета Дублина… Сирша могла бы что-нибудь изменить, действительно помочь людям своей страны! ИРА разложилось изнутри, но все же Сирша нашла другой путь вести сограждан к процветанию… Правда, скорее всего, ей придется заниматься по большей части поддержанием городских парков в приличном состоянии. — Не думал, что вы окажетесь в списках, Сирша. Но я рад за вас. Приятно видеть, что молодежь все еще увлекается политикой. Сирша повернула голову — справа от нее стоял Майкл, добродушный мужичок лет пятидесяти и ее коллега. Иногда они разговаривали на встречах Шинн Фейн, и хоть Майкл не был таким прогрессивным, как Сирша, он хотя бы не вызывал у нее желание хорошенько его ударить, как это часто случалось, когда Рэйберн разговаривала со своими конкурентами из других партий. — Ну, я ведь видео снимала… Если бы меня не было в списках, я бы не тратила свое время. — Списки… Разве вы не знали, что партии составляют их уже после результатов выборов? Вам вдвойне повезло, Сирша. Кажется, Рэйберн уже совсем забегалась — даже забыла об этом. Ну ничего страшного. У ее канала появлялось все больше подписчиков, а значит, у Шинн Фейн появлялись новые избиратели. Сирша все еще не была по-настоящему популярным политиком, но иногда ее даже узнавали на улице. Было ли это так хорошо? Сирша пока не решила. Горсовет начинал свою работу с понедельника, а в тот день была пятница, так что Сирша могла немного расслабиться. Церемония закончилась, и Рэйберн отошла чуть подальше от посторонних глаз, чтобы Эранаим могла к ней перенестись. Сирша встала сбоку, спрятавшись за высоким деревом, и, услышав звук знакомого голоса, лишь улыбнулась, смотря на свою любимую девушку. — Я хочу тебе кое-что показать. Возьми меня за руку. — Опять телепортация? — вздохнула Сирша. — Хорошо. Сирша уже успела заново привыкнуть к переносам — ее уже не так сильно тошнило. Она прижалась ближе к Мэанаир, обхватила грубыми пальцами ее ладонь, закрыла глаза, и вдруг… Сирша почувствовала холодный, соленый воздух. Он что-то ей напоминал, что-то утерянное, давно забытое, похороненное в попытке убежать от самой себя. Рэйберн открыла глаза и уставилась на море, такое знакомое, родное — то самое, в котором она когда-то рыбачила целыми ночами, то самое, где ее первая любовь уронила ее за борт лодки и отказала ей. — Ты… перенесла нас в Дерри? Сирша не знала, расплакаться ей или засмеяться. Прямо здесь, в этом районе города, она когда-то жила. Сюда же когда-то она отправила Йоке и Бруно, чтобы спасти их… И не увидеть больше никогда, не считая одного дня в тысяча девятьсот двадцать седьмом, когда ее первый сын рассказал ей, как сильно ее ненавидит. А до этого, Сирша здесь любила, страдала, ходила в школу, дралась, смеялась — просто жила, как могла и умела. Здесь прошло все ее детство, но с того времени прошло столько лет. Все выглядело совсем по-новому, не так, как Сирша запомнила это место. Прошло ведь больше ста десяти лет, чему Рэйберн вообще удивлялась? Она посмотрела на место, где раньше стоял ее дом — теперь там было какая-то кофейня, — и вздохнула. — Жаль, это уже не тот Дерри. Эранаим обняла Сиршу снова, смотря вверх, в ее мутные зеленые глаза. Она не знала, что сказать — даже не понимала, что Сирша чувствовала. А как еще это описать? Рэйберн вернулась в то место, которое когда-то называла домом, но оно уже было совсем другим, чужим и незнакомым. То ли это тоска, то ли злость — даже сама Сирша не могла это понять. Но Рэйберн поцеловала Эранаим. Быстро, отчаянно, страстно — чтобы не говорить попусту, но выразить свои чувства, хоть чуть-чуть! Сирша, впервые за эти три года пожалев, что бросила курить, взяла Эранаим за руку и повела ее ближе к тому самому кафе, которое стояло на месте ее маленького, хлипкого, но самого первого дома. — Зайдем внутрь? — предложила Эранаим. — Нет, — покачала головой Сирша. — Пусть это место останется для меня домом, а не… Эранаим кивнула, улыбнулась Сирше, и они молча пошли гулять по городу. Они сели на автобус до центра, в котором Рэйберн толком никогда и не была (а зачем бы ей было идти туда, когда ей было десять, если у нее не было денег?), и там, Сирша наконец расслабилась. Эранаим отвела ее в тир, чтобы Рэйберн выплеснула свои эмоции, а потом, когда девушки из него вышли, Сирша рассмеялась: — Слушай анекдот. Я как-то попыталась рассказать его Лоуренсу, но в комнату зашла Йоке, и… — Говори уже, — подмигнула ей Эранаим. — Интересно. — Едет американец по стране на поезде, а в купе туристы из Англии: мужчина и леди с собачкой. Американец подошел к леди и попросил ее: «Уважаемая, не могли бы вы взять собачку к себе на колени? Я очень устал и хочу сесть». А леди… Сирша закончила шутку, и Эранаим усмехнулась — никто уже не рассказывал анекдоты, и Рэйберн очень сильно выдавала себя таким юмором. Эранаим, конечно, сама была бессмертным существом, и часто путалась в человеческих обычаях, но черт, Сирша ведь сама уже пять лет как была обычной женщиной! Эранаим ожидала, что Рэйберн начнет присылать ей «мемы», что бы это не значило, и произносить новые слова вроде «кринж», но Сирша все так же оставалась Сиршей — ее сленг застрял где-то в восьмидесятых. В то время Мартина была подростком, и Сирша с Блейном все пытались понять, о чем она там говорит с друзьями. Тем временем начало вечереть. Эранаим посмотрела на солнце, быстро ушедшее за горизонт, и обернулась к Сирше, чтобы спросить: — Если хочешь, я перенесу нас домой. Ты, наверное, устала. Сирша уже было хотела согласиться и даже открыла рот, но вдруг, вспомнила кое-что. Она уже жалела об этом когда-то после смерти Блейна, но теперь, когда она была в Дерри, она просто должна была сделать кое-что важное. Сирша просто хотела увидеть это хоть раз, чтобы уже наконец успокоиться и больше никогда к этому не возвращаться. — Ты можешь перенести меня куда-то, не зная точного места? Эранаим удивилась. Интересно, почему Сирша сама не знала, где точно она хочет побывать? Наверное, Рэйберн просто забыла адрес или название — а может, просто думала, что когда-то знакомое ей место уже вообще не существовало? Эранаим, подумав, кивнула: — Да. Мне нужен лишь образ места, а не точный адрес. Даже если ты там никогда не была, но очень хочешь что-то найти, я могу попробовать. — Я хочу найти могилы своих родителей и братьев. А еще Йоке и Бруно. Мне нужно кое-что всем им сказать. Эранаим не нашла, что сказать — лишь взяла Сиршу за руки, крепко ее обняла… Вокруг них появился столп алой энергии, который тут же растворился, как только они оказались на очень старом, заброшенном кладбище. Оно находилось где-то далеко в пригороде. Прямо здесь, в большой могиле, под одним крестом и даже без имен были закопаны ее родители и все ее братья, кроме Перси — он умер позже всех (не считая Сирши), и у него было достаточно денег, чтобы его, хоть и рядом, но похоронили в отдельной могиле. Сирша подошла ближе и как-то задумчиво погладила оба креста; Эранаим исчезла, давая ей время. Рэйберн села между двух могил, поросших травой и сорняками, вдохнула, выдохнула, сжала кулаки… Ей было сложно начать говорить. Все, кроме Перси, ее ненавидели. Все относились к ней плохо, выжили ее из родного дома… Разве это не сделало Сиршу Сиршей? Если бы она не ушла, она никогда бы не стала собой. Да, маленькой Рощин приходилось драться с собственным отцом, чтобы не терпеть побои, рыбачить по ночам, чтобы не ложиться спать голодной — ведь ее ужин отдавали братьям. Но зато если бы не все то, что Сирша пережила, она бы, наверное, вышла замуж за сорокалетнего, чтобы спасти «любимую семью», сама бы родила больше детей, чем может себе позволить, и умерла бы лет в тридцать. — Блять, вы настолько мудаки, что аж тошно — кроме тебя, Перс. Хороший ты все-таки был мужик! Сирша обняла свои колени и уставилась куда-то вдаль, на темнеющее северное небо. Под этим небом она прожила целых шестнадцать лет, пока ее не захватили ритм Дублина и песнь одуряющей свободы. Тогда ей, хоть она и почти сразу попала в тюрьму, казалось, что она могла все — и никогда не была неправа. Может, в этом и была ее ошибка? Рэйберн не вытерла свои слезы, а просто встала, обняла оба креста и прошептала: — Простите. Я ж вам, это, тогда портрет разъебала. И люстру… И с ножом… Сирша хотела просто развернуться и уйти, но не могла. Она так и простояла минут десять, не замечая слез в собственных глазах, пока у нее за спиной не появилась Эранаим. Она обняла Сиршу, мягко оттащила ее в сторону, вытерла ей глаза, а потом, прошептала: — Может, сходишь к Йоке в следующий раз? Ты не должна… Если тебе плохо… — Похуй. Лучше закончить с извинениями сейчас, а то потом с ума сойти можно. Йоке была похоронена на том же кладбище, а Бруно — в Дублине. Рэйберн еле как нашла могилу Ван дер Люссе, но как только она увидела ее надгробие, ее ноги подкосились. Сирша смотрела на то, что осталось от девушки, которую она любила сто восемь лет назад, и чувствовала только печаль — никаких былых чувств. Рэйберн забывала, и забывала часто. Она не помнила, какие песни пел ей Фридрих, как звучал голос Лоуренса… и как выглядела Йоке. Сирша могла представить ее тело, волосы, помнила, что у нее были веснушки и очаровательный носик, но всякий раз, когда она пыталась сложить воспоминания о Йоке в единый образ, у нее получалось лишь огромная россыпь мутных пятен — примерно то же самое, что видел Блейн своим левым глазом. — Прости, mo chuisle. Мне не стоило… Я ведь знала, чем все закончится. Сирша всхлипнула, вытерла нос рукавом своего парадного пиджака и села рядом, снова. За могилой Йоке тоже уже никто не ухаживал — дети Бруно сами были уже стариками, а их дети, наверное, даже не знали ничего о своей прабабушке. У Рэйберн тоже не было даже тряпки, чтобы протереть надгробие. — Твой сын меня ненавидел. Но я заслуживаю. Удивлена, что ты меня любила, еще и до самой смерти. Я иногда удивляюсь, что меня даже Блейн… полюбил. Сирша отошла обратно к Эранаим, и та перенесла ее в Дублин, на могилу Бруно. Рэйберн снова вытерла слезы, снова села рядом, снова повторяла лишь одно слово — «прости». Сирша ведь разбила сердце не только Йоке. Бедный мальчик думал, что его приемная мама умерла, как героиня, а оказалось, что Сирша просто их бросила, испугавшись своего же бессмертия. Ван дер Люссе, конечно, не знал про ее маленький секрет, но теперь… — Представляешь, я тебя пережила. Только не крутись в гробу слишком сильно, пацан — взлетишь. Сирша плакала. В этот раз по-настоящему, даже не пытаясь вытирать глаза или прятать слезы. Эранаим была где-то сзади, даже иногда пыталась обнимать Сиршу или трогать ее, но Рэйберн была безутешна. Сейчас, в смертном уже теле, Сирша никак не могла поправить ошибки прошлого. Никто уже не был властен над временем, кроме, пожалуй, Создателя… Но путешествия во времени никак не могли быть хорошей идеей. — Я горжусь тобой, мелкий. Слава Ирландии. Бруно в этот раз уже не ответил.