Человек

— Сирша! Доброе утро, милая. Рэйберн открыла глаза, не понимая, где находится. Она, казалось, только что проснулась, но что-то было не так, как вчера. Сирша не помнила, какой сегодня был год, день и месяц, не понимала, кто звал ее, пока вдруг не оглядела комнату. Это ее дом — их с Блейном, их чудесный, милый дом с магазинчиком справа. Сирша помнила, как они вместе клеили обои для детской, как Блейн увидел картину с подсолнухами, висевшую сейчас над их кроватью, и очень-очень долго просил Сиршу купить ее для их спальни вместо очередного комплекта патронов. На стене слева, под огромным ирландским флагом — календарь. Пятое ноября тысяча девятьсот семидесятого года. Маленькая Мартина уже неделю жила у них дома, и Блейн постоянно вставал посреди ночи, чтобы ее покормить; иногда это делала Сирша, но Рэйберн, будто почувствовав отцовский инстинкт против всех основ человеческой биологии, настаивал на том, чтобы следить за маленькой больше. Сейчас же Блейн лежал рядом с ней, счастливо улыбаясь и держа Сиршу сзади за плечи. Вокруг его глаз появились мелкие морщинки, как это было всякий раз, когда он смеялся или радовался… Сирша обернулась и почувствовала, что еле сдерживает слезы. Черт, да что это с ней? У них появился ребенок, бизнес шел в гору, ребята из ИРА должны были прийти к ним вечером, чтобы отметить существование Мартины… Но Сирша, смотря на Блейна, своего любимого мужа, чувствовала себя такой пустой. Дело было не в нем, а в ней… Сирша понимала, что просыпалась рядом с Блейном и вчера, и месяц назад, и год. Почему же она чувствовала себя так, как будто прошла через годы, десятилетия отчаяния и скорби — без него и Мартины, совсем одна? Рэйберн отвернулась от Блейна, чтобы он ничего не заметил, но было уже поздно. — Эй, ты чего? Блейн наклонил голову ближе к Сирше и аккуратно поцеловал ее в правую щеку. Интересно, что произошло? Рэйберн никогда не плакала просто так, особенно с утра, когда ничего еще не могло случиться. Недавно Сирша рассказала Блейну о том, что с ней случилось во время Первой Мировой войны — а вдруг ей приснился этот Альберт (ну, или как там его звали)? — Плохой сон? — снова спросил Рэйберн. — Я думала, ты умер. Сирша Рэйберн не подозревала, что она сама умерла всего несколько секунд назад, что ее душа ушла на вечный покой. Для всех остальных, еще живых людей, Аспектов и Креоса, время продолжило течь огромной, таинственной рекой без конца и края — на дворе было двадцать седьмое апреля две тысячи сорок шестого года, а на часах — ровно девять. Кажется, Сирша как-то раз уже умерла двадцать седьмого апреля в девять ноль-ноль… Это было давно, во время Пасхального Восстания. В этот раз ей было сорок восемь, а не двадцать три, и она жила в мирное время — относительно. Ее дочь Мартина умерла шестью годами ранее, и с тех пор Сирша стала совсем другим человеком. Рэйберн с головой ушла в работу, забыв все, кроме своей любимой и жестокой Ирландии. Эрин, словно живая и очень требовательная женщина, забирала у Сирши все, что не забрала смерть. Рэйберн снова и снова участвовала в выборах, чтобы хоть как-то облегчить жизнь своих сограждан, заручалась поддержкой самых разных людей… Сирша сталкивалась со скандалами по поводу ее ориентации и брака с Эранаим, «излишнего милитаризма» — но все равно продолжала идти по стране, крича во все горло об объединении двух Ирландий и возрождению ИРА. А осенью две тысячи сорок шестого Сирша собралась на президентские выборы. Ей было уже «сорок восемь», и на ее лице начали появляться морщины; как-то раз Сирша даже заметила у себя на голове седой волос. Но Рэйберн не привыкла сдаваться — так завещали ей Дуглас и Кахал Бру, так научили ее ее собственные провалы из полузабытого начала двадцатого века. То был сентябрь — три недели до выборов. Сирша выступала перед народом в своем новом любимом брючном костюме с оливково-зеленым пиджаком. Она не читала с листа — говорила от души, много и громко, и на ирландском, и на английском. Рэйберн закончила говорить про экономические плюсы присоединения Севера, а потом, вдруг добавила на английском: — Если вы не понимаете, что я сейчас сказала, то я права, и Ирландия все еще не смогла полностью избавиться от колониального прошлого. Однако у нас есть выход! Я, и все мы, как один народ, будем бороться за возрождение кельтской культуры и ирландского языка! Толпа радостно захлопала, и Сирша, глупо улыбаясь, посмотрела на свою жену Эранаим. Она, чтобы заключить с Сиршей брак, взяла себе человеческое имя и сделала себе паспорт — а сейчас так называемая Мэри Рэйберн стояла за кулисами и молча поддерживала свою жену. Сирша покраснела, как когда-то в молодости, снова перевела взгляд на толпу и, после еще одного вступительного слова про объединенную свободную Ирландию, перешла к сути: — Для этого нам нужна сильная армия. Мы не хотим воевать, однако если наши братья на Севере столкнутся с сопротивлением Британии, мы будем вынуждены отправить особые войска на помощь — обычных людей призыв не затронет. Я предлагаю возродить ИРА. Без бессмысленных терактов, без запугивания и шантажа — просто войско наемников, эффективное и смертельное без всякого шума. Самые ярые ее сторонники уже начали хлопать — остальные как будто замерли, пытаясь решить, поддержать предложение их кандидатки или нет. Сирша выдохнула, чтобы взять паузу и подумать, что еще сказать. Сама она не считала те теракты бессмысленной мерой, но понимала, что ей не стоило признавать это вслух. Вместо лишней информации Сирша лишь подняла кулак в воздух, широко улыбнулась и воодушевленно крикнула: — Слава Ирландии и ее детям! Я клянусь вам Богом и своим сердцем, я приведу страну к проц… Выстрел. Прямо в самое сердце, которым Сирша Рэйберн только что поклялась. Овации превратились в крик массовой паники — и слезы Эранаим, которая только что увидела, как труп ее жены падает на холодный пол трибуны. Сирша умерла, так и не поняв, что случилось. Жизнь покинула ее тело, когда она думала только о том, что сказать дальше, как помочь Ирландии. Однако в последнее ее мгновение жизни, перед тем, как ее глаза закрылись, Рэйберн представила себе лицо человека, от которого и получила эту милую шотландскую фамилию… — Милая, ну какой еще «умер»? Я живой. Все хорошо, видишь? Сирша Рэйберн, уже и не подозревая, что случилось буквально только что, вытерла свои глаза и обняла Блейна так крепко, как только могла. Она хотела его защитить и укрыть, хоть и не знала, от чего — может, ей просто хотелось быть с ним рядом? Сирша поцеловала Блейна, и он, усмехнувшись, легонько сжал ее ягодицу и подмигнул ей. — Вижу. Теперь вижу, — улыбнулась Сирша. — Иди-ка сюда… Сирша схватила Блейна за талию и уже хотела посадить его к себе на колени, но их прервал детский крик. Мартина тоже решила проснуться и, наверное, захотела поесть. А может, ей просто было скучно? Неважно — Сирша поднялась с кровати, чтобы пойти и проверить, но вдруг почувствовала руку Блейна на своем локте: — Давай я проверю, милая. «Ну вот как всегда…» Сирша улыбнулась, но мягко убрала с себя руку Блейна и все же решила с ним поговорить. Да, из них двоих он был в декрете, а не она, но разве Сирша не могла тоже принимать участие в воспитании? Блейн постоянно был с Мартиной дома, а Сирша на работе — но даже в свободные деньки так получалось, что Блейн не давал ей подойти к Мартине, сам делая почти все. — Блейн, если я тоже буду ухаживать за Мартиной, с ней ничего не случится. Я же все-таки мама. Дай я, хорошо? А то она все с тобой да с тобой… Сирша пошла в детскую, а Блейн, очень уж неохотно, остался в спальне. Рэйберн увидела плачущую Мартину, проверила памперс… Хорошо, что все было чисто! Сирша подняла Мартину, поцеловала ее в лоб и пошла на кухню, чтобы согреть ей смесь, но вдруг, увидела там Блейна. Он протянул ей уже готовую улыбку, неловко кашлянул и вдруг сказал: — Извини. Ты права. Я что-то поехал крышей. Мне просто страшно, понимаешь? Не из-за того, что ты плохая мать, ты замечательная, просто… Боюсь оставить Мартину одну. А если ей будет скучно? Ну, или кто-то ворвется в дом и- Сирша рассмеялась — вообще-то, в словах Блейна не было ничего такого, но ей показалось, что он слишком все преувеличивал. Сирша дала Мартине бутылку, смотря, чтобы та не подавилась, и все-таки перевела взгляд на Блейна, улыбаясь: — Извини. Я понимаю, с мелкими страшно, но если ты не перестанешь себя накручивать, сам с ума сойдешь. Блейн вдруг вспомнил, как Сирша боялась брать Мартину на руки, когда ее только-только привезли, и тоже засмеялся. Малышка наконец успокоилась, и Блейн, чтобы не мешать Сирше, снова ушел в их спальню. Рэйберн же покормила Мартину, бросила бутылочку в раковину… — Хи-хи! — Мартина широко открыла рот, смотря в сторону бутылочки, и дернула Сиршу за прядь. — Хих. — Еще и ржет тут, приколистка мелкая. Сирша сама усмехнулась, хоть и поморщилась от боли, и наклонила голову, чтобы убрать волосы из поля зрения Мартины. Малышке это не понравилось — она сморщила нос, уперлась ногой Сирше в грудь и перестала смеяться. Теперь была очередь Сирши: она даже не попыталась сдержать смех и лишь посмотрела на Мартину с широкой ухмылкой на лице. — Вырастешь — отдам тебя в ИРА к дяде Дугласу. Он тоже приколист, особенно когда пьяный. Он сегодня придет, кстати. Первая половина дня прошла спокойно: Сирша с Блейном прибрались в гостиной, по очереди бегая к Мартине, когда она плакала, и Сирша сходила в магазин за виски. Если Хлоэ и Блейн пили немного, то вся остальная часть компании, включая Нолана, нуждалась в гораздо большем количестве алкоголя. Как-то раз Дуглас с Ноланом выпили на двоих две бутылки виски, еще стакан пива — а потом пошли на работу. Сирша тогда была с Блейном на интервью агентства по усыновлению и очень разозлилась, что ее друзья пошли пить без нее. Разозлилась и Хлоэ — она, правда, переживала за пьяного мужа с заряженным ружьем в руках. Но вдруг, Сирша услышала очень сильный стук в дверь — как только она открыла, в коридор ввалились Дуглас, Нолан и уже пьяный Шон. Они все тут же пожали Сирше руки, позвали Блейна… Шон бросился обнимать Рэйберна и сюсюкаться с Мартиной — Нолан, парень Шона, шлепнул его по макушке и оттащил его в сторону: — Твой парень — я. — Иди нахуй, пидор, — захихикал Шон. Тут же, в гостиную вошла Хлоэ в своей новой голубой блузке и штанах. Она постоянно работала с наркотиками, запах которых оставался на одежде, и ей приходилось постоянно переодеваться. Хорошо хоть, что этот ее костюм не успел побывать в лаборатории! Хлоэ закатила глаза, смотря на друзей мужа, и сам Дуглас, смеясь вместе с Сиршей, ответил, пихая Нолана в плечо: — Вы оба пидорасы. Сирша, бухать идем или нет? Надо же, это… ребенка обмыть. — Да идем уже, идем, успокойтесь только, — усмехнулась Сирша. — Хорошо, что ты Хлоэ позвал — она единственный адекватный человек в вашей компании. Хлоэ ничего не ответила, а лишь закатила глаза — но потом кивнула Сирше и прошла за Блейном и ребятами в гостиную. Дуглас открыл все бутылки, Нолан разлил всем пиво, Шон позаботился о виски, а Сирша принесла Мартину. Как же им повезло, что мелкая не плакала и не спала сейчас! Сирша аккуратно придержала Мартину, взяла ее левую ручку в свою ладонь и «помахала» всем. — Это Мартина. Ей вот недавно пять месяцев исполнилось. — О, с прошедшим! — улыбнулся Дуглас. — Вы ее уже крестили? Если что, мы с Хлоэ можем… Нолану с Шоном это не понравилось — они тоже хотели быть крестными, хоть и не могли оба быть отцами. Дуглас шутливо поднял кулак, хитро улыбаясь, и взял Мартину на руки. Малышка удивленно посмотрела на МакАлистера — он был очень уж похож на маму, но у него не было длинных волос, за которые можно было потянуть. Мартина решила потянуть Дугласа за футболку, и он, чтобы не растянуть свой последний чистый верх, отцепил ее ручки и поднял ее вверх, улыбаясь: — Ой, она сильная! Нолан, будешь ее тренировать, когда она станет рядовой. — Моя дочь не будет солдатом! — возмутился Блейн. — Давайте не будем расписывать ее будущее до самой смерти. Хлоэ понимающе кивнула и аккуратно, чтобы не напугать Мартину, отняла ее у Дугласа. Она сама, хоть и была в ИРА, формально не была солдатом — и не понимала, зачем Дуглас с Сиршей так стремятся записать в ИРА еще маленьких детей. У них с Дугласом хотя бы были мальчики, и им было десять и восемь лет, а вот Сирша… черт, при чем тут младенец? Дуглас, правда, не разделял мнения Хлоэ. Он снова потянулся к Мартине, чтобы погладить ее по голове, и девочка потянула ручки к его ладони, хватая его пальцы и смеясь. Хлоэ закатила глаза и отдала Мартину обратно Дугласу, а Блейн, чтобы не молчать, смущенно предложил: — Выпьем за Мартину? — Ну наконец-то хорошая идея! — улыбнулся Шон. Компания чокнулась, и Сирша выпила свой виски залпом, иногда посматривая за Мартиной. Хлоэ с Дугласом ей нравились — Нолан и Шон, правда, тоже хотели ее подержать, так что Хлоэ пришлось передать Мартину ребятам. Дуглас тоже выпил весь свой стакан, налил еще и вдруг, пихнул Сиршу: — Так когда вы ее покрестите? Нам с Хлоэ надо будет почитать, что делать крестным… Сирша пихнула Дугласа в ответ, улыбаясь от приятного тепла внутри, и налила себе кружку «Гиннесса» — как бывалый алкоголик, она знала, что нет разницы, понижать градус или повышать: наутро все равно будет очень-очень плохо. Сирша чокнулась с Хлоэ, затем еще раз пихнула Дугласа и ответила: — Не будем мы ее крестить! Мы с Блейном атеисты. — Да знаю я — просто хотел быть крестным батей, — вздохнул Дуглас. — Главное, что вы оба католики-атеисты, а не протестантские уебки. Все рассмеялись — особенно Шон, который уже успел опьянеть. Как можно быть и католиком, и атеистом? Сирша, конечно, поняла, что Дуглас имел в виду: быть «католичкой» в ее случае означало готовность убивать протестантов без особого повода. Этим Сирша с Дугласом и занимались — в большинстве случаев. Все выпили еще два стакана: первый был за истинную веру, а второй — за Ирландию. Хлоэ с Блейном уже почувствовали, что им хватит, а Сирша, которая только начала, взяла Мартину у Нолана, просто на всякий случай. Шон уже был слишком пьян, чтобы давать ему ребенка, поэтому бедному парню пришлось просто смотреть, как Сирша с Дугласом сюсюкаются с Мартиной. Через еще несколько стаканов сама Сирша решила укачать ребенка и положить Мартину спать в кроватку. У нее это нескоро получилось — но когда Рэйберн наконец вернулась в гостиную, уже пьяные гости (и относительно адекватный Дуглас) пели военные песни. Почему-то решили начать с грустной — песня называлась «Обещание снайпера». В последний раз Сирша слышала ее во время Войны за независимость, но все еще помнила текст и начала подпевать. Компания дошла до припева. Дуглас басил, громко и невпопад, Нолан, Шон и Блейн пели уже потише и повыше. Хлоэ тоже пела громко, и у нее был красивый высокий голос — если бы она не варила мет для продажи в Ливан, она могла бы стать певицей. Сирша, упав на диван рядом с Ноланом, тоже повысила голос, чтобы посоревноваться с Дугласом: — Пока еще не выиграна война, я с пушкой не расстанусь никогда! Все остальные, правда, пропели: — Как только все мы выиграем войну, я пушку в руки больше не возьму! Нолан шлепнул Сиршу по голове, а Шон с Хлоэ недовольно на нее покосились. Даже Блейн удивленно пожал плечами — как это так, его суровая террористка-жена забыла текст? Дугласа это, кажется, не смутило, но Нолан оскорбился и цокнул: — Ты неправильно поешь. — Заткнись, щенок. Все она правильно поет! — МакАлистер довольно пожал Сирше руку, хоть сам понимал, что Рэйберн не знала правильный текст, и подмигнул ей. — Юнионистов и «бритишей» стрелять, пока они не кончатся. Приказ! — Сэр, да, сэр! Сирша отдала честь, широко улыбаясь, и послала Блейну воздушный поцелуй. Рэйберн грустно вздохнул и посмотрел на нее, а потом — на Хлоэ. Кажется, из всей компании только он и Хлоэ не понимали эту зацикленность Сирши и Дугласа на силе, смерти и вечной войне. Хоть оба тоже поддерживали своих партнеров и любили Ирландию, им обоим хотелось какого-то более мирного подхода к обычной жизни, вне работы. Хлоэ решила спросить: — Дуглас, а разве «Обещание снайпера» не про милосердие ирландских солдат? Мы поем ее, чтобы напомнить себе быть лучше английских уродов. Дуглас не нашелся с ответом — вместо этого он закинул руку Сирше на плечо, достал у нее из кармана сигару, зажег ее, и начал петь. Сирша тоже подключилась, и уже скоро, на радость Нолану и Шону, оба начали петь, еще громче, чем раньше, чтобы «показать им всем»: — Пока еще не выиграна война, я с пушкой не расстанусь никогда! Блейн и Хлоэ синхронно хлопнули себя по лбу, но все же присоединились. Нолан и Шон уже были слишком пьяны, чтобы петь, так что они просто легли на диван, иногда что-то мямля. Сирша рассмеялась, тоже закурила, и вечер снова стал таким же веселым, как раньше. Все разошлись только тогда, когда все военные песни уже были спеты, а Мартина начала плакать, и Блейну пришлось ее укачивать. Сирша проводила гостей, упала на кровать, даже не раздеваясь, и уснула. Теперь уже не случится ничего плохого — никогда. Сирша была в безопасности, как и Блейн с Мартиной, и все их друзья. До конца бесконечности.