Коробка с карандашами

Первое время он вообще ничего не понимает. То ли очередной мир-отражение, то ли глюки — привет от пошедшей вразнос психики, то ли еще что. Если честно, он настолько устал, что даже не пытался ничего понять. Подолгу смотрел на свою юную морду, усеянную прыщами, в зеркале. Вяло ел. Разговаривал с дядей и тетей на отвлеченные темы. Без энтузиазма ходил в осточертевшую школу, пропуская мимо ушей издевательства одноклассников. Изумленно пялился на Мери Джейн — юную, свежую, веселую, совсем не ту надменную стерву, которой она стала к тридцати. Ступор ничто не могло пробить, и Питера это совершенно устраивало. Он так устал. Он чувствовал себя древним стариком, еле волочащим ноги и мечтающим, чтобы этот кошмар под названием «жизнь» наконец закончился. Даже участие в очередной олимпиаде не радовало, как и победа: все эти задачи теперь казались детским лепетом. Казалось, что он так и продолжит жить в этом тягучем клейком мареве, но тут Вселенная, раздраженная его тупостью, нанесла удар под дых. Питер в очередной раз залез под крышу, на захламленный чердак, уныло глядя в оконце на сереющее небо, и, сделав шаг, споткнулся о стопку каких-то старых журналов, полетев на пол. Естественно, больно ушиб коленку и ободрал ладонь левой руки: тело было обычным, не улучшенным, без прокачки облученным непонятно чем пауком. Он заворочался среди журнальных отвалов, как пингвин на скалах, и совершенно неожиданно зарыдал. Словно плотину прорвало: он, захлебываясь слезами, выл и выл в ладони, которыми зажимал рот, чтобы не тревожить родню, пока полностью не обессилел. Вставать не хотелось. Питер с трудом сел, подтянув ноги, распихал журналы... Спрятанный под рухнувшими теперь стопками деревянный ящик коварно ткнул углом в щиколотку, заставив зашипеть от боли. Питер окончательно разгреб бумажные завалы и полез в ящик, чувствуя себя как в идиотском комиксе или фильме, где по закону жанра главный герой находит на чердаке Наследие. Именно так, с большой буквы. Он, скептически усмехаясь, открыл первый толстый журнал в клетку, заполненный крупным корявым почерком, вчитался... Через пару минут улыбка сама собой стекла с лица, еще через десять минут Питер, подсвечивающий себе телефоном, захлопнул журнал и застыл, чувствуя, как по спине течет холодный пот. Клише не соврали. Он реально нашел свое Наследие. Что он знал про своего отца? Да, в принципе, почти ничего. Ах какой добрый и чудесный человек был! Ах какая трагедия! Чем занимался? Доктор. Питер всю жизнь считал, что папа трудился в какой-то больнице вместе с матерью. Обнаруженные лабораторные журналы это опровергали: доктор — понятие растяжимое. Ричард Паркер в компании Хенка Пима, Брюса Беннера и Франклина Сторма работал над сывороткой суперсолдата. В журналах, лихорадочно пролистанных утащившим их в свою комнату Питером, не было ничего важного и секретного. Это даже не лабораторные журналы, как он поначалу подумал. Это что-то типа дневника, куда Ричард изливал свои мысли, жалуясь, размышляя, записывая, чтоб не забыть. Питер читал, и руки дрожали: вскользь упомянутые добровольцы, срывы за срывами, неудачи... ругань на Пима, хитрожопого параноидального гения, упоминания разработок Старка, который Говард. Размышления, что зря они во все это влезли. Ни военные не дадут жить спокойно, ни ЩИТ... про генерала Росса и Фьюри Ричард писал особо ядовито. Как и про то, что результаты требуют прямо сейчас, а подопытные — он так и написал, подопытные... подопытные дохнут один за другим. Как и у Старка когда-то. А до архивов Золы не добраться. Но они смогут, и даже без вита-лучей Старка. Последний журнал был наполнен усталостью и паранойей: у них почти получилось. Ричард то сбивался на отвлеченные темы, то упоминал про опыт пять сотен четыре... волосы Питера стояли дыбом. Он моргал воспаленными от слез и бессонной ночи глазами, лихорадочно пробегая строки взглядом. Неудача. Неудача. Неудача. Что-то не то. Почти получилось. Удача. Почти. Через месяц назначены испытания. Питер отодвинул журнал. Если поначалу Ричард вспоминал о нем, что есть такой Питер Паркер, его сын, то чем дальше, тем меньше. Последний год ни одного упоминания его имени. Он посмотрел на дату и молча сложил журналы стопкой. Последний приезд отца с матерью из командировки. Сколько ему было? Десять? Да. Именно так. Через месяц Питер стоял на кладбище, силясь осознать кошмарную реальность. Еще через месяц в прессу начали просачиваться сведения о Халке. Питер сидит на кровати, рядом лежат журналы, и он понятия не имеет, что делать. Пузырь отчуждения лопнул. Он в прошлом, в своем юном теле, до того, как его грызанул чертов паук, пустив всю жизнь под откос, а рядом лежат доказательства, что его папа с мамой были очень даже не просты и погибли или в результате зачистки неудавшегося эксперимента, или, что гораздо более вероятно, в результате побега Беннера, ставшего Халком. Питер не дурак и умеет сопоставлять данные. Работа над сывороткой, появление Халка, смерть его родителей — все это звенья одной цепи. Он отлично помнит, какие разрушения нес Беннер в своем альтер эго. Он сидит и ничего не делает. Зачем? Прошли годы. Лучше он будет вспоминать отца и мать молодыми и веселыми, чем думать о том, что клише очень часто — суровая реальность. Ученые, погибшие от рук, лап, действия своих экспериментов. Он бездумно смотрит на календарь и холодеет: через две недели поездка в Озкорп. Всего две недели. Целых две недели. И он из дрыща-очкарика станет Человеком-пауком. Казалось бы, что такого страшного? Подождет, позволит себя укусить — он отлично знает, где именно будет проползать сбежавшая из лаборатории членистоногая сволочь. И снова приключения, снова встреча со Старком, снова работа супергероем. Сердце бьется как бешеное. Питер сидит каменной статуей. Он думает. Перед глазами проносится та его жизнь: попытки нести добро и справедливость — так, как их понимал шестнадцатилетний задрот, воспитанный на комиксах и поучениях дяди Бена. Большая сила, большая ответственность. Интересно, дядя реально в это верил? Питер отлично помнил, как тяжело стало после гибели дяди. Как они едва сводили концы с концами: повисшие на хрупких плечах тети кредиты и прочее. И он, юный раздолбай, который пытался сделать мир лучше. Ну или хотя бы отдельно взятый город. Не получилось. Полиция его ненавидела. Люди то превозносили, то презирали. Он боролся с разными уродами в костюмах со сверхъестественными способностями, и все это сопровождалось разрушениями. Он пытался сводить ущерб к минимуму, помогать и спасать. Его враги — нет. Неудивительно, что Джей Джемисон поливал его в газете помоями. Тогда он возмущался: как же! Я ж помогаю! Дружелюбный сосед! Сейчас... Питер думает: а какого хрена он выполнял работу полиции и спасателей? Какого хрена он лез туда, где требуются особые полномочия? Ну поймал пару десятков воришек. Ну надавал по морде грабителям. Интересно, а что потом? Расследование. Доказательства. Суд. Это вообще законно было? Суд принял доказательства преступлений? Если честно, он не уверен. Сейчас он очень не уверен. Мысли о пойманных преступниках и законности цепляют следующее: камеры. Питер холодеет. Он помнит, как Старк с помощью искина с легкостью взламывал камеры слежения, лез в архивы и вообще куда угодно. Помнит, как он сам скакал по крышам, переодевался там же, снимал маску... интересно, как долго за ним следили? Насколько быстро опознали? Почему ждали, прежде чем начать вербовать? Тот же ЩИТ? Питер помнит, как ловили Баки Барнса, измученного, с разрушенной личностью. Как гоняли, как зайца. Как... Он не хочет это вспоминать, но память бесстрастно разворачивает картинки. Почему Старк так взъелся на Барнса? Да, он родителей убил. Питер вспоминает Альтрона и Заковию. Одержимую местью Ванду, слетевшую с катушек и ушедшую хрен знает куда. Скольких убил Старк лично? Просто потому, что в пылу борьбы зацепил случайно? Те же Мстители? Вспоминает... Мысли закономерно сворачивают в сторону Старка. Руки трясутся, сердце трепещет. Питер ощущает себя мелкой японской школьницей, идущей на встречу с кумиром. Старк высится в недоступной обычным смертным дали божеством миллионов. Питер трет ладонями лицо и включает мозг. С каких пор он стал страстным поклонником Старка? Питер помнит их взаимодействие. Оно никогда не было равным. Для Старка он, пусть даже и гений, всегда был пузатой мелочью. Ребенком, которому можно и нужно дарить игрушки и хлопать по плечу, мотивируя на подвиги, но, если что, можно и наказать. Питер помнит, с какой легкостью Старк то давал костюм, то забирал, отговариваясь заботой. И его абсолютно не смущало, что Питер и до встречи с ним отлично жил, почему-то считая, что без его облагодетельствования Паркер обязательно загнется. Забота? Старк без зазрения совести потащил его с собой в аэропорт останавливать преступников. Питер отлично помнит, насколько метко стрелял Барнс... Старк был жестким и жестоким бизнесменом в первую очередь, он держал свои компании крепкой хваткой и не стеснялся воевать за выгодные контракты. Он демонстративно спал с кем хотел, квасил, развлекался — зачастую за чужой счет. Делал много хорошего, но и косяков хватало. И очень не любил признавать свои ошибки. Перед глазами стоит Новиград. Когда детское восхищение харизматичной личностью превратилось в фанатизм, оправдывающий любую херню и превращающей недостатки в достоинства? Когда Питер стал фанатиком? Что это? Недостаток отцовского влияния, особенность характера и мозга, просто психическая фиксация? Питер не понимает. И если честно, не хочет в этом ковыряться. Через две недели поход в Озкорп. Питер живет, дни тащатся друг за другом улитками. Питер думает. Думает. Думает. И ничего не может решить. Смотрит на тетю и дядю. Листает журналы отца. Вспоминает то будущее, или прошлое, или что оно там было. Он умер, не дожив до тридцати одного. Мутация. Та самая мутация, которой его наградил паук, его и убила. Пауки и люди слишком разные, чтобы слияние двух генетических кодов прошло бесследно. Если честно, Питер был рад. Опустошенный потерями, измученный превозмоганием, он пытался что-то изобретать, но изменения пошли в таком бешеном темпе, что он при всем желании не успевал. Плюс постоянная депрессия от гибели Старка, плюс взваленные на его плечи обязанности, плюс бесконечные трудности... День экскурсии неуклонно приближается. Питер думает. Бесконечные варианты: а что, если... Он сможет предотвратить гибель дяди Бена. Он сможет наладить нормальные отношения со Старком. Не будет противостояния с Гарри Озборном. Можно будет столько всего исправить. Можно будет... Они идут нестройной толпой по Озкорпу, и Питер задирает голову, рассматривая возносящиеся вверх ярусы башни. Рядом что-то бубнит Флэш, щебечет Мери Джейн, гордо задирает подбородок Гарри. Питер опускает взгляд и видит целеустремленно ползущего к его руке паука. Решение принято, обжалованию не подлежит. Он улыбается.

***

Питер приходит домой, с удовольствием ужинает и делится с дядей и тетей планами на будущее. Дядя одобрительно кивает, тетя ласково улыбается. Питер доволен: планов громадье, и он составил четкий план по их исполнению. Это будет хорошая жизнь. Он в этом уверен.

***

Он тщательно смывает с подошвы остатки размазанного паука, прячет в шкаф перчатки. Первым делом, после того, как заработает денег, — Питер отлично помнит, с чем и куда надо идти, чтобы зарегистрировать патент, — он исправит зрение. Лазерная коррекция творит чудеса. Плакаты со Старком, дневники отца, записи самого Питера... все это утрамбовывается в бочку и сжигается. Он осторожно кладет сложенные очки на тумбочку и спокойно засыпает. Впервые за долгие годы.