Dandelion

Юнхо был абсолютно подавлен. Он и без того был уверен, что у него не было абсолютно никаких шансов на победу, а произошедшие недавно события только укрепили эту мысль. Вернуться не получится, думал Юнхо, хотя, впрочем, он и не планировал. Его судьба уже была высечена на камне, раскопанном ради каких-то перемен, поэтому вину и сожаления он испытывал только в сторону Эллены. Честно говоря, он это предвидел. Ровно в тот момент, как он погрузился в этот довольно роскошный поезд, и все время долгого ожидания, пока к ним кто-нибудь придет, он уже знал, какой час пробили часы судьбы. Тишина, что продолжала преследовать их, сгущалась и сгущалась, и он чувствовал это даже в своей постели, глядя на серый скучный потолок своего временного убежища. Может быть тогда, когда его только отобрали на Жатве, он еще ничего не осознавал, но теперь, по пути в Капитолий, все становилось все более очевидным. Никто не поможет им в эти оставшиеся до Игр дни, и как бы Лавиния не пыталась убедить их, что все хорошо и о них позаботся, Юнхо уже знал, что это не так. Он всегда это знал. И точно также он знал, что жизнь, похоже, искусно издевалась над ним. Так было, когда он был моложе, так продолжалось и сейчас. Теперь, когда он стал трибутом и был отправлен на верную смерть, казалось, что все, чего хотела его жизнь, это посмеяться над ним в последний раз. И все же, едва завидев наставника до того, как они достигли Капитолия, и услышав от него, что любая надежда была потеряна еще в самом начале, он не стал выражать своего беспокойства. Он продолжал ничего не чувствовать ровно так же, как это было несколько часов назад на сцене рядом с Дворцом правосудия. По крайней мере, он не чувствовал ничего по поводу самого себя, но беспокойство за партнершу никуда не девалось. Девочка, кажется, не успокаивалась с того самого момента, как они оказались в паре. Эллена Коллиер, всего лишь маленький ребенок, которому пришлось услышать, что ей придется умереть, от человека, которому она должна была доверять больше всего. Юнхо хотел его проклясть. По его мнению, наставник уже зарекомендовал себя как самый большой кусок дерьма во всем Капитолии. Он едва ли посмотрел на них скучающими глазами, пока они без дела сидели на своих местах, казалось, целую вечность. Они очень терпеливо ждали его прихода, даже были вынуждены разговаривать с Лавинией, которая им обоим не нравилась. И после всего этого изнурительного ожидания, все, что они услышали, было бессмыслицей. — Вам ничего не остается, — сказал он им, когда наконец соизволил явиться. — Единственный совет, который я мог бы вам дать, это попробовать пожить полной жизнью те несколько дней, которые вам остались. После этого мужчина просто исчез. Эти несколько слов были ничем иным, как декларацией того, что ни Юнхо, ни Эллена, не доживут до конца Игр. Вместо самых качественных и полезных инструментов от Капитолия, им вручили то же самое, что они всегда получали в своем бедном дистрикте, — мысль о короткой жизни. И несмотря на то, что Капитолий обещал помогать всем, они ничего не получат. И Юнхо было больно это осознавать еще в тот момент, когда они только покинули дом. Юнхо и Эллену бросили в одиночестве с осознаванием мрачной правды их новой судьбы на верхнем этаже Тренировочного центра, в молчаливом ожидании хоть чего-нибудь. Они только что прошли так называемую подготовку, каждую секунду которой Юнхо всей душой возненавидел. Было ощущение, что они оставили его с перевернутыми внутренностями, избавив от всего, что делало его самим собой. Они были «отполированы», как назвала это Лавиния прямо перед тем, как отправить их к незнакомым людям, которые часами подряд ковырялись в его теле в попытках превратить в того, кого он ненавидел больше всего — выродка Капитолия. Он больше не был похож на мальчика из Дистрикта 12. На него надели маску и заставили играть новую роль, на поводу свойственной им всем роскоши. Теперь, когда он сидел на ярко-красном диване, который сильно контрастировал с тусклыми стенами комнаты, он наконец почувствовал, что успокаивается. Ему было слегка неудобно в серой одежде, что им недавно выдали, но он был рад, что ожидание затянулось. У него было время поразмыслить о нынешних обстоятельствах и о своих возможных действиях. Он поднял глаза и посмотрел на Эллену, сидящую на другом красном диване напротив него. Она прижимала ноги к груди, положив голову на колени. Казалось, ее взгляд был направлен куда-то в пол, и поскольку он не мог полностью видеть выражение ее лица, он перестал смотреть. День и без того выдался напряженным, так что Юнхо не хотел беспокоить ее еще больше. Затем его взгляд переместился влево, на стеклянную панель во всю стену, откуда открывался вид на Капитолий. Он видел бесконечные высокие здания, какие в его дистрикте можно было увидеть только на экране. По правде говоря, мегаполис гипнотизировал его даже несмотря на то, что он испытывал отвращение к тем, кто в нем жил. Он был гораздо более современным, чем любой другой известный ему район. Гражданам Капитолия было не о чем беспокоиться, их жизнь была полной противоположностью постоянным борьбе и раздорам, которыми было наполнено его существование в двенадцатом дистрикте. Желудок скручивало от негодования. Они никогда не познают отчаяния, голода и страха тех несчастных, кто, вероятно, тоже никогда не узнает, что значит жить в богатстве и расточительстве, которые жители Капитолия воспринимали как должное. Наблюдать за людьми Капитолия со своего места было на удивление увлекательно. Впервые у него возникло ощущение, будто он был выше них. Он знал, что через несколько часов, когда начнется Парад трибутов и Капитолий представит зрителям детей, пустив их кататься на колесницах, это ощущение пройдет. А потом он будет под пристальным прицелом бдительных и жестоких глаз тех, для кого он являлся всего лишь временным развлечением. Даже сейчас, будучи в абсолютном спокойствии, он понимал, что все не так просто. Тренировочный центр был ничем иным, как огромным загоном для трибутов до того момента, как их выставят напоказ перед миллионами людей, а потом снова спрячут. Это было началом конца, и даже в этот момент, на пути к неминуемой смерти, Юнхо не позволяли быть собой. Возможно, в конце концов, наставник был прав. Гнев и разочарование, которые он испытывал к этому человеку раньше, теперь утихли, и чем дольше он сидел, тем больше понимал. Пусть его слова и были резкими и, несомненно, вселяли в них еще больший страх, он был прав. У них двоих действительно не было ни единого шанса, и он не хотел сталкиваться с правдой, которая укрепилась бы, стоило ему увидеть других трибутов. Поток мыслей прервался внезапным звуком приближающихся шагов. Он быстро взглянул на Эллену, которая будто очнулась от транса, и повернул голову, увидев незнакомого мужчину. Его волосы были словно снег, и он не был похож ни на кого из тех, кого Юнхо приходилось видеть. Он в жизни не встречал настолько элегатного человека, вышагивающего с такой грацией, что боги на небесах бы позавидовали. Незнакомец был настолько красив, что Юнхо не мог поверить в то, что он реален. Ему казалось, что это всего лишь плод воображения, последнее видение его разума перед смертью. Но это было не так. Человек, как и все вокруг, оказался реальным. И хотя он, вероятно, был гражданином Капитолия, Юнхо не мог найти повода его ненавидеть. — Вот и вы, — произнес мужчина бархатистым голосом, от которого по спине Юнхо пробежали мурашки. — Чон Юнхо и Эллена Коллиер, верно? По правде говоря, Юнхо был просто поражен тем, насколько роскошно был одет этот мужчина. Его вкус соответствовал его неземной внешности. Было очевидно, насколько творческим он был во вопросах искусства стиля, поскольку его одежда была продуманной и замысловатой дизайнерской конструкцией. Она была белой, верх расшит серебром, которое блестело, кажется, ярче освещения в комнате. Брюки казались произведением искусства во всей своей полноте. Юнхо задавался вопросом, как можно было выглядеть столь утонченно, учитывая, что другие жители Капитолия любили носить на себе помойную смесь из разных странных цветов. Юнхо медленно кивнул на вопрос мужчины, внезапно ощутив, как задергался его глаз. — Верно. Мужчина тепло улыбнулся, в его глазах читалась искренняя доброта, какую Юнхо еще ни разу не встречал с тех пор, как они прибыли в Капитолий. — Превосходно. Мое имя Пак Сонхва, и я буду вашим стилистом. Я понимаю, что все, что с вами случилось, должно быть, выбивает всякую почву из-под ног, но я уверяю, что смогу хорошо позаботиться о вас. Моя работа — сделать вас звездами, и сегодня вечером на Параде я сделаю все возможное, чтобы ни один человек не смог взглянуть на вас без восторга. Даю вам слово. Эллена, не выронившая практически ни слова с момента Жатвы, внезапно посмотрела на Сонхва неуверенным взглядом. — Я не хочу, чтобы меня кто-то видел. Выражение лица Сонхва смягчилось, а Юнхо практически не слышал Эллену. Ее голос был тихим, едва громче шепота, и, глядя на нее, он почувствовал то, что совсем не хотел и, казалось, давно похоронил. Мягкими шагами он подошел к тому месту, где сидела Эллена, и присел на корточки, чтобы оказаться на ее уровне, все также тепло улыбаясь. — Я все понимаю, Эллена. Но я вижу, что ты сильная и храбрая. Ты достойна того, чтобы тебя заметили, и не просто как одного из трибутов. Ты — это ты, и этого достаточно. Эллена застенчиво улыбнулась все еще с недоверием в глазах. Юнхо, наблюдая за происходящим и за тем, что Сонхва говорил, понял, что он сильно отличался от других жителей Капитолия. Пока Лавиния поздравляла его и команду подготовки с тем, что они вылепили из них совсем других людей, Сонхва стремился к правде, и Юнхо начинал думать, что, возможно, это было единственный человек, который мог по-настоящему им помочь. Сонхва поднялся на ноги. Он казался контролирующим и успокаивающим одновременно. — Сегодня вы не только покажете себя миру, но и сможете сделать заявление. И мы позаботимся о том, чтобы это было незабываемо. Пойдемте, давайте подготовимся. Осталось совсем немного времени до начала Парада. Юнхо и Эллена последовали за Сонхва без особых колебаний, куда бы он их не повел. Юнхо солгал бы, если бы сказал, что не был заинтригован. До сих пор Сонхва казался честным человеком. Слегка манерным, но, тем не менее, с добрым сердцем. Похоже, он действительно готов был стараться даже тогда, когда все шло против них. В отличие от некоторых, Сонхва не стал ставить на них крест. — Я должен сказать, — произнес Юнхо, позволив любопытству взять вверх, и ускорил шаг, ровняясь с Сонхва. — Вы сильно отличаетесь от нашего наставника. Сонхва бросил на него быстрый взгляд и изогнул бровь, шагая по длинному освещенному коридору. — Наставник? Ким Хонджун должен был быть назначен на эту должность, если я правильно помню. Юнхо быстро кивнул и промычал в ответ. — И почему же? — спросил Сонхва мягким, но искренне любопытным тоном. Юнхо на мгновение поколебался, а затем все же решился высказать свое мнение. — Наш наставник… он будто смирился. Будто уже отказался от нас. Но вы, вы вселяете надежду. Создаете ощущение, словно у нас есть шанс. — Я давно не говорил с ним, — сказал Сонхва, не сводя с него глаз, — но если я что и знаю о Хонджуне, так это то, что ему через многое пришлось пройти. Как и вы сейчас, он когда-то был трибутом. И пусть сейчас его имя в Панеме слышится редко, когда он выиграл, это было настоящим фурором. — Подождите, он выиграл? — спросил Юнхо, слегка расширив глаза от недоверия. — Он Победитель? Сонхва утвердительно промычал. — Все так. Самый молодой Победитель Дистрикта 12. Ему было всего четырнадцать. Прошло уже двенадцать лет, и как только он был коронован победителем 37-х Голодных игр, ему пришлось столкнуться с этим снова, только уже в качестве наставника. Он готовил всех трибутов вашего дистрикта с того самого момента. Представить невозможно, сколько он страдал, теряя людей, ведь с тех пор не было ни одного победителя от Дистрикта 12. Юнхо поджал губы. Он вдруг почувствовал себя неловко. Возможно, он поспешил с выводами насчет своего наставника, но так или иначе, он не мог просто взять и отказаться от них. — Вы должны понимать, что он не намеренно ведет себя, мягко говоря, грубовато, — продолжил Сонхва, глядя на Юнхо. — Ему вынудили вести на смерть всех этих детей. Через какое-то время ты просто перестаешь что-либо чувствовать, а после и вовсе теряешь надежду. Возможно, он и видит в вас какие-то стоящие качества, но, по его мнению, лучше полностью огородиться, боясь столкнуться с окончательным разочарованием. Юнхо опустил взгляд к ногам. Все это ощущалось противоречиво. С одной стороны, он смог лучше понять своего наставника благодаря откровениям Сонхва. Он почувствовал сострадание, даже в каком-то смысле жалость. С другой стороны, он был в ярости. Он был достаточно зрелым, чтобы не поддаваться предубеждениям, но Эллена в своем юном возрасте могла просто с этим не справиться. Наставник не должен был отказываться от тех, кто нуждался в его помощи. — Если хотите, я мог бы поговорить с ним, — внезапно предложил Сонхва. — Разумеется, ему придется с вами встретиться рано или поздно, хочет он этого или нет, но, возможно, он хотел бы поговорить с человеком, которого знает. Мы знакомы давно и через многое прошли. — Если это возможно, то да, пожалуйста, — сказал Юнхо, и Сонхва ответил ему легкой улыбкой. — Не то чтобы это нужно мне. Скорее ей. Она юна, слишком юна. Я хочу помочь ей, но мне кажется, что только сам наставник смог бы по-настоящему облегчить ее ношу. Даже если ложью. Сонхва кивнул. — Он может. И я сделаю все, чтобы донести до него это. Но не волнуйся, даже если не получится, у нее всегда есть я и остальная команда. Вы не одиноки, Юнхо. Может, чувствуется это и наоборот, но я честен с тобой, когда говорю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Особенно бедной малышке Эллене. Юнхо вздохнул с облегчением. Он не знал, что сказать, и понял, что позволит всему идти своим чередом. С Сонхва он почувствовал, что у него есть шанс. Раньше его терзали бесконечные вопросы о том, стоит ли вообще стараться, если в конце концов он просто умрет на арене, но, глядя на Сонхва, он ощутил, что еще далеко не все потеряно. Ему было за что бороться. Возможно, не для себя самого, но хотя бы для Эллены. И, может быть, какая-то часть него все же была потеряна. Может быть, он ни к чему не стремился, потому что в его жизни уже не осталось ничего ценного. И все-таки, хотя его разум боролся с сердцем, он понимал, что в конце концов ему придется бороться. Если Капитолий хотел, чтобы он был доблестным воином, пусть так и будет. Он станет большим, чем просто пешкой в их игре.