Outcasts

      Приятные звуки, издаваемые роялем, складывались в нежную мелодию, доносящуюся из просторной гостиной до верхних этажей большого дома. Он слишком хорошо помнил эту музыку. Она врезалась в память, прожгла плоть своим звучанием, чтобы остаться с ним до самого конца. Вероятно, когда придёт его время, эта мелодия снова заиграет в его голове сама собой.       Юнги так давно не слышал её. Мотив схож с обыкновенными нежными колыбельными, которые включают родители своим маленьким детям перед сном. Она была простая и незамысловатая. Мягкое звучание этой ничем не отличалось от других таких же песенок, призванных успокоить и усыпить детей. Но для него она была особенной. Многие взрослые ни за что не смогли бы понять красоту этой авторской музыки, которую он слышал с самого детства. Нечто сокровенное и хрупкое, которое боишься потерять, ведь стоит выпустить из рук и оно улетит, словно пташка, на прощание взмахнув крылом.       Юнги открывает глаза. В нос ударяет приятный запах палённого дерева – это пламя мерно потрескивало в огромном камине гостиной комнаты. Она продолжала играть, сидя за роялем, которое отец купил в качестве подарка на свадьбу. Дорогой и красивый рояль. Нежного молочного оттенка, украшенный золотой инкрустацией, складывавшейся в витиеватые сплетения цветочного орнамента.       Альфа помнил, как пахло дерево этого инструмента. Еловый запах наполнял лёгкие, несмотря на толстый слой лака на поверхности.       Так пах дом.       Мама переворачивала нотные листы один за другим, сочетая мелодии и плавно переходя от одной расслабляющей к другой. Было поразительно наблюдать за лёгкими движениями её маленьких худеньких рук, которые при этом были не лишены грации и изящества. Завораживающее зрелище.       Рядом с ней на мягком пледе в куче мягких игрушек и различного вида машинок, сидел маленький мальчик. Он не хотел спать, хотя мама давно сказала, что им пора идти в кроватку и слушать сказку.       Юнги оставался невидим для обоих и сидел в углу комнаты в тени. Но даже если бы он передвинулся ближе, подсел к женщине на пуфик перед инструментом или опустился бы на пол рядом с ребёнком – они бы не заметили его. Они – всего лишь воспоминание.       Воспоминание, приносившее боль из года в год.       Мама убирает руки от клавиш и снимает ногу в мягкой тапочке с педали. Звук рассеивается в тишине и пропадает совсем, открывая слуху довольное бормотание ребёнка. Он с лёгкой улыбкой катал машинки по пледу вокруг себя и перевозил в них игрушки, издавая ртом звуки заведённого мотора.       Юнги думает о том, как же он глуп.       — Сынок, нам пора спать. – женщина поднимается со своего места, опустив крышку рояля и убирая ноты в рядом стоящий стеллаж. Это была самая бесценная мамина коллекция, дорогая её сердцу. Там были не только всем известные сборники гамм и нот, но и то, что написала она сама. Отец восхищался таким талантом.       Женщина сразу же присаживается перед мальчиком на колени, практически скрываясь для Юнги из виду, из-за чего ему приходится вытянуть шею, чтобы смотреть на них. Её нежные руки пригладили взъерошенные волосы на голове ребёнка и ласково огладили пухлые щёчки.       Мужчина клянётся, что почувствовал это прикосновение настолько явно, будто она погладила его, а не малыша. Он поднимает руку, легко касаясь кожи подушечками пальцем, словно пытаясь задержать это ощущение немножко дольше. Как бы ему хотелось по-настоящему почувствовать эти заботливые руки на своём лице.       — Мы не будем ждать папу? – спрашивает мальчик, подставляясь под ласки матери, выпустив из рук все игрушки. Тонкие пальцы, исполняя его желание, гладили маленькие личико снова и снова. Он улыбался.       — Папа задерживается на работе, а нам с тобой пора в кроватку, мой милый. – любовно произносит молодая женщина, наклоняясь, чтобы поцеловать ребёнка в лоб. Юнги слишком хорошо помнил, что она будет делать дальше. Но никогда не отказывался пронаблюдать за этим ещё раз, напротив, он бы отдал все деньги мира, лишь снова увидеть эту милую сердцу рутину наяву.       Женщина встаёт, взяв сына за ручку, и начинает собирать разбросанные по пледу игрушки. Полы её бежевого халата стелются на ковре позади неё, спрятав от взгляда милые тапочки с пушистыми помпонами на полотне, удерживающем ногу.       — Помоги маме убрать игрушки. – выводя сына из транса, говорит женщина с улыбкой, подхватывая пушистого мишку и пару машинок. Мальчик послушно подбирает с пледа мягкого зайчика, который грустно повесил одно ухо в бок, будто разочаровываясь, что уже пора идти спать, и оставшиеся машинки. Мама складывает ровно мягкий плед, переложив его в рядом стоящее кресло, а затем подходит к корзине с игрушками, чтобы убрать туда коллекцию машинок и пару мягких зверушек разного размера.       — Мама, возьмём мишку и зайца с собой. Они хотят сказку. – женщина и ребёнок стояли к Юнги настолько близко, что он мог почувствовать запах лотоса, который мешался с едва слышным нераскрывшимся запахом хвои. Никакие лотосы не пахли так, как пахла она.       Юнги смотрел на мягкую улыбку, которая светилась на лице мамы, смотрел в глаза полные любви, взгляд которых был обращён на её единственного ребёнка. Сердце больно сжимают тиски, из-за чего мужчина стискивает зубы и давится комом, сжавшим горло.       — Конечно, возьмём, милый. Может быть, ещё хочешь взять своего пингвинёнка, Юнги-я? – женщина достаёт из корзинки небольшую игрушку и медленно наклоняет её из стороны в сторону, играясь с ним. Мальчик улыбается и, подавшись вперёд, прижимает его к себе. – А теперь пойдём наверх.       Юнги слышит шум. Он доносится с улицы, но почему-то не достигает ушей женщины и ребёнка. Это были крики и выстрелы, долетавшие до его чутких ушей с поста сторожа. Да и что мог сделать добродушный бета против десятка крепких альф? Как отец не предвидел это?       Мама снова берёт малыша за руку, выходя из гостиной. Мальчик что-то спрашивает у неё, кажется что-то о завтрашнем дне, Юнги не слушает глупые детские слова. Женщина щёлкает выключателем, погасив в комнате свет, её голос – апогей нежности – ласково переливается при ответе. Тогда она сказала, что не стоит загадывать на будущее, добавив, что постарается сделать всё возможное, лишь бы уговорить мужа провести время вместе с семьёй, расслабившись от огромного количества работы.       Обычно, в этот момент Юнги душили слёзы.       Мужчина поднимается со своего места, резво оттолкнувшись от подлокотников, и спешит следом за ними. Несмотря на то, что будет дальше. Он слишком отчётливо помнит, что произойдёт через пару минут.       В холле горел тёплый жёлтый свет, который придавал некую сокровенную атмосферу. Грядущее рождество здесь очень ждали, поэтому дом был украшен ещё в самом начале декабря. Сделано это было лишь для праздничного настроения наследника. Со дня на день должны были привезти ёлку. Были куплены новые ёлочные игрушки, специально подобранные под интерьер. Они так и не стали украшением дома, оставшись пылиться в коробке на чердаке.       Мама с маленьким мальчиком пересекают большую прихожую и следуют к широкой лестнице, что вела наверх в спальни. Лестница на два подъёма опоясывала высокие стены, делая пространство ещё больше. Дом был огромным, ведь семья планировала не только часто звать к себе дорогих гостей, но и завести несколько детей. Для одного маленького мальчика, этот загородный особняк был подобен замком из маминых сказок.       Юнги, словно тень, направляется за ними, рассматривая тёмные волосы женщины, струящиеся по узким плечам. Даже дома, она старалась выглядеть прекрасно. Она любила завивать локоны и делала это практически всегда, будто в любой момент ожидая на пороге партнёров мужа или своих подруг, пожелавших заглянуть без предупреждения.       Как только она вместе с сыном ступает на первую ступень лестницы, мужчине кажется, что в этот раз всё пойдёт иначе. Ему хочется верить в то, что есть шанс.       Он замирает, когда женщина выпускает маленькую ладошку, быстро пробормотав, что она совсем забыла выключить свет на кухне. Большинство прислуги уже ушли домой, поэтому она, как хозяйка огромного дома, самостоятельно следила за порядком. И буквально на одно мгновение, мама скрывается из виду.       Входная дверь в дом податливо распахивается, запуская в прихожую морозный запах. Внутрь вбегают сразу трое мужчин, разделяясь по разным комнатам. Мальчик, стоявший за стеной на второй ступеньке лестницы, двигается с места, чтобы выбежать навстречу.       Он думал, что, наконец, пришёл отец.       Мама, выглядывая из кухни, хватает его за руку, утягивая к себе. Она пытается спрятать их, понимая, что в дом заявился точно не муж. Открывая маленькую дверцу в подсобку под лестницей, женщина ныряет туда вместе с ребёнком.       — Ма... – начинает мальчик, но не успевает договорить. Женщина накрывает ладонью его губы, прижимая голову к своей груди. В комнатушке было тесно, но она была отличным местом, поскольку сливалась с основной частью лестницы. Если не издавать звуков, которые будут отлично слышны из-за тоненькой двери, есть шанс не быть раскрытыми. Они забились в самый угол маленького помещения, где лестница практически ровнялась с полом.       Из гостиной слышатся мужские басистые голоса. Юнги знал, о чём они переговариваются, поэтому старался не слушать их, обращая всё внимание на женщину. Она, сгорбив спину, старалась сжаться ещё сильнее. Бежать было некуда.       Снова всё повторяется.       — Мама... – снова подаёт голос мальчик, цепляясь ручонками за её халат. Где-то снаружи лежали детские игрушки, которые выпали из маленьких пальцев от неожиданности.       Юнги, сидя практически у самого входа вместе с ними – пускай он прекрасно знал, что его не заметят – прячет руку под пиджак и нащупывает там кобуру с пистолетом. Заяц и мишка лежали прямо у лестницы.       Каждый раз он пытается предотвратить и каждый раз проваливается.       — Тише. Тише, сынок. – шепчет она, дрожащим голосом. Её почти не было слышно, но Юнги понял, что в сторону лестницы двинулся один из мужчин, щёлкая предохранителем пистолета. Поэтому, вынимает из кобуры свой пистолет, также взводя курок.       Со второго крыла дома слышится ещё одна порция брани. Теперь Юнги слышит, как кто-то ходит по второму этажу.       Звонкое клацанье каблуков приближается, заставляя мышцы во всём теле поджаться. Незнакомый мужчина останавливается перед потайной дверцей, несколько секунд рассматривая её. Юнги слышит, как напряжённо вдохнул мальчик, явно ощущая угрозу, пока мама сжимала его сильнее в своих объятиях.       Момент тишины разрывает треск древесины. Мужчина без труда пинает ногой тонкую дверцу, выламывая ту из петель. Сколько бы пуль Юнги не потратил, стараясь помешать, всё было насмарку.       — Ага. – усмехается альфа, оборачиваясь на своих товарищей. Женщина крупно вздрагивает и успевает развернуться к нему лицом, пряча за собой сына, прежде чем он надавливает пальцами на курок. Юнги бросается к ним, но пуля проходит сквозь тело, даже не оставив боли после себя.       — Мама!! – он слышит крик из-за своей спины. Он боится оборачиваться. Он знает, что увидит там. Раздаётся ещё ряд выстрелов, но теперь они летят не в их сторону. Мужчина в чёрном, который до этого противно усмехался, падает замертво.       Юнги улавливает взволнованный голос отца среди детского плача.       — Мама, мама! – звал ребёнок, захлёбываясь в слезах. Лицо Воншика, появившееся в маленьком дверном проёме, было настолько бледным, что он стал похожим на снег, морозный запах которого всё ещё отчётливо чувствовал Юнги в помещении. Отец проходит сквозь него и склоняется над женой, судорожно ощупывая её руки и шею. Он кричит, чтобы вызывали скорую.       — Доён! – это был вопль отчаяния.       Юнги заставляет себя обернуться. Взгляд цепляется за лужу крови, что увеличивалась с каждой секундой и уже достигала его туфель. Мальчик громко плакал, прижимая к себе пингвина, который теперь был испачкан. Её кровью.       Мама больше не дышала.       К горлу подкатывали слёзы, которые всё ещё не могли исчерпаться с тех самых пор. Юнги падает на колени рядом с отцом, не в силах справиться с истерикой, которая овладевала им. Влага заполонила глаза, заставляя зажмуриться и сгорбиться. Каждый раз он, погружаясь в эти воспоминания, винил себя в её смерти. Если бы он молчал. Если бы они, как и хотели, убили его, мама была бы жива.       Она лежала на тёмном деревянном полу подсобки, такая маленькая и напуганная. Но она боялась не за себя, а за своего ребёнка. Которого Юнги всё ещё ненавидел. Красное пятно на её бежевом халате стремительно расползалось по ткани в области груди, утекая на пол. Отец сгорбился, не оставляя попыток найти у неё пульс. Из его глаз струились слёзы, быстро стекавшие до подбородка и срывавшиеся на мамин халат.       Мальчик, забившийся в угол маленькой комнатки, прижимал к себе пингвина, животик которого был окровавлен, как и бледные дрожащие коленки. Он боялся и громко плакал.       Юнги никогда не сможет простить его. Никогда не забудет, кто виноват в смерти мамы. Кто забрал её у отца.       Мужчина склоняет голову вниз, практически касаясь лбом пола. Слёзы неистово бегут по щекам, удушая его. Он никогда не сможет простить себя.       Этот день не перестанет приносить ему боль, не перестанет ему сниться. Юнги был заложником этого адского круга, который длится более двадцати лет. Сколько бы отец не твердил ему «маму не вернёшь», сколько бы он не обнимал его и не говорил, что в этом нет вины маленького пятилетнего ребёнка, он не верил. Это была одна из немногих вещей, где Воншик, по его мнению, был неправ.       Это была ложь во благо. Воншик просто старался снять груз вины с его плеч. Старался убедить его – да и самого себя, – что сын не виноват.       Он надеется, что родители, воссоединившись в ином мире, теперь счастливы.       — Юнги... – голос обращающийся именно к нему, а не к мальчику, заставил его вскинуть голову. Он судорожно оглядывает отца, который и сам истошно рыдал, прижимая к себе бездыханное тело жены, совсем позабыв о сыне, что в истерике забился в угол и едва ли мог дышать.       Оборачиваясь, он замечает Джихуна и Муджина, которые молча стояли над ними. Их взгляды не были обращены к нему. Тогда кто с ним разговаривал?       — Юнги? – вопрошал до боли знакомый голос. Тихий ласковый голос, который эхом разносился по всему особняку. Всё вокруг начало рассеиваться и медленно исчезать. Будто в карточном домике, стены округ стали разрушаться, а перед глазами темнело. – Спишь?       Тихий вопрос заставляет его распахнуть глаза. Дверь, жалобно скрипнувшая, привлекла внимание, заставляя сесть в постели. Рука тянется к небольшому торшеру, который стоял рядом с кроватью, чтобы, нащупав на нём выключатель, озарить комнату слабым светом.       — Я разбудил тебя? – сочувствующе произносит голос Чимина, на фигуру которого альфа натыкается после вспыхнувшего света. – Извини...       — Что случилось? – охрипло после беспокойного сна выговаривает Мидас, переводя взгляд на настольные часы. Два часа ночи. Казалось, будто кошмар длился целую ночь, но он уснул всего лишь около часа назад.       — Извини меня... я просто не могу уснуть. Мне некомфортно спать одному в комнате. Я не привык... – раскаивающийся тон омеги и его низко опущенная голова, отчего-то вызывали в груди боль. Или это последствия кошмара?       — Иди сюда. – шепчет Юнги, прочистив горло. Истерика отступала, но саднящее чувство давило на гортань, будто её проткнули острым лезвием ножа. Чимин поднимает голову, но не торопится заходить, вероятно, решив, что ему послышалось. Но альфа отодвигает край одеяла, смотря тому прямо в глаза.       Этого было достаточно. Омега отрывается от своего места на пороге и проходит в комнату, прикрывая за собой дверь. Он быстро, будто за это время Мин мог передумать, обходит кровать и забирается под одеяло.       Как только его тёмная макушка касается соседней подушки, Юнги щёлкает по выключателю, погасив слабый источник света. Сползая обратно на постель, альфа переворачивает взмокшую подушку на другую сторону и укладывает на неё щёку. Точно такая же мокрая футболка неприятно липла к телу, заставляя его откинуть край одеяла в сторону. Кондиционер обдал его приятной прохладной, под которой разогретая кожа покрывалась мурашками. Сердце всё ещё бешено билось о грудную клетку, не давая забыть вновь увиденную смерть. Мама редко снилась ему.       Чимин, в глазах которого угадывалась яркая искорка, наблюдал за ним, но не решался придвинуться поближе. Он не выглядел сонным, но было понятно, что Пак очень устал за прошедший день. Слишком много волнений и переживаний он перенёс.       — Можно тебя обнять? – тихо шепчет омега, вырывая полусонного Юнги из своих мыслей. Ему хотелось отключиться, чтобы не прокручивать произошедшее снова и снова. Чимин сжимал пальцами края наволочки на своей подушке, будто сильно переживал, задавая такой вопрос.       — Можно. – давав тому зелёный свет, Мин наблюдает, как быстро к нему придвигаются и устраиваются под боком. Тонкая рука Чимина ложится ему на бок, начиная поглаживать раскрытой ладонью по широкой спине. Голова устраивается на подушке прямо под подбородком, заставляя немного посторониться, чтобы оставить омеге достаточно места. Только когда тот снова придвинулся поближе, мужчина понял, что конкретно Чимин хотел изначально. Он чувствует, как его запах втягивают в лёгкие.       Юнги обнимает того правой рукой и медленно опускает тяжёлые веки, тоже вдыхая сладкий аромат диких ягод, который будто бы раскрывался и успокаивал. Удивительно, но феромон действовал очень эффективно, помогая расслабиться. Кто знает, если бы Чимин не пришёл, сколько ещё беспокойных снов пришлось бы увидеть за эту ночь?       — Тебе плохо? – приглушённый голос омеги снова обращает внимание к себе. Маленькая ладошка продолжала съезжать вниз по позвоночнику, убаюкивая его, словно маленького ребёнка. Сосредоточившись на ласковых касаниях и аромате ягод, Юнги пропустил вопрос.       — Что? – тихо переспрашивает он, не открывая глаз. Связки отчего-то ныли, будто он кричал на протяжении нескольких часов.       — Ты горько пахнешь. У тебя что-то болит? – ладонь Чимина смещается по плечу вверх и в итоге ложится на щёку, мягко проводя большим пальчиком по коже. Юнги приоткрывает глаза и, опустив лицо, замечает, что омега внимательно рассматривает его, задрав голову вверх.       Произнесённая фраза сразу же отсылает на позавчерашние события, когда они также были вдвоём. Когда омега не пах так сладко, как сейчас.       Будто боясь, что ягоды снова будут перекрыты алкоголем, мужчина наполняет ароматом лёгкие, что не укрывается от внимательного взгляда Пака.       — Нет. Всё хорошо. – отвечает Юнги, придвигая голову, чтобы мягко прикоснуться ко лбу губами. Ягоды усиливаются, но феромон всё ещё старается окружить собой, успокоить.       Нежность помогала боли отступить.       — Когда я пытался уснуть, понял, что спрашивал у тебя подтверждение чувств ко мне, а сам ничего не сказал. – Чимин продолжает негромко говорить, будто пытаясь перевести тему. В голос проникает нежность, которую было так непривычно наблюдать. Тёплая ладошка всё ещё лежала на впалой бледной щеке Мина, очерчивая носогубную складку.       Юнги медленно моргает, рассматривая лицо омеги из-под полуприкрытых век. Тот не спешит продолжать, поэтому мужчина собирает последние силы, чтобы сказать:       — Мне и не нужно было подтверждение от тебя. – голос звучит на пару тонов ниже, чем обычно, поэтому Мидас прочищает горло, погладив молодого человека по плечу.       — Но я бы хотел, чтоб ты знал. Ты очень сильно притягиваешь меня. И рядом с тобой я чувствую себя в безопасности. – шепчет Чимин, смещая руку на длинные взлохмаченные волосы. Альфа цепляется за отдельные слова, выстраивая в уставшей голове логическую цепочку.       Безопасность – наименьшее, что он мог дать ему. Бона Деа заслуживает гораздо большего. Чимин говорит что-то ещё, но это не долетает до ушей мужчины. Словно слова растворились в воздухе, на половине пути до него. Он слишком устал.       Юнги чувствует, как пальцы, не прочёсывая, аккуратно укладывают прядки за ухо, чтобы они не попадали в глаза. Он едва ли держал их приоткрытыми, но ничего не произносил, бегло рассматривая лицо омеги, которое мутнело для него с каждой секундой. Мысли будто совсем покинули разум, позволяя напряжённым мышцам в теле расслабиться.       Когда веки снова опускаются – лежать с открытыми глазами сейчас было сравнимо с чем-то нереальным – пухлые губы коротко касаются его собственных.       Последнее, что Юнги делает перед тем, как погрузиться в сон, прижимает омегу к себе ближе и зарывается носом в тёмные волосы, от которых исходит сильный ягодный аромат.       Мин почти не помнил, но после смерти матери, его детская психика долго не могла смириться с потерей самого близкого человека. Отец постоянно пропадал на работе, Юнги его никогда в этом не винил, ведь он – кормилец, воспитывавший его, а потом и Хосока тоже, в одиночку и держащий на своих плечах огромную отлаженную систему.       Мама, по словам Сохи и прислуги, была с ним постоянно. Её тепло, голос, нежные руки и любовь исчезли в один миг, и мир, который когда-то казался полным света и заботы, погрузился во мрак и пустоту.       Дом, в котором раньше жила радость и любовь, оказался запустевшим и заброшенным, несмотря на то, что там всё ещё жили люди. Вместе с ней похоронили ещё двоих – отца и сына.       Юнги не знал, как Воншик справился с её потерей, но он понимал, что у него просто не было другого выбора. С тех самых пор отец ни разу не пах омегой. Была безоговорочная уверенность в том, что он не имел связей на ночь. Он был предан ей.       Сохи оставалась их единственным гостем. Изначально Юнги считал, что и она, как и все остальные подруги, прекратят общение с семьёй, утратив того, кто их здесь держал. Но она не ушла.       « — Она мечтала, чтобы ты научился играть на рояле. Я знаю, что она прилагала некие усилия к этому, но ты был таким маленьким, поэтому заставлять тебя было трудно». – как-то раз призналась женщина. Юнги тогда было около пятнадцати и он старался получить как можно больше сведений от несговорчивых взрослых, которые почему-то так нехотя делились какой-либо информацией. Многое стало забываться. Например, мамин голос, её лицо. Единственное, что отлично отложилось у мальчика в памяти – нежные руки, которыми она постоянно гладила его по лицу и голове.       Когда Доён ушла из жизни, наследнику клана было всего пять лет. Дети очень мало приносят с собой из такого юного возраста во взрослую жизнь, поэтому удивляться тому, в памяти не осталось практически ничего было бы кощунством. Какое-то время любая тема, касающаяся матери была для него под запретом. Вероятно, отец не хотел ещё сильнее травмировать сына, поэтому наследник не знал почти ничего. Взрослые – Сохи, присматривавшая за ним, прислуга и Воншик – создали для него «облако», в котором ребёнок мог бы чувствовать себя в безопасности. Поэтому до определённого возраста мальчик ничего не знал о том, что предстоит ему в будущем и понятия не имел о том, кем и где работает его отец.       Юнги знал только то, что родители очень сильно любили его и друг друга. Отец был очень занят работой, чтобы обеспечивать семью всем необходимым. Он часто приходил поздней ночью, принося с собой стойкий аромат кедра, и мог уйти рано утром, когда сын ещё спал. Мама нигде не работала, полностью посвятив себя воспитанию сына, хотя, по брошенным вскользь словам Воншика, которые тот скользь бросил в разговоре, она хотела выступать в театре. Этим ограничивалось его инфополе. Маленькому мальчику было этого достаточно. Он даже не мог представить себе, что однажды какие-то незнакомые люди ворвутся к ним в дом, намереваясь убить.       Немногие дети в таком раннем возрасте имеют представление о смерти. Для многих бабушки или дедушки, а редко – кто-то из родителей, просто внезапно куда-то пропадали. Даже если ребёнок становился свидетелем смерти или видел, как хоронят бледное тело близкого человека глубоко в землю.       Юнги был на похоронах рядом со своим отцом и Сохи, которая тихо плакала в платок. Из памяти стёрлось то, как его подвели попрощаться с телом в гробу, которое вовсе не было похоже на его маму, и то, как деревянный ящик опускали в яму. Наверняка, ребёнок не считал женщину в гробу своей мамой.       После этого о маме нельзя было говорить. Любое обсуждение её пресекалось по причине: «Твой отец так сказал». Теперь маленькому Юнги было запрещено делиться своими чувствами и мыслями о маме. Наверное, это ограничение и стало благоприятной средой для психических проблем у ребёнка, который сильно тосковал по матери. Отказ обсуждать что-то о ней только усиливал чувство утраты и мешал ему принять это.       Её вещи быстро исчезли с видимых мест, будто бы их здесь никогда и не было. Только огромный белый рояль служил напоминанием того, что прошлая жизнь не была сладким сном.       Гораздо позднее на чердаке, куда ему запрещено было подниматься, среди старых коробок с ненужными вещами, перекочевавших туда после похорон Доён, юный альфа обнаружил несколько кассет с выступлениями и просто записями игры матери. Последние снимал отец, старавшийся не трясти руками и не восторгаться в процессе. На одной из таких записей беременная Доёна играла и ласково напевала, видимо, выдуманный ей же текст. Он тайно забирался на чердак, чтобы пересмотреть эти плёнки на видеомагнитофоне, когда чувствовал необычайно сильную тоску. Это помогало ему вспомнить мамину нежную улыбку и голос.       «Мы с папой очень ждём тебя, Юнги». – говорила она в конце одной из записей, поглаживая изящной ладонью круглый живот.       После смерти отца, Мин забрал эти кассеты себе домой и продолжил пересматривать их в периоды чрезмерной ностальгии, пытаясь облегчить свою тоску.       В этих коробках Юнги нашёл и свои детские рисунки. Целую стопку рисунков, которые были практически, как один, одинаковые. На всех был изображён стандартный для подобных картинок дом, во дворе которого человечек в чёрном костюме держал за руку человечка поменьше.       У обоих были грустные лица, и на некоторых экземплярах встречались даже крупные слёзы. На каждом рисунке внизу или сбоку старательно были выведены буквы складывавшиеся в «Где мама?» или «Когда мама придёт?».       На некоторых свободную руку маленького человечка сжимала женщина, все на картинке улыбались, но надписи оставались прежними. Это была мама.       Как Сохи позже ему объяснила, пятилетний мальчик, совсем ничего не знающий о смерти, пытался найти пропавшую маму с помощью таких самодельных объявлений, которые оставлял везде, куда только мог пойти. На каждом из трёх этажей дома, в каждой комнате можно было найти такой листок. На подъездной дорожке, на ограде, что вела в сад.       Но больше всего таких картинок маленький альфа оставлял в гостиной и холле, где и «пропала» его мама. Обычно эти объявления куда-то исчезали, поэтому он каждый день рисовал всё больше новых.       — Мы не понимали, как лучше тебе помочь. Воншик несколько раз нанимал лучших детских психологов, в надежде, что они смогут тебе помочь. Но стоило сделать это раньше. Твой отец почти не бывал дома, поэтому не сразу заметил, что ты совсем перестал разговаривать. Я думала, что моё общество тебе неинтересно, и поэтому ты отказывался со мной говорить. Но это было не так.       По словам Сохи, он отказывался от игр и напрочь забыл о своих игрушках. Не обращал внимания и на неё, которая тщетно пыталась развлечь или просто поговорить. Некогда жизнерадостный ребёнок замкнулся в себе и практически перестал разговаривать, выражая свои бушующие эмоции через рисунки.       Он абстрагировался ото всех, садился за стол в своей комнате и, подтащив тяжелую стопку бумаги к себе, рисовал.       — Воншик запрещал поднимать любые темы, касающиеся Доён. Но, как нам сказали позже психологи, так делать было нельзя. Как и твоему отцу нельзя было срываться на тебя, когда ты рисовал огромное количество рисунков с просьбами помочь найти маму.       Противный звук телефонного звонка, разрезавший мирную тишину, заставляет Юнги автоматом повернуться к тумбочке и подтянуть к себе мобильный. Он смахивает трубку вправо, даже не открывая глаз, и прикладывает смартфон к уху.       — Я слушаю. – негромко произносит мужчина, по-прежнему с закрытыми глазами. Омега под боком активно завозился, замычав во сне, и устроил голову на широком плече, обвив конечность обеими руками.       — Юнги. Это срочно. Дуй в клинику. Джихуна убрали. – звонил Хосок, голос которого был слишком встревожен. Последние слова заставляют резко раскрыть глаза. Отстранив телефон от уха, альфа проверяет время. Половина пятого. Удивительно, что такие важные вещи доходят до него чуть ли в не последнюю очередь. – Сможешь подъехать в районе получаса? Здесь нужно ещё всё убрать, хён. Но сначала ты должен это увидеть.       — Да, я уже собираюсь. – бормочет Мидас. Он хочет поднять свободную руку, чтобы потереть глаза, но чувствует через ткань футболки тёплую щёку, которая препятствует ему. Хосок быстро отключается, дав старшему время спокойно собраться.       Юнги тратит время на то, чтобы переложить голову Чимина на подушку, не разбудив его, аккуратно отцепить от себя его руки и накрыть одеялом. Это было поразительно – омега спал так крепко, словно все тревоги и беспокойства остались за пределами его снов. Всё можно было также списать на огромное количество пережитого стресса, поэтому организму нужно было больше времени на восстановление.       Прежде, чем выйти из комнаты, Юнги бросает последний взгляд на постель, и что-то в груди ёкает, когда он зацепляется взглядом за то, как Пак сгребает подушку, на которой они спали вместе, в свои объятия, словно пытаясь сохранить тепло и запах.       Оторвавшись от безмятежного вида омеги, альфа торопится выйти из спальни.       Его ждала ещё одна практически бессонная ночь.       На улице светало, но, отчего-то, от вида сонного города альфу в сон клонило ещё сильнее. Ему пришлось быстро умыться и собраться, натянув первые попавшиеся вещи. Из-за скорого переезда в другую квартиру особого выбора и не было. Стоило после визита в поликлинику вернуться домой и взять побольше одежды, ведь внутреннее чутьё подсказывало ему, что воздействовать на СМИ будет не так уж легко.       Клиника, которая находилась в распоряжении клана Мин и была основана для своевременной помощи всем подчинённым, расположена между Кандонгу и Ханам. Она была закрыта для обычных посетителей, а сотрудники также были завербованы кланом. Юнги ни раз приходилось бывать там не только ради беседы с кем-либо, но и в качестве пациента. Как правило, причиной были пулевые и ножевые ранения.       Направляя автомобиль с главной дороги на более узкое ответвление, мужчина некоторое время едет между высокими деревьями, которые словно расступались перед ним, пропуская в скрытое от нежелательных лиц место.       Двухэтажное здание клиники больше напоминало коттедж, расположенный в удалении от основных населённых пунктов. На парковке стояло с десяток машин, среди которых Юнги узнаёт автомобиль Хосока.       Оставляя своё авто рядом, мужчина спешит внутрь. Ему хотелось надеяться, что Хосок и остальные уже проверяют камеры и будят бедного Намджуна.       На ресепшене с ним сразу же здоровается дежурная медсестра, которая, выбегая из-за стойки, торопится проводить главу клана к нужной палате. Проходя по отлично обустроенным коридорам, девушка сворачивает в другое крыло, где и подводит его к палате.       Прежде чем открыть дверь, мужчина осматривается, рассчитывая увидеть рядом кого-то из своих людей, но за исключением его и медсестры здесь никого не было. Поэтому Юнги решительно распахивает дверь, сразу же перешагивая порог. В нос сразу же ударяет стойкий запах крови.       Свет не горел, но альфа мог точно сказать, кто-то неплохо постарался навести здесь переполох. Стоило подумать о том, что если у человека был свободный доступ не только в клинику, но в палаты, то это мог быть и кто-то, кто здесь работает. Но не исключено, что убийца был тщательно подготовлен. Щёлкнув выключателем, Юнги секунду жмурится от яркого света. Жалюзи на окнах в одиночной палате были закрыты и совсем не пропускали свет встающего солнца. Обычно нежно-бежевый цвет этих тканевых жалюзи теперь превратился в тёмно-бордовый. Всё благодаря кровавым следам ладоней, которые практически не оставили «живого» места на светлой ткани.       Взгляд быстро метнулся к кровати, сталкиваясь с трупом. На Джихуне было слишком много колотых и резаных ран, поэтому Юнги даже не являясь судмедэкспертом, делает вывод, что его сначала убили и уже после изодрали ножом. Всё его тело и лицо было покрыто порезами и кровью, которая уже успела покрыться струпом. Отчего-то это жуткое зрелище не вызывает ни капли ужаса.       На обоях были те же отпечатки ладоней, наверняка, от перчаток, но помимо этого поверхность покрывали кривая хангыль, с которой при написании текли капли, устремляясь вниз к полу через оставшуюся половину стены. Кривые разрозненные буквы складывались в два слова:       «Привет, Мидас».       Сделав шаг назад к двери, Юнги осматривает комнату полностью. Обстановка практически утонула в кровавом безумии, но кроме отпечатков на жалюзи и стенах не было ничего примечательного. В комнате было чисто, никаких следов от подошв и инородных предметов. Несмотря на устроенный здесь хаос, место убийства было идеально чистым.       Кто-то узнал о недавнем допросе и решил показать ему, что в эту сеть даже не стоило лезть?       Абсолютную тишину, царящую в палате, прерывают торопливые шаги в коридоре, которые сразу привлекают внимание мужчины. Это был Хосок, наверняка, только что узнавший, что Мин приехал.       — Не слишком доброе утро, хён? Мы проверили записи с видеокамер в здании и ничего не нашли, но снаружи камера смогла зафиксировать подозрительного мужчину в чёрном, который вывернул из-за угла. Это крайняя палата на первом этаже, так что... – начинает Чон, внешний вид которого был не менее уставшим, чем его собственный.       — Он вылез в окно. – заключает альфа, снова возвращаясь к опущенным жалюзи. Заглянув под полотно, он действительно обнаружил неплотно закрытую створку окна, но идеально чистый подоконник. – Что-то ещё нашли?       — Ну, он пользовался блокатором запаха, здесь нет никакого постороннего феромона. Здесь, на улице и за территорией ничего не было найдено. – с готовностью отвечает младший, переводя взгляд на распростёртое тело Джихуна. Наверняка, он задумался о том, как им донести эту новость до Сохи. Юнги тоже успел об этом подумать, и, если честно, ожидаемая реакция от женщины его настораживала.       — Я бы хотел, чтобы они перепроверили всё ещё раз. А лучше два. Тело пускай доставят в морг, чтобы его осмотрели специалисты и доложили мне об этом после. – произносит мужчина, направляясь в коридор. Хосок следует за ним по пятам и останавливается ровно напротив, когда Мин отходит к окну. –И опросите пациентов соседних палат.       Чон выуживает из кармана пиджака пачку сигарет и, чиркнув подаренной Воншиком зажигалкой, не стесняясь, закуривает.       — Тело уже готовы доставить в морг. Всё остальное – сделаю. – серьёзно произносит альфа, зажимая зубами фильтр. В запахе апельсина присутствует нотка тревоги, которую тот топил в курении. Что ж, Юнги понимал, что Хосоку следует немного расслабиться.       Солнце уже постепенно вставало, проникая лучами в светлые коридоры клиники, создавая причудливые тени на полу и стенах.       — Нужно сообщить Сохи. – добавляет он, заставляя Чона замереть. Взгляд его обычно блестящих глаз остекленел, а плечи сгорбились вперёд, словно кто-то держал его на крючке за позвоночник. Прежде чем ответить на это мнимое предложение поехать к ней, Хосок выкуривает сигарету полностью. Мин не против, он не мешает ему, чувствуя, что брат напрягся ещё сильнее.       — И это нужно сделать мне. – Чон наконец подаёт голос, как только выбросывает окурок в рядом стоящую мусорку. Мидас видит на его лице тень понимания. Его рука колебалась, словно пламя свечи при лёгком дуновении ветра, когда он прятал пальцы в карман брюк.       — Я пообещал ей больше приезжать с плохими новостями. – пожимает плечами Юнги, опираясь бедром на подоконник. Хосок хмурится, раздражённо топая ногой по кафелю, отстукивая каблуком быстрый нервный ритм. – Был у неё несколько дней назад, поэтому перестань так смотреть на меня. Но пока отдохни немного. Сейчас ещё очень рано, Сохи, скорее всего, ещё спит.       Слушая спокойный тон старшего брата, Чон будто действительно постепенно расслабляется, смиряясь со своей участью.       — Ты не должен обещать такие вещи. И ты это знаешь. – наконец произносит Хосок, начиная мерить коридор равными широкими шагами. Каждый его шаг отдаётся в ушах гулким эхом, поднимая в груди чувство внутреннего напряжения. Мидас тяжело вздыхает, соглашаясь с его словами. Он безусловно прав, отец говорил ему то же самое, но... он просто не мог не сказать ей это. Тогда, когда она была так разбита новостью о муже, Юнги просто не мог не пообещать.       Он ничего не говорит в ответ на упрёк.       Хосок, продолжая стучать подошвами по кафелю, шепчет под нос ругательства, моля себя сохранять железную хватку на эмоциях.       — Я дождусь людей из морга. Потом заеду домой, мне нужно взять побольше вещей. А ты, поешь и часам к девяти поезжай к Сохи. – Чон спокойно кивает, соглашаясь с ним. Юнги ведёт себя сдержанно, но совсем не замечает, как эмоциональный груз на плечах заставляет его напрячься и сгорбиться. Он знает, что это не просто обычное утро, а ситуация не просто обычная стычка. Понимает, что это явно начало чего-то более глобального.       Младший понимающе кивает и, не прощаясь, следует прочь по коридору на выход из клиники.       Мин готов признаться, что не видел его таким смурным уже очень давно. Осознание этого заставляет гулко сглотнуть накопившуюся слюну и наполнить лёгкие большой порцией кислорода.       Хотелось поскорее уцепиться за нужную нитку, чтобы как можно быстрее распутать сворачивающийся вокруг них клубок из проблем.       Открывая дверь квартиры, Юнги тяжело переступает порог, поставив на пол в прихожей свою сумку с вещами и несколько бумажных пакетов. На его наручных часах стрелки указывали на четыре часа дня, а он всё ещё ничего не ел. Наступая на задники кроссовок, мужчина с облегчением освобождается от обуви, в которой ходил по такой жаре с самого утра.       Он на периферии зрения, пока стягивает с плеч пиджак, замечает движение со стороны гостиной и резко переводит на источник свой взгляд. Глаза Чимина, с которыми Юнги встретился, казались немного подавленными, но вместе с тем в них угадывалась улыбка.       — Привет. – первым подаёт Пак голос, пока альфа, замерев на месте, рассматривает его лицо. Это заставляет Мина отлипнуть от своего места и перешагнуть через гору пакетов, чтобы подойти к нему практически вплотную. Чимин слегка поднимает голову, сначала снова заглядывая в глаза, а потом медленно спускаясь к округлым губам. Он останавливается на них, почти опустив веки. Юнги аккуратно подцепляет его лицо за подбородок, наклоняясь к нему. Прикосновение лёгкое, но в нём чувствуется одновременно уверенность и нежность. Мягко накрывая его губы своими, альфа ощущает дрожание момента, а также волну свежего ягодного аромата.       Ответная реакция Чимина не заставляет себя ждать. Руки омеги медленно скользят по широким плечам вверх, оставляя на коже, которую скрывала лишь рубашка, шлейф тепла. Мужчина обвивает свободной рукой его крепкую, но изящную талию, притягивая к себе вплотную.       Поцелуй был словно их общим воздухом. На мгновение Юнги забывает обо всех заботах, проблемах, то и дело возникающих на работе. Их дыхания переплетаются между собой, дополняя друг друга, а затем сливаясь воедино.       Они отрываются друг от друга, но не выпускают из объятий. Альфа, напротив, смещает вторую руку на спину, оглаживая пальцами мышцы. Ягодный аромат отпечатывается на его одежде и коже, даруя спокойствие и умиротворение, как и этой ночью.       — Если это было твоё «привет», то такое приветствие мне очень нравится. – тихо признаётся Чимин, слегка прикусывая пухлую нижнюю губу. Теперь в его полуприкрытых глазах считывался полюбившийся Мину блеск. Это заставляет коротко, но довольно улыбнуться. Омега устраивает голову на его широкое плечо и мягко гладит ладонями по расслабленной спине, словно согревая своими объятиями. – Мне кажется, ты очень рано ушёл. Я заказал еду, пойдём поедим?       — Я кое-что купил для тебя. Надеюсь, что тебе это подойдёт и понравится. – наконец-то подаёт голос Юнги, медленно выпуская омегу из объятий. Брови Чимина поднимаются вверх, а глаза слегка прищуриваются, выдавая заинтересованность. – Давай, правда, сначала поедим, а после ты всё посмотришь, хорошо?       Тот активно кивает и перед тем, как отправиться на кухню, быстро ловит губы Мина своими, запечатлев на них краткий поцелуй. Юнги провожает его взглядом, рассматривая стройную подтянутую фигуру в расслабленной домашней одежде, а затем оборачивается к двери. Он сначала запирает её, поскольку совсем забыл это сделать, а затем подхватывает с пола сумку с вещами.       Мужчина ловит себя на мысли о том, как необычно, когда тебя ждут с работы и встречают на пороге. Они с Хосоком, пускай и живут вместе уже очень давно, обычно возвращаются домой вместе. Даже когда кто-то приходит позже, чем первый, то они не встречают друг друга. Как правило, Хосок просто зовёт его есть, вне зависимости от того, первым он приходит или последним.       Юнги помнит, что Минджун тоже никогда не встречал его на пороге номера, вместе пожить они так и не успели. Всегда, когда они встречались в отелях, прячась от своих семей в наименее популярных местах, Минджун ждал его в гостиной или в спальне. Тогда выкроить свободное время было гораздо труднее, поэтому часто приходилось отменять назначенное свидание. Мидас понимал, что омеге очень нужна близость, так что никогда не препятствовал, когда Минджун старался заполучить его физически.       Он не осмеливался ему перечить, но и не испытывал от этого сильного недовольства, лишь просто позволял брать инициативу в свои руки. Хотя, на самом деле, Юнги было бы достаточно поужинать вместе и сидеть рядом, обнявшись.       Чимин совершенно другой. В его глазах постоянно горит огонёк, требующий внимание и ласку. Каждое мгновение проведённое с ним напоминало о том, как важно быть близким не только физически, но и эмоционально. Юнги старался быть внимательным к каждому его слову, к каждому жесту, желая, чтобы Пак чувствовал себя в безопасности и был готов открываться ему дальше. Распускаться, как прекрасный цветок.       Мужчина отвлекается от своих назойливых мыслей, отгоняя их словно насекомых. Он выходит из ванной комнаты и спешит на кухню, откуда уже аппетитно пахло едой.