Кто сказал, что мой свет лучше твоей тьмы?

Часы мерно тикают на белой стене приёмной, разрезая чёрными стрелками белый циферблат. Младшая целительница в белом халате мешает в маленьких скляночках разноцветные зелья, сверяя назначение с пергаментом. На белой панели с номерами палат мигают красные и зелёные огоньки. Сильно пахнет хлоркой с ноткой чего-то сладковатого, и Драко мутит от этой отвратной для обоняния смеси. Ожидание мучительно. Глаза закрыты, а мысли хаотично мечутся, не приводя ни к каким выводам. Бесполезное занятие, но Драко не может не думать и не может расслабиться. Неизвестность хуже хаоса. Он уже второй час просто сидит на мягком белом диване. Там, за белой стеклянной дверью что-то снова колдуют над Гарри медики. Время ползёт невыносимо медленно. Рука задремавшей Грейнджер лежит у него на ногах, а голова на плече, и густые каштановые волосы лезут в рот и глаза. Драко терпеливо убирает их пальцами. Тихо звякает дверной колокольчик, и сплошной белый разбавляет ярко-рыжее пятно. Рон оглядывается и широко открывает глаза. Гермиона чертыхается, с трудом отрывается от плеча Малфоя и встаёт, на ходу стряхивая с себя сон. Драко поднимает голову и снова откидывается на спинку дивана. Уизли — последнее, что он хочет видеть сейчас. «Твою мать, Уизел! Какого дементора?» Драко не произносит этого вслух, но щёки и шея Рона сразу покрываются пятнами, он шагает в его сторону и упирается в твёрдый взгляд Гермионы. Громкий голос разрушает безмолвный больничный покой. — Гермиона! Ты тоже… Этому ублюдку здесь не место. Почему он не под арестом? Отойди! — Нет! — Гермиона отвечает тихо, но Уизли словно спотыкается об это коротенькое слово. И Драко восхищается характером Грейнджер. Опять. — Арест сегодня снят, Рон. И здесь не место для личных счётов. — Какие, к гиппогрифам, личные счёты с Пож… В дальнем углу коридора негромко хлопает дверь. Спор сразу затухает, потому что Гермиона с Малфоем одновременно кидаются навстречу низенькому седому целителю, оттесняя Уизли в сторону. Целитель больше похож на Санта-Клауса, чем на профессора колдомедицины, и отличают профессора от Санты только салатовый халат с именной табличкой «Главный целитель, Трэвис Спарки» и белые резиновые перчатки, перемазанные кровью. Он морщится при виде посетителей, заворачивает в приёмную и оценивающе осматривает стоящих. Стягивает с пальцев перчатки и засовывает в карман. Абсолютным, безошибочным чутьём выбирает Драко. — Вы по поводу Поттера, мистер?.. — Малфой, — Драко смотрит с вызовом, но целителю без разницы, что перед ним стоит тот самый Пожиратель смерти, о котором сегодня с утра пишут все английские газеты. Он только устало кивает. — Мистер Малфой, шесть дней назад, в момент поступления к нам, мы поместили мистера Поттера в магическую кому, потому что когда его доставили, он уже почти не дышал. Кстати, да… Очень странно, что о герое войны никто не беспокоился все эти дни — ни одного человека. Драко быстро оглядывается на Грейнджер, Гермиона негромко охает. — Мы узнали только сегодня! «Блядь! Шесть дней!» Боль, так мирно дремавшая три месяца, стремительным потоком вырывается наружу, и бледное лицо Драко совсем белеет, сливаясь цветом с интерьером этого царства тишины и стерильности. Целитель испуганно замолкает, опасаясь, что Малфой упадёт в обморок, но тот сжимает губы, делает глубокий вдох и берёт себя в руки. Спарки одобрительно кивает. — У него несколько ран от заклятий. В его теле было больше двадцати осколков от той штуки, что взорвалась рядом во время боя. Мы только что вытащили последние, но не это самое страшное… Целитель на минуту замолкает, раздумывая, как сказать. Драко ждёт, затаив дыхание, и молит хотя бы о призрачной надежде, что Гарри выживет. — Мы наложили на него стазис ещё потому, что это единственное, что мы смогли сделать. Понимаете… При взрыве его магическое ядро объединилось с субстанцией, которая находилась в этой штуке. Я не очень силён в тёмных артефактах… Малфой с Гермионой одновременно делают резкий вдох и переглядываются. — Поэтому могу сказать только, что сейчас ядро мистера Поттера окружено плотным слоем магии, которая совершенно не позволяет нам хоть как-то воздействовать на него. Она просто-напросто не пропускает ни зелья, ни заклинания. При этом, мистер Поттер до сих пор не умер лишь из-за этой самой магии, которая сейчас переполняет его сущность, подавляя его родную. Эта инородная магия поддерживает в нём жизнь, но… Мне кажется… — целитель сглотнул, осторожно подбирая слова, — что мистер Поттер изо всех сил борется с ней. Что это он сам… — Не даёт себя исцелить, — перебивает Драко и вдруг взрывается. — Грёбаное гриффиндорское геройство! — Верно, мистер Малфой, — подтверждает профессор. — Он сам не позволяет лечить себя. Поэтому заживление ран просто стои́т на месте. И я не могу даже предположить, чем закончится эта борьба. Ошеломлённая Гермиона делает шаг вперёд. — Профессор, я правильно поняла, что в той штуке находилась чужая магия, тёмная? И она сейчас в Гарри? Целитель кивает. — То есть, когда Гарри вылечится… — Если мистер Поттер вылечится… — поправляет её медик. — Когда Гарри вылечится, — упрямо повторяет Гермиона, — он станет… Тёмным? — Можно с одинаковой вероятностью предположить что угодно, мисс?.. — Грейнджер, — помогает Гермиона. — Мисс Грейнджер. У него очень сильное родное магическое ядро. И сейчас его магия подавлена лишь потому, что мистер Поттер теряет много крови и у него много повреждений. А когда он поправится… Думаю, что тёмным в полном смысле этого слова он, конечно, не станет, но… Очень многое будет зависеть от него. Если вы разбираетесь в этом, то знаете, что часто мы сами питаем свою магию. — Я могу увидеть его? — неожиданно хриплым голосом спрашивает Малфой, а Рон встаёт за спиной. Драко плечами чувствует его ненависть. Целитель смотрит внимательно и молчит так долго, что Драко уже не рассчитывает на «да». Но профессор решительно кивает. — Для реанимации, конечно, не положено. Но думаю, что… Хуже не будет. Да, можете. Только мистер Малфой! — останавливает медик открывшего было рот Уизли. — И это не обсуждается! Пойдёмте, я провожу. У вас десять минут.

_______________

Так холодно, словно пространство вокруг наполнили льдом. Гарри захлёбывается и тонет в этом тёмном ледяном мареве, постепенно опускаясь всё ниже и ниже, на дно. Боль пронзает каждую клетку тела, медленно течёт по спирали от пальцев ног к животу и выше. Кажется, лёд прорастает изнутри, разрывая на кусочки ткани, в сосудах замерзает кровь, мышцы становятся холодным камнем, кости превращаются в хрупкий хрусталь. Но даже боль не может заглушить бесцветный вкрадчивый голос, который наполняет шепотом голову, ледяным жалом пронзает насквозь и добирается до сердца: «Потомок Певереллов. Доверься. Прими мою силу. Мы станем непобедимы. Переделаем мир. Могущество — вот твоё спасение, твоё лекарство!» Почему? Ну почему это дерьмо всегда цепляется именно к нему? Ему не нужно такое спасение. Устроить третье пришествие Волдеморта? Самому выступить в роли Тома? Нет! Он пытается дотянуться до своей магии, но его волшебство, живое и горячее, надёжно упрятано под тяжёлым слоем темноты, которая не даёт дышать, путает мысли и замораживает чувства. Излечиться и жить в холоде и темноте? Никогда! Лучше уйти и унести их с собой. День за днём, если его сознание не окутано непроглядным ничто, Гарри противится этому шёпоту, каждый раз отвечая «нет» на заманчивые картинки. Это длится так давно, что он устал бороться, и измученный болью разум жаждет лишь избавления. Чёртова тьма, тугими нитями тянущая обратно, должна понять, сдаться и исчезнуть. Вместе с ним. И когда ноги уже чувствуют дно, и Гарри готов с облегчением вздохнуть в последний раз и уйти, где-то далеко в холодном пространстве маленькой горячей точкой обжигает мысль. «Драко!» Она вызывает волну досады и желание оттолкнуть, прогнать и исчезнуть вместе с темнотой. Но это имя уже врывается в сознание и пронзает звуком голоса, тихого и такого родного. — Ну зачем, гриффиндурок ты упрямый? Оно капает жгучими каплями на щёку вместе с его именем. — Почему? Ну почему у нас всё так? Гарри… Оно проходит горячим дыханием по виску, задевая волосы. — Не уходи, не сдавайся! Ведь я тоже не смогу дышать без тебя. Оно наполняет лёгкие запахом кардамона. — Вернись. Не к тьме, глупый гриффиндорец, ко мне вернись. Оно озаряет ощущением мягких губ на своих губах и прорывается в голову через гадкий, приторный шёпот. А потом это… Что заставляет встрепенуться собственную магию. — Люблю! — прежде чем горячие губы исчезают, оставив привкус красного вина и шоколада. — Люблю! — прежде чем бархатистое прикосновение магии отгоняет от сердца ледяное жало и раздвигает плотный слой, выпуская свет. — Люблю тебя! — прежде чем усталое сознание выдёргивает со дна и уносит в спасительное ничто в тот момент, когда Гарри решает вернуться хотя бы ради этого.

_______________

Драко выходит из палаты ровно через десять минут с непроницаемым лицом и красными глазами. Молча проходит мимо растрёпанной, порозовевшей Гермионы и до макушки покрытого ярко-алой краской Уизли, который при виде Малфоя сжимает кулаки, но не трогается с места. Благодарно кивает целителю, минует приёмную и, забыв указать магии, куда ему надо, аппарирует в неизвестном направлении. Драко не говорит о Гарри. Гермиона не знает, на что надеяться. Этого не знает и профессор со смешной фамилией Спарки. Чёртово время замирает в одной конкретной палате в Мунго. И никто не понимает, что происходит, потому что ничего не изменилось. Гарри по-прежнему в стазисе, и чужая магия по-прежнему не даёт ничем его лечить. Но факт, который взрывает головы всем медикам больницы, остаётся фактом: с того самого дня, когда Драко впервые появился в этой чёртовой палате, Поттер медленно, но неуклонно идёт на поправку.

_______________

— Ты можешь меня послать, Драко, но я всё же спрошу. Малфой недовольно морщит нос, но Нотт такой же до мозга костей слизеринец, как и он сам, и никогда не делает ничего просто так. И Малфой молча ждёт вопрос. — Что между тобой и Грейнджер? Драко фыркает. В глазах загорается насмешка. — Думаю, несильно ошибусь, если предположу, что за этим стоит личный интерес, — это не вопрос, но Малфой выжидающе смотрит на Нотта и не торопится продолжать. Тот многозначительно улыбается. — Тогда вперёд, дружище! Ты удивишься, но я всё же скажу… — они оба смеются, — она того стоит. Нотт и правда удивлённо приподнимает брови. — Личный опыт? — его тон намекает на непристойное. Малфой криви́тся и укоризненно качает головой. — Близкое общение с Забини испортило твоё воспитание, Тео. Не равняй меня с Блейзом. В способности трахать всё, что шевелится, и расшевеливать всё, что можно трахнуть, его никто не переплюнет. Но ко мне и Грейнджер это не относится. Она другая. Мы просто дружим, а остальное тебя не касается. — Слышать от тебя «мы просто дружим» в отношении маглорождённой, да ещё и из этой троицы — впечатляет, Малфой! Я помню, как в Хогвартсе вы с Поттером готовы были убить друг друга по любому поводу. А появление этих троих в радиусе пятисот метров сносило тебе голову. Упоминание о Гарри болью отдаёт в груди, и мысли сразу переносятся в Мунго, в ту самую чёртову палату. «Мне сносило голову от этого невыносимого гриффиндорского идиота. И с тех пор всё стало гораздо хуже. О, Салазар! Пожалуйста…» Он с облегчением выдыхает: появление Гермионы со старым, исписанным пергаментом в руках спасает от необходимости говорить на эту тему дальше. — Драко, поможешь мне разобраться? — в камине гостиной горит фиолетовое пламя, Малфой сидит в кресле напротив. — Прости, не знала, что у тебя звонок. — Привет, Грейнджер! — доносится из камина знакомый голос. Только она не может вспомнить, чей. — Мы тут с Малфоем обсуждали ваши раскопки по тёмным артефактам, — и до Гермионы долетает негромкий смешок. — Тебе повезло. Их библиотека всегда славилась запрещёнкой, а после разгрома наших осталась, пожалуй, единственной. Малфой меняется в лице и резко подаётся к камину. Гермиона шагает вперёд, видит карие глаза и сдержанную улыбку Теодора Нотта. Приветственно кивает. «Нотт и Драко чем-то похожи. Может, выдержкой? Умением держаться? Или умом? В любом случае, хорошо, что это не Забини!» — Постой, Тео, что ты сказал? Повтори! — Малфой явно встревожен, и Нотт снова удивлённо приподнимает брови. — Ваша библиотека осталась единственной, из которой не вынесли книги о тёмных артефактах. Ты что, не знал, что в мае Пожиратели разгромили секции по тёмной магии у всех чистокровных семей? Малфой откидывается на кресле и двумя пальцами трёт лоб. — Я был под арестом, если ты не в курсе. И Министерство не торопилось сообщать мне подробности. Хочешь сказать, во время налётов не тронули ничего, кроме библиотек? И вынесли только книги по артефактам? — По мелочи пограбили. Но приходили явно не с этой целью. И да, разгромили только стеллажи и шкафы с книгами. Не только по артефактам, у меня и у Пэнси прихватили еще ритуальные. Ты думаешь…? Но Малфой перебивает, разворачиваясь к Грейнджер. — Прости, Тео, нужно разобраться с очень важной темой. Чем тебе помочь, Гермиона? Нотт понимающе усмехается. — Ну-ну, ваше высочество. Что-то накопаете, подели́тесь. Лишняя голова никогда не бывает лишней. И, Грейнджер… — он поджимает губы и сочувственно смотрит ей в глаза. — Мне жаль, что так вышло с Поттером. Пока, ребятки!

_______________

Малфой ходит по библиотеке туда и обратно, от стеллажей к стеллажам, выстраивая в голове логическую цепочку из известных фактов. Их очень немного, но даже то, что есть, заставляет похолодеть внутри. — Всё продумано. Они нападают одновременно, группами, с чётко установленными интервалами… Гермионе нравится слушать его рассуждения, краткие, без лишних эмоций. Они впервые снова говорят о налёте с того момента, как получили известие о Гарри, а все теории, что обсуждались до этого, упирались в простую нехватку данных. В Министерстве дело спустили на тормозах, объяснив это ожиданием возвращения боевых групп, но после ранения Поттера поспешили всё замять и засекретить. В конце концов, это касалось только тех, кто так или иначе поддерживал врага. — Ты говорила, на Мэнор напал основной состав Пожирателей… Драко произносит это легко. Может, он перестал в конце концов причислять к ним себя? Она знает, что это больная тема. У Гарри почти нет от неё секретов. Почти. Метка — это всё, что она знает про его отношения с Малфоем. Ну, кроме кошмаров, конечно. Гарри никогда ничего не рассказывает про Драко. — Так сказал Лесли. Их отправили за ними, как самую подготовленную группу. — Подготовленную… — в тоне Драко звучит откровенная ирония. — Вообще, логично. Мэнор — единственное место, чья охрана усиливалась присутствием владельца и авроров. И здесь самая большая вероятность найти нужные данные. Вот только… — Он резко меняет тему. — Ещё раз. Нападают одновременно, группами, с чётко установленными интервалами, потому что знают, что и где нужно искать и учитывают нехватку времени. Не отвлекаются на грабёж. Берут только книги по артефактам и ритуальные. А потом от заклятия авроров у них взрывается какая-то штука, наполненная непонятной тёмной субстанцией. Блядь, Гермиона! Я очень хочу ошибаться в своих выводах. — Не думаю, что ты ошибаешься. Вот только не пойму, как это связано с артефактами. Обычно, они содержат магию. Как твой медальон, например, только тёмную, — Гермиона показывает на подарок Гарри. Драко машинально прикрывает его рукой и убирает под рубашку. — Но содержимое артефактов не способно поработить чью-либо сущность. Такое больше присуще… Мерлин! — её глаза широко раскрываются. — Крестражам! — ошеломлённо заканчивает за неё Малфой. — Это был крестраж. И внутри Поттера не просто чужая магия. Там кусок чужой души. Но чьей? Может, вы что-то упустили с Риддлом? И Гермиона видит, как от его лица отливает кровь. — Мы нашли всё, о чём говорил Дамблдор. Конечно, он тоже мог что-то не знать. Но… Тогда Гарри не смог бы убить Волдеморта. Или смог бы? — она с сомнением смотрит на Драко. — И как можно уничтожить крестраж простым заклятием. Мы… Постой. Гермиона хватает пергамент, с которым спустилась в гостиную. — Как раз этим я и озадачилась. Понимаешь, я нашла странные записи, которые не могу расшифровать. Не знаю этот язык и ещё текст рукописный… Но ими была заложена глава по уничтожению крестражей в «Тайнах самого тёмного искусства». И на полях сделаны пометки той же рукой. Ты можешь прочесть? Она разворачивает пергамент на столе, а Драко щёлкает пальцами, добавляя свечей в люстру. Две головы, светлая и каштановая, склоняются над потёртым листком, исписанным замысловатым почерком. — Это почерк деда. Я уже читал это, правда, давно. — А что за язык? — Английский. Записи защищены заклинанием, которое превращает буквы в специальные символы, позволяя прочесть написанное только членам семьи, — Драко пожимает плечами. — Стандартная защита, только символы у каждой чистокровной семьи свои. Можешь не стараться, — усмехается он, глядя, как Гермиона берётся за палочку. — Никаким Фините ты родовую магию не отменишь. Погоди, дай прочесть. «Необходимо учитывать, что при расколе души неоднократным убийством…» Это не то. «Не просто запереть во вместилище и установить…» Тоже не то. «Вынуть осколок души проще с помощью обряда…» Бррр! Что мы ищем, Гермиона? Я пока не готов читать всё снова. — То, что касается уничтожения крестражей. — Так, значит, это в конце… «опираясь на исследования…», не то. «…столь же сильное…». Вот, нашёл. «Поскольку этот тёмный магический предмет содержит в себе осколок человеческой души, его надёжно защищают сильнейшей магией. И для его разрушения требуется столь же сильное противосредство. Но мне посчастливилось найти несколько упоминаний самого Герпия Злостного, что при воздействии на предмет смертельным непростительным заклятием получилось уничтожить вместилище для осколка души. При этом сам осколок удалось без вреда переместить в другое вместилище, повторив обряд извлечения…» Дальше уже про другое. — О, Годрик! Мы даже не думали про Аваду. Мы пробовали разные способы… — И хорошо, что не думали. А то ещё кто-нибудь из вас отхватил бы кусок души Лорда. Потому что сам осколок души можно уничтожить Авадой, только если его вместилищем является человек. Как и произошло со случайным крестражем Риддла. — Ты так много знаешь про крестражи? И про Гарри? Ну… Что он был… — удивляется Гермиона. Малфой фыркает. — Тёмные искусства — моя стихия. Я знаю много такого, что наш великий Дамблдор предпочитал хранить в секрете. А про Гарри… После войны об этом знают все. Остальное просто логика. И исходя из неё, если дед прав, то при уничтожении материального вместилища осколок сам возвращается в хозяина. И обряд нужен, чтобы упаковать осколок в другое вместилище. А мы сейчас просто видим повторение истории с Лордом. Осколок влетел не в хозяина, а в ближайшее живое существо. И им конечно же оказался счастливчик Поттер. Пошли. Нам надо в Мунго, — решительно произносит Малфой. — Попробуем забрать куски крестража, которые они вытащили из него. Может, по ним мы поймём, что это была за штука.

_______________

— Ты узнал у Гермионы, что им удалось раскопать? Я знаю, она ни за что не бросит Гарри с этой дрянью внутри! Не даст ему умереть, — Джинни напряжённо смотрит на Рона. Тот качает головой. — Мне кажется, она избегает меня. Я видел её всего пару раз, когда проходил обследование. И оба — с Малфоем в Мунго. Голубки, блядь… — Брось, Рон! Грейнджер не в его вкусе. Малфой отлично понимает, что его козырь — Гарри. Зато у него в доме огромная библиотека, в которой полно книг по тёмной магии. Это как раз то, что нужно Гермионе. Кстати, как Гарри? — В стазисе. И почему бы тебе самой не спрашивать об этом в больнице? — раздражение Уизли почти достигает предела. — Каждый раз, когда я прихожу в отделение, этот Спарки смотрит на меня так, словно я отнимаю у Поттера ещё один год жизни. И слова цедит сквозь зубы. Зато Малфою чуть ли не в ножки кланяется, когда тот заявляется с визитом. И дверку в палату сам открывает. Джинни поджимает губы и прищуривает глаза. Трудно, когда твой брат — идиот. Но ещё труднее, когда он — неконтролирующий свои эмоции идиот. А всё война! Она забрала жизнь у Фреда, брата у Джорджа, счастье у отца с матерью, разум у Рона. А любовь к ней у Гарри украл Малфой. И что теперь остаётся? Джинни закрывает глаза и представляет, как губы Гарри мягко касаются её губ. От него так вкусно пахнет чем-то горьковато-цитрусовым, а руки несмело обнимают её за талию, и поцелуй становится более настойчивым. Таким, каким был в Норе на его день рождения, когда Гарри ещё любил её. Ничего, она выживет. Тем более, что уже почти подписан контракт с «Гарпиями». Джинни отодвигает сладкое воспоминание, вздыхает, наколдовывает Темпус и срывается с места. — Хорошо, Рон, в следующий раз я схожу в Мунго сама. А ты всё же поговори с Гермионой. В Министерстве расследование свернули, но она точно будет докапываться до правды. Грейнджер не из тех, что пасуют перед трудностями. Всё, братишка, увидимся вечером. На столе запеканка, в кастрюле — компот. И выбегает за калитку, на ходу запихивая в сумку мантию.

_______________

В приёмной отделения больницы Святого Мунго так же мерно тикают часы на белой стене, и по-прежнему сильно пахнет хлоркой с ноткой чего-то сладковатого. Только Драко уже привык к этому запаху. — Здравствуйте, мисс Грейнджер и мистер Малфой! — кивает целительница за стойкой. Он бывает здесь каждый вечер, с пяти до восьми, по договорённости с профессором, у которого жена, две дочери, куча внуков и не очень большая зарплата. И персонал уже знает, что Малфой — это тот самый, с домашнего ареста. И все привыкли к виду Драко, натягивающего поверх шёлковой рубашки и дорогущих брюк салатовый больничный халат. Их это умиляет. Умирающий Герой и Пожиратель смерти у его кровати. — Думаю, насчёт осколков лучше договориться мне, — Гермиона достаёт из маленькой бисерной сумочки серую мантию с эмблемой. — Я — невыразимец. И имею право забрать их для исследования, не объясняя причин. Ты как всегда? — Да, буду в палате. Пришлёшь Патронус. Гермиона с пониманием кладёт руку Малфою на плечо и уходит искать профессора, у которого куча других пациентов, а в помощницах всего две замученные девчонки. И эти девчонки-целительницы каждый раз при виде Драко оживают, прыскают в кулак и шушукаются, кидая в его сторону кокетливые взгляды. Малфой не замечает их. С момента, как ноги переступают порог приёмной, его сердце и разум находятся в той самой чёртовой палате, где уже одиннадцатый день с момента поступления спит в стазисе Гарри.

_______________

Кажется, что Затемняющие чары на окнах приглушают не только свет, но и звуки. Драко привычно подтягивает к высокой кровати стул, расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке и заворачивает рукава халата высоко наверх. Усаживается поудобнее, поддёрнув штанины брюк. Смотрит на бледное, спокойное лицо Гарри и вспоминает далёкий родной голос из зелёной вещалки, заслушанной до дыр: — …И мне так хочется поцеловать все линии и бугорочки на твоих ладонях и уткнуться носом в мягкие волосы. Пожалуйста, береги себя ради меня. Потому что без тебя я не смогу дышать, малыш. И горло сжимают спазмы, а на глазах выступают предательские слёзы. На тумбочке — простой золотой медальон, палочка, диск на цепочке и круглые очки. Драко касается волшебной палочки Гарри и чувствует в пальцах ответное тепло. «Странно, обычно палочка реагирует только на хозяина!» Длинные чёрные ресницы Гарри не двигаются, губы сжаты, а пушистое серое покрывало, на котором аккуратно уложены руки, скрывает тело до талии. Грудь и плечи в бинтах, на которых всего несколько засохших бурых пятен. Слава Салазару, они уже не пропитываются кровью насквозь каждые два часа! Драко пальцем проводит по полоске ресниц в надежде, что они задрожат. «Пожалуйста, Гарри!» Он знает каждую царапину на его коже. Палец ласково скользит над левой бровью, где короткой белой ниткой протянулся тоненький шрам — памятка от падения с метлы, когда Драко напугал его дементорами. Потом отводит в сторону чёлку и повторяет резкие повороты молнии на лбу. Скользит по подбородку, где под губой маленьким серпом отпечаталось воспоминание о битве в Хогвартсе. Ладонью ведёт по тёплой руке от предплечья до самых кистей, задерживаясь на треугольниках магического пластыря — заклеенных надрезах от осколков крестража. Спасибо Мерлину, они тоже уже не кровят! Аккуратно, подушечкой гладит каждый ноготь на расслабленных пальцах, которые даже не подрагивают. Малфой кидает на дверь Запирающее, берёт в ладони послушные руки, утыкается лбом в бедро, закрывает глаза и расслабляется, выпускает, выталкивает наружу свою магию, заставляя её спрятать Гарри в серебристую капсулу. И уже в который раз погружается в долгий водоворот ощущений их связи: стук сердца Гарри; его дыхание; деление клеток новой кожи на уже затянувшихся ранах; бег крови по венам; боль разрезов от острого скальпеля и рвущаяся, пробивающаяся наружу через слой темноты горячая сила, почувствовавшая подмогу. Время не двигается в палате. И только большая стрелка на часах в приёмной дёргается и закрывает собой маленькую. Двадцать минут до восьми вечера.

_______________

Гарри снится красивый цветной сон. Впервые за долгое-долгое время. Он босиком идёт по широкой дорожке, и ноги по щиколотку утопают в золотистом песке. Ярко сияет полуденное солнце, обжигая кожу своими лучами. Песок щекочет пальцы на ногах, Гарри улыбается и ускоряет шаг. Кусты поднимаются выше головы, закрывая вид по бокам, а впереди видны квадратные симметричные башни. «Это же Мэнор!» Летний ветер колышет деревья в парке, приносит облегчение и прохладу разгорячённому телу. Гарри нравится чувствовать солнечное тепло и видеть яркий свет. Он слишком долго был в темноте и холоде. Гарри нравится чувствовать свежее дуновение ветра на коже. Своими прикосновениями он напоминает магию Драко. «Драко!» Сон расплывается, оставляя реальные ощущения: исцеляющие прикосновения собственной магии; прохлада, окутывающая тело; жёсткость матраса под спиной; что-то твёрдое на бедре; едва ощутимый запах знакомого парфюма; тёплые пальцы, переплетённые с пальцами Гарри, и бархатистые волны, перетекающие по ним туда и обратно. Гарри сжимает эти пальцы и открывает глаза.

_______________

Вздрогнув, словно его ударило током, Малфой резко поднимает голову. Невообразимая зелень! Единственное, что он сейчас видит. «Гарри!» Она обрушивается в сознание так неожиданно, что перекрывает дыхание. И с такой силой, что Драко опасается за свой рассудок. Но пальцы Гарри наяву больно сжимают его пальцы, а пересохший рот раскрывается, чтобы дать языку облизать губы. «Чёртов-блядь-Гарри!» Да, чёртов-блядь-Гарри, потому что страшно оторваться от этой зелёной глубины и ресниц, которые подрагивают. И страшно убрать пальцы, которые занемели. И страшно закрыть глаза, не опасаясь, что всё исчезнет. И Драко смотрит — не двигаясь, не моргая, не чувствуя слёз — как взгляд Гарри с жадностью пробегает по его лицу, волосам, скользит по сжатым рукам и останавливается на губах. Потом на мокрых дорожках. — Не надо, малыш… — на мгновение опускаются ресницы и тихий голос выводит Малфоя из шока. Он вытирает капли со щёк, усмехается и качает головой. «Как всегда, Гарри, феерично!» — Ну привет, гриффиндорское недоразумение! Гарри улыбается. И волной накатывает облегчение, смывает страх и прилипшее к душе отчаяние. А через зачарованные окна палаты прорывается далёкий колокольный звон, отсчитывая восемь ударов.