Под подошвой

Тарталья застонал. Дышать было тяжело: ботинок давил ему на грудь, ребра, кажется, трещали. Он попытался скинуть его, но это было без толку. Нежелание сдаваться заставляло его продолжать бессмысленно дергаться, но он осознавал, что в данный момент походил, скорее, на загнанное в ловушку животное. Ему надо успокоиться и перестать тратить силы, возможно, придумать план… Капитано даже не смотрел в его сторону. Он прижимал Тарталью к полу одной ногой, по ощущениям, не прилагая к этому никаких усилий, в руках у него была книга, от которой он за время их спарринга ни разу не оторвался. Хотя спаррингом называть это было смешно. Целую минуту Тарталья кружил вокруг него, пока не совершил ошибку, и Капитано одним ударом не положил его на лопатки. Как шкодливого котенка. Тарталья дернулся в последний раз и прекратил сопротивление. В крови все еще бурлил адреналин, он был возбужден, сердце бешено колотилось под сдавленными ребрам. Он не был сильно расстроен, ведь ожидал такого исхода, хоть и надеялся продержаться подольше. Может, две минуты. Тарталья издал короткий смешок от этих мыслей. Вот ведь, месяц сдерживал нарвала в одиночку, но Капитано хватило минуты, чтобы поставить его на место. Очевидным успехом было то, что он посмотрел на него, по ощущениям, второй раз за все время его службы. Первый был много лет назад, когда юный Аякс только стал агентом Фатуи и его отправили на миссию вместе с Капитано. Тогда он показал себя лучше остальных солдат и Капитано один раз кивнул ему. А ночью, когда они укрывались от метели в старой избе, велел всем оставить «этому ребенку» самое теплое место у печи. С тех пор Аякс проникся к Предвестнику благоговейным трепетом и до сих пор лелеял те воспоминания, когда он вдруг ощутил себя особенным. Правда, с того момента Капитано больше ни разу не обратил на него свой взор, но Тарталья не отчаивался, бесконечно тренируясь и сражаясь, желая чтобы его заметили, чтобы похвалили, чтобы он опять ощутил себя особенным ребенком. Со временем его небольшая одержимость перешла на новый уровень, и он краснел, вспоминая свои сны и как Капитано в них замечал его. Теперь он лежал, распластанный под чужим сапогом, в голове бешено крутились мысли, по лицу и шее расползался румянец, в животе скрутился узел возбуждения. Он хотел, чтобы на него посмотрели еще раз, заметили, сдавили еще сильнее. Тарталья заскулил, попытавшись в очередной раз сдвинуть сапог, но Капитано не глядя поставил его выше, теперь надавливая кончиком подошвы на чужой подбородок. Тарталья застыл. Он чувствовал запах кожи и воска, которым были натерты сапоги, рельеф подошвы на своем подбородке и как каблук осторожно упирается ему в ключицы. Осторожно. Капитано все еще заботился о нем, не давая сломаться такому хрупкому человеческому телу. Не поддался ни на секунду, но и навредить не хотел. Из-за этой мысли Тарталью вновь скрутило от возбуждения и он почувствовал, как становится мокрым. Черт. Ему казалось неуважительным и дико стыдным показывать Капитано эту сторону себя, но он ничего не мог с собой поделать. Чужая близость сводила с ума, каждая мысль о том, чей ботинок прижимает его к полу, заставляла краснеть и надеяться, что этот момент никогда не закончится. Тарталья, конечно, все равно попытался собраться, чтобы предпринять очередную попытку освободиться, но его жалкие потуги оказались тщетными, ведь на самом деле он не хотел этого. К его ужасу, Капитано решил, что достаточно помучал юного Предвестника и начал вставать. Тарталья почувствовал, как тяжесть чужой ноги пропала, запаниковал и, даже не подумав, вцепился в нее руками, ставя обратно себе на лицо. Капитано застыл. Почувствовав чужое замешательство, Чайльд схватил его еще крепче и, стараясь не думать, широко провел языком по подошве сапога. Он осознавал, что его могут оттолкнуть в любой момент, поэтому действовать надо было быстро. Но его не отталкивали. Он уставился в темноту чужой маски, надеясь, что смотрит Капитано в глаза, и продолжил вылизывать чужую подошву так, будто вкуснее этого ничего не пробовал. Сапоги были достаточно чистые, но Чайльд все равно чувствовал на языке пыль и небольшие кусочки земли, застрявшие в рифленой подошве, только его это не волновало. Он с упорством слизывал все это, будто действительно собрался дочиста отмыть сапоги. Через какое-то время его щеки и подбородок украсили грязные разводы, язык ощущался слишком сухим, во рту был песок, но он чувствовал, что возбуждается только сильнее. Сам не заметив, он начал слегка постанывать. Капитано все еще не убрал ногу. Он не издал ни звука, только смотрел на Тарталью из своей пустоты, позволяя ему творить все это. Тарталье было почти не стыдно. Он уже принял свой позор и, возможно, скорейшую смерть. Когда Капитано все же пошевелил ногой, он испугался, но тот лишь прижал его щекой к полу. — Хм. Чайльд сходил с ума. Сердце колотилось как заведенное где-то в районе горла, руки слегка тряслись, он чувствовал, что сильно намок. Не думая, что делает, он пошевелил бедрами, ощущая, как шов от брюк давит прямо на клитор, и захныкал. Чужая нога дрогнула, и он окончательно потерял стыд. То, что Капитано не бросил его, а продолжил наблюдать за этим спектаклем, будоражило, заставляя наглеть сильнее, и он начал вращать бедрами, пытаясь получить необходимую стимуляцию, но давления от шва было слишком мало. Когда Чайльд потянулся к себе руками, Капитано оторвал ногу от чужого лица и сам провел кончиком сапога по промежности. Чайльд захныкал. — Пожалуйста… Капитано в ответ промолчал и сильнее надавил ему между ног, отчего Чайльд дернулся и начал сам тереться о сапог. Его лицо и шея покрылись красными пятнами, глаза начали слезиться, когда он представил, как жалко выглядит сейчас, такой расхристанный и нуждающийся, трущийся о чужую ногу, как собака. Но останавливаться Чайльд не хотел, за пару минут стимуляции он превратился в стонущее месиво. Одной рукой он вцепился Капитано в сапог, пальцы другой отчаянно кусал, сам не понимая зачем это делает. Белье было мокрым и липким, он чувствовал, как сильно течет, как начинает пульсировать клитор, и собирается узел внизу живота. Приближаясь к оргазму он начал скулить отчаяннее, боясь, что Капитано сейчас уберет ногу, чтобы наказать его, ведь он проиграл, он был плохим… Вопреки опасениям нога остается на месте, и он кончает с его именем на губах, дергаясь и отчаянно сжимая между ног чужой сапог. Испуганно открывая глаза после оргазма он утыкается взглядом в пустоту маски. Капитано смотрит на него, все это время смотрел. Чайльду резко становится очень стыдно, и он с тихим всхлипом закрывает глаза рукой. И что он наделал?! Вот так пошел на поводу у глупых желаний и разрушил свою репутацию в глазах человека, которого он уважал сильнее, чем кого-либо! Он начал нервно тереть лицо руками, желая прямо сейчас провалиться сквозь землю. Вскоре до него донесся звук шагов, значит Капитано ушел. Правильно, зачем ему находиться рядом с ним, ему должно быть противно от того, каким нелепым и смешным был Чайльд. Он не знал сколько так пролежал, но в итоге взял себя в руки. Ему надо справиться с этим, он обязательно станет еще сильнее и однажды Капитано опять посмотрит на него. Подбадривая себя Тарталья поднялся, когда вдруг вновь услышал шаги. Капитано вернулся и направлялся прямо к нему. Зачем? Чайльд испуганно дернулся, когда огромная ладонь потянулась к нему, но почувствовал лишь тепло и влагу. Капитано осторожно вытирал ему испачканное лицо мокрым полотенцем. Чайльд замер, кажется, забыв как дышать. Он неверяще смотрел на то, как первый Предвестник бережно приводит его в порядок. Чайльд впервые видел его так близко, что можно было разглядеть каждую волосинку, мелкую царапину на шлеме и даже очертания чужого носа в его темноте. Кажется, он все таки ему не противен. — Спасибо… — Хм, — Капитано немногословен, как и всегда. Закончив свое дело он убрал ему волосы с лица, задержав руку на пару секунд, а потом развернулся и быстро ушел, оставляя Чайльда наедине с его мыслями.