Романтики с большой дороги

      — Очень рада! — Ху Тао оказалась ещё моложе Нингуан. Вскочив со своего стула, она яростно затрясла Фурине руку, слегка обжигая прячущимся под кожей пламенем. Крохотные бабочки-огоньки порхали над её эффектной шляпой. — Рада познакомиться с вами во плоти, а не в гробу. А то… ну, вы сами знаете, как это с богами часто бывает.       Улыбка Фурины, возможно, сделалась слегка натянутой.       Ещё, возможно, она покосилась на входную дверь и понадеялась, что комплименты комплиментами, а Елань всё равно приставила к ней слежку, которым велено, помимо всего прочего, не дать ей убиться — как самостоятельно, так и об других людей.       — Господин Чжунли скоро подойдёт, — Ху Тао уже скрылась в небольшой кухоньке и громогласно загремела там посудой. — Чай? Кофе?       — Кофе... А он у вас есть? — подивилась Фурина, аккуратно опустившись за круглый стол из тёмного дерева, такой древний, что его столешница была чуть ли не до блеска отполирована лежавшими на нём документами.       — Порой мне кажется, что у мисс Ху есть всё, — тепло ответили от двери.       Фурина подняла взгляд — и сразу чуть не нырнула носом в стол, потому что Друг резко спрыгнула с её плеч и посеменила к незнакомцу, требовательно задрав к нему голову. Мужчина улыбнулся Фурине — в уголках внимательных светлых глаз пролегли искренние морщинки — и наклонился почесать Друга за целым ухом.       Та приняла это с молчаливым достоинством, с каким сносила чрезмерно любящих кошек людей, но потом повернулась к ней и требовательно мяукнула, стукнув человека — скорее всего, господина Чжунли, — хвостом по штанине.       — Ну вот ещё, — скрестила руки Фурина. — Иди сюда, нечего тут. Простите её, — обратилась она к своей последней надежде. Устраивать пафосное представление с невидимыми фанфарами было поздно, учитывая, как её встретила Ху Тао, но ей и не хотелось: в Лиюэ её обычная манерность выглядела бы не эффектно, а просто наигранно и глупо. — Фурина де Фонтейн. Прошу вас, без титулов.       — Чжунли, консультант «Ваншэн», — рука у него даже сквозь перчатку была тёплая, хотя глаз бога был гео.       Что-то в этом Чжунли казалось ей знакомым, причём знакомым настолько, что Фурина с трудом удерживала себя от банальности в духе «Мы с вами раньше не встречались?» Но одновременно что-то в нём было фундаментально другим, и эта непонятная инаковость сбивала её с толку.       Зато, в отличие от всех остальных её новых знакомых в Лиюэ, включая девочку, которая добавляла в еду слаймы и всё равно получала на выходе прекрасные блюда, господин Чжунли хотя бы не выглядел вчерашним подростком. Напротив, Фурина догадывалась, почему архаичными традициями в бюро занимался именно он, — должность требовала долгой и основательной подготовки. По возрасту больше не подходил никто.       — Без напитков не уходить! — появилась с подносом Ху Тао. — Я не прощу себе, если владычица родины кофе не вынесет вердикт, правильно ли я его завариваю.       — Не то чтобы это особо тонкая наука, мисс Ху… — запротестовала было Фурина (и кофе, вообще-то, был родом из Сумеру, они, несчастные трудоголики, его просто импортировали в продовольственных масштабах).       — Просто Тао, — вдруг склонила голову девушка. — Ваша Честь, я настаиваю. Чжунли, вам чай как обычно?       И, поставив перед Фуриной дымящуюся чашку и не дождавшись никакого ответа от обоих своих собеседников, унеслась в неизвестном направлении.       — Как вы за ней успеваете? — ошеломлённо вздохнула Фурина, сделав первый глоток, и зажмурилась на мгновение от смеси удовольствия и болезненной ностальгии.       — Я не успеваю, — вздохнул в ответ господин Чжунли.       Фурина подумала было, что они родственники, но больно они непохожи внешне. Кроме того, раз бюро принадлежало одному клану, его должен был возглавлять старейший представитель рода, а Тао представилась ей руководителем, значит…       Ох, бедная девочка.       — Я уверена, она всё равно глубоко ценит вашу поддержку, — сказала она, улыбнувшись.       Господин Чжунли перевёл взгляд с коридора, в котором скрылась Тао, а затем снова на неё, словно с каким-то довольным удивлением.       Рабочие обязанности отозвали Ху Тао куда-то на другой край гавани, поэтому она стремительно с ними попрощалась, грохнула перед Чжунли пиалу и при этом умудрившись не разлить ни капли, польщённо-смущённо, как могут только юные леди, выслушала Фуринину похвалу и церемонно-низко поклонилась в ответ, после чего оставила их обсуждать «невероятно старые — простите, Ваша Честь, я имела в виду древние — дела».       — Это ведь даже не мой титул, — вздохнула Фурина себе под нос. — Господин Чжунли, я не знаю, успела ли Воля Небес сообщить вам причины моего визита?       — В общих чертах, — кивнул тот. — Как я понимаю, вы ищете один из наших текстов?       — Да. Моракс начал мне его рассказывать в письме, но история осталась незаконченной, а мне… — Фурина вдруг опустила взгляд — рядом с Чжунли даже она, пятисотлетняя и старая, чувствовала себя какой-то маленькой, но при этом не глупой, и это тоже было предательски конкретным и знакомым чувством, однако оно здесь было совершенно не к месту. — Моя жизнь изменилась так сильно, что от неё практически ничего не осталось. Но даже сейчас я уверена, что мне очень важно узнать, как она заканчивается.       Точно так же, как и вчера, она протянула ему письмо.       Точно так же, как и вчера, Друг запрыгнула на стол и требовательно сунула нос прямо в бумагу. После чего ещё раз оглушительно громко мяукнула, стукнув Фурину лапой.       — Да, да, — отозвалась Фурина, повалив её на бочок с её разрешения. — Сейчас пойдём искать.       Друг мяукнула и смиренно толкнула её лбом.       Она надеялась, во всяком случае, что они сейчас куда-то пойдут. Если и господин Чжунли текст не признает, ей придётся возвращаться к своим детям — тьфу ты, опять начинается, теперь она как архонт решила заговорить, — к просто обычным доверившимся ей детям с пустыми руками. Они расстроятся. Господи, как сильно она не хотела их расстраивать, пожалуйста…       — Нингуан правильно поступила, посоветовав вам обратиться ко мне, — улыбнулся Чжунли, проведя большим пальцем по разломанной печати — та на мгновение вспыхнула золотом. — Да, Фурина. Я знаю, как заканчивается эта история.       Слава кому угодно!       Лучший день месяца.       Где-то по соседству с тем, когда они слезли с яков в деревне и Фурине дали напиться воды, а потом увели в тень, чтобы накормить завтраком.       — Это просто замечательно! — засмеялась Фурина, не сдерживая своего облегчения. Была бы у неё шляпа, она бы драматично сняла её с головы, был бы веер — обмахнулась бы. Но, увы, пришлось ограничиться просто искренним смехом. — Вы не представляете, как вы меня обрадовали.       — Вы меня тоже, — ответил господин Чжунли. — Мне очень давно не предоставлялась возможность поговорить об этом тексте. Но нам придётся пройтись. Как вы смотрите на неторопливую пешую прогулку по окрестностям гавани?       — С интересом, — поднявшись, Фурина взялась за галантно предложенный ей локоть.       Друг сразу побежала перед ними, словно лучше господина консультанта знала, куда они направляются, иногда заинтересованно поглядывая на безмятежных и откормленных голубей. Фурину так и распирало пойти побыстрее, можно даже побежать, но Чжунли шёл неторопливо, пусть и широкими шагами, а ей было неловко его торопить. Не выдержав веса собственного предвкушения, она решила рискнуть, пока от неё пар не повалил от нетерпения:       — Я исчерпала все возможности Фонтейна и дружественных государств, прежде чем обратиться к вам, — то есть, Нахида помочь хотела, но не смогла, а Венти по загадочным причинам отказался, хотя что-то Фурине подсказывало, что мог бы. — Что же это за текст, которого нет ни в одной библиотеке? Неужели, что-то запрещённое?       Наверное, даже знаток архаичной культуры должен знать, что архонт Фонтейна известна своей любовью к детективам. Фурина слегка поддела этот стереотип мыском ботинка и подтащила поближе к поверхности.       — Я бы не сказал, что запрещённое. Во всяком случае, надеюсь, что нет. Я не в том возрасте, чтобы любить сюрпризы.       Чжунли на мгновение поднял взгляд к небу — точнее, к мутному силуэту среди облаков — гораздо выше, чем Нефритовый дворец. Фурину пробрало нешуточным холодом: и от того, с какой лёгкостью обычный — или необычный, она просто опять всё просмотрела, — человек упомянул Селестию, и от застарелого ужаса перед небесами и их гневом. Она крепче сжала его локоть, напряжённо улыбаясь и жалея, что не захватила из дворца помады помягче — у неё вечно светлели губы, когда улыбка была фальшивая.       — Но, возвращаясь к вашему вопросу, я бы сказал, что дело в специфике авторского права.       Вновь они поднялись над гаванью — на сей раз преодолев крутой подъём на ногах, потому что каменной платформы им никто не предложил. Небо над Облачным морем отливало насыщенной бирюзой, вспененной редкими пуховыми облаками. Где-то вдалеке свистели какие-то птицы, к земле среди жёлтой высокой травы гнулись изящные бело-голубые цветы, в которых Фурине чудилось что-то, чего у неё самой — по крайней мере, в этом теле — никогда не было. Божественность, наверное.       — Если я правильно запомнил, история обрывается на моменте, когда главный герой впервые выходит за пределы родного дома. Оказывается в условно новой обстановке, где никто, кроме него самого, не знает, с кем говорит.       — Кроме него — и богов, разумеется.       — Как удачно, — улыбнулся господин Чжунли и указал свободной ладонью ей за спину.       Обернувшись, Фурина увидела перед собой одну из многочисленных статуй Семи. Моракса изображали иначе, чем Фокалорс: он сидел на гео-престоле, с низко опущенным капюшоном, держа в руке один из своих любимых кубов.       — Фурина, — мягко окликнул её Чжунли. — Не позволите ещё раз взглянуть на письмо? Я продолжу там же, где оно закончилось.       — Разумеется… Друг!       Сунув Чжунли в руки письмо, уже не удосуживаясь с подворачиваниями текста, — уж больно хорошо был воспитан её собеседник, он даже ради безопасности родины не позволит себе прочесть лишнего, — Фурина вихрем подлетела к статуе и упёрла руки в бока. Друг пронзительно мяукнула на неё с коленей её дорогого коллеги и не сделала никаких попыток спуститься: её куда больше интересовал куб гео-архонта, который она с неподдельным интересом обнюхала.       — Почему ты решила начать безобразничать именно сейчас? — вздохнула Фурина. Она никак её оттуда не снимет, пока Друг сама не изволит спуститься. Ей роста не хватит.       Ладно, если бы они были одни, тогда она бы следом полезла на эту статую, попросив у Моракса, где и в какой форме он бы сейчас ни находился, прощения и понадеявшись на понимание. Но при Чжунли, уважаемом консультанте похоронного бюро, Фурина де Фонтейн — пусть и настоявшая на простом обращении, пусть и напоминавшая всем о личной природе своего визита, — не могла себе позволить такое поведение.       Друг в ответ мяукнула ещё громче, подняв голову и уставившись куда-то поверх её плеча.       Фурина обернулась обратно:       — Простите её, пожалуйста, мы ни в коем случае не имели целью никого оскорбить…       И осеклась.       Чжунли читал письмо — сам подогнув его в нужном месте, — и что-то было в наклоне его головы, или, может, в том, как он изогнул ладонь, или в расплавленном золоте, которым горели его глаза…       Он краем губы улыбнулся — видимо, наткнулся на какой-то её комментарий карандашом — и Фурина поняла, что уже видела когда-то эту улыбку.       Просто тогда, тридцать лет назад, когда они вдвоём открывали кафедру филологии Лиюэ в одном из её литературных институтов, ей улыбался бог с драконьими глазами, а не средних лет человек в деловом костюме, работающий на гиперактивного ребёнка с фиксацией на гробах.       ...Умер, значит?       С почестями, значит, похоронили?       Нет, и чтобы она — она! Королева обмана! Известнейшая самозванка! — и ничего не поняла! Ничего не заметила! Про воспитанность рассуждала, по лестнице медленно поднималась, вдруг, мол, у него — у уважаемого консультанта — да он же даже должность себе придумал, как у неё! — колени заболят! Не юноша уже, всё-таки!       Она заулыбалась так широко, что у неё самой в итоге заболели щёки, ощутив, как подступили к глазам радостные слёзы.       — Ах вы старый актёр! — всплеснула она руками. — Письмо вам дать, понимаете ли! Забыли, что сами написали?       Чжунли поднял на неё взгляд и, видимо, от неожиданности моргнул не теми веками, которыми нужно было. Почему-то это стало последней каплей. Фурина захохотала ещё громче, начисто забыв, что даже во времена её архонтства опасалась даже лишний раз улыбаться при величественном древнем божестве, боясь показаться ему наивной дурочкой. Столько всего успело пройти с тех времён, и Фокалорс уже не было, и Моракса — хотя бы формально — тоже не было. Остались два человека. Опять же, хотя бы формально, потому что когда Моракс — Чжунли, пока он не попросил её обращаться к нему иначе, — улыбнулся и дружески протянул ей ладони, она почувствовала окутавшее её тепло, которое не могло принадлежать человеку, какой бы глаз бога ему ни выдали.       Она взяла его за руки, растроганно склонила к плечу голову в ответ на его церемонный поклон.       — Помню, конечно. Мне было интересно, что ты подумаешь про часть после экспозиции.       — Тяжеловата, но я списала это на локальные особенности эпоса. Например, прозаикам так называемого Долинного периода в принципе было свойственно давать что-то вроде краткой исторической сводки не только по главному герою… — Фурина нахмурилась. — Это настолько старый текст? Времён, когда, — она выдержала почтительную паузу, — леди Гуйчжун была жива?       — О, нет, нет. Всё гораздо проще. Но, Фурина, историю я тебе в любом случае расскажу, она уже никуда не денется, скажи мне лучше, как ты? Я слышал о том, что проклятие Фонтейна было снято, однако, боюсь, моего информанта, назовём его так, больше возмущало фонтейнское правосудие, согласно которому ему не дали сразиться не то что с верховным судьёй, так хотя бы с главным дуэлянтом. Подробного пересказа я от него так и не дождался.       — Этот «информант» чуть было не разрушил вашу же гавань и, как мне сообщили, пытался из вашего же трупа выдернуть гнозис, а вы от него новости выслушиваете?!       — Он тогда не знал, что это мой труп, — попытался возразить Чжунли, затем поморщился. — Право слово, Фурина, ведь можно найти какое-нибудь другое слово. Экзувий, например.       — Это у вас пусть будут информанты и экзувии, я, при всём уважении, лучше останусь со своими мародёрами и трупами!       — Ну хорошо, хорошо. Давай спишем это на мои старческие причуды.       Они сели на какие-то обычные камни, спрятавшись в отбрасываемую горой тень от греющего солнца — Фурина забралась на свой с ногами, подложив под спину рюкзак, Чжунли сел напротив неё, всё ещё держа письмо. Даже на обычном голом булыжнике он умудрялся восседать так, словно это был его престол. Друг немедленно оставила бездушную статую в пользу живого оригинала, забравшись к нему на колени и подставив голову под осторожную тёплую ладонь. Правда, только после того, как ещё раз осуждающе громко мяукнула на Фурину, пожурив её за её невнимательность.       Смилостивившись над обоими, Фурина не стала им говорить, что они — дракон с кошкой — принялись очень похоже друг на друга тарахтеть.       — Она, видимо, сразу догадалась. Запомнила, что всё, что с печатью гео — это вы. Законы ваши теперь на любой книжной полке вынюхивает, — она покачала головой и с удивительным для самой себя наслаждением сняла со своей лжи очередной слой, обнажив беззащитно наивную правду: — Я, на самом деле, правда хотела закрыть гештальт, но дело в том, что почти на следующий день после потопа я встретилась с двумя своими детьми, — опять двадцать пять! Фурина решила не исправляться, — и пообещала, что на их выпускной спектакль я привезу им самую интересную историю, которую знаю. Вашу историю.       Чжунли улыбнулся:       — Получается настоящее приключение, друг мой.       Обращение согрело её лучше самого яркого драконьего пламени, и пожалуй, только сейчас Фурина позволила себе это осознание: она всё нашла.       Она забрала у него письмо — возможно, уже без значительной доли того благоговения, с которым обращалась со старым свитком ранее, потому что его автор сидел перед ней, и ей больше не нужно было цепляться за полузабытые бумажки, потому что они могли говорить друг с другом и дальше, лицом к лицу, и смерть пока что не стояла между ними неразделимым барьером.       И начала говорить.