Романтики с большой дороги

      Город Сумеру — столица страны под названием Сумеру, вот так неожиданность! — оказался гораздо мельче, чем Кур-де-Фонтейн. Фурина дала неторопливый круг вокруг дерева, бросая быстрые любопытные взгляды на огромные двери, которые вели куда-то под землю. Никому не было до неё дела: местные с куда большим интересом толпились вокруг прилавков, торговались и тыкали пальцами друг в друга. Ещё они иногда тыкали в странные приборы, напоминавшие необычные увесистые серёжки, но этот жест либо был призван выражать недовольство, либо в самом деле это недовольство приносил — потому что потом местные обычно не то неловко морщились, не то делали вид, что не в серёжку тыкали, а волосы поправляли. Фурина почти уже было подобралась поближе к одним особо оживлённым спорщикам, чтобы выяснить, что это были за украшения такие, в которые нужно было тыкать в процессе коммуникации, чтобы показать, что ты злишься, как вдруг её остановил один из академиков в характерном длинном облачении.       — Добрый вечер! Давно дома? — Бездна. Плащ-то сумерский.       Фурина планировала заняться продумыванием личности, когда проголодается и пойдёт выяснять, какой ужин может себе позволить, и сейчас для театра одного актёра у неё было готово ровным счётом ничего.       Впрочем, опыт не пропьёшь: она пятьсот лет дурила целую страну с абсолютно таким же «ничего» в кармане. Фурина напустила на себя неловкость, захлопала ресницами, надеясь, что в вечернем полумраке незнакомцу бросится в глаза не её очевидная гетерохромия, а её решительно несумерская внешность:       — В Сумеру — с полчаса как. Но я боюсь, что я у вас не дома, а в гостях. Вас плащ смутил?       — Конечно! — слегка смущённо рассмеялся академик, неловко взъерошив торчащие из-под фирменной шапочки волосы. — Сами знаете, раз носите — наши рейнджеры кому попало такое не подарят! Вы меня простите… Без Акаши теперь как без рук.       Фурина как в далёкие годы, когда это изобретение Лорда Кусанали появилось в её жизни вместе с первой из тысяч сумерских делегаций, не поняла, как оно призвано работать, так и сейчас слабо себе представляла, что с ним могло случиться, раз оно в прошлом было заявлено как уникальная разработка с кучей предохранительных рычагов, в которой буквально по определению ничего не может пойти не так.       Увы, плащ, так удачно спасший её в Фонтейне, в Сумеру с порога стал настоящей обузой: будет странно, если доверенный друг лесных рейнджеров открыто признается, что понятия не имеет, что вообще происходит в стране его природолюбивых товарищей. Надо выкручиваться.       — А что с ним? В… — Мондштадте. Далеко. Не особо интересно, что там у соседей. Собственный внутренний кризис с фатуи. (Надо же, опять у спасителей мира не получилось договориться с не понимающими своего счастья местными!) В этот раз Фурина, попросив у Барбатоса прощения, выдумала человека оттуда. — В Мондштадте новости путешествуют как наши барды — куда хотят и в какой угодно форме. И не всегда своевременно.       — А сами посмотрите, — предложил академик, всё ещё беззаботно улыбаясь, словно старого знакомого встретил. Удивительно! Они давно уже вышли за рамки той неловкой беседы о погоде, которая была принята в Фонтейне при таких столкновениях на улице, но он продолжал с ней болтать.       Шпион?       Фурина ещё раз окинула своего собеседника взглядом. Нет, вряд ли. Доброжелательный - подозрительно. Но шпионы никогда не оговаривались. Они были безупречно доброжелательными.       Он вытащил из кармана такую же серёжку, словно сделанную из потускневшего от времени серебра, вблизи напоминавшую полый листик, и предложил ей.       — Никакой «голос божественной мудрости» вы из него больше не услышите, — вздохнул академик, и ровно одновременно с этим кто-то сказал Фурине чётко и ясно прямо на ухо тихое: «Здравствуй».       Фурина вздрогнула — голос был странно знакомый — и огляделась в поисках незамеченного собеседника, вжав голову в плечи.       — Всё хорошо?       — Да… ничего не произошло.       Условно говоря, в мире всегда что-то происходило. А если не условно, то что-то только что произошло конкретно с Фуриной. Они с академиком стояли посреди слабо оживлённой улицы посреди чужой страны — кому тут с ней могло приспичить поздороваться?..       — Вот именно! Их отключили.       Судя по предвкушающему блеску в глазах собеседника, эта новость должна была пошатнуть столпы Фурининого мировоззрения. Она послушно ахнула:       — Насовсем? — и, призвав на помощь свою потрёпанную память, вспомнила то описание, которое предложил ей один из мудрецов: — Но… это же все сумерские знания!.. В одном месте!..       — Решение Лорда Кусанали. Долгая история. И запутанная, — пожал плечами академик. Вздрогнул, вдруг опомнившись: — Я Астет, кстати. Вот, видите. Я даже представляться забываю — сто лет никто этого не делал, всё сразу видно было. Теперь заходишь впервые на кафедру — и поди разбери, кто тебе нужен, приходится десятью разными способами со всеми здороваться и знакомиться.       Фурина-то, воспитанная фонтейнской культурой, которая как раз знала этот самый десяток способов поинтересоваться, как человека зовут, и в два раза больше способов на это отреагировать в зависимости от контекста разговора, ничего плохого в этом изменении не видела. Работай Акаша как раньше, её тайна не прожила бы в Сумеру и месяца. От мысли быть для чужаков как на ладони, не контролировать, что о тебе узнают другие люди, стоит им случайно бросить на тебя взгляд на рынке, её бросило в дрожь.       Нет уж. Пусть учатся разговаривать друг с дружкой, правильно всё лорд Кусанали сделала, какие бы у неё ни были на то причины.       А ведь если подумать, вдруг нахмурилась Фурина, она ведь её даже ни разу и не видела… Да, пятьсот лет назад им обеим было не до этого — Кусанали лишилась сил и памяти, Фурина их никогда не имела, но притворяться была должна, что у неё и того и другого в достатке, и как-то переходный период затянулся, и в итоге встретиться им оказалось не суждено. А ей даже в голову не пришло поинтересоваться, почему божество соседнего государства ни разу её не навестило, даже в рамках дипломатического визита, коих она из Сумеру имела немало.       Наверное, она себе даже объяснение уничижительное придумала. Например, что Кусанали насквозь её враньё видела и просто не считала нужным утруждать себя общением со смертной фальшивкой.       Серёжка вдруг резко стала ещё тяжелее и холоднее. Фурина решила немедленно занять себя разговором:       — Надо привыкнуть.       — Полностью согласен. Может, будут теперь просто декором. Вон, посмотрите, люди на них до сих пор по привычке тыкают.       Вдруг откуда-то из его одежд раздался пронзительный писк. Фурина невольно напрягла ноги, приготовившись дать дёру, но учёный только поморщился со знакомой усталостью человека, на которого только что повесили малоприятную задачу:       — Знаете, между нами говоря — вы же не сдадите меня руководству? — Фурина отрицательно помотала головой: как она может сдать его руководству, если она не отличит просто одетого мудреца от какого-нибудь дриоша. — Лучше б они вот эти вызовы на потоковые собрания отключили. Толку ноль, зато орут хуже попугаев. Я побегу. Если вдруг будут какие-то проблемы — заблудитесь без карты, ну, мало ли, не смейтесь, но у нас и местные теряться начали, — просто обратитесь к любому из Бригады Тридцати, они вас сориентируют. Надеюсь, вам у нас и без Акаши понравится, мисс?..       — Каролина Вут, — вместо привычного изящного реверанса она легко кивнула: в Мондштадте формальный этикет занимал почётное сто двадцать второе место в списке важных вещей.       Астет кивнул в ответ:       — Приятно познакомиться, Каролина! Интересных странствий!       И со скоростью, неожиданной для сидящего за пыльными столами академика, он пошагал к обвивающей ствол дерева лестнице.       Оставив у неё в руке… свой неработающий терминал.       — Астет! — крикнула было Фурина, но опоздала: тот уже свернул за угол и пропал из виду.       ...Ну, нет, в Академию она за ним точно не побежит.       ...Наверняка же у них есть бюро находок? В Фонтейне было!       На серёжке не было никаких опознавательных знаков, она вообще казалась безжизненной, если такое слово можно было применить для описания механизма, да и производили их, насколько Фурина помнила, в промышленных масштабах, чтобы обеспечить всё население, в таких условиях вряд ли нашлось бы место, средства и запрос на индивидуализацию, но, может, Астет сам вспомнит, что умудрился забыть у иностранки своё вчерашнее величайшее сокровище — а оно его уже будет ждать… В том месте, куда тут принято сдавать бесхозные вещи. Фурина его обязательно найдёт.       Сразу после ужина.       Но этот ужин ещё предстояло раздобыть. Лишний раз заговаривать с людьми и давать им повод запомнить своё лицо не хотелось, так что Фурина растерянно крутанулась на каблуках, раздумывая, да и поддалась мирским искушениям — то есть, решила полюбопытничать и свернула к уже зацепившим её внимание огромным дверям.       Стоило ей толкнуть одну из тяжеленных створок и приоткрыть её даже на дюйм, как в нос ударил запах еды. Базар! Это был знаменитый сумерский Базар, про него Фурина точно в книгах читала. Она немедленно отворила дверь пошире, пропустила вперёд Кошку и поспешила вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Спрятанный меж толстенных корней огромного древа, базар был надежно укрыт от любопытных взглядов с поверхности. Если хочешь где-то спрятаться — уйди в толпу, занятую своими делами. Никому и в голову не придёт рассматривать соседей по прилавку, когда надо выбрать апельсин посочнее и яблоки без пятен, да ещё и вечером рабочего дня.       Кошка заинтересованно принюхивалась к каждому мясному прилавку, держась в тени Фурининого плаща. Сама Фурина осматривала ценники, занималась в голове математикой, и тихонько корила себя, что, излишне воодушевившись, не сообразила пересчитать деньги заранее. Сотня моры у неё точно была, позволить себе кусочек сочного тахчина — от запаха которого у неё голова шла кругом — она сможет, а Кошка с удовольствием угостится недавно привезённой из местного порта рыбкой…       Разжившись едой и вкуснейшим холодным лимонадом, Фурина уселась на краешек фонтана, из которого принялась лакать воду довольная, сытая Кошка, и рискнула достать из рюкзака свой тубус с письмами. Моракс писал витиевато, и сюжет истории складывался только при обстоятельном, сосредоточенном прочтении, а ей нужно будет быстро пересказать его основные вехи, если вдруг получится попросить помощи у кого-нибудь из местных библиотекарей.       Прежде чем развернуть письмо со знакомой золотистой печатью, Фурина, поколебавшись, протянула мёртвый листочек Кошке:       — Посторожишь?       Да, отключили. Да, информацию больше ничего не собирает. Но, во-первых, это чужая вещь, которую надо сохранить до возвращения хозяину, а во-вторых, последнее, чего Фурине бы хотелось, — так это обнародовать свою переписку с почившим богом Лиюэ, а вместе с ней и собственное настоящее имя. Даже из-за технического сбоя.       Нет, особенно из-за него. Это уже будет просто нечестно.       Итак, главный герой покидает свою родину, на которой он всеми любим и уважаем, — она ему то ли опостылела вконец, то ли стала такой чужой, что её и родиной-то больше не назвать. Он не прощается со своими многочисленными знакомыми и немногими друзьями, чтобы не расстраивать их своим уходом, и решает, что взять с собой, а что оставить, пока не решает оставить вообще всё.       Пока что всё в рамках классического нарратива. Сейчас должно что-то такое случиться, что сподвигнет его перестать думать о путешествии, а поскорее в него отправиться.       Хотя.       Фурина, нахмурившись, перечитала пассаж про друзей. Странно, обычно в рамках сценария «путешествие героя» этот самый герой наоборот должен всем сообщить, что отправляется в путь, иначе он не получит от них важные советы, замаскированные под какие-нибудь общие воспоминания или просто сентиментальные изъяснения, которые помогут ему где-то в третьем или четвёртом акте. И вообще, слово «уход» наталкивало её на какие-то совсем мрачные трактовки — как, например, смертельно больные люди стараются отдалиться от живых, чтобы не ранить их уже неизбежной предстоящей разлукой…       — Простите! — обращались, к сожалению, к ней. Фурина вздохнула. Хотя бы голос незнакомый. — Простите, мисс… Мне очень неудобно, но… можно задать вам вопрос?       Фурина подняла голову. Девушка перед ней была вчерашним ребёнком: с яркими, беспечно распахнутыми голубыми глазами, открытым лицом и доверчивой улыбкой. Однако согласилась Фурина не поэтому, а потому, что в этих самых очаровательных глазах сразу разглядела тень того, что преследовало её долгие пятьсот лет.       Руководительскую, чтоб её гончие бездны подрали, ответственность.       У девочки было к ней какое-то дело, за исполнение которого она отвечала хорошо если не головой.       Ну разве Фурина могла сказать что-то, кроме…       — Да, прошу. Чем я могу вам помочь? — Каролина была историк-культуролог, большой любитель иностранного искусства, тоже открытая, контактная, доброжелательная и вежливая, воспитанная в уважении к чужим обычаям, но при этом привыкшая к свободе слова и мысли. Она бы никогда не упустила возможность пообщаться с иностранцем.       — Я заметила, у вас письмо с печатью Лиюэ, а мы с театром сейчас ставим постановку одного из их авторов, и я хотела… ох, но только если вас не затруднит, разумеется! — попросить вас одним глазком взглянуть, не наврали ли мы где в декорациях с костюмами, — девушка неловко заломила руки. — Понимаете, у нас небольшой коллектив, и знатоками нас не назовёшь, но всё-таки прямо очевидно ошибаться не хочется… Там совсем немного, и я буду рада угостить вас ужином и предложить билеты на выступление, конечно…       — Простите, — вытолкнула Фурина сквозь перепуганно сжавшееся на слове «театр» горло, — но я никак не актриса.       Никогда больше. Никогда, она больше не выйдет на сцену, никогда, она скорее умрёт, никогда…       — Да, конечно! Но, вы знаете, — девушка неловко рассмеялась, откинув со лба длинную рыжую прядь, — мне кажется, вы явно получше меня в этом разбираетесь, а мне танцевать через неделю…       — Вы здесь работаете? — спросила Фурина сдавленно, пытаясь отдышаться: никто её не узнал. Это простая просьба. У неё правда письмо из Лиюэ, не надо быть прославленным шпионом, чтобы увидеть, что и написано оно иероглификой, а раз она язык знает, то и про культуру должна была что-то слышать, поскольку одно не существует без другого, особенно в Лиюэ, абсолютно всё логично.       — Да! У нас тут театр, мистер Зубаир его возглавляет, а я в нём танцую, — девушка вдруг прижала ладони ко рту, напугав заодно и Фурину. — Господи милостивая, я не представилась, да? Простите, меня зовут Нилу! — она немного неуклюже протянула Фурине ладонь, явно копируя жест из какой-то книжки по истории: в Сумеру рукопожатиями не здоровались. Да и не нужно им было — с терминалами-то.       Но к любому изменению надо привыкнуть, и она попала на самый первый этап этого привыкания.       — Каролина, — легко наврала Фурина и мягко пожала её ладонь. Приятно было чувствовать себя спокойной стороной коммуникации. Интересно, мелькнула непрошенная мысль в голове, как Нёвиллетт вообще успевал за её потоками мысли, когда она от нервов так же разгонялась?..       — Очень приятно! Простите, что я на вас так налетела, но… Мисс Каролина, вы правда моя единственная надежда. Не посмотрите?       Фурина вдруг поняла, что решение всех её проблем могло оказаться ближе, чем она пессимистично предположила. Раз уж у местного полу-любительского театра есть возможность раздобыть пьесы из Лиюэ, может, местные «не знатоки» подскажут ей, что у неё в письмах за незаконченная история?       — Мисс Нилу, — начала она, и девочка аж застыла статуей, сцепив руки в каком-то странно молитвенном (ох, как иронично!..) жесте, — конечно, я посмотрю на ваши декорации, и, думаю, вместе мы придумаем что-нибудь убедительно историческое. Но, возможно, и вы сможете мне помочь?       — С чем угодно! — откуда же в ней столько энергии… Устать, наверное, ещё не успела, это годиков через двадцать начнёт приходить. — Спасибо вам огромное! Просто скажите, что вам нужно?       — Мой добрый друг из Лиюэ, — Фурина приподняла письмо, надеясь, что Нилу не заметит или хотя бы не удивится, какая старая у неё в руках бумага, — писал мне про одну пьесу, но не успел дорассказать её до конца…       — Ох, — у Нилу замерцали глаза. — Соболезную… А я вас отвлекла от его письма, кошмар какой, мне страшно неудобно…       — Ничего! — она сама слишком часто извинялась за любой, на её взгляд, неудачный поворот головы, поэтому сейчас Фурина твёрдо вознамерилась прервать этот порочный круг неуверенности и страха и решительно сжала ладони девушки своей. — Нилу, прошу вас, всё хорошо. Я лишь хотела спросить… может, я расскажу вам ту часть, которую сама знаю, а вы поможете мне найти её первоисточник? Раз уж вы ставите постановки драматургов Лиюэ, вдруг среди ваших сценариев найдётся и наш с ним?..       Сопливо, конечно, получилось. «Наш с ним», ну прям несчастные любовники по переписке. Фурина, сморщив нос, про себя извинилась перед покойным Мораксом за такую ересь.       — Я обещаю, что перерою в офисе мистера Зубаира все полки, которые найду, Каролина! — яростно поклялась Нилу, прижав руку к сердцу. — Мы обязательно друг другу поможем. Пойдёмте? Я вас со всеми познакомлю. У нас даже есть немного вкуснейшего тунца.       Последнее девочка с небольшой опаской адресовала величественной Кошке, которая медленно, совсем человеческим жестом, запрокинула голову к Фурине и мягко мурлыкнула, потёршись об неё головой, будто напоминая, кто на самом деле принимает здесь решения.       — Ну что? — улыбнулась ей Фурина и рискнула аккуратно почесать её за рваным ухом. Кошка с наслаждением склонила голову ей в ладонь и низко затарахтела. — Поможем очередным влюблённым в театр?