In the Soul

Они стояли в полутьме возле окна, вслушиваясь в стук капель. Бриджит уже не строила иллюзий и теперь смотрела на Феликса так, как и ожидалось в такой ситуации. Длинные белёсые пальцы коснулись стены, словно Чэн искала опору. Лампочка гирлянды мигала справа от Грэм де Ванили, и от её ритмичного мерцания у него сводило зубы. Забавно, ещё пара часов, и она потухнет, напоследок осветив заплаканные девичьи глаза. Они знают, что их отношения сгорят раньше лампочки. Ни он, ни Бриджит уже давно не люди. Безликие тени, испещрённые узорами из острейших осколков витража. При каждом прикосновении, поцелуе, объятии чужие метафорические стёкла пронзают плоть, оставляя новые шрамы и выбоины. Они на пределе, ещё пара взглядов, касаний, и их психика разлетится на осколки, не оставив даже оправы для реставрации. Пересечение взглядов длилось лишь мгновение, и Феликс отвернулся к двери. Ноги ватные, по вискам пот, но он сделал шаг, натянув воображаемые нити, связавшие их по запястьям и лодыжкам. Два, три… Грэм де Ванили казалось, что невидимая сила вот-вот выдерет из него скелет, настолько сильно тянуло обратно к Бри. Они просто хотели жить счастливо, в любви, но на разрушенных основаниях ничего не построишь. Голова, по ощущениям, сжалась до размера горошины, Фел пытался отвлечься сторонними мыслями, но всё было бесполезно: боль, с лёгкими миазмами ненависти, крепко схватила за горло — не продохнуть. Четыре, пять… Феликс отчётливо услышал треск нитей, но они, твари, всё ещё держались на тонком волоске. С каждым шагом накатывала агония, кровь сильнее стучала в висках, отдаваясь гулом и пульсацией по телу. Этот бешеный ритм будоражил, гнал, но Фел так и не понял куда: на свободу или назад — в колючую проволоку. Грэм де Ванили почти оплакивает тот день, когда не смог пройти мимо девушки с сияющими глазами и яркой белозубой улыбкой. Отношения, когда-то бывшие отрадой и исцелением, всего за пару недель превратились в отвратительную грязь, раздражающую гниющие раны. Шесть, семь… Воспоминания прокручивались со скоростью двадцать пять кадров в секунду. Чёртова киноплёнка. Скрип пола звучал как реквием по прошлому — громко, уверенно, неумолимо, обрубая корни надежды, спрятавшиеся глубоко в сердце. Восемь… Сзади послышались тихие неторопливые шаги. Феликс чуть не подпрыгнул от неожиданности и страха, по спине мурашки табуном пробежали. В голове кипели ругательства вперемешку с прозвищами: «Блядь, любимая, стерва, ангелок, сука, комок счастья, подхвостье ты дьявола, букашечка моя игривая». Бриджит остановилась в полушаге от него, горячее дыхание шевелило волосы Грэм де Ванили на затылке. Феликс набрал в грудь побольше воздуха и резко дёрнул за ручку двери. Девять… Грэм де Ванили с напускной решимостью перепрыгнул порог. Словно обезумевший, он вылетел на площадку, неуклюже затормозил перед лестницей и рванул вниз. Пространство перед глазами с каждой ступенькой сужалось и расплывалось по краям, но паника сейчас отнюдь не главная проблема.

***

Феликс не помнил, как добрался домой. Он проснулся в порезанной на плечах рубашке, впитавшей в себя кровь из семи свежих ран, совершенно разбитый и уставший. Сожаления и боль не разрывают душу, но Грэм де Ванили чувствовал, что они сожрут его с потрохами дня через два. Резко прерванная зависимость будет вгрызаться в мысли маленькими вредными змейками, желающими с ветерком прокатить его по всем кругам ада, но Феликс не сдастся легко. Ведь он впервые дышит, впервые живёт лишь одним по-настоящему важным человеком — собой. Грэм де Ванили разорвёт себя, вытащит наружу, разоблачит и извлечёт на свет божий все комплексы и тупые самовнушения, и этот мазохизм, не подпитываемый никем, кроме себя, — его новая высшая форма блаженства.