Сад тысячи роз

Джунейд боролся с бурей эмоций, которые он не мог ни назвать, ни успокоить. Каждый раз, когда он видел, как Зейнеп отмахивается от его мягких расспросов о ее здоровье, его беспокойство усиливалось. Она была не из тех, кто срывается или раздражается без причины, но в последнее время даже самые незначительные попытки уговорить ее отдохнуть или обсудить свое состояние наталкивались на тихое сопротивление или резкость в ее тоне. Он отступал, не желая усугублять ее раздражение, но молчание между ними по этому поводу было похоже на расширяющуюся пропасть. В глубине души он начал подозревать правду - нечто более глубокое, чем простая усталость или стресс. Эта возможность в равной степени волновала и пугала его. Мысль об отцовстве наполняла его странной и незнакомой радостью, но в то же время открывала дверь к воспоминаниям, которые он так старался запрятать подальше. Джунейд рос под сенью отца, чья любовь к жене была столь жёсткой, сколь и редкой. Его мать, женщина со слабым здоровьем, неистово любила сына, и преданность эта была настолько всепоглощающей, что не оставляла места ни для чего и ни для кого другого. Ее любовь к нему была одновременно и утешением, и бременем, и теперь он видел, как она нарушала равновесие в их хрупкой семейной жизни. Он помнил ее обожающей, неутомимой и самоотверженной до предела, спешащей откликнуться на любую его просьбу, ограждающей его от самых незначительных неудобств. Но та же самая преданность ослепляла ее к нуждам других - особенно его отца. С годами взгляд его отца становился все тяжелее и мрачнее, в нем была горькая смесь обиды и отчаяния. Ссоры начинались с малого, часто в тишине, поздно вечером, но в конце концов перерастали в крики, от которых сотрясались стены их дома. Джунейд никогда не забудет ту ночь, когда все рухнуло. Его мать, ослабевшая от многолетнего стресса и недолеченных душевных страданий, упала в обморок. Он не понимал, что происходило в тот момент, только слышал, как голос отца с ужасным ревом обвинял ее в том, что она разрушает себя и их семью. Позднее внезапная смерть матери оставила после себя пустоту, которую ничто не могло заполнить, и отец впал в отчаяние. Маленький Джунейд, растерянный и убитый горем, жаждал лишь утешения, но, когда он искал объятий отца, его встретили гнев и отказ. Слова отца, полные яда, до сих пор звучали в его голове: «Убийца! Ты убил ее своей слабостью!» Жжение от пощечины, полученной им в тот вечер, давно угасло, но рана, оставленная им на сердце, так и не затянулась. Именно в ту ночь дядя Сади пришел его спасать. Сади и дед прибыли как раз вовремя, чтобы спасти Джунейда от ярости отца. Дед остался, чтобы противостоять сыну, а Сади, спокойный и уравновешенный, взял плачущего мальчика на руки и принес его домой. На долгие годы дом Сади стал его убежищем, местом, где он научился дисциплине, вере и стойкости. Но тень отцовского гнева и страх стать таким же, как он, никогда не покидали его. Теперь, когда Джунейд наблюдал за Зейнеп, бледной и тихой, эти старые страхи снова закрались в его сердце. Что, если он тоже проклят, чтобы повторить грехи своего отца? Он любил Зейнеп с такой глубиной, о которой даже не подозревал, но эта любовь пугала его. Что, если в своей преданности ей он начнет ревновать ее к ребенку, как его отец ревновал мать к нему? Эта мысль преследовала его, разъедая по краям его покой. Его вера, так часто служившая ему опорой, теперь казалась обоюдоострым мечом. Он глубоко верил в святость семьи, в обязанности мужа и отца, но что, если он окажется недостаточно сильным? Что, если он подведет ее, подведет их ребенка? И еще один страх - тот, который он едва осмеливался озвучить даже самому себе. Что, если Зейнеп уже знала о своей беременности, но не хотела говорить ему об этом? Что, если она не хочет ребенка? В последнее время она была такой замкнутой, ее обычно теплая и открытая манера поведения сменилась тихой мрачностью. Они уже говорили о том, что у них будут дети, и оба выражали желание стать родителями. Но что, если она передумала? Что, если ей показалось, что время выбрано неправильно, или, что еще хуже, если она посчитала, что он не готов? С каждым днем его неуверенность росла. Он анализировал каждое ее слово, каждый жест, каждое мимолетное выражение лица. Ее нежелание обсуждать свое здоровье стало казаться ему невидимой стеной между ними, которую он не знал, как разрушить. Он чувствовал себя робким, почти трусливым, когда хотел напрямую затронуть эту тему. В его понимании такие вопросы обычно поднимала жена, а не муж. Затронуть эту тему самому — значит переступить некую негласную черту. И все же мысль о том, чтобы продолжать молчать, была невыносима. Он хотел поддержать ее, разделить ее бремя, что бы это ни было. Но каждый раз, когда он открывал рот, чтобы спросить, страх удерживал его. Что, если его вопросы только еще больше расстроят ее? Что, если, желая помочь, он отпугнет ее? Дни превращались в недели, и Джунейд все больше чувствовал себя зажатым между надеждой и страхом. Он молился о наставлении, о силе, о ясности, но ответы приходили не сразу. Он хотел верить в Зейнеп, в их связь, в их общую веру, но тени его прошлого нависали над ним. Однажды ночью, когда он лежал рядом с ней и слушал ровный ритм ее дыхания, он дал себе безмолвное обещание. Какой бы ни оказалась правда - беременна ли она или столкнулась с каким-то другим испытанием, - он примет его вместе с ней. Он не позволит своим страхам определять его и их будущее. Он станет мужем и отцом, которым ему суждено быть, чего бы это ни стоило.

***

Осознание того, что этот вопрос больше нельзя игнорировать, поразило Джунейда, как молния, в тишине раннего утреннего намаза. Мелодичный призыв к молитве тихим эхом разнесся по дому, но покоя, который он обычно приносил в его сердце, не было. Вместо этого он стал беспокоиться, осторожно тряся Зейнеп за плечо, чтобы разбудить ее. Она зашевелилась, уткнувшись лицом в подушку, и сопротивлялась его прикосновениям с почти детской неохотой. Зейнеп была известна своей любовью ко сну - привычка, которая забавляла, а иногда и возмущала Джунейда, но этим утром все было иначе. Даже многолетняя дисциплина, приучившая ее вставать с азаном, дала сбой. Когда она наконец села, ее движения были вялыми, а глаза едва открылись. Джунейд попытался отмахнуться от своего беспокойства, убеждая себя, что она просто устала больше обычного. Вместе они совершили омовение перед молитвой, и Джунейд заметил, как медленно двигалась Зейнеп, словно каждое действие требовало огромных усилий. Ее лицо было бледным в мягком свете ванной комнаты, а руки слабо дрожали, когда она их вытирала. Они расстелили свои молитвенные коврики в спальне. Джунейд стоял прямо и неподвижно, сложив руки на груди и устремив взгляд вперед. Знакомые с детства строфы слетали с его губ, но его сосредоточенность покидала его. Зейнеп, обычно спокойная и невозмутимая во время молитвы, слегка покачивалась, то опускаясь на колени, то поднимаясь. Он боялся, что она упадет, и не раз бросал на нее косой взгляд, хотя знал, что этого делать не следует. Когда они закончили молитву, Джунейду показалось, что он все это время задерживал дыхание. Зейнеп еще некоторое время стояла на коленях, склонив голову, а затем медленно поднялась на ноги. Вместе они начали складывать молитвенные коврики, их разговор перешел на мирские дела - завтрак и планы на день. Затем, без предупреждения, Зейнеп бросила коврик на стул и поспешила из комнаты. Звук ее торопливых шагов эхом разнесся по комнате, и Джунейд замер на мгновение, прежде чем его осенило. Он поспешил за ней, сердце его колотилось. Он обнаружил ее в ванной комнате, сгорбившуюся над унитазом, ее тело билось в судорогах, когда ее рвало. Его сердце сжалось от страха и беспомощности. Он опустился на колени рядом с ней, его руки инстинктивно попытались собрать ее волосы, выбившиеся из-под платка, который она повязала перед омовением. - Зейнеп, - мягко сказал он, в его голосе прозвучала озабоченность. Она слабо отмахнулась от него, не в силах ответить, так как ее захлестнула очередная волна тошноты. Джунейд сидел, не шевелясь, и молчал, нежно откидывая рукой ее волосы. Приступ быстро прошел, но, когда она наконец прислонилась спиной к прохладному кафелю стены ванной, вид у нее был совершенно опустошенный. - Позволь мне помочь, - он обхватил ее за плечи, а другой рукой подхватил под колени, чтобы поднять. Она слабо сопротивлялась, настаивая, что сама справится, но была слишком слаба, чтобы спорить дальше. Джунейд помог ей дойти до раковины, где она ополоснула лицо холодной водой и почистила зубы. Она пробормотала что-то о том, что чувствует себя лучше, и попросила его оставить ее в покое, но бледный, почти зеленоватый цвет лица выдавал ее. - Ты не в порядке, Зейнеп, - сказал он мягко, но твердо, его голос был ровным, когда он наблюдал за ней из дверного проема. - Позволь мне позаботиться о тебе. Когда она наконец смирилась, Джунейд отвел ее обратно в спальню. Он помог ей устроиться в постели, натянув одеяло до подбородка и убрав волосы с влажного лба. Наклонившись, он прижался губами к ее виску, и его беспокойство усилилось, когда он заметил тепло ее кожи. Она была горячее, чем обычно, - слабый жар заставлял его нервничать. - Отдохни, - пробормотал он, проведя рукой по ее щеке. - Я скоро вернусь. Оставив ее спать, он отправился на кухню и приготовил завтрак. Простота этого занятия почти успокаивала, но в голове у него роились мысли и страхи. Он заварил крепкий сладкий чай и принес его наверх, сумев уговорить Зейнеп выпить его, хотя она отказалась от еды. После этого часы проходили медленно. Джунейд не мог сосредоточиться ни на чем, кроме как на грызущем беспокойстве в груди. Он ходил по гостиной, его мысли бегали по кругу. С одной стороны, все признаки указывали на беременность - захватывающая перспектива, но с другой - что, если это не так? Что, если она больна, серьезно больна, и они теряют драгоценное время? Его мысли устремились в темные дали. Воспоминания о хрупкости матери всплыли на поверхность, непрошеные и нежеланные. Он вспомнил, как ее болезнь оставалась незамеченной, пока не стало слишком поздно. Что, если история повторяется? Хотя он осознавал, что у его матери были психические проблемы, а за Зейнеп такого он не замечал ему все равно было страшно. От размышлений его отвлек звук шагов на лестнице. Появилась Зейнеп, ее рука легонько скользила по перилам для опоры. Она выглядела немного лучше, ее лицо было не таким бледным, но в глазах читалась усталость. Джунейд бросился к ней, и его руки сразу же нашли ее плечи, поддерживая. - Тебе нужно отдохнуть, - сказал он, его голос был одновременно строгим и ласковым. - Я уже достаточно отдохнула, - ответила Зейнеп, слабо улыбнувшись ему. Но когда она прильнула к нему, ее тело все еще оставалось хрупким, сердце Джунейда сжалось от любви и беспокойства. Ему нужны были ответы, и как можно скорее. Воздух между ними казался тяжелым, и Джунейд понимал, что нужно действовать осторожно. — Зейнеп, — начал он мягко, его голос был тихим, но твердым. — Я больше не могу смотреть на тебя в таком состоянии. Я волнуюсь за тебя — больше, чем ты думаешь. Она не ответила, опустив взгляд на узорчатый ковер под ногами. Они вместе сели на диван. Он подсел ближе, чтобы встретиться с ней взглядом. — Я думаю, я знаю, в чем дело, — сказал он, его тон был ровным, но осторожным. — Думаю, ты можешь быть беременна. Ее голова резко поднялась, глаза широко распахнулись от смеси удивления и страха. — Что? — прошептала она, ее голос дрожал. — Ты все время устаешь, тебя тошнит по утрам, и… — он замолчал, беспомощно разводя руками. — Это имеет смысл, Зейнеп. Если это так, нам нужно знать. Мы должны убедиться, что с тобой и… с ребенком все в порядке. Ее дыхание сбилось, и она яростно замотала головой. — Нет, — сказала она, ее голос сломался. — Я не могу... я не могу пойти к врачу. — Почему? — спросил Джунейд, нахмурившись от беспокойства. Слезы навернулись на ее глазах, и она попыталась найти слова. Наконец, они хлынули через край, и она закрыла лицо руками, ее плечи задрожали. Сердце Джунейда болезненно сжалось. Он сел ближе к ней, осторожно положив руку ей на спину. — Зейнеп, — мягко сказал он, — Пожалуйста, скажи мне, что случилось. Что бы это ни было, мы справимся вместе. Она подняла заплаканное лицо, ее губы дрожали, пока она говорила. — Я боюсь, Джунейд. Думаю, ты прав — я, возможно, беременна. Но я ужасно боюсь идти к врачу. Ее признание вырвалось на одном дыхании, и ужас в ее голосе чуть не сломил его. — Почему? — снова спросил он, теперь почти шепотом. Она замялась, теребя руки на коленях. — Ты помнишь, когда мы только поженились? — начала она, ее слова были неуверенными и сбивчивыми. — Когда они обвиняли тебя... нас? Они отправили меня в этот центр, Джунейд. Меня заставили пойти к гинекологу, чтобы доказать... — ее голос задрожал, и она с трудом подавила рыдания. — Чтобы доказать, что меня принудили. Челюсти Джунейда сжались, ярость кипела под покровом печали, когда он вспоминал то темное время в их жизни. Он так старался защитить ее, но даже его усилия не смогли полностью ее уберечь. — Мне было так страшно, — продолжила она, ее голос почти не слышен. — Они обращались со мной, как будто я.… запятнана. Но когда они узнали, что я была девственницей, это ничего не изменило. Это было унизительно. А до этого мой отец... — ее дыхание снова прервалось. — Он хотел заставить меня пройти осмотр у той женщины до свадьбы. Ты помнишь? Ты остановил его, но само знание того, что он мог бы это сделать... Рука Джунейда крепче прижалась к ее спине, его сердце разрывалось от боли за нее. — Зейнеп, я не знал, что это до сих пор так сильно ранит тебя. Я думал… я думал, мы это преодолели. — Я тоже так думала, — призналась она, слезы струились по ее щекам. — Но сама мысль о том, чтобы снова пойти к врачу, снова быть осмотренной… я просто не могу, Джунейд. Не могу. Джунейд почувствовал, как его дыхание перехватило. Он знал, что ей было тяжело в прошлом, но не понимал, насколько глубокие шрамы она носила в себе. Ему было больно осознавать, что все эти страхи поднимались на поверхность из-за их нового этапа жизни. — Послушай меня, Зейнеп, — он осторожно взял ее за руки, наклоняясь ближе, чтобы встретиться с ней взглядом. — Никто не имеет права снова так с тобой поступить. Никто. И я не позволю этому случиться. Она взглянула на него, её взгляд был полон сомнений и боли, но где-то в глубине он уловил тень доверия. — Но... — начала она, пытаясь возразить, однако Джунейд перебил её. — Нет. Послушай. Ты не одна в этом. Мы вместе. Если ты действительно беременна, это радость. Это подарок, и я буду рядом с тобой на каждом шагу. Если тебе нужно время, чтобы почувствовать себя готовой, я дам его. Но я не могу оставаться в стороне, когда вижу, что ты страдаешь. Зейнеп молча всматривалась в его лицо, и её слёзы наконец начали утихать. — Мы можем сделать это по-другому, — продолжил он, его голос был ровным, но твердым. — Мы можем найти женщину-врача, которая будет доброй и понимающей. Или мы можем пройти тест дома, чтобы сначала быть уверенными. Мы сделаем это так, как будет удобно тебе. Она кивнула, её губы дрожали, но в глазах начала появляться искорка надежды. — Хорошо, — сказала она тихо, её голос был едва слышен. — Но, пожалуйста, Джунейд... будь терпелив со мной. — Всегда, — ответил он, мягко сжимая её руки. — Я обещаю. Эти слова, простые, но искренние, казалось, немного сняли напряжение между ними. Они сидели в тишине, поддерживая друг друга, пока за окном начинался новый день.

***

Утро наконец обрело некое подобие спокойствия после их эмоциональных потрясений. Джунейд наблюдал за Зейнеп, которая сидела за завтраком, медленно перекусывая едой, на которую он сумел её уговорить. Его шутливые угрозы лишить её любимого чая наконец вызвали слабую, но искреннюю улыбку на её лице, и этого одного ему было достаточно, чтобы почувствовать победу. Хотя она всё ещё выглядела бледной и усталой, её присутствие, даже в таком уязвимом состоянии, напоминало ему о благословениях, которые он часто принимал как должное. Когда она отодвинула тарелку, явно достигнув своего предела, Джунейд начал собирать посуду. – Тебе нужно отдохнуть сегодня, – мягко предложил он. – Не ходи в университет. Ты плохо себя чувствуешь, и тебе нужно заботиться о себе. Зейнеп покачала головой, и в её усталых глазах мелькнул слабый огонёк решимости. – Я и так уже пропустила достаточно занятий. И, кроме того, мне нужно выйти из дома. Я подумала... может, я пойду с тобой в дергях? Джунейд замер на полушаге, удивление было написано на его лице. – Ты уверена? Тебе нужно беречь себя. Прогулка, люди — это может быть слишком для тебя сейчас. – Всё будет хорошо, – заверила она, хотя в её голосе не было обычной уверенности. – Просто... мне нужно отвлечься. Сидеть здесь одной весь день только заставит меня всё снова обдумывать. Пожалуйста, Джунейд. Её искренность невозможно было проигнорировать. Он колебался лишь мгновение, затем кивнул. – Хорошо, – согласился он, хотя тревога всё ещё оставалась. – Но если почувствуешь себя плохо, обещай, что скажешь мне. Никаких перегрузок, Зейнеп. – Обещаю, – мягко ответила она, одарив его небольшой благодарной улыбкой. Когда они покинули дом и начали привычную прогулку к дергяху, Джунейд невольно вспомнил их первые дни после свадьбы. Эти прогулки тогда были неловкими и напряжёнными, полными сдержанных разговоров и нервного молчания. Они были двумя незнакомцами, связанными обстоятельствами, пытающимися разобраться в новом мире друг с другом. Теперь их шаги были в унисон, их молчание стало комфортным. Джунейд взглянул на Зейнеп, её хрупкая фигура была элегантно прикрыта скромной одеждой, платок идеально сидел на её голове. Несмотря на бледность лица и заметную усталость в движениях, она держалась с тихой силой. Он почувствовал волну благодарности Всевышнему за женщину, которая шла рядом с ним. Если бы не беспокойство о её здоровье, он бы был наполнен лишь одной благодарностью. Но неопределённость вокруг её состояния тяжело давила на него. Они не поднимали вопрос о возможной беременности с того самого разговора утром, но эта мысль продолжала тихо звучать в его разуме. Он знал, что должен действовать, чтобы убедиться, что Зейнеп получит необходимую заботу, не усугубляя её тревогу. Сложность их ситуации только всё усложняла. В их тесной религиозной общине, где рождение детей считалось божественным благословением, их четыре года бездетности не остались незамеченными. Ходили слухи, называя Зейнеп бесплодной и задавая вопросы об их браке. Лишь немногие знали о борьбе Джунейда с фобией прикосновений, которая в первые годы отсрочила их физическую близость. Эти слухи их не пошатнули; они встречали их с той же достоинством, что определяла их отношения. Но мысль о том, что возможная беременность Зейнеп может стать объектом спекуляций или преждевременного празднования, наполняла Джунейда беспокойством. Его дядя, Сади, был уважаемой и любимой фигурой в общине, но даже его энтузиазм иногда мог быть чрезмерным. Подходя к дергяху, Джунейд почувствовал, как на него начинает нисходить знакомое чувство умиротворения. Здание стояло как святилище, место, где он часто находил ясность и покой среди хаоса жизни. Сегодня ему нужна была эта ясность как никогда. Его ответственность как имама заключалась не только в том, чтобы наставлять других, но и искать наставления для себя, и в такие моменты он обращался к Всевышнему за ответами. Зейнеп остановилась у входа, её глаза оглядывали знакомую обстановку. Джунейд инстинктивно протянул руку, предлагая ей молчаливую поддержку. Она встретила его взгляд слабой улыбкой, и на мгновение напряжение между ними ослабло. Внутри Джунейд начал готовиться к своей проповеди, его сердце было тяжело от того груза, который он нёс. Однако, когда он вышел вперёд, чтобы обратиться к собравшимся членам их общины, он почувствовал умиротворяющую решимость. Возможно, через слова, которые он собирался произнести, он сможет найти ответы, которых искал — не только для себя, но и для Зейнеп, для их будущего и для той жизни, которую они вместе строили.

***

Когда Джунейд и Зейнеп возвращались домой из дергяха, воздух был свеж и наполнен неповторимым ароматом осени. Листья хрустели под ногами, яркие красные и золотые цвета сезона рассыпались по тропинке, словно гобелен, созданный самой природой. Зейнеп потуже завязала платок от легкого ветерка, ее щеки раскраснелись от холода и, возможно, от чего-то еще. Джунейд шел рядом с ней, засунув руки в карманы одеяния, и украдкой поглядывал на нее, пока они прогуливались в уютной тишине. Прогулка казалась почти волшебной, такой безмятежной, какие редко случались среди суеты повседневной жизни и вечно бдительных глаз общины. Джунейд восхищался красотой своей жены - несмотря на бледный цвет лица и явную усталость, от нее исходила аура спокойной силы, которая не переставала его вдохновлять. Ему хотелось защитить ее, оградить от тягот этого мира, но он также знал, что она сильнее, чем кажется. Когда они приблизились к перекрестку, где стояла аптека, Джунейд почувствовал, как участился его пульс. Он пообещал себе, что не будет давить на нее, но время было подходящее, а возможность - слишком прекрасная, чтобы ее игнорировать. Он прочистил горло, его голос был мягким и осторожным. - Зейнеп, - начал он, не сводя глаз с дороги. - За углом есть аптека. Она не ответила сразу, но он почувствовал ее напряжение по тому, как слегка замедлились ее шаги. Он продолжил, тщательно подбирая слова. - Я знаю, что мы договорились подождать, но... может быть, было бы неплохо... ну, знаешь, внести немного ясности. Это не обязательно должно что-то значить. Просто шаг. Зейнеп остановилась и повернулась к нему лицом. Ее глаза, широкие и неуверенные, искали на его лице уверенности. - Джунейд, - тихо сказала она, ее голос едва превышал шепот. - Что, если... что, если это не то, что мы думаем? Что, если... Он шагнул ближе, его руки покинули карманы, чтобы нежно взять ее за руки. - Что бы это ни было, мы встретим это вместе, - твердо сказал он. - Но не знать - еще труднее, ты так не думаешь? А так мы можем не спешить. Никаких врачей, никакого давления. Только мы. Ее взгляд упал на землю, а зубы сжали нижнюю губу. Она нерешительно кивнула, ее голос дрожал. - Хорошо. Давайте сделаем это. Джунейд ободряюще улыбнулся ей, и они продолжили идти, теперь их шаги стали медленнее, а предвкушение застыло между ними. Когда они дошли до аптеки, он придержал для нее дверь, и маленький колокольчик над ней зазвенел, когда они вошли внутрь. Тепло аптеки резко контрастировало с прохладным осенним воздухом, но яркий свет и ряды полок с бесчисленными товарами заставили Зейнеп замешкаться. Джунейд держался рядом, молча поддерживая ее, пока она пробиралась по прилавкам. Наконец они нашли отдел с тестами на беременность. Руки Зейнеп зависли над различными вариантами, ее брови нахмурились в сосредоточенности. Джунейд, чувствуя себя не в своей тарелке, ободряющим тоном указал на один из них. - Этот выглядит... нормальным? Она бросила на него нервный взгляд, но потянулась за коробкой, на которую он указал. Руки ее слегка дрожали, и Джунейд не смог удержаться от желания положить ей на спину утешающую руку. - Ты отлично справляешься, - прошептал он. У кассы Зейнеп снова замешкалась, ее щеки раскраснелись от смущения, когда она протягивала коробку кассиру. Джунейд стоял на шаг позади нее, и его присутствие придавало ей сил. Кассир не стал ничего комментировать, просто сканировал товар и положил его в небольшой пакет. Джунейд быстро расплатился, и они вместе вышли из аптеки. На улице их снова обдало холодным воздухом, но на этот раз он показался им бодрящим. Зейнеп крепко сжимала сумку, в ее лице смешались нервы и надежда. Джунейд обнял ее за плечи и притянул к себе, когда они продолжили путь домой. По дороге никто из них не разговаривал, каждый был погружен в свои мысли. В воздухе витало предвкушение того, что ждет их впереди, но в этом была и неоспоримая сладость момента — общая уязвимость, которая углубляла их связь. Когда они добрались до дома, Джунейд отпер дверь и открыл ее для Зейнеп. Она вошла внутрь, прижимая к себе бумажный пакет так, словно это была самая дорогая вещь в мире. Джунейд последовал за ней, закрыв за собой дверь, и на мгновение они просто стояли в подъезде, их глаза встретились в молчаливом понимании. - Что бы ни случилось, — тихо сказал Джунейд, его голос был ровным, — Мы в этом вместе. Зейнеп кивнула, в ее глазах блеснули слезы, и, глубоко вздохнув, они направились наверх, чтобы встретить момент, который может навсегда изменить их жизнь.