Сад тысячи роз

Джунейд сидел на деревянной скамье в переполненном зале суда, крепко сцепив руки на коленях. Всего в нескольких метрах перед ним рядом с адвокатом сидел его дядя Сади, его лицо было бледным и осунувшимся. Напряжение в зале было ощутимым, настолько сильным, что его можно было резать ножом. Слабый звук дрожащего голоса Фейзы, дававшей показания, только усиливал тяжесть момента. Фейза стояла в свидетельской ложе, вцепившись в края трибуны так, словно только это помогало ей держаться на ногах. Ее залитое слезами лицо и дрожащие руки создавали идеальную картину расстроенной, наивной женщины, попавшей в обстоятельства, выходящие за рамки ее понимания. Адвокат задавал вопросы расчетливо, мягко и в то же время настойчиво. - Госпожа Маликлер, - сказал адвокат, его голос был ровным, почти сочувствующим, - можете ли вы подтвердить суду, что взяли печать вашего отца без его ведома? Фейза шмыгнула носом и кивнула, ее голос был едва выше шепота. - Да... взяла. Я думала...,- она сделала паузу, тяжело сглотнув. - Я думала, что это не так уж важно. Я не думала... что из этого выйдет что-то дурное. Адвокат ободряюще кивнул. - А когда вы поняли свою ошибку, что вы сделали? - Я вернула печать, — быстро сказала Фейза, ее слова налетали друг на друга. - Сразу же. В тот же день. Я.… я не хотела причинить никакого вреда. Джунейд наблюдал, как адвокат отступил назад, давая понять всю серьезность слов Фейзы. Но он знал, что одних показаний недостаточно. Настоящий переломный момент наступит после признания бухгалтера. Как только Фейза ушла, судья вызвал следующего свидетеля. Бухгалтер, мужчина средних лет с нервной манерой поведения, занял место свидетеля. Он избегал смотреть в зал суда, а его руки судорожно сжимали края пиджака. - Господин Акташ, - начал адвокат, его тон был твердым, но не грубым, - Вы принимали непосредственное участие в финансовых операциях фонда семьи Гюнеш, верно? Бухгалтер кивнул, его голос дрогнул, когда он ответил: - Да. Я был главным бухгалтером. - И можете ли вы рассказать суду, что вы делали в ходе сотрудничества со следствием? Акташ заколебался, его глаза метнулись к прокурору, прежде чем он наконец заговорил. - Я.… я признался, что брал взятки у Аффана Маликлера. Он платил мне за манипуляции со счетами фонда и отмывание денег через созданные им подставные компании. По залу суда пронесся ропот, который быстро заглушил молоток судьи. Джунейд почувствовал прилив облегчения, но сохранил нейтральное выражение лица, не желая выдавать никаких эмоций. Адвокат продолжил. - А эти подставные компании... они были связаны с какими-то конкретными лицами? - Да, - признал Акташ, вытирая лоб дрожащей рукой. - Одна из них была зарегистрирована на имя Сади Хюдаии Гюнеша. Я использовал этот фонд для перевода денег, а затем перевел их за границу. В голове Джунейда промелькнуло воспоминание о том вечере, когда Зейнеп настоятельно попросила его проверить счета фонда. Он вспомнил ее настойчивость, то, как она практически умоляла его заняться этим расследованием. Если бы она не была так настойчива, они могли бы никогда не прервать схему отмывания вовремя. - Почему вы решили выступить сейчас, господин Акташ? - спросил адвокат, его тон был резким. Плечи Акташа опустились. - Потому что... меня поймали. Я пытался бежать из страны с деньгами, когда схема провалилась, но далеко уйти не удалось. Я подумал, что если буду сотрудничать, то смогу хотя бы сократить срок. Адвокат кивнул и повернулся к судье. - Больше вопросов нет, ваша честь. Когда бухгалтер покинул свой стол, Джунейд слегка откинулся на спинку кресла, его мысли метались. Кусочки вставали на свои места, но это был еще не конец. Прокурор встал и выступил с опровержением, пытаясь поставить под сомнение показания бухгалтера, но было ясно, что улики складываются против Аффана Маликлера. Сейшельский счет, подставные компании, взятки - все указывало на тщательно продуманную схему, которая наконец-то распуталась. Когда судья объявил перерыв для совещания, Джунейд медленно выдохнул. Он взглянул на дядю, который повернулся, чтобы посмотреть на него. Их глаза встретились, и впервые за долгое время во взгляде Сади появился проблеск надежды. Фейза подошла к Джунейду, когда они выходили из зала суда, ее лицо все еще было залито слезами. - Как ты думаешь, этого достаточно? - спросила она, ее голос дрожал. Джунейд заколебался, а затем ободряюще кивнул. - Этого более чем достаточно. Правда на нашей стороне. Фейза кивнула, ее губы сжались в тонкую линию. - Я просто... хочу, чтобы этот кошмар закончился. - Так и будет, - твердо сказал Джунейд. - Ложь Аффана распадается. Он не может бежать вечно. Пока они ждали решения судьи, Джунейд сидел молча, а его мысли уносились к Зейнеп. Он многим был обязан ее чуткому инстинкту и непоколебимой поддержке. Когда все закончится, он поклялся, что она обязательно узнает, как сильно он ее ценит. Напряжение в зале суда, когда они вернулись, было почти невыносимым. Джунейд сжал кулаки, беззвучно молясь, пока судья готовился вынести вердикт.

***

Мягкое сияние люстры заливало теплым светом обеденный стол, а звон вилок и ложек нарушал тишину вечера. Джунейд взглянул на жену, которая оживленно болтала с детьми, ее жизненная энергия была заразительной, несмотря на долгий день. Зейнеп действительно превзошла саму себя - ее кулинарные творения превратили трапезу в праздник. В воздухе витал запах жареной баранины, запеченных овощей и тонкий цветочный аромат гюльача. - Хочешь еще кебабов, Джунейд? - спросила Зейнеп, слегка приподнимая тарелку, ее глаза сияли от гордости за приготовленное ею пиршество. Джунейд улыбнулся и уже собирался ответить, когда его взгляд переместился на Фейзу. Она сидела неподвижно, рассеянно толкая еду по тарелке. Ее некогда яркие глаза казались впалыми, а губы сжались в тонкую линию. Было видно, что она пытается держать себя в руках ради детей, которые хихикали над игривыми шутками Зейнеп. - Фейза, не хочешь ли ты еще плова? - предложила Зейнеп, ее голос был мягким и располагающим, как будто она чувствовала, что внутри нее бушует буря. Фейза быстро покачала головой, ее голос был едва выше шепота. - Нет, спасибо. Все очень вкусно, но я не очень голодна. Зейнеп заколебалась, но кивнула, ее улыбка была непоколебима. - Что ж, дай мне знать, если передумаешь. А десерта хватит на всех. Джунейд почувствовал укол вины, наблюдая за Фейзой. Она выглядела такой уязвимой, ее плечи ссутулились, словно на нее давила вся тяжесть мира. Несмотря на ее спокойное поведение, он видел беспокойство в каждом ее движении - неуверенность в будущем, чувство отверженности, которое, несомненно, оставила холодность ее отца. - Фейза, - осторожно начал Джунейд, отложив вилку, - Я понимаю, что сейчас все кажется непосильным. Но ты не одна. У тебя есть мы, и мы разберемся с этим вместе. Фейза слегка приподняла голову, ее глаза на мгновение встретились с его глазами, прежде чем она отвела взгляд. - Спасибо, Джунейд, - пробормотала она, ее голос был густым от непролитых слез. - Но я не могу оставаться здесь вечно. Я и так уже достаточно навязалась тебе и Зейнеп. - Глупости, - вмешалась Зейнеп, ее тон был твердым и в то же время добрым. - Вы семья, Фейза. Ты не обязана все решать в одночасье. Оставаясь здесь, ты не становишься обузой, а получаешь время, чтобы выдохнуть и прийти в себя. Губы Фейзы задрожали, но она сжала их, не давая слезам упасть. - Ты добрая, Зейнеп. Слишком добрая. Но я не могу жить здесь, зная, что это не мое место. Мой отец не хочет даже смотреть на меня. А моя мать... Она замолчала, покачав головой. У Джунейда сжалось сердце. Он знал, что Фейза чувствует себя брошенной, отрезанной от тех самых людей, которые должны были стать ее поддержкой. - Дядя Сади прошел через многое, - мягко сказал Джунейд. - Дай ему время. Он не из тех, кто вечно держит обиду. Фейза издала горький смешок, который показался ей чужим. «Ты не видела его лица сегодня. Он даже не смог произнести мое имя. Время этого не изменит». Зейнеп протянула руку через стол и положила ее на руку Фейзы. - Сейчас тебе не нужно принимать никаких решений. Останься, отдохни и сосредоточься на себе и девочках. Остальное мы решим, когда ты будешь готова. Фейза посмотрела на их соединенные руки, и губы ее снова задрожали. На мгновение ей показалось, что она может возразить, но затем она просто кивнула. - Спасибо, - прошептала она, и голос ее надломился. Джунейд почувствовал прилив благодарности к Зейнеп. Она без колебаний открыла Фейзе их дом и свое сердце, даже когда проще было бы оттолкнуть ее. Он знал, что сила и сострадание Зейнеп помогают их семье держаться вместе даже в бурю. Мягкий звон дверного колокольчика эхом разнесся по дому, разрывая мрачную атмосферу. Джунейд и Зейнеп обменялись взглядом, прерванным неожиданным звуком. - Я открою, — сказал Джунейд, поднимаясь со своего места.

***

Джунейд открыл дверь, и там стояли его дядя и тетя. На лице Сади было теплое, дружелюбное выражение, но лицо Хасны было напряжено от неодобрения, губы сжаты, словно каждый шаг, который она сделала, чтобы попасть сюда, был борьбой. Джунейд быстро скрыл свое удивление и пригласил их внутрь. Не было ничего неожиданного в том, что Сади придет поговорить о Фейзе, но увидеть его в самый день освобождения было неожиданно. Дети завизжали от восторга и бросились к бабушке и дедушке, обхватив ноги Сади, а Хасна стояла, свесив руки по бокам. Зейнеп вышла из столовой, и ее лицо озарила яркая улыбка, когда она поздравляла Сади с освобождением. - Спасибо, моя дорогая, — сказал Сади, его голос был полон благодарности. - Хорошо, что я наконец-то дома. Зейнеп жестом указала на обеденный стол. - Пожалуйста, присоединяйтесь к нам. Мы только что закончили ужин, но у нас еще много еды. Давайте я принесу вам тарелки. Дети дергали Сади за руки, умоляя его сесть рядом с ними. Несмотря на веселое настроение, Сади бросил короткий взгляд на Фейзу, которая осталась сидеть, не отрывая взгляда от своей нетронутой тарелки. Она не двигалась и не говорила, и напряжение в комнате нарастало. Зейнеп быстро принесла тарелки для Сади и Хасны, ее движения были грациозными, но целенаправленными. Она усадила детей, мягко подбадривая их, чтобы они чувствовали себя вовлеченными в процесс. Несмотря на ее старания, атмосфера оставалась напряженной. На протяжении всей трапезы Джунейд и Сади вели беседу, обсуждая все - от суда до обыденных бытовых вопросов. То тут, то там вклинивалась Зейнеп, ее голос был легким и приятным. Хасна, однако, молчала, выражение ее лица было холодным, а Фейза едва притронулась к еде. - Ты превзошла саму себя, Зейнеп, - сказал Сади теплым тоном, откусывая очередной кусок гюлача. — Это мой любимый десерт, и ты приготовила его идеально. - Спасибо, дядя, - ответила Зейнеп, скромно улыбаясь. - Я рада, что вам понравилось. Ужин подошел к концу, и Зейнеп подала кофе, а Фейза тихо начала убирать со стола. Фейза заговорила лишь однажды, мягко намекнув, что пора укладывать детей спать. Она как раз взяла на руки младшую дочь, когда Сади прервала ее. - Не нужно укладывать их спать сейчас, - сказал Сади, его голос был спокойным, но суровым. - Сначала нужно собрать вещи. В комнате воцарилась тишина. Лишь слабо звякнула кофейная чашка, которую поставила Зейнеп. Фейза застыла, не выпуская из рук дочь, словно эти слова физически поразили ее. - Пора, - продолжал Сади, потягивая кофе, словно обсуждая погоду. - Ты пробыла здесь достаточно долго. Сегодня вечером ты вернешься домой. Твоя мать поможет тебе собраться. Хасна резко встала, ее лицо было бледным и напряженным, но она не противилась. Ее скованные движения выдавали ее нежелание, но она без единого слова выполнила приказ Сади. Фейза, крепко прижав к себе дочь, беззвучно кивнула и поднялась по лестнице, склонив голову. Зейнеп заколебалась, ее взгляд метнулся к Джунейду в поисках указаний. Когда он едва заметно кивнул ей, она последовала за женщинами наверх, чтобы помочь Фейзе собрать вещи. Это не заняло много времени. Фейза взяла с собой не так уж много вещей, и уже через несколько минут Сади и Джунейд по очереди несли сумки к машине. Дети, поняв, что происходит, вцепились в платье Зейнеп, плача и умоляя пойти с ними. - Не плачьте, мои маленькие, - сказала Зейнеп, и ее голос сорвался, когда она опустилась на колени, чтобы обнять их. - Вы скоро навестите нас, я обещаю, я тоже буду часто-часто вас навещать. Джунейд наблюдал за этой сценой, и сердце его болело за жену. Она так привязалась к девочкам, и было ясно, что прощание давит на нее тяжелым грузом. Хасна, на лице которой застыла маска безразличия, пробормотала чопорную благодарность Джунейду и Зейнеп и, не дожидаясь никого, вышла из дома. Сади, напротив, задержался. - Спасибо, Джунейд, - искренне сказал Сади, принимая сумку с золотом и оставшиеся деньги которую отдавал годом ранее. - Ты сделал больше, чем я мог просить. Береги свою семью. - А ты позаботься о своей, - ответил Джунейд, его голос был ровным, когда он сжимал руку дяди. Когда машина наконец отъехала, Джунейд обернулся и увидел во дворе Зейнеп, которая со слезами на глазах прощалась с детьми. Она выглядела опустошенной, ее глаза покраснели, когда она расцеловала их в щеки и помахала им рукой. Когда машина скрылась из виду, она обернулась к нему, ее лицо сморщилось, а по щекам потекли слезы. В доме стало жутко тихо, и Зейнеп с рыданиями уткнулась ему в грудь. - Я уже скучаю по девочкам, - задыхалась она, вцепившись пальцами в его рубашку. - Они стали мне как родные. Джунейд обхватил ее руками, нежно поглаживая по спине. - Я знаю, дорогая. Я знаю, - его голос был мягким, успокаивающим. - Но так будет лучше. Фейзе нужно заново строить свою жизнь, а здесь она этого сделать не сможет. А ты дала ей такой хороший старт. Ты была великолепна с этими девочками, Зейнеп. Джунейд наклонился и прикоснулся губами к ее покрытой голове. - С ними все будет хорошо. И с тобой тоже. Мы еще увидим их. Ты вложила столько любви в их маленькие сердца - они будут нести ее с собой, куда бы ни отправились. К тому же они теперь буквально живут на соседней улице. Зейнеп всхлипнула, ее рыдания стихли, когда его слова дошли до нее. - Ты прав, - прошептала она, ее голос все еще дрожал. - Конечно, я прав, - мягко поддразнил он, наклоняя ее подбородок, чтобы она встретила его взгляд. - И мы все еще есть друг у друга. Этого более чем достаточно, чтобы этот дом был наполнен любовью. Она улыбнулась ему, прижавшись лбом к его груди. - Я люблю тебя, - прошептала она. - И я тебя люблю, — ответил Джунейд, прижимая ее к себе, когда тишина дома окутала их.

***

Освобождение Сади не означало, что Джунейд мог сразу же вернуться к прежнему образу жизни, но жить стало, несомненно, легче. Тяжелое бремя осознания того, что свобода его дяди находится под угрозой, наконец-то было снято, и это принесло чувство облегчения, благодаря которому все остальное стало казаться вполне преодолимым. Осознание того, что Сади больше не угрожает непосредственная опасность, придало Джунейду сил и позволило ему с облегчением вернуться к своим обязанностям. Дом теперь принадлежал только Джунейду и Зейнеп, и перемены были ощутимы. В некогда шумных комнатах, наполненных звуками детского смеха и болтовни, теперь царила умиротворяющая тишина. Впервые за несколько месяцев Джунейд мог целовать жену где и когда угодно, не опасаясь, что из-за двери или из-за угла за ними подглядывают маленькие любопытные глазки. Вновь обретенное уединение казалось освобождающим, и вместе с ним пришло чувство оптимизма, что ситуация наконец-то начинает улучшаться. Однако теща по-прежнему отказывалась с ним разговаривать. Если раньше это вызывало у него чувство вины, то теперь Джунейд считал, что ее молчание не так уж сильно влияет на него. Он сделал все, что было в его силах, чтобы наладить отношения, и если ей этого было недостаточно, то он больше не собирался корить себя за это. Зейнеп тем временем зарегистрировалась на второй курс университета. Она была занята изучением расписания и планированием занятий, и ее волнение было заметно по тому, как она говорила о своей учебе. Видя ее энтузиазм, Джунейд испытывал в душе тихую радость, и он старался всячески поддерживать ее. Первое время Сади требовалось постоянно следить за своим здоровьем. После освобождения он прошел тщательное медицинское обследование, и врачи диагностировали у него некоторые проблемы с сердцем, которые требовали лечения. Джунейд регулярно навещал дядю, чтобы убедиться в том, что он соблюдает режим, хотя знал, что Сади придется менять образ жизни самостоятельно. Однако Зейнеп ждала целых две недели, прежде чем навестить Сади и Хасну. Когда она вернулась, то принесла новости, которые нарисовали сложную картину их семьи. По ее словам, Сади и Фейза наконец-то все выяснили между собой и помирились. Однако Хасна заняла другую позицию. Она отказывалась разговаривать с Фейзой в отсутствии Сади и не желала помогать дочери с детьми. Этот отказ стал причиной серьезных разногласий между Сади и Хасной, которые не смогла уладить даже Мюиссер, сестра Хасны. Напряженные отношения между Сади и Хасной сильно тяготили Зейнеп, но она сосредоточилась на поддержке Фейзы при любой возможности. Тем временем Джунейд разделил свои обязанности с Сади поровну, что позволило ему наконец вздохнуть с облегчением. От своего бывшего врача Джунейд получил неожиданные новости о Мире. Она прошла полное медицинское обследование и призналась, что в прошлом несколько раз принимала легкие психотропные препараты. Ее друг Джан, однако, попал в программу реабилитации. Теперь Мира находилась под пристальным наблюдением своего отца, Левента, и госпожи Мерьем, что очень удивило Джунейда. Он не ожидал, что госпожа Мерьем будет играть столь активную роль, но, похоже, ее участие принесло свои плоды. Левент, возможно, почувствовав, что настало время восстановить старые связи, обратился к Джунейду и Зейнеп с приглашением. Он предложил поужинать у него дома, явно намереваясь восстановить дружбу между Мирой и Зейнеп. Приглашение застало Джунейда врасплох. Хотя он не испытывал к Левенту никакой неприязни, сложности их общей истории, особенно касающиеся Миры, делали идею такого ужина одновременно и необходимой, и пугающей. Визит в дом Левента с самого начала был напряженным. Зейнеп, всегда следившая за своими манерами, подошла к вечеру со спокойным оптимизмом, надеясь на сердечное воссоединение с Мирой. Мира же встретила ее с надменным безразличием, ее пристальные взгляды сканировали Зейнеп так, словно она оценивала противника, а не старого друга. Ужин начался спокойно, Левент и госпожа Мерьем обменивались любезностями и пытались направить разговор на нейтральные темы. Джунейд, всегда бдительный, заметил, как Зейнеп старается вовлечь в разговор Миру, расспрашивает о ее учебе и о том, как она приспосабливается к жизни после недавних испытаний. Сначала ответы Миры были скупыми, но по мере того, как длился вечер, ее тон становился все более резким. - Итак, Зейнеп, - начала Мира, с преувеличенной аккуратностью откладывая вилку. - Каково это играть роль идеальной женушки? Всегда милой, всегда улыбающейся, всегда... послушной. В комнате воцарилось молчание. Зейнеп покраснела, ее руки слегка дрожали, когда она потянулась за стаканом воды. У Джунейда сжалась челюсть, но он сохранял спокойствие, ожидая, что ответит его жена. - Я счастлива в своей жизни, Мира, - ответила Зейнеп, ее голос был ровным, но мягким. - Послушание - не бремя, если оно исходит от любви и веры. Мира фыркнула, откинувшись на стуле. - Вера, любовь, послушание... Все это так удобно, не так ли? Маленькая красивая упаковка, чтобы держать тебя узде. У тебя есть хоть одна собственная мысль, или все должно быть одобрено им? Она бросила неприязненный взгляд на Джунейда, который напрягся, но не отводил от нее взгляда. - Достаточно, Мира, - сказал Джунейд, его голос был низким и твердым. - Ты переходишь границы дозволенного. - О, разве? - ответила Мира, повышая голос. - Ты такой же ужасный, как и мой отец, всегда контролируешь, всегда решаешь, что лучше для всех. Ты превратила ее в тень самой себя, а она этого даже не замечает! Зейнеп резко встала, ее стул заскрипел по полу. — Это неправда, Мира! - сказала она, ее голос сорвался. - Я выбрала эту жизнь, потому что это то, во что я верю. Ты не обязана понимать это, но ты не имеешь права оскорблять меня за это! - Веришь в это? - Мира желчно рассмеялась. - Ты веришь в то, что ты прислуга, что ты ручной зверек! Ты хоть понимаешь, как жалко это звучит? Ты позволила им всем подмять себя, и теперь ты просто... никчемная. Слова повисли в воздухе, словно пощечина. Глаза Зейнеп наполнились слезами, но она не позволила им упасть. Джунейд поднялся со своего места, его спокойный фасад наконец-то треснул. - Мира, - сказал он резким и властным тоном, - Ты не будешь так разговаривать с моей женой. Какие бы у тебя ни были претензии, они не дают тебе права унижать ее. Зейнеп сильнее и решительнее, чем ты когда-либо сможешь осознать, и твое высокомерие не умаляет этого. Извинись. Немедленно. Лицо Миры покраснело от гнева, но прежде чем она успела ответить, вмешалась госпожа Мерьем. - Хватит! - голос Мерьем прорезал напряжение, как нож. - Вы оба. Здесь не место для этого. Она повернулась к Мире, выражение ее лица было суровым. - Ты должна уважать Зейнеп, - сказала она. - Какую бы обиду вы ни хранили, она отравляет вас. Но Мира просто отодвинула стул, схватила свой телефон и, не говоря ни слова, ушла наверх в свою комнату. Зейнеп, заметно потрясенная, пробормотала извинения перед матерью и Левентом, после чего Джунейд осторожно взял ее под локоть и вывел из дома. Дорога домой прошла в тягостном молчании. Джунейд несколько раз поглядывал на Зейнеп, желая что-то сказать, утешить ее, но ее опущенный взгляд и сложенные руки останавливали его. Когда они добрались до дома, она, не сказав ни слова, скрылась в спальне, оставив его с пустотой в груди. В последующие дни Зейнеп была необычайно замкнутой. Она по-прежнему выполняла свои повседневные обязанности, но улыбалась все реже, а ее некогда яркие глаза казались тусклыми от печали, которую она не могла избавиться. Джунейд пытался утешить ее, успокаивая и отвлекая, но ничто не могло поднять ее настроение. Именно в таком состоянии эмоционального истощения начали проявляться ее физические симптомы.

***

Джунейд всегда был наблюдательным человеком, чутко реагирующим на малейшие изменения в жизни тех, о ком он заботился, особенно Зейнеп. С тех пор как Фейза и ее дети съехали, жизнь приобрела более спокойный ритм. На Зейнеп больше не лежало постоянное бремя ведения домашнего хозяйства при наличии стольких людей, о которых нужно было заботиться. Однако вместо того чтобы казаться более отдохнувшей и энергичной, она выглядела до странности усталой. Все началось с едва заметных признаков - мелочей, на которые многие не обратили бы внимания, но Джунейд не мог их игнорировать. Зейнеп, которая всегда была прилежна в молитвах и пунктуальна в учебе, стала казаться рассеянной. Ее движения стали медленнее, в шагах не было привычной энергии. Поначалу он объяснял это требованиями ее учебы в университете, ссорой с Мирой и ожиданиями их тесной общины, но признаки сохранялись, и он начал беспокоиться. Однажды утром, проходя мимо кухни, он заметил, что она сидит за столом, положив голову на руку, и смотрит на свой чай так, словно это головоломка, которую она не может решить. Он осторожно подошел к ней. - Зейнеп, - мягко сказал он, коснувшись ее плеча. - Ты хорошо себя чувствуешь? Ты стала более тихой, чем обычно. Она подняла на него глаза, ее лицо было бледным, но спокойным. - Я в порядке, Джунейд. Просто немного устала. Ничего страшного. Она слабо улыбнулась, но улыбка не достигла ее глаз. Он не стал расспрашивать ее дальше, но беспокойство поселилось глубоко в его груди. В последующие дни он наблюдал за ней все внимательнее. Казалось, она потеряла аппетит, часто отодвигала еду на своей тарелке во время еды. Однажды вечером, когда он принес домой ее любимый десерт с магазина, она едва успела отломить кусочек и отложила ложку, заявив, что не голодна. Его беспокоили не только ее привычки в еде. Она стала больше спать, но все равно выглядела усталой. Он часто заставал ее отдыхающей после обеда, чего она никогда не делала, даже когда их дом был переполнен детьми Фейзы. И все же, несмотря на дополнительный отдых, под ее глазами образовались темные тени, а обычно сияющий цвет лица казался блеклым. Однажды вечером, когда они готовились отправиться на собрание общины, Зейнеп внезапно покачнулась, ухватившись за край стола в поисках опоры. Джунейд мгновенно оказался рядом с ней. - Зейнеп, это не ерунда, - сказал он, его голос был твердым, но мягким. - Ты в таком состоянии уже несколько недель. Ты сама не своя. Мы должны что-то с этим сделать. Она быстро покачала головой, выражение ее лица сочетало в себе смущение и уверенность. — Это просто стресс, Джунейд. Учеба, обязанности... ничего серьезного. Я обещаю. Ее слова не убедили его, но он знал, что лучше не давить слишком сильно. В их общине ценилась стойкость, особенно в женщинах, и он понимал ее нежелание проявлять слабость. И все же он не мог избавиться от ощущения, что здесь кроется что-то более серьезное. Позже той ночью, когда они лежали в постели, он наблюдал, как она дышит, как ее лицо смягчается во сне. Он думал о том, как много она взяла на себя, как много отдала их дому, их вере, их браку. Он решил еще внимательнее следить за ней. Если она не признается, что что-то не так, ему придется самому позаботиться о ней. Он еще не знал, что усталость Зейнеп - не признак болезни, а начало перемен, которые принесут в их жизнь и радость, и трудности.