Сад тысячи роз

Джунейд не был здесь уже получается как несколько лет. Акведук Валента с его высокими арками, уходящими в ночное небо, когда-то был его убежищем, местом, где он искал ясности и утешения, к большому неодобрению своего дяди. Теперь он снова сидел на холодном каменном выступе, в двадцати метрах над спящим городом. Поздний ночной воздух был прохладным, с легким ароматом цветущего жасмина, который разносил легкий ветерок. Под ним Стамбул расстилался в море огней, мерцающих, как упавшие звезды. На улицах было тихо, лишь отдаленно слышался гул машин да изредка лаяла бездомная собака. В переулках плясали тени, а фонари мерцали, отбрасывая слабый оранжевый свет на мощеные дорожки. Несмотря на захватывающий вид, Джунейд не чувствовал ничего, кроме пустоты в груди. Отвращение к самому себе терзало его, неумолимое и удушающее. Он уставился на город, взгляд его был расфокусирован, а мысли вернулись к ссоре, которая привела его сюда. Он обещал себе, что Зейнеп будет счастлива с ним, что он оградит ее от боли. Но сегодня он полностью подвел ее, обрушив на нее несправедливые обвинения и доведя ее до слез - горьких, мучительных слез, которые резали его, как нож. В глубине души он знал правду. Растущая дистанция между ними была не потому, что они совсем перестали общаться. Они по-прежнему разговаривали, делились наболевшим за день в тихие минуты. Но по мере того как положение Сади ухудшалось, Зейнеп пыталась оградить его от банальностей собственных ежедневных трудностей, молча неся груз, о котором он и не подозревал, что он стал таким тяжелым. Он не замечал ни ее изнеможения, ни дополнительного бремени, которое взвалили на нее Фейза и ее дети. Фейза, поглощенная своими страхами и чувством вины, стала невнимательна к дочерям, оставивcЗейнеп на произвол судьбы. Доброта и терпение его жены были безграничны, но даже она была всего лишь человеком. Она слишком уставала, совмещая учебу в университете, домашние обязанности, а теперь еще и хлопоты Фейзы. Джунейд гордился тем, что знает каждую деталь жизни Зейнеп - ее расписание в университете, ее привычки, даже ее любимые места в городе, - но в последнее время эти знания казались пустым притворством. Знать, где она находится, и действительно быть рядом с ней - две совершенно разные вещи, и он не понимал разницы, пока не стало слишком поздно. Ветер трепал его волосы, когда он положил голову в руки, камень под ним был грубым и неподатливым. Огни города внизу казались расплывчатыми, как отражение его беспорядочных мыслей. Он все еще слышал голос Зейнеп, дрожащий от боли, видел слезы, текущие по ее лицу, и чувствовал тяжесть ее молчания, когда она наконец попросила его уйти. Он хотел все исправить, вернуть слова, сорвавшиеся с его губ в момент разочарования, но ущерб был нанесен. Его убежище на акведуке не давало ответов на вопросы, а лишь напоминало о том, как далеко он ушел от того, кем обещал быть. Джунейд всегда отличался наблюдательностью, и поведение Фейзы не ускользнуло от его внимания. Она становилась все более замкнутой и невнимательной, и это его беспокоило. Однажды вечером, когда Фейза снова забросила своих дочерей, он обратился к Зейнеп, намереваясь затронуть эту тему. Но Зейнеп, со свойственной ей мягкостью, положила руку на его руку и остановила его. - Оставь ее, Джунейд, - мягко сказала она. - У нее сейчас так много забот. Мне нетрудно помочь ей. Хотя ее слова должны были развеять его опасения, они лишь укрепили комок в его груди. Зейнеп всегда была слишком щедрой, взваливая на себя бремя, которое ей незаслуженно выпадало нести. Он хотел возразить, сказать, что это несправедливо, но ее усталая улыбка заставила его замолчать. Несмотря на свое недовольство, Джунейд безоговорочно доверял Зейнеп. Он сомневался не в ней, а в окружающем ее мире. Его переживания распространялась и на тех, кто ее окружал, особенно на Миру, дочь Левента, теперь уже друга семьи. Мира была человеком безрассудного поведения, постоянно веселилась и пренебрегала учебой. Развод родителей привел ее в неадекватное состояние, и она стала почти неуправляемой. Последний инцидент потряс всех. Мира исчезла после вечеринки на заброшенной стройке. Ее отец, Левент, в отчаянии позвонил Джунейду поздно вечером и спросил, не приходила ли Мира к ним домой. Хотя Джунейд не знал о подобном случае, взволнованный тон Левента наводил на мысль, что Мира уже искала у них убежища. Вечером того же дня, вернувшись домой, Джунейд осторожно стал добиваться от Зейнеп ответов. Та сначала колебалась, но в конце концов призналась, что Мира и раньше приходила к ним в дом прячась от отца. Зейнеп разрешала ей остаться, предложив руководство и поддержку. После инцидента Мира была найдена целой и невредимой, хотя и была в стельку пьяна, но Джунейд был крайне обеспокоен случившимся. Он знал, что Мира часто приглашала Зейнеп присоединиться к ней на вечеринках по безобидней, а Зейнеп всегда отказывалась. Их разногласия по поводу этих приглашений даже приводили к ссорам между двумя девушками, хотя они всегда быстро мирились. Несмотря на свою необузданность, Мира, казалось, прислушивалась к Зейнеп, видя в ней якорь в своей бурной жизни. По словам Левента, Зейнеп была для его дочери редким голосом разума и авторитета, к которому Мира действительно прислушивалась. Даже госпожа Мерьем, казалось, умела справляться с эмоциональными вспышками Миры, оказывая той материнскую поддержку. Но как бы Джунейд ни ценил способность Зейнеп помогать Мире, он не мог избавиться от страха, что ее влияния недостаточно, чтобы противостоять пагубному поведению девушки. Левент и сам сильно переживал, что вечеринки Миры перерастут в нечто худшее, и Джунейд разделял его мнение. Джунейд осторожно попросил Зейнеп ограничить ее общение с Мирой. - Я не говорю, что ты должна отрезать ее от себя, - объяснил он, стараясь звучать разумно. - Но она не оказывает хорошего влияния, и я не хочу, чтобы ты была втянута в ее проблемы. Зейнеп отреагировала с неожиданной враждебностью. - Она ни во что меня не втягивает, Джунейд. Она заблудилась, и ей нужен кто-то, кто направит ее. Думаешь, если я отвернусь от нее, это поможет? Напряжение между ними сохранялось несколько дней. Джунейд, не желая обострять ситуацию, оставил это дело, хотя оно продолжало его тяготить. Его беспокойство только возросло, когда Фейза вскользь упомянула, что Мира часто приходила к ним домой, пока он был в дергяхе. - Она часто бывает здесь, - непринужденно сказала Фейза. - Обычно, чтобы отсыпаться перед тем, как отправиться на занятия. Открытие поразило его. Зейнеп не говорила ему об этом, и тот факт, что между ними начали появляться секреты, подрывал его душевное спокойствие. Дело было не только в самих секретах, но и в том, что Зейнеп считала необходимым скрывать от него какие-то вещи. Той ночью, лежа в постели и глядя в потолок, он не мог избавиться от ощущения, что что-то хрупкое между ними начинает трескаться. Ситуация с Мирой всегда казалась Джунейду пустяковой. Она не входила в круг его обязанностей, и у него были более насущные дела - дело дяди, проблемы фонда, тяготы, которые Фейза и ее дети приносили в его дом. Однако каким-то образом выходки Миры перестали быть для него чем-то второстепенным. Это началось незаметно. Фейза стала упоминать, что Зейнеп стала чаще уходить из дома, часто ссылаясь на то, что она бегает по делам или покупает продукты, в которых они даже не нуждаются. Ее наблюдения были настолько точными, настолько непринужденными, что в голове Джунейда зародилось странное беспокойство. Почему Зейнеп так часто выходит из дома? Чем она на самом деле занималась? Эти вопросы преследовали его бессонными ночами. Он ненавидел себя за то, что сомневается в ней, за то, что допускает подобные мысли. Но грызущее беспокойство не желало утихать. Как он мог затронуть эту тему, не показавшись обвинительным? Не причинив ей боль? Он и так чувствовал себя перегруженным, разрываясь между своими обязанностями и постоянным грузом проблем, связанных с дядей и Фейзой. Теперь над ним нависла тень неопределенности, разъедающая его покой. И вот наступила ночь, когда его сомнениям пришел конец. Джунейд вернулся домой позже обычного, усталый и нуждающийся в успокаивающем присутствии жены. Но вместо теплой улыбки Зейнеп его встретила Фейза, бледная и заметно расстроенная. Ее глаза нервно метались, она сжимала руки в кулаки. - Ее нет, - пролепетала Фейза, и голос ее дрогнул. Джунейд замер, его усталость мгновенно испарилась. - Что значит, ее нет? Где она? - Мира приходила раньше, - начала Фейза, ее слова путались друг с другом. - Кто-то позвонил ей... Я не знаю, кто, но Зейнеп не отпустила Миру одну. Она пошла с ней, Джунейд. Прошло уже несколько часов, а от нее не было никаких вестей. Я пыталась остановить ее - клянусь, пыталась, - но она меня не слушала. Комната, казалось, закружилась, когда его охватила паника. Несколько часов. Никаких новостей. Ни звонка. В его голове пронеслись самые худшие сценарии, каждый из которых был страшнее предыдущего. Дрожащими руками он схватил телефон и немедленно позвонил Левенту. - Где Мира? - потребовал ответа Джунейд, как только Левент взял трубку. На том конце повисла пауза. - Она с Зейнеп, разве нет? Она сказала мне, что останется с ней на ночь. - Ее здесь нет! - рявкнул Джунейд, несмотря на то что голос его повысился. - Зейнеп ушла с ней несколько часов назад. С тех пор от них нет никаких вестей. Ошеломленное молчание Левента только усилило отчаяние Джунейда. Через некоторое время Левент пообещал сделать несколько звонков и встретиться с ним в дергяхе. Джунейд повесил трубку, его грудь сжалась от страха. Паника накатывала на него волнами, сменяясь гневом, таким острым, что обжигала. Как Зейнеп могла подвергнуть себя такой опасности? Почему она ничего ему не сказала? И почему, она решила последовать за Мирой, в какую бы передрягу та ни ввязалась на этот раз? Но гнев оказался мимолетным и быстро сменился отчаянием. Шепот молитвы вырывался из его уст, отчаянный и грубый. - Всевышний, защити ее. Верни ее ко мне живой и невредимой. Я стану лучше - буду больше доверять ей, буду больше слушать ее, только, пожалуйста... пожалуйста, не допусти, чтобы с ней что-нибудь случилось. Без Зейнеп дом казался гнетуще пустым, каждый уголок напоминал о ее отсутствии. Фейза крутилась рядом, не зная, утешать его или держаться на расстоянии. Приглушенные голоса детей, доносившиеся сверху, словно насмехались над окружающей тишиной. Мысли Джунейда мчались без передышки, и каждая из них была мучительнее предыдущей. В его голове мелькали мрачные мысли, но он отказывался зацикливаться на них. Он уповал на Всевышнего и верил, что под Его защитой Зейнеп не постигнет ничего дурного. И все же страх не покидал его, сжимая грудь, словно тиски. Стоя в дверях, Джунейд старался, чтобы его голос был ровным, когда он обращался к Фейзе. Он сказал ей, что отправится в дергях, чтобы встретиться с Левентом и разработать план. Его слова были резкими, в них сквозил невысказанный страх. Повернувшись, чтобы уйти, он добавил последнее предупреждение - Фейза должна запереть дверь и держать язык за зубами. - Держи язык за зубами. Мне не нужно, чтобы кто-то еще знал об этом. Фейза слегка вздрогнула, затем кивнула, ее голос дрожал. - Конечно. Но Джунейд... Он перебил ее, его терпение истощилось. - Мне не нужны оправдания. Мне нужно, чтобы она была в безопасности, никто не должен знать об этом. Как раз в тот момент, когда он потянулся за ключами, послышался слабый скрип ворот. Его сердце на мгновение замерло, и он повернул голову в сторону звука. Из-за угла показалась Зейнеп, она шла медленно, ее шаги были изможденными. Когда ее глаза встретились с его глазами, ее лицо смертельно побледнело, и она застыла на месте. Облегчение захлестнуло Джунейда, смывая худшие из его страхов, но на смену ему быстро пришло чувство вины. Ему было неприятно видеть в ее глазах настороженность и страх, который она пыталась скрыть. Он не хотел, чтобы Зейнеп боялась его, но гнев, кипевший в нем всю ночь, грозил закипеть. Он сжал кулаки, пытаясь сдержать эмоции. Он окинул ее взглядом, ища любые признаки повреждения. Похоже, она не пострадала - только была совершенно обессилена. Осознание этого принесло ему некоторое утешение, но не уменьшило его досады. Фейза, возможно, впервые с момента появления в их доме, проявила несвойственную ей чуткость. Она поспешила собрать детей, и в считанные минуты увела из дома, оставив Джунейда и Зейнеп наедине. Никто из них не заговорил, когда Джунейд повернулся и направился наверх, его шаги тяжело ступали по деревянным половицам. Он не оглядывался, но чувствовал ее присутствие позади себя, ее нерешительность ощущалась в воздухе. Когда они дошли до спальни, он первым шагнул внутрь и придержал дверь, чтобы она последовала за ним. Как только она вошла, он тихо закрыл за ними дверь. В напряженной тишине раздался тихий щелчок. Джунейд стоял возле двери, скрестив руки на груди и стиснув челюсти. Зейнеп стояла в нескольких шагах от него, склонив голову и нервно теребя руки. Долгое время никто из них не произносил ни слова. В воздухе между ними витали невысказанные эмоции - его гнев, ее чувство вины, их взаимное изнеможение. Зейнеп не смела встретиться с ним глазами, и ее опущенный взгляд только усиливал его досаду. Он хотел потребовать ответов, узнать, почему она ушла, не сказав ни слова, почему не доверяла ему настолько, чтобы поделиться тем, что случилось. Но слова застряли у него в горле, запутавшись в противоречивых чувствах. Молчание тянулось, каждая секунда тянулась мучительно долго. Наконец Джунейд резко выдохнул, нарушив тишину. Но даже тогда его слова остались невысказанными, повиснув тяжелым грузом в напряженной атмосфере комнаты. - Зейнеп, — сказал он, его голос был тихим, но напряженным от эмоций. - Начинай говорить. Зейнеп мгновенно подняла голову при звуке его голоса, ее усталые глаза наполнились непролитыми слезами. Она открыла рот, и ее голос задрожал, когда она попыталась объясниться. - Я пошла за Мирой, потому что она настаивала на том, что Джан, ее одноклассник, попал в беду. Она не хотела, чтобы он шел один, а я не могла отпустить ее одну. Это могло быть опасно, Джунейд... Ее слова вылетали в панической спешке, невнятно и нерешительно. Но по мере того как Джунейд слушал ее, его гнев только возрастал. Ему не было дела до Миры, а до этого Джана - и того меньше. Он не желал ничего слышать. - Хватит! - прервал он, его тон резкий и ледяной. - Ты хочешь сказать, что именно поэтому ты ослушалась своего мужа? Почему ты солгала мне? Губы Зейнеп задрожали, и слезы, грозившие вот-вот сорваться, наконец-то полились по ее щекам. Ее боль была очевидна, но это лишь разжигало бурю, бушевавшую внутри него. - Джунейд... - прошептала она, ее голос срывался. - Я не... - Чего ты не сделала, Зейнеп? - огрызнулся он, снова прервав ее. - Ты не продумала все до конца? Тебе было наплевать на то, о чем я тебя прошу? Или я тебе недостаточно дорог, чтобы прислушаться? Ее руки вцепились в край стула, костяшки пальцев побелели, когда она покачала головой, пытаясь заговорить. Но Джунейд был неумолим. - Я же говорил тебе держаться подальше от этой девушки, не так ли? Я говорил тебе, что она оказывает дурное влияние. Но нет, ты думала, что знаешь как лучше. Ты решила, что к моим советам не стоит прислушиваться. - Все было не так! - закричала она, повышая голос. - Я была нужна Мире... - Мира нуждалась в тебе? - выплюнул он, его глаза опасно сузились. - А как же я, Зейнеп? А как же твой муж? Или мое мнение так мало значит для тебя, что ты можешь просто делать, что хочешь, и оставить меня выяснять отношения с кем-то другим? Слезы полились сильнее, но в ее взгляде мелькнул вызов. - Ты не понимаешь! Я не хотела тебя расстраивать, Джунейд. Я пыталась помочь... - И при этом ты солгала мне, - холодно прервал он. - Ты сбежала Бог знает куда и Бог знает с кем, подвергая себя опасности. Знаешь, что пронеслось у меня в голове, когда я узнал, что тебя нет? Ты хоть представляешь, каково это - не знать, в безопасности ли ты, жива ли? - Я сказала Фейзе, - слабо возразила она, ее голос дрогнул. - Я думала... - Фейза не твой муж! - прорычал он, и его голос эхом разнесся по комнате. - Ты ошиблась, Зейнеп. Очень сильно ошиблась. Ее лицо сморщилось, слезы не останавливались. - Я не лгала тебе! Я не хотела тебя волновать... Он горько рассмеялся, лишившись всякого юмора. - И все же ты только и делаешь, что беспокоишь меня. Скажи мне, Зейнеп, как долго ты собиралась продолжать в том же духе? Сколько времени прошло, прежде чем ты решила, что твой муж заслуживает правды? Ее непокорность сменилась гневом, голос задрожал, когда она заговорила. - Я не сделала ничего плохого, Джунейд! А ты обращаешься со мной так, словно я совершила какое-то преступление! - Ничего плохого? - усмехнулся он, его гнев вышел из-под контроля. - Ты действовала за моей спиной. Ты пренебрегла моим советом. Ты покинула этот дом, не сказав мне ни слова. Если это не ошибка, Зейнеп, то что же тогда? Ты думаешь, я слишком остро реагирую? Может, и так. Может быть, это потому, что я был слишком мягок с тобой. Может быть, я позволил тебе поверить, что ты можешь делать все, что хочешь и когда хочешь, без каких-либо последствий. Ее глаза расширились, а лицо исказилось. - Джунейд, как ты можешь так говорить? Я твоя жена, а не служанка. Я только и делаю, что поддерживаю тебя... - А я только и делал, что баловал тебя!» - огрызнулся он, и в его словах прозвучал яд. - Я дал тебе все, Зейнеп. Все! Все что ты просила! И вот как ты отплатила мне? Бросив мне вызов? Лжешь мне в лицо? Ты слишком удобно устроилась, думая, что можешь сидеть у меня на шее и диктовать, как все должно быть. Как только слова покинули его рот, он пожалел о них. Но урон был нанесен. Зейнеп уставилась на него, ее рот был слегка приоткрыт в недоумении, а все тело дрожало. - Как ты смеешь, - прошептала она, в ее голосе звучали боль и гнев. - Как ты смеешь обвинять меня в этом? После всего, через что мы прошли, после всего, что я для тебя сделала, как ты смеешь говорить мне такое? Ее слова обрушились на него как удар, но он был слишком поглощен собственным гневом, чтобы отступить. - Я говорю то, что считаю нужным сказать, — ответил Джунейд, в его тоне прозвучала желчь, которую он не совсем узнавал в себе. Зейнеп издала сдавленный всхлип и схватилась за грудь, словно его слова причинили ей физическую боль. Она опустилась в кресло и хрипло закричала, срывая голос: - Убирайся! Просто... уходи, Джунейд! Он замер на мгновение, ее слова пронзили его гнев. Но ее слезы, ее прерывистые рыдания лишь подстегнули его чувство вины и разочарования. Не говоря больше ни слова, он повернулся на пятках и бросился вон, отперев дверь и оставив ее позади. Как только он вышел в коридор, до его ушей донесся звук ее приглушенного плача, и его грудь сжалась от сожаления. Но вред был нанесен, и он не мог сейчас смотреть ей в глаза. Он прислонился к стене, спрятав лицо в ладонях, и груз его слов и поступков обрушился на него, как приливная волна.

***

Джунейд дышал короткими, резкими вдохами, словно легкие отказывались наполняться. Грудь сдавливало, словно невидимая сила сжималась с каждой секундой. Рубашка прилипла к коже, влажная от пота, а пальцы дрожали, когда он провел ими по волосам. Он пытался успокоиться, но зрение слегка затуманивалось, а слабые звуки приглушенного плача жены отдавались в его голове, как неустанный барабанный бой. Стены дома словно смыкались, воздух был густым и удушливым. Ему нужно было выбраться наружу. Он, спотыкаясь, направился к двери, его ноги были жесткими и нетвердыми, они двигались деревянной походкой, словно принадлежали кому-то другому. Сердце колотилось о грудную клетку, каждый удар напоминал тиканье бомбы замедленного действия. Он едва обратил внимание на обеспокоенный взгляд Фейзы, вернувшейся с детьми, и на отдаленную болтовню на улице. Когда он вышел на улицу, прохладный ночной воздух ударил его по лицу, но не успокоил. Ноги несли его вперед без направления, мысли беспорядочно вихрились. Город был жив, его улицы освещались мягким светом уличных фонарей. Под тусклым янтарным светом тянулись длинные и жуткие тени, а далекий гул транспорта смешивался со слабым рокотом голосов из ночных кафе. Путь Джунейда не был прямым. Он блуждал по узким переулкам, его шаги были неровными и бесцельными. Он едва замечал небольшие группы людей, смеющихся у чайного киоска на углу, и бродячих кошек, снующих между его ног. Его разум был поглощен бурей сожалений, вины и гнева. Вдалеке высился акведук, его древние арки вырисовывались торжественным силуэтом на фоне лунного неба. Джунейд колебался лишь мгновение, прежде чем направиться к нему, и его грудь еще сильнее сжималась при мысли о подъеме. Вокруг было почти безлюдно, лишь изредка встречались прохожие. Подойдя к акведуку, он заметил слабый луч фонарика охранника, патрулирующего периметр. Он пригнулся в тени, затаив дыхание, и подождал, пока охранник пройдет мимо. Прижавшись спиной к шершавому камню соседнего здания, он считал секунды, каждая из которых тянулась бесконечно долго. Когда свет наконец исчез за углом, он быстро двинулся вперед, держась ближе к стенам и избегая открытых пространств. Найдя неохраняемый участок, он осторожно взобрался на невысокую баррикаду. Его пальцы крепко вцепились в шершавый камень, а ладони оцарапались и стали чувствительными. Подъем был несложным, но дрожащим конечностям казалось, что он взбирается на гору. Когда он наконец выбрался на дорожку акведука, то некоторое время сидел, склонив голову, пытаясь отдышаться. Вид с акведука открывался захватывающий, но Джунейд почти не замечал его. Город расстилался под ним, пестря огнями и тенями, изредка по улицам проносились фары автомобилей. Вдали тускло поблескивал Босфор, отражая лунный свет серебристой рябью. Легкий ветерок шевелил теплый летний воздух, принося с собой слабый аромат цветущего жасмина и далекий соленый привкус моря. Сидя на краю акведука в двадцати метрах над землей, Джунейд наконец глубоко выдохнул. Он провел рукой по лицу, ощутив грубую бороду. Он смотрел на город, а в голове снова и снова проигрывался спор с Зейнеп, и каждое слово все глубже врезалось в него. Он потер грудь, пытаясь унять боль, но она не проходила. Тяжесть его поступков, звук ее рыданий — все это было слишком.

***

Джунейд лежал на холодном камне акведука, шершавая поверхность неприятно давила ему на спину, и он смотрел в ночное небо. Над головой тускло мерцали звезды, их свет был приглушен сиянием города. Он попытался выровнять дыхание и успокоить свои метавшиеся мысли, заставляя себя трезво взглянуть на ситуацию. Его слова, его действия — все это пронеслось в его голове, словно навязчивое эхо. Он знал, что был неправ, что его вспыльчивость вышла из-под контроля, когда Зейнеп не сделала ничего по-настоящему непристойного. В основе его обвинений лежал страх, а не разум, и он ненавидел себя за то, что позволил этому страху выплеснуться на нее. Подняв руку, он посмотрел на обручальное кольцо: серебряная полоска тускло поблескивала в расплывчатом свете уличных фонарей. От этого зрелища у него в горле встал комок, и он крепко сжал кулак, как бы удерживая обещание, которое оно давало. Тяжело выдохнув, он поднялся на ноги и смахнул пыль с брюк. Ему нужно было вернуться домой, посмотреть в лицо своим действиям и попытаться искупить вину. Если Зейнеп простит его - если она вообще позволит ему войти в комнату, - он сделает все, чтобы вернуть ее доверие. Когда он спускался по акведуку, спуск показался ему гораздо более трудным, чем подъем. Его конечности болели от напряжения, а ночной воздух обжигал кожу. Он двигался осторожно, избегая патрулей и пробираясь сквозь тени, пока его ноги наконец не коснулись земли. Путь домой был долгим и жутко тихим, улицы почти пустынны, если не считать случайных бродячих собак или одиноких машин, проезжающих вдалеке. В тишине его мысли звучали громко, каждый шаг отдавал тяжестью раскаяния. К тому времени как он добрался до ворот своего дома, ночь уже глубоко опустилась, и было далеко за полночь. Первоначальная паника Джунейда улетучилась, сменившись тяжким грузом вины и холодной ясностью осознания расстояния, которое он создал между собой и женой. Он заметил слабый отблеск света из окна кухни, но окно спальни наверху оставалось темным. Осторожно отперев ворота, он вошел внутрь и тихонько закрыл их за собой. В доме царила тишина, если не считать слабого звона посуды на кухне. Посмотрев налево, он увидел, что Фейза стоит у посудомоечной машины и спокойно выгружает чистые тарелки. Она заметила его краем глаза, но быстро опустила взгляд и ничего не сказала. Ее молчание было оглушительным, и он понял его как невысказанный упрек. Не говоря ни слова, Джунейд двинулся к лестнице, сердце его колотилось все сильнее с каждым шагом. Дойдя до двери их спальни, он обнаружил, что она заперта изнутри. Его живот сжался, когда он поднял руку, чтобы постучать. Звук был тихим, нерешительным, словно он боялся перебудить весь дом. Изнутри донесся надрывный гнусавый голос Зейнеп, просившей кого бы то ни было уйти. Она явно решила, что это Фейза. Джунейд с трудом сглотнул: из-за комка в горле его голос стал хриплым. — Это я, - тихо сказал он. На мгновение воцарилась тишина. Затем изнутри послышался резкий шорох, и дверь резко распахнулась. На пороге стояла Зейнеп, ее лицо было бледным, а глаза красными и опухшими от многочасовых слез. Ее волосы были взъерошены, а сама она выглядела совершенно изможденной - такой, какая бывает не только от недосыпания, но и от тяжести душевной боли. Джунейд на секунду замер: вид ее разбитого состояния резанул его по сердцу. Но прежде чем он успел что-то сказать, они оба одновременно промолвили: «Прости меня». Слова повисли в воздухе, оба были слишком ошеломлены моментом, чтобы ответить что-то еще. Затем Джунейд бесшумно шагнул вперед, и Зейнеп придвинулась к нему. Они крепко обнялись, держась друг за друга так, словно если их отпустить, то хрупкая нить взаимопонимания между ними оборвется. Она снова разрыдалась и, зарывшись лицом в его грудь, начала промокать рубашку. - Я так боялась, что ты меня возненавидишь, - прошептала она между рыданиями, и голос ее дрогнул. - Никогда, - пробормотал Джунейд, его голос был переполнен эмоциями. - Никогда, Зейнеп. Мне так жаль. ... Я не должен был говорить этого. Я даже не знаю, что на меня нашло. Мне так стыдно. Зейнеп слегка отстранилась, ее залитое слезами лицо смотрело на него. - Ты причинил мне боль, Джунейд, - тихо сказала она, и эти слова пронзили его сильнее, чем любой ее крик. - Но я не должна была хранить от тебя секреты. Я просто не хотела обременять тебя, я все расскажу тебе. - Ты никогда не будешь бременем, - твердо сказал он, обхватив ее лицо руками и вытирая слезы большими пальцами. - Ты моя жизнь, Зейнеп. Пожалуйста, поверь мне. Она медленно кивнула, ее губы задрожали, и она прижалась лбом к его лбу. Они долго стояли так в тишине ночи, и напряжение между ними наконец ослабло, превратившись в нечто более мягкое, близкое к исцелению. Джунейд знал, что на это потребуется время, но пока они были друг у друга, и этого было достаточно.