Сад тысячи роз

Сади вошел в дом Джунейда тяжелой походкой, неся в руках дорожную сумку. На его лице было мрачное, измученное выражение, словно новость, которую он нес, истощила его. Джунейд внимательно наблюдал за ним, уже приготовившись к тому, что новости, похоже, будут тревожными. - Дядя, - поприветствовал его Джунейд, протягивая руку к сумке, чтобы помочь. - Ты выглядишь изможденным. Проходи, садись. Сади кивнул и с усталым вздохом сел. - Спасибо, Джунейд. Это были... долгие несколько дней. Через минуту в комнату вошла Зейнеп, неся поднос с напитками и сладостями. Она поставила перед Сади чашку кофе, а перед Джунейдом - дымящийся стакан чая, после чего собралась уйти, оставляя их одних. - Зейнеп, дочка, - неожиданно раздался голос Сади, остановившей ее на пороге. - Пожалуйста, и ты останься. Это заинтересует и тебя. Она обменялась быстрым взглядом с Джунейдом, а затем переместилась и села рядом с ним, аккуратно сложив руки на коленях. Сади сделал глоток кофе и отложил его, со вздохом наклонившись вперед. - Я не буду скрывать, Джунейд. Я был настроен скептически, когда ты упомянул... о расхождениях в налогах. Честно говоря, думал, что это преувеличение, - признался он, переведя взгляд с одного на другого и сильно нахмурившись. - Но... я сам взглянул. Джунейд внимательно слушал, его глаза сузились. - И? Сади сжал пальцы на краю своей чашки. - Я не узнал доходы и сделки. Поэтому я показал их человеку, которому доверяю, бухгалтеру, который раньше работал с нашей семьей. Он просмотрел их, и… ситуация оказалась гораздо хуже, чем я предполагал. Наши счета в серьезном беспорядке. Глаза Зейнеп расширились, и она слегка наклонилась вперед. - Что именно сказал бухгалтер? Сади взглянул на нее, в его глазах мелькнуло сожаление. - Он сказал, что если не решить эти вопросы немедленно, то мы можем столкнуться с последствиями со стороны властей. Но это еще не все. Джунейд обменялся обеспокоенным взглядом с Зейнеп, после чего призвал Сади продолжать. - Что еще, дядя? Сади поджал губы и провел рукой по лицу, прежде чем заговорить. - Наш постоянный бухгалтер, тот, кто управляет финансами... он недавно уехал в отпуск. Он должен был вернуться три дня назад, но... он исчез. Никто не слышал о нем с тех пор, как он уехал. - Исчез? - повторила Зейнеп, ее голос едва превышал шепот. - Да, - мрачно подтвердил Сади, переведя взгляд на Джунейда. - Никаких контактов, ничего. Его семья подала заявление о пропаже. Джунейд напрягся, осознав всю серьезность ситуации. — Это не может быть совпадением. Если он пропал как раз тогда, когда всплыли эти налоговые проблемы.... Сади кивнул. - Именно поэтому я сразу же пришел к вам. Я не знаю, связано ли это, но... это слишком подозрительно, чтобы игнорировать. Зейнеп осторожно положила руку на руку Джунейда, ее голос был ровным, несмотря на беспокойство. - Тогда нам нужно пригласить кого-то, кому мы можем доверять, чтобы он снова проверил эти документы. Кого-то, кто сможет взглянуть глубже на ситуацию. - Именно, - согласился Сади. - Я не хочу, чтобы репутация семьи - или ваша - пострадала из-за всего этого. Больше всего я страшусь как это повлияет на отца, нашего муршида. Сади глубоко, с заметным волнением вздохнул, прежде чем снова заговорить, его голос был глухим, а глаза устремлены в пол. — Это еще не все, Джунейд. Я.… я обнаружил, что все фальшивые сделки, все оффшорные счета - все они связаны с моим именем. На всех этих сделках стоит моя печать, а прибыль... она выводилась на счета, о существовании которых я даже не подозревал. Брови Джунейда сошлись, его беспокойство усилилось. - Дядя... ты хочешь сказать, что все это было подстроено так, чтобы указать на тебя? Сади медленно кивнул, на его лице появилось выражение страдания. - Да. Если я не смогу доказать, что меня подставили, Джунейд... они обвинят меня в отмывании денег в огромных масштабах. Меня вполне могут арестовать. Зейнеп тихонько вздохнула и в шоке поднесла руку ко рту. Сади продолжал, тихим голосом. - Я все время спрашиваю себя, как я мог быть таким слепым. Как моя печать, моя подпись оказалась на этих документах? Как я не видел того, что происходило у меня под носом? Взгляд Сади опустился на черную дорожную сумку у его ног, его плечи обвисли от тяжести поражения. - Дела идут плохо, Джунейд. Если так пойдет и дальше, они конфискуют все мои активы - все до последней мелочи. Я принес вот это... Он ткнул ногой в сумку. - Внутри - драгоценности и золото Хасны. Если они заберут мою собственность, я хочу, чтобы вы ее сохранили. И.… здесь также есть деньги, которых хватит, чтобы обеспечить семью и покрыть расходы на адвокатов, если случится худшее. Выражение лица Джунейда смягчилось, и он протянул руку, успокаивающе положив ее на плечо Сади. - Дядя, что бы ни случилось, мы позаботимся о тете Хасне. Это... это ужасные новости, но ты не один в этом. Сади посмотрел на него, благодарный, но все еще обеспокоенный. - Джунейд, ты мудрый человек. Ты вовремя отделил свои финансы от фонда, что мне давно следовало сделать. Благодаря твоей предусмотрительности твое имущество - особенно особняк Басри-паша - не будет втянуто в это дело. Джунейд сдержанно кивнул. - Я делал только то, что считал нужным в тот момент. Но дядя... чем я могу помочь тебе сейчас? Сади глубоко вздохнул, собираясь с силами. - Мне нужно, чтобы ты помог управлять фондом и, что еще важнее, тарикатом. Этот скандал... он может повредить всему, над чем мы работали, всему, что мы строили годами. Если об этом станет известно, это может пошатнуть самые основы нашей общины. Ты ведь наших знаешь людей, пока есть ты они будут спокойны. Джунейд обдумал просьбу дяди, понимая всю серьезность ситуации. - Я помогу, чем смогу, дядя. Тарикат, фонд... Я буду поддерживать все в стабильном состоянии, пока ты сосредоточишься на очищении своего имени, можешь рассчитывать на меня. Глаза Сади наполнились смесью облегчения и уважения. - Спасибо, Джунейд. Да благословит тебя Всевышний за твою стойкость. Я.… я никогда не думал, что мне придется так зависеть от тебя. Джунейд посмотрел на Зейнеп, которая сидела молча, положив руку на сердце. - Мы все - одна семья, дядя. И мы здесь, чтобы поддерживать друг друга в трудные времена. Сади посмотрел на них обоих, в его усталом взгляде мелькнула надежда. - Я верю, что Всевышний привел меня к тебе по этой причине, Джунейд. С твоей помощью... возможно, у меня еще есть шанс все исправить. - Всевышний знает лучше, дядя, - ответил Джунейд, в его глазах поселилась решимость.

***

Планы Джунейда провести остаток лето с Зейнеп в особняке быстро разрушились. Он представлял себе спокойные дни, проведенные рядом с ней, греющиеся в последние золотые недели лета, но реальность оказалась иной. Вместо этого все его дни были поглощены суматохой в дергяхе, и у него почти не оставалось времени на общение с женой. Сади настаивал на том, чтобы ввести его в курс всех дел фонда и всех их различных бизнес-предприятий как можно скорее, и каждый день тянулся с рассвета до глубокой ночи. Джунейд чувствовал, как накапливается напряжение, но продолжал работать, полный решимости помочь дяде и семье, даже если это отнимало у него время, которое он надеялся провести с Зейнеп. Лишь однажды он отказался присутствовать на встречах, и это было в ту неделю, когда Зейнеп сдавала государственные экзамены для поступления в университет. Джунейд не мог пойти на компромисс: он хотел, чтобы она знала, что он поддерживает ее будущее, даже если хаос в их жизни стал слишком велик, чтобы с ним справиться. Однако помимо этой драгоценной недели каждый его час был поглощен работой, а круг обязанностей расширялся по мере того, как Сади доверял ему все больше и больше. Тем временем дело против Сади приобрело все более мрачный характер. Пропавший бухгалтер так и не объявился, и вскоре против его дяди были выдвинуты официальные обвинения. Сади пошел на полное сотрудничество, надеясь, что его открытость докажет его невиновность, и, к счастью, прокурор отнесся к этому с пониманием. Тем не менее, улики против него были просто уничтожающими - без конкретных доказательств обратного все указывало на личную причастность Сади Хюдайи к преступлению. По иронии судьбы, только пекарня, которой управляла Мюиссер, была признана свободной от каких-либо правонарушений. На фоне рушащегося имиджа фонда она оставалась непоколебимой, заслужив репутацию единственной отрасли, не затронутой мошенничеством. Аффан, зять Сади, оказался скорее помехой, чем помощью. Он обещал семье лучшие юридические ресурсы и неизменную поддержку, но в итоге не выполнил обещания. Его возвышенные обещания оказались пустыми словами, что еще больше расшатало нервы Сади. В конце концов, истинные масштабы скандала больше нельзя было скрывать от Хасны, и когда она узнала, что ее мужу грозит тюремный срок, она упала в обморок, охваченная истерикой и горем. Дни Джунейда смешались в тумане напряженных встреч и трудных решений. В разгар всего этого поступление Зейнеп в университет стало для него единственным поводом для радости. Она сделала это, она поступила! В доме доктора Левента было устроено скромное торжество, где Зейнеп вместе с дочерью Левента, которая тоже чудом поступила, разделили радость от своего достижения. Джунейд приехал с опозданием, умудрившись проскользнуть в дом почти к концу ужина. Как только он переступил порог, его взгляд сразу же устремился на Зейнеп. Она повернулась, и выражение ее лица озарилось, когда она заметила его, и, хотя она пыталась скрыть это скромной улыбкой, он знал, как много значит для нее его присутствие. Позже, когда вечер уже заканчивался, Джунейду удалось уединиться с ней на кухне Левента. Под слабым светом он потянулся к ней и нежно притянул к себе. - Поздравляю, любовь моя, - прошептал он с ноткой гордости в голосе, прижимаясь к ее губам страстным поцелуем. Она покраснела и оглянулась, чтобы убедиться, что их никто не застукает, но ее собственное лицо просияло, когда она прошептала в ответ: - Спасибо, Джунейд. Я знаю, как тяжело ты работал. Я не думала, что ты придешь сегодня. Он улыбнулся, целуя ее щеки. - Я бы ни за что не пропустил этот вечер, Зейнеп. Что бы ни происходило, ты всегда для меня на первом месте. Остаток вечера показался им обоим более легким, как будто этот украденный момент близости смягчил бремя, которое нес Джунейд.

***

Первая за долгое время хорошая новость пришла, когда адвокат Сади добился его освобождения под домашний арест, хотя для этого потребовался огромный залог. Это позволило им сохранить иллюзию нормальной жизни, скрыв семейные неурядицы от последователей, которые по-прежнему не подозревали о серьезности ситуации. И все же напряжение висело в воздухе: приближалось первое судебное слушание по делу Сади, совпавшее с промежуточными экзаменами Зейнеп. Джунейд почувствовал, как на него давит груз собственных ограничений. В него стало закрадываться раздражение, порожденное чувством вины и ноющей досадой на то, что он не уделяет жене времени и не оказывает ей должной поддержки. Он знал, что Зейнеп успевает и учиться, и вести хозяйство, и помогать по дергяху, но она всегда находила время для него. Она появлялась на короткие, драгоценные мгновения, и ее тепло снимало с него напряжение. Зейнеп приносила ему обед, нежно целовала в висок или растирала его уставшие плечи и голову, ее пальцы действовали как бальзам, снимая напряжение. Тихо подбадривая, она говорила ему, что он преодолеет все препятствия, что у него есть силы, чтобы выстоять, и каждый раз он удивлялся ее стойкости. - Как тебе удается находить время для меня, Зейнеп? - спросил он однажды вечером, и его голос наполнился благодарностью, когда она гладила его ноющие плечи. - Когда у тебя столько дел... Она лишь улыбнулась, сжав пальцы в напряженной точке между его лопатками. - Ты стоишь каждого мгновения, Джунейд. Мы вместе, и ты тоже даешь мне силы. Ее слова пробудили в нем глубокое успокоение, ее непоколебимая поддержка вливалась в него, как из источника. Даже во время бесконечных совещаний одно осознание того, что Зейнеп рядом, где-то в тихих задних комнатах дергяха, наполняло его новой энергией. Ее присутствие творило чудеса, и он не мог в полной мере оценить это, пока не вспомнил свою юность - как дядя Сади так долго оберегал его от ответственности, позволяя ему учиться в одиночестве в библиотеке, вдали от тягот их мира. Но первое слушание по делу Сади превратилось в изнурительное испытание. Прокурор шесть часов без устали представлял доказательства против Сади, выдвигая одно обвинение за другим, а контраргументы защиты казались жалкими и слабыми. В Джунейда закипало разочарование; он чувствовал, что начинает злиться на адвоката, и думал, не выбросил ли он деньги на ветер, пообещав защиту. И все же адвокату каким-то образом удалось убедить судью отложить процесс до середины зимы, чтобы дать властям время разыскать пропавшего бухгалтера - единственного человека, который мог подтвердить невиновность Сади. Однако какими бы напряженными и изнурительными ни были его дни, всегда оставалось одно место, которое приносило Джунейду покой. Когда он возвращался домой, измотанный дневными сражениями, то находил успокоение, ложась рядом с женой. Присутствие Зейнеп в их постели было подобно тихому святилищу. Она окутывала его своим теплом, ее нежные прикосновения уносили прочь укоренившиеся в нем тревоги. Под мягкими одеялами, когда она прижималась к нему, дневные заботы исчезали, словно их и не было. Ее прикосновения успокаивали его беспокойный ум, а шепот ее заверений снимал тяжесть с его плеч. Прижимая ее к себе и чувствуя ровное биение ее сердца, он понимал, что, несмотря на все его трудности, он был благословлен безмерно. Зейнеп была его убежищем, его надежным светом в буре, которая окружала их. Какие бы беды ни ждали его впереди, он знал, что сможет справиться с ними, если она будет рядом с ним.

***

Зимняя стужа пришла раньше, чем они предполагали, и опустилась на их жизнь, как лютый холод. Несмотря на все усилия, пропавший бухгалтер бесследно исчез, официально объявленный в международный розыск. Сердце Джунейда заходилось от страха и беспомощности каждый раз, когда он думал о судьбе своего дяди. Прокурор был безжалостен и требовал десятилетнего приговора. Если бы Сади признали виновным, то даже конфискация всего его имущества не покрыла бы огромного долга перед государством. И вот под постоянной угрозой надвигающегося разорения семья затаила дыхание, цепляясь за обрывки надежды, которые казались все более хрупкими. Прокурор убедил судью отменить домашний арест и заключить Сади под стражу. Каждый день Хасна приходила к Джунейду в слезах и едва могла смотреть ему в глаза, когда плакала. Она заламывала свои пальцы, срывающимся голосом умоляла: -Пожалуйста, Джунейд, пожалуйста, ты должен ему помочь. Ты единственный, кто может его спасти. Хотя сердце Джунейда разрывалось от боли, он мог лишь сказать кроткие слова, которое не соответствовало его собственному растущему отчаянию. - Тетя Хасна, если бы я мог сделать больше, клянусь, я бы сделал, - тихо отвечал он, каждый раз с болью осознавая, что его слова мало ее утешают. Даже Фейза, обычно гордая и непокорная, стала странно молчаливой, ее обычный огонь потускнел до угольков. Однажды вечером она подошла к Джунейду и, избегая его взгляда, спросила: - Как ты думаешь, у отца осталась хоть какая-то надежда? Тихий, почти уязвимый тон в ее голосе встревожил его. - Мы делаем все возможное, Фейза, - заверил он ее, хотя изо всех сил старался не выдать разочарования. - Сейчас дело находится в руках адвокатов, и, если Всевышний будет милостив, мы сможем найти необходимые доказательства. Тяжесть этих ожиданий давила на него, как камень. Каждый день он трудился, чтобы сохранить стабильность семейного бизнеса, проводя долгие часы за бумагами, выискивая все до последней улики, которая могла бы подтвердить невиновность его дяди. Джунейд никогда не был сторонником чудесных обещаний, но теперь казалось, что все вокруг смотрят на него так, будто он может в любой момент их сотворить. Когда зимнее слушание наконец состоялось, им предстоял томительный день в суде. Чудесным образом в самом начале процесса их адвокату удалось добиться временной отсрочки. Судья разрешил отложить слушания до начала весны, сославшись на новые, хотя и косвенные, доказательства, которые могли бы изменить ситуацию. Обнаружение сейшельского счета на имя Сади поставило новые вопросы. Если бы Сади действительно был виновен, вряд ли он стал бы регистрировать счет на свое имя - особенно в месте, известном своей осторожностью и секретностью. Счет был пуст, но адвокат подал официальный запрос в банк, надеясь, что он откроет какую-то информацию, которая склонит чашу весов в их пользу. В это время Джунейду казалось, что его мир медленно рушится вокруг него. Он всегда был верующим человеком, но теперь он стал молиться с отчаянием, которого не знал раньше, умоляя о терпении, о руководстве, об избавлении от этой бури. Ночи стали для него единственным убежищем, когда он приходил домой и заставал там Зейнеп, которая ждала его, даря утешение, в котором он так отчаянно нуждался. Маленький мир, который они делили в эти часы, был единственным, что держало его вместе, но даже это казалось непрочным, неуловимым благословением, которым он не мог в полной мере насладиться. Зейнеп была единственным человеком, которому он доверился, хотя он тщательно оберегал ее от худших событий, прося не говорить о семейных делах никому другому. Ее поддержка была непоколебимой, ее тихое присутствие - бальзамом, и он удивлялся ее стойкости. Несмотря на напряженность в семье, никто больше не осмеливался критиковать ее образование и не беспокоил их по поводу детей. Акцент полностью сместился, и Зейнеп использовала это время, чтобы с головой погрузиться в учебу, каким-то образом уравновешивая все, что она делала для него и для их дома.

***

По мере того как на них наваливалась тяжесть жизни, Джунейд и Зейнеп приспосабливались к новым реалиям своего брака, оказываясь далекими от беззаботных летних дней в особняке. Их некогда частая, блаженная близость сменилась случайной, но глубоко лелеемой связью, любовь между ними теперь укреплялась и переосмысливалась совместной борьбой. Джунейд, который раньше играл ведущую роль в их интимной жизни, вскоре обнаружил, что Зейнеп стала не только смелее, но и жаждет вернуть то же внимание, которое получала. Она изучала его, запоминала каждую его реакцию, удивляя своей игривой нежностью. Он чувствовал прилив страсти каждый раз, когда она брала бразды правления в свои руки плавно раскачиваясь на нем и ее спокойная уверенность проявлялась в том, как она прикасалась к нему, каждая ласка была одновременно продуманной и любящей, ему просто оставалось лежать и получать удовольствие. Это была новая сторона Зейнеп, напоминание о крепнущей связи между ними даже в условиях напряженной жизни. Зейнеп взрослела. В отличие от беззаботных летних дней, теперь они особенно тщательно следили за контрацепцией. Из-за хаоса, царившего в семье, они не могли позволить себе ни эмоционального, ни физического напряжения, которое могла бы принести беременность. Джунейд знал, что им повезло избежать этого до сих пор, но теперь он был намерен быть осторожным. - Я хочу, чтобы мы могли принять ребенка в жизнь, которая не будет омрачена всем этим, - сказал он ей однажды вечером, когда они лежали в постели. Она от души согласилась, понимая его опасения. Меньше всего ему хотелось, чтобы их потенциальный ребенок пришел в мир, отягощенный стрессом, скандалами и неопределенностью. Как будто жизнь и так не подкидывала ему достаточно испытаний, Джунейд получил известие, которое еще больше разбередило старые раны. Сади сообщил ему, что отец Джунейда каким-то образом узнал об их проблемах и, судя по всему, предложил свою помощь. Джунейд не видел отца более пятнадцати лет, и от одного упоминания о нем у Джунейда похолодела кровь. Это было похоже на соль на старую рану. Сади попытался заверить его, хотя и неловко: - Предложение твоего отца... неожиданно, Джунейд, но оно искреннее. Он считает, что будет правильно протянуть руку помощи - ведь он твой отец. Но Джунейд покачал головой, гнев таился в глубине души. - Мне все равно, хочет ли он этого. Его мотивы никогда не бывают такими благородными, как он их озвучивает, - ответил он, с трудом сдерживая обиду в голосе. - Скорее всего, он делает это только для того, чтобы добиться расположения деда. Мне не нужна его помощь, и я определенно не хочу, чтобы он встречался с Зейнеп. Он не принимал никакого участия в моей жизни в течение многих лет; он не должен врываться ко мне сейчас, делая вид, что пришел спасти положение. Сади вздохнул, выглядя обеспокоенным. - Сынок, иногда люди меняются. Возможно, ты неправильно понял его раньше. - Нет, дядя, - решительно прервал его Джунейд. - Я прекрасно знаю, кто он такой, ты тоже, и не позволю ему даже близко подойти к этому делу. Мне не нужно его вмешательство, а его присутствие только усугубит ситуацию. Несмотря на попытки Сади образумить его, Джунейд остался непреклонен. Вмешательство отца только испортит все, что он построил, и подорвет стабильность, которую он изо всех сил старался сохранить для себя и Зейнеп. Он не хотел, чтобы человек, который когда-то бросил его, имел над ним власть, не сейчас, когда он так упорно боролся за то, чтобы встать на ноги. Даже когда дядя уговаривал его передумать, Джунейд оставался непреклонным. Он твердо знал, что, полагаясь на так называемую помощь отца, он лишь запутает их всех в еще более темной паутине. Когда вечером он вернулся домой к Зейнеп, она сразу же почувствовала его волнение. Она тепло обняла его, обхватив руками напряженные плечи. Он глубоко выдохнул, давая себе возможность сбросить груз прошедшего дня. - Не думаю, что этому есть конец, - пробормотал он, его разочарование было очевидным.

***

Джунейд думал, что хуже уже быть не может, но жизнь, казалось, стремилась доказать ему, что он ошибается, и неприятности множились так, как он и не предполагал. Тщательно охраняемый секрет его дяди о продолжающемся уголовном обвинении рассыпался под тяжестью утечки информации, став достоянием общественности, как лопнувший мыльный пузырь. Разоблачение заставило его пережить бурю, пока весть об этом распространялась по округе. В тот вечер он сидел напротив старейшин их общины, которые обрушились на него с тонко завуалированными обвинениями, а некоторые даже поставили под сомнение честность Сади. Эти инсинуации привели Джунейда в ярость, и он едва сдерживал свое раздражение, пока они говорили. Это было похоже на предательство, как будто те, кто когда-то уважал его дядю, с готовностью ополчились против него. Мысли Джунейда неслись вскачь, отчаянно пытаясь определить источник утечки. Он подозревал Мюиссер, единственную, кто знал достаточно, чтобы причинить такой вред, хотя у него не было ничего конкретного, в чем можно было бы ее обвинить. Его это бесило, и он едва не вступил с ней в конфликт, но не мог игнорировать тот факт, что она старательно управляла пекарней, сдерживая вспышки Хасны и этим избавляя его от очередной головной боли. Не имея никаких доказательств и имея слишком много других источников огня, которые нужно было потушить, он должен был оставить все как есть. После того как ситуация с Сади стала достоянием общественности, последовала волна осложнений. Деловые партнеры, некогда сердечные и надежные, обращались к нему, требуя объяснений и заверений. Каждый разговор был испытанием терпения: он пытался сохранить их доверие, сдерживая гнев, кипевший на поверхности. Каждый вечер он возвращался домой к Зейнеп с чувством опустошенности, как будто весь день пробирался по зыбучим пескам, и находил утешение только в ее объятиях. Но, как будто этого было недостаточно, на него навалилось еще одно семейное дело. Его теща, госпожа Мерьем, тихо переживала свой собственный кризис - давно назревший развод. Джунейд глубоко уважал Мерьем, несмотря на все их разногласия. Когда однажды вечером она пришла к ним с Зейнеп домой и спокойно сообщила о своем намерении развестись, он пообещал поддержать. Зная ее мужа, он не мог винить ее за желание вырваться на свободу; любой, кто хоть немного знал Наима, сочувствовал бы ей. Она попросила его поддержать ее в получении религиозного развода, а с остальным пообещала разобраться сама. - Матушка, мы вас поддерживаем, правда, - искренне сказал Джунейд, глядя на нее с неподдельным беспокойством. Зейнеп, державшая мать за руку, кивнула в знак согласия. - Что бы Вам ни понадобилось, мы будем рядом. - Спасибо, господин Джунейд, - ответила Мерьем, ее голос был ровным, несмотря на печаль в глазах. - Мне важно знать, что я не одна. Однако, как и следовало ожидать, Наим узнал об этом и вскоре начал свою неустанную деятельность, чтобы заставить Джунейда переубедить ее. Ежедневно он по нескольку раз приходил к нему на порог, чередуя отчаянные мольбы и гневные требования. Каждое общение было напряженным, Наим колебался между мольбами о помощи и обвинениями Джунейда во вмешательстве в их брак. - Господин Джунейд, она твоя теща, - сказал Наим однажды вечером, и в его голосе прозвучало недовольство. - Я думал, что семья должна держаться вместе, помогать друг другу. Ты должен поощрять ее к тому, чтобы она все уладила со мной, а не поддерживать это необдуманное решение. - Ее решение не является опрометчивым, Наим, - ответил Джунейд, в его голосе проскользнула нотка раздражения. - И я должен уважать ее желания, особенно когда речь идет о таком личном выборе. - Уважать? - Наим насмешливо хмыкнул, его тон стал желчным. - Так вот что ты называешь разрывом семьи? Он сдержался, чтобы не сказать ему, что именно он думает о версии «семьи» Наима. Только глубокая любовь к Зейнеп не позволила ему сказать Наиму, чтобы он никогда не появлялся здесь. Зейнеп, чувствуя его разочарование, нежно брала его за руку всякий раз, когда он сталкивался с такими ситуациями, и ее тихая поддержка облегчала его бремя. Джунейд привык находить покой в двух вещах: успокаивающее присутствие Зейнеп и его роль в качестве имама. Каким бы истощенным он ни был от бесконечных обязанностей, чтение проповедей приносило ему неожиданное восстановление, словно сама вера обновляла его дух. В эти моменты, наставляя других и давая советы, он чувствовал, что исполняет свое истинное призвание. Уже почти год он жил под тем же грузом, который когда-то нес Сади, и начинал понимать, насколько стойким был его дядя. Он не сомневался, что время, когда его дядя возглавлял дела семьи, было по большей части спокойным; Джунейду же пришлось пережить совсем другое. И хотя он научился справляться со своей новой ролью, требования деловых встреч, финансовых решений и постоянных переговоров никогда не казались ему привычными. По правде говоря, ему не нравился этот мир контрактов и цифр; он был тяжелым грузом для его духа, и он знал, что не сможет выносить его вечно. Однажды вечером, разбирая очередной отчет, Джунейд получил мрачное известие: один из уважаемых старейшин общины скончался после продолжительной болезни. По долгу службы он должен был присутствовать на похоронах, а это означало долгую дорогу и ночевку. Вздохнув, он отложил работу и отправился домой собирать вещи. В очередной раз его душу закралось недовольство, когда он подумал о том, как мало времени в последнее время он проводил с Зейнеп. Она встретила его со свойственной ей теплотой и без слов помогла собрать сумку, добавив контейнер с едой и наполнив большой термос чаем для путешествия. Он поблагодарил ее, оценив, как спокойно она поддерживает его, даже когда он постоянно отрывается от нее уделяя ей скудное время. Похороны прошли в торжественной и уважительной обстановке. Вопросы о дяде, казалось, преследовали его как тень, но Джунейд отвечал на них так вежливо, как только мог, и с облегчением вздохнул, когда приличия наконец позволили ему ускользнуть. Как только появилась возможность, он поспешно направился к своей машине, стремясь поскорее вернуться домой. Он ехал в тишине, его мысли были заняты всем тем, что его ожидало - нестабильным судебным делом его дяди, расписанием занятий Зейнеп в университете, напряженными деловыми отношениями фонда. Он хотел только горячей ванны и спокойного вечера в компании жены. Когда он приехал, Зейнеп встретила его у двери, но ее виноватое выражение лица застало его врасплох. Усмехаясь, он снял обувь и, одарив ее усталой улыбкой, спросил с игривой подозрительностью: - Ну и в какие неприятности ты попала, пока меня не было? Прежде чем она успела ответить, его взгляд упал на знакомую фигуру, неловко сидящую в гостиной: его кузина Фейза выглядела так, словно это было последнее место, где она хотела бы оказаться. Две ее маленькие дочери находились рядом с ней, широко раскрыв глаза и притихнув. Веселье Джунейда улетучилось, сменившись мрачным осознанием того, что, должно быть, произошло что-то серьезное. Он ясно дал понять, что Фейзе здесь не рады после ее незваного вторжения в его дом, так что то, что заставило ее снова появиться здесь, должно было быть очень серьезным. - Фейза? - медленно произнес он, его тон был одновременно удивленным и слегка раздраженным. - Что ты здесь делаешь? Фейза подняла голову, явно измученную, ее глаза были оправлены усталостью и напряжением. - Я не знала, куда еще пойти, - сказала она, ее голос был напряженным. - Я знаю... Я знаю, что ты не хотел, чтобы я была здесь, и я понимаю почему. Но.... Она запнулась, опустив взгляд на своих дочерей, которые молча прижались к ней. Джунейд взглянул на Зейнеп, которая ободряюще кивнула ему. Какие бы обиды он ни испытывал, их придется отложить на время. Вздохнув, он указал на диван. - Садись, Фейза. Расскажи мне, что происходит.