Циркадные ритмы

Шансы

      Если бы Порче спросили, кем он мечтал стать в детстве, то он ответил бы, что не знает. Кажется, что он действительно никогда не мечтал и даже мимолётно не задумывался. Большую часть его жизни ему просто было непозволительно думать о будущем, можно было лишь жить настоящим, а после ещё и выживать. Поэтому если и спросить, мечтал ли он о той жизни, которой живёт сейчас, то Порче ответит: нет. Он ни о какой не мечтал. А на эту согласился только из-за человека. Единственного родного, любимого всей той любовью, на какую способен. С ним ни в ад, ни в бездну не страшно, и геенна огненная мягкими облаками покажется. Что там уж, новое дело? — Семьдесят на тридцать, на меньшее не согласимся, — категорично выносит Ким после долгих уговоров пятьдесят на пятьдесят. — Хорошо, — вздохнув, соглашается информатор. — Всё равно там бабла столько, что и десять процентов — крайне солидная сумма.       Порче фыркает. За десять процентов они и палец о палец не ударят. — Ага, поэтому вы так воевали за половину? — усмехается Ким, тоже не веря в его эти утешения самого себя. — Я посчитал, что это было бы честно, — улыбчиво поясняет мужчина. — С нас информация, с вас работа. — Саншайн и Мушнайн пятьдесят на пятьдесят не работают, — Ким облокачивается на подлокотник дивана. — Мы же не благотворительный фонд, верно?       Мужчина, почувствовав нарастающее напряжение, театрально разводит руками. — Хорошо, хорошо. Семьдесят на тридцать. Я ведь уже согласился. Что за недоверие? — Просто мы привыкли к тонкостям, — лениво бросает Ким. — Когда кто-то начинает слишком активно торговаться, обычно это значит, что нас хотят надуть.       Информатор чуть заметно дёргается, но тут же восстанавливает спокойствие. — Вы слишком мнительны. Я лишь хотел договориться, — оправдывается он. — Ладно, сделка заключена. Будем ждать вас завтра ночью на этом же месте.       Протянув руку для рукопожатия, мужчина улыбается им всеми своими золотыми зубами. Порче только морщится, недоверчиво косясь на него, и касаться его лапищи даже не думает. За них двоих пожимает руку Ким и поднимается с прокуренного дивана, потянув за собой Че. — Хорошего вечера, — машет на прощание.       Покинув старый разваливающийся амбар на отшибе, они садятся в машину. Ким заводит мотор, но трогаться не спешит. Порче так не проронил и слова, выглядя крайне серьёзным и мрачным. — Малыш, ну в чём дело? — он проводит костяшками пальцев по его щеке, нежно берёт за подбородок и поворачивает хмурую мордашку к себе. — Не знаю, — Че неосознанно ластится к его руке. — Не нравится мне всё это. Мутный тип, и вся шайка его тоже. — Как по мне — просто кучка недотёп, — успокаивает Ким со своей непоколебимой самоуверенностью. — У них есть ценная информация, но кишка слишком тонка и руки кривы, чтобы самим сунуться. Потому и стараются строить из себя важных шишек. Разве первые такие на нашем опыте?       Не первые, верно. Иногда выпадает случай посотрудничать с подобными сошками, заполучившими пароли от сейфов с несметными богатствами в домах всяких тупорылых жиробасов, но сами они слишком трусливы, чтобы хотя бы попытаться. Тогда жизнь их сводит с Саншайном и Муншайном — гениями криминального мира, для которых подобные занятия всего лишь пятничные развлечения. Слишком большой процент никогда забрать себе не позволят, но обговорённую часть честно отдадут. Лучше, чем ничего.       Это один из таких случаев. Из охраны два хромых деда с деменцией и три камеры прошлого века. Хозяева этим утром отбыли на неделю, а все коды от замков написаны на свернутом листке бумаги, лежащем у Кима в кармане куртки. Вроде ничего такого, только у Че просто дурное предчувствие. Он даже объяснить это не может, но в нём всё живое просит послать их подальше и ни за что не вестись на эту уловку. Порче не может сказать, в какой именно момент в плещущийся в крови адреналин начало примешиваться дикое беспокойство со страхом больше не ощутить биения сердца, прижимаясь к груди единственного, кто в его жизни значим. Может, этот коктейль был всегда, просто порция жажды драйва начала становиться в нём меньше с каждым разом, когда глаза видели расстояние опасности от них. — Ну всё, переставай накручивать себя, — Ким тянется, чтобы поцеловать его в щеку. — Думаешь, я хоть кому-то тебя позволю обидеть?       Разумеется, нет. Только Порче и не за себя боится. Ему страшно, что обидят Кима.       Возможно, он действительно себя просто накручивает. Они привыкли жить в таком ритме, сделали это своим стилем жизни, и ни разу ещё не напоролись на что-то, подведшее их к точке невозврата. Почему что-то должно пойти не так? Ким очень умён и расчётлив, он не допустит, чтобы с ними что-то случилось. Семьдесят процентов — не та сумма, от которой стоит отказываться. Запах налички уже фантомно ощущается в лёгких. И Порче приходится смириться, что теперь никогда ему не получится избавиться от этих дурацких предчувствий, с каждым разом они будут всё навязчивее, потому что с каждым днём он становится всё более зависимым от Кима, и будет терзать это, пока Че не променяет будоражащий кайф от очередного провернутого ограбления на полную безопасность вдвоём.       Оказывается, всё ровно так, как обещано. Пара разваливающихся старикашек, практически бесполезные камеры, не покрывающие и половины дома. Управляются на раз-два, унеся с собой реально приличную сумму наличными. Проходит всё чересчур гладко, и кажется, что это их самые лёгкие деньги. Одинокий бра жёлтым светом тускло освещает их спальню. Порче, обнажённый, растянувшись на постели, выпускает сигаретную дымку, устало прикрывая глаза. Ким рядом отсчитывает очередную пачку, раскидывая по сумкам. И даже вроде бы отпускает, спокойствие приходит вместе с облегчением, позволяя выдохнуть, ведь они оба в порядке, на кровати, где только что его драли со вкусом и знанием дела, беспорядочно раскиданы банкноты, а Ким по-прежнему цел и невредим, за исключением вновь разодранной его ногтями спины. Порче делает ещё одну затяжку. — Может, дома останешься? Я сам съезжу рассчитаться, — предлагает Ким. — Хуйни не неси, — кривится Че. С чего это ему дома оставаться? — Ты сам сказал, что тебе эти типы не понравились, — он пожимает плечами. — Чего моё солнышко лишний раз раздражать их кривыми рожами? Можешь дома подождать, отдохнуть. — Это аргумент тебя одного отпускать? — фыркнув, Порче тушит сигарету об пепельницу около кровати. — Уж потерплю их ебальники в последний раз.       Ким пропускает смешок, беззлобно закатывая глаза. — Ну как скажешь, малыш, — говорит он, бегло целуя в лоб. — Я просто хотел, чтобы тебе было полегче.       Он поднимается с кровати, подбирая с пола джинсы и футболку. Порче наблюдает за ним, лениво подтягиваясь на подушках, и поднимается следом.       По дороге Че выкуривает ещё две сигареты в приоткрытое окно машины, пока та мчится по опустевшим ночным улицам. Хочется уже поскорее вернуться обратно домой, забраться в постель и пригреться в родных объятиях, чтобы наконец-то отпустило. Это последний рывок, следующие несколько месяцев они снова могут ни в чем себе не отказывать, раскидываясь деньгами направо и налево, и упиваться компанией лишь друг друга. Только драгоценные минуты уединения у них бессовестно отбирают своей конченой непунктуальностью, заставляя ждать. Амбар пуст, эти бандитские рожи нигде не видно. Порче раздраженно цокает и закатывает глаза. — Через минуту не появляются — уходим, могут нахуй катиться, — предупреждает Че. Их проблемы.       Ким резко притягивает его к себе за талию так близко, что они едва не сталкиваются носами. — Так не терпится снова передо мной раздеться? — игриво спрашивает он, опять дурачась. — Спать хочу, — хмуро отвечает Порче, пытаясь его оттолкнуть, только тот не позволяет. — Не собираюсь я их ждать тут в три часа ночи в какой-то жопе мира. — Я же говорил тебе оставаться дома, — Ким шутливо щелкает его по носу, но в тоне звучит легкая забота, не спрятавшаяся за издевкой. — Я тебя одного не пустил бы, — сурово повторяет ему. — Ладно, малыш, — Ким отпускает его, прежде вновь поцеловав. — Дождёмся ещё пару минут. Если не явятся, просто заберём деньги и забудем о них.       Порче молча кивает, снова вытаскивая сигарету. Тишина вокруг кажется неестественной, слишком плотной. Он чувствует себя странно, как будто за ними наблюдают. Это заставляет его невольно напрячься, хотя никаких явных признаков угрозы нет. До момента, пока в лунном свете не мелькает тень, а за ней следом ещё, и трое людей выходят прямо к ним из темноты. Их лица заставляют забыть спокойствие. Порче настороженно делает шаг назад, сжимая между пальцев рукав куртки Кима. Тот же старается не выдавать беспокойство, но оно у него явно тоже закрадывается из-за того, как они смотрят на них — как на добычу. — Вот ваша доля, — Ким стягивает с плеча лямку рюкзака и швыряет на землю им к ногам. — Мы в расчете.       Они собираются уходить, разворачиваясь, но за спинами вдруг звучит насмешливое: — Как-то сумочка худовата, — хмыкает мужчина. — Тридцать процентов, как договаривались, — напоминает Ким, оборачиваясь и останавливаясь.       Шайка переглядывается, и все трое начинают смеяться. — С кем это вы договаривались? Нам нужна вся сумма. — Вы что-то путаете, — голос Кима остаётся спокойным, но в нём уже ощущается стальная нотка. — Договор был ясен: тридцать процентов за информацию. Остальное наше. — Мы договаривались пятьдесят на пятьдесят, но вы оказались зажравшимися засранцами, — продолжает главарь, лениво переступая с ноги на ногу. — Так что давайте по-честному: оставляете всё и уходите. Если, конечно, хотите уйти.       Порче тяжело вдыхает спертый воздух и сжимает кулаки в попытке оставаться спокойным и не прикончить их прямо сейчас. Он был прав с самого начала — это не сделка, это засада. И как же, сука, бесит, что эти тараканы посчитали, что могут угрожать им. — Вы не ту мишень выбрали для своих игр, — холодно произносит он, обжигая сталью во взгляде. — Вы от нас сейчас же отъебетесь, либо ваши рожи завтра местную дичь кормить будут.       Их переполняет весельем, слова Порче и капли страха им не внушают. — Да ты никак угрожаешь нам, милый Саншайнчик? — произносит мужчина с умилением. — Констатирую, — отрезает Че, и бровью не поведя. — Забирайте свои бумажки, исчезайте из нашего поля зрения и благодарите судьбу за то, что мы сегодня в хорошем настроении.       Усмехнувшись в очередной раз, они вновь переглядываются и, как по договорённости, резко кидаются на Кима. Один с силой выкручивает ему руку за спину, а второй прижимает его к себе, удерживая железной хваткой за плечи. Порче даже среагировать не успевает, когда их информатор достаёт нож внушительных размеров, совсем не кухонный, и приставляет его к шее Кима. Тот прекращает попытки вырваться после оказавшегося в опасной близости лезвия. У Че внутренний холод начинает обжигающе биться с неукротимым гневом. — Ну что, Саншайн, — эта сволочь находит в себе смелость для насмехательств. — Констатируешь ещё что-нибудь? Или всё? Догорело твоё солнышко?       Он хочет поубивать их всех своими руками, каждому глотку повскрывать и с их мерзких ебальников стереть эти насмешки вместе со всякими чертами лица, превратив в сплошное кровавое месиво. За своего Муншайна. Просто за то, что подумали причинить ему вред. Но Че и дёрнуться не может, не представляя, что у них, чёрт подери, на уме. Снова эта поганая беспомощность. — Детка, спокойно, — голос Кима на удивление спокойный, не теряет своей фирменной хладнокровной уверенности, как будто ситуация находится под его полным контролем. На деле же ему стоит это очень больших усилий, ведь Порче сорвёт окончательно, если он только даст пошатнуться своему внешнему хладнокровию. — Правильно, успокойся, Саншайн, — вторит ему мужчина. — Не советую делать резких движений, а то нашему красавчику тут станет… некомфортно. — Если ты сейчас же его не отпустишь, вам, сука, всем станет пиздец как некомфортно! — рявкает Порче, его голос срывается на хриплый рык, а глаза сверкают холодной яростью. — Ни в коем случае! — театрально ужасается он в ответ. — Ты для начала съездишь за остальными деньгами, а потом уже и поговорить про отпустить. Если всё сделаешь быстро и не будешь припираться, твой парень ещё и без царапин уйдёт. — У тебя совсем мозгов нет? — шипит Порче. — Думаешь, я правда под вашу дудку плясать буду? — О, да ты горячий, Саншайн, — ухмыляется ему, всё ещё сжимая рукоять ножа у шеи Кима. — Ох, он у меня очень горячий, но я могу уговорить его вас оставить, — внезапно подаёт голос Ким, рассмеявшись. — Давай, убирай свою железяку, пока сам не порезался. — Заткнись! — один из бугаев встряхивает его, а их главарь не обращает никакого внимания, продолжая измываться: — Знаешь, мне даже интересно, что ты будешь делать, когда мы начнём резать.       Порче сам не понимает, как из него совершенно неосознанно вырывается крик, а всё внутри сжимается от ужаса, вызванного резко скользнувшим лезвием от горла к уху. — Нет, не надо! — вопит, переполненный страхом, а к глазам подступают слёзы, почти лишая зрения.       Его крики их только забавляют, и все трое, переполненные чувством превосходства, издевательски ржут гиенами. — С чего начнём? — своими грязными пальцами он оттягивает Киму мочку. — Давай сначала с уха, а дальше можно без глаза оставить, если милое солнышко не поторопится?       Стук собственного сердца бешено долбит по слуху, а глаза мечутся по всему       пространству, стараясь найти хоть какой-то выход, подсказку, как ему поступать, пока не встречаются с глазами Кима. Он до сих пор держится, даже когда скручен двумя бугаями, а третий готов вот-вот проделать в нём дыру. Умоляет взглядом не паниковать, и Порче почти поддаётся ему, как вдруг Ким морщится от боли, едва сдерживая крик сквозь сжатые зубы, а по шее из кривого надреза за ухом стекает струя крови. Это последнее, что Саншайн готов терпеть. — Руки свои, блять, убрали! — кричит Порче, вытаскивая из-под куртки пистолет. Ладонь сжимает рукоять, и движения становятся автоматическими, словно тело теперь решает за разум.       Их самоуверенность больше так не сияет, и испускать насмешки им уже не хочется, однако их смельчак старается делать вид, что нисколько не напуган. — Он что, настолько отпадно тебя чпокает? — смеётся, только уже далеко не так решительно. — Ебало завали! — перебивает Порче, его голос звучит как рык зверя. Он поднимает пистолет, целясь прямо в главаря. — Слишком много болтаешь.       Ублюдок замирает с наитупейшей рожей, не зная, как теперь действовать. Его подпевалы тоже стоят, не решаясь даже шелохнуться, но Кима по-прежнему не отпускают, хоть и понимают, что Саншайн всадит им по пуле в тупые лбы быстрее, чем они осмелятся пустить хоть каплю крови. Преимущество резко оказалось на другой стороне, и Ким этим пользуется, пиная одного в пах и выхватывая нож. Те даже не особо сопротивляются, хоть и мимолётно пытаются снова схватить его. Сдаются быстро и окончательно. Ким спиной отходит к Че, крепко сжимая рукоять. — Тридцать процентов? — теперь и он выпускает свою злобу. — Теперь будет ноль. Мы забираем всё себе. — Ладно, ладно, только не стреляйте, — скулит главарь, примирительно поднимая руки.       Порче чуть крепче сжимает пистолет, пока Ким подходит ближе, поднимая с земли рюкзак с деньгами. — И чтоб мысли с нами ещё раз пересечься у вас больше не было, — предупреждает Кимхан, закидывая рюкзак на плечо, и хватает Че за руку. — Валите, пока мы добрые.       Они разворачиваются, быстрым шагом направляясь к выходу из амбара, пока из-за спины не доносится разъярённое обещание: — Вы пожалеете ещё, хуисосы поганые! — Чё ты там вякнул? — Порче не кидается на него лишь из-за того, что Ким крепко перехватывает за локоть и заставляет идти вперёд. — Ещё слово пиздани, это ты, блять, пожалеешь, что твоя мамаша тебя своей пиздой на свет извергла! — орёт им через плечо. — Уходим, Че, — поторапливает его Ким. Впрочем, Че уже сам не может дождаться, чтобы свалить из этого говнюшника.       Он держится достаточно стойко, не поддаётся одолевающей его истерике, мужественно отбиваясь от неё, и только дома Порче позволяет себе снова быть слабым. Наконец-то дать волю чувствам и расплакаться. Это, пожалуй, одна из тех ценностей, которую подарил ему Ким, — возможность перестать быть непробиваемым и просто разрыдаться, оказавшись в его руках. Совсем срывает, когда, сидя у него на коленях, обрабатывает кровящий разрез за ухом. До этого Порче ещё старался держать себя в руках, лишь подрагивая и всхлипывая, но на этом моменте его сотрясает от плача и рвущегося сдавленного крика. — Маленький мой, — Ким гладит его по голове, прижимая к себе. В голосе сожаление. Он касается виска губами и успокаивающе раскачивается вместе с ним. — Ну всё, переставай плакать. Всё обошлось, мы оба целы. — Тебя чуть не убили! — едва разборчиво из-за слёз бормочет Порче. — Скажи, что бы я делал, если бы он тебя убил? Скажи, что мне одному делать?       Порче знает. Он тогда тоже достал бы пистолет, но направил бы его уже себе в голову, выстрелив без заминок, потому что не вынес бы той агонии, которая постигла бы душу от вида трупа того, кто заставляет его сердце биться.       Ким вздыхает, закрывая глаза на миг, будто пытается удержать свои собственные эмоции в узде. Он знает, как глубоко эти слова ранят Порче самого, даже если они рвутся наружу в порыве отчаяния. Он медленно поднимает руку, чтобы стереть слёзы с щеки, и слегка приподнимает его лицо, чтобы заглянуть прямо в заплаканные глаза. — Не смей так говорить, Порче, — Ким говорит тихо, но твёрдо. — Я здесь. Жив. И ни за что тебя не оставлю. Это никогда не изменится, слышишь меня? Никогда.       Порче всхлипывает, глядя на него сквозь пелену слёз. Он хочет верить этим словам, хочет взять их за истину, но перед глазами до сих пор стоит это чёртово лезвие, прижатое к натянутой коже на шее человека, дающего ему смысл жизни. И это не первый случай, когда их хотят разлучить: смертью, тюрьмой. Каждый сраный раз, когда они идут на новое дело, шансы, что оно станет последним, слишком высоки. Если не попадутся полиции, пойдут под нож вот таким шайкам. Даже просто наслаждаясь друг другом в очередном люксовом месте, нет никаких гарантий, что эта ночь у них не станет последней. Вероятность быть приконченными не отходит ни на одну минуту. У Саншайна и Муншайна слишком много недоброжелателей с такой популярностью в преступном мире.       Че зарывается лицом в шею Кима, вдыхая родной запах, который успокаивает больше, чем любые слова. Постепенно дрожь стихает, дыхание становится ровнее, и он наконец отстраняется, чтобы снова взглянуть на Кима. — Я не могу так больше, — надломлено произносит Че. — Давай всё оставим?       Звучит так нереально. Разве получится уйти от этой жизни? Это же клеймо, выжженное до конца дней. От него не избавиться, оно будет преследовать везде, куда ни пойдёшь, а если попытаешься, то будет тянуть силками ещё глубже на дно. Но Порче больше не может жить с удушающей тревогой и вечным страхом в один день лишиться Кимхана.       Ким долго смотрит на него, обдумывая каждое слово, каждую эмоцию, прочитываемую в глазах Порче. Боль, таящаяся в этом признании, невыносима. Она терзает их обоих. — Это не так просто, Че, — говорит ему осторожно, нежно убирая прядь со лба. — Нужно время… — Время? — переспрашивает Порче. — Сколько? Год? Два? А если нас прикончат раньше? — он едва снова не начинает реветь, но Ким, предотвращая, обнимает чуть крепче. — Молю, я не выдержу ещё больше. Каждый раз я думаю: вот мы справились, а в следующий раз? Мне так страшно остаться без тебя. Мне целая жизнь будет не мила, если тебя не станет. Я просто хочу быть с тобой вдвоём, ничего не нужно больше, только чтобы ты рядом был… — Тише-тише, — продолжает убаюкивать Кимхан. — Я уже сказал, что никогда не оставлю тебя, что бы ни случилось. И если ты хочешь уехать, я всё для этого сделаю. — Правда? — голос Че дрожит, но в нём слышна надежда, будто Ким только что протянул ему спасательный круг. — Правда, детка, — подтверждает уверенно, тепло прижимаясь щекой к его щеке, влажной от слёз. — Уедем так далеко, как только захочешь. Никто нас не тронет больше. Будем только ты и я. Куда бы ты хотел поехать?       И весь остаток ночи они проводят за разговорами. Уничтожается несколько сигарет, каждая из которых делится на двоих. Губы саднят от долгих терпких поцелуев, а руки ни на секунду не перестают обнимать. Они говорят о многом за эти часы. Пока серьёзных обсуждений, как им сбежать из страны, не заходит, всё лишь слегка наивные мечты, в которых они вдвоём без всякого дерьма, просто любят друг друга, не беспокоясь ни о чём. И фантазия уж чересчур несбыточная — милый домик на берегу моря с большими окнами, чтобы пропускали много света, а с пляжа тянулся морской бриз.       Плохо представлялось, что их ждёт в Мексике, но дорога была проложена именно туда после того, как они оба пришли к мнению, что это самый оптимальный вариант для их гнилых душонок. Побег разрабатывался несколько месяцев. Ким долго искал подходящих людей, которые могли бы вывезти их, сделать поддельные документы, однако дольше всего он работал над ограблением казино, продумывая всё до мельчайших деталей, чтобы ничего не могло помешать их пути к той жизни, которую они придумывали себе до самого утра. И как же идеально всё прошло, без единой заминки. Тогда казалось, что свобода совсем близко — рукой подай, и они окажутся вдвоём там, где ничего их больше не будет тревожить.       Всё обломалось в последний момент, и сейчас они оба в яме ещё глубже, чем были когда-либо. Сердце больше вовсе не знает покоя, терзаемое страхом каждый свой удар. Теперь мысль о побеге кажется еще нереальнее, словно они заперты здесь навсегда.       Интересно, наступит ли хоть когда-нибудь снова та ночь, когда его не будут терзать кошмары? Когда он снова сможет сладко проспать до утра, не вскакивая со сбившимся дыханием в холодном поту, судорожно пытаясь нащупать рядом руку, которая его обнимет, успокоит, приласкает? Не в этот раз точно, ведь и вторая половина кровати пустует, выкручивая панику по пределам. Порче на грани истерики рыскает глазами по потёмкам комнаты и понимает, что всё-таки один. Крик рвётся сам собой, он его не контролирует. — Порче! — Ким влетает в спальню в абсолютной панике, будто готовый уже выстрелить в того, кто посмел потревожить его солнышко, но сам прекрасно понимает, что тот самый монстр, нарушивший покой Че, сидит у него глубоко в голове. Он падает к нему на постель, сгребая в объятия и зацеловывая лицо. — Тише, котёнок, тише, я здесь, — успокаивающе бормочет Ким между поцелуев. — Я просто покурить отходил, всё хорошо, никто не тронет тебя. — Не уходи никуда от меня, Пи'Ким, — хрипло проговаривает Порче, заикаясь от рыданий и впиваясь ему в руку так сильно, что на коже среди чернильных рисунков остаются красные полумесяцы от ногтей. — Не оставляй меня одного, умоляю. — Конечно, родной, конечно, — клянётся Ким. — Прости меня, я больше ни на шаг не отойду.       Ким укутывает в объятия, как в спасительный кокон, и кладёт подбородок ему на макушку. Порче дрожит всем телом, цепляясь за него, будто боится, что тот исчезнет, если ослабит хватку хотя бы на мгновение. Ему тяжело, ему страшно. Он боится моргать, потому что страх навязчиво шепчет, что в следующий раз, когда разомкнёт веки, то снова окажется под прицелом похотливых взглядов, а может быть, даже хуже — в том моменте, когда никакого Кима и его невообразимую любовь Порче никогда не знал. Но когда злые шутки собственного разума доходят до того, что он заставляет страшиться увидеть окровавленный труп, Че глаза предпочитает не открывать. — Давай спать, всё, — Кимхан осторожно укладывается с ним на подушки, не выпуская из рук. — Я тебя ни на секунду не отпущу, обещаю. Всю ночь с тобой буду.       Сцеловывая слёзы с щёк, он укрывает их обоих одеялом, и Че постепенно начинает приходить в себя. Ему до отвратительного это ебаное состояние, и Порче прекрасно понимает, насколько дерьмово заставляет чувствовать себя Кима всеми своими истериками, но ничего не может поделать. Слишком всего неподъёмно тяжёлого гложет его. Он истощён, морально уничтожен и сломан настолько, что даже эти мягкие, тёплые руки, которые всегда служили для него маяком, не могут до конца убрать боль, и это делает только хуже. Моментами начинает казаться, что только со смертью придёт его желанное спокойствие, но точно так же, как солнце не может существовать без луны, луна погибнет без своего солнца. Держаться нужно ради друг друга. — Засыпай, детка, — убаюкивает Ким. — Завтра уже будет легче, я клянусь тебе.       Порче тяжело вздыхает, дыхание постепенно выравнивается. Его руки успокаивают, но словам Кима он не верит. Завтра — новый день, а значит, новые страхи и воспоминания, которые Порче будет вынужден переживать снова и снова. И лишь бы этот день не принёс им расставание.       Ким смотрит на его лицо, бледное в тусклом свете луны, пробивающемся сквозь неплотно задвинутые шторы. А Порче впервые хочется, чтобы эта дурацкая луна исчезла, ведь из-за её свечения так блестят слёзы на любимых глазах, смотрящих так нежно, но так болезненно. — Ты справишься, котёнок, — тихо шепчет Ким. — Мы справимся вместе.       В этих словах ничего такого сказочного и за гранью, однако для них теперь звучит как одна из тех фантазий, о которых они мечтали обнаженными душой и телом до пяти утра на смятых после затяжного секса, скуривая одну за другой сигарету. Как они пришли к тому, чтобы просто выжить и не потерять друг друга стало чем-то, о чем нужно загадывать желания? Ким старается говорить так, словно уверен в этом, только Порче впервые не может довериться своему Муншайну. Огладив тоскливо одним пальцем шрам за ухом, Че слегка приподнимается, чтобы коснуться его губ поцелуем, и укладывается ему на грудь. — Справимся, — повторяет он едва слышно, словно пытаясь убедить самого себя.       В сон проваливается лишь из-за того, что уверен: единственное, в чём Кимхан точно ему не соврал, — до утра из своих рук его он выпустить не посмеет. Когда Порче засыпает, всё равно не чувствует успокоения, кошмары преследуют и там, но в крепких объятиях сражаться с ними как-то не так страшно.       Утро наступает неожиданно быстро. Тусклый свет пробивается сквозь шторы, заливая комнату мягким оттенком рассвета. Ким лежит рядом, пробуждая его поцелуями по лицу, из рук всё так и не выпускал. Сонный взгляд скользит по лицу любимого. Ночью не было криков, не было дёрганий. Спалось спокойно, только больше никакой безмятежности в его сердце не остаётся, потому что Кимхан нисколько не скрывает тревожащей тяжести. — Детка, просыпайся, — шепотом Ким забирает последние остатки сна. — Нам нужно ехать. — Что случилось? — подскочив как ошпаренный, Порче смотрит на него. — Куда ехать?       Он нежно улыбается ему в ответ, тут же успокаивающе оглаживая щеку, и произносит: — Тише-тише, не переживай, — Кимхан притягивает его к себе за плечи, приглаживая растрёпанные после сна волосы. — Мне сейчас позвонил Порш. Его очень напугало и расстроило то, что случилось. Сказал, что это перешло все границы, и он больше не может позволять нам быть втянутыми в это дерьмо. Мы на время уедем с тобой в Японию, он обо всём позаботится, там никто нас не тронет.       Порче отрывается от него, с абсолютным неверием смотря в его глаза, пытаясь найти подвох. Он не может осознать в полной мере его фразу «никто нас не тронет». — Правда? — Порче целиком и полностью переполняется надеждой. — Мы уедем? — Да, — подтверждает Ким, продолжая широко улыбаться ему от радости и, очевидно, пришедшего на душу успокоения. — Поедем туда, где Порш прятался от Кинна. Нас там встретят его люди, помогут. — Боги, — шепчет Че, с облегчением опуская голову на плечо Кима. — А как же он сам? Что Порш собирается делать? С ним всё будет в порядке? — Он справится, — заверяет Кимхан. — У него есть какой-то план, но для этого ему нужно, чтобы мы были в безопасности, и больше никто нас, а в особенности тебя, не смог достать. — Хорошо, — Порче обнимает его ещё крепче и расслабляется. В мгновение становится так легко, как не было уже очень долго. — Я так рад.       Он беспокоится за Порша, но не будет лгать, что их с Кимом безопасность важнее. Порче всегда будет выбирать Кимхана среди всех остальных людей на планете. Пожалуй, и за Порша всё же не стоит волноваться. У него достаточно ресурсов для того, чтобы обезопасить себя, и кто, если не он, действительно сможет придумать план, как изничтожить этого урода. — Давай, солнышко, поторапливайся, — Ким целует его в лоб и нехотя выпускает из объятий, вставая с постели. — Собирай вещи, потом позавтракаем, и едем в аэропорт.       Всё происходит так неожиданно, взбалмошно, Че находится в полной растерянности, набивая рюкзак всем самым необходимым, однако волнение у него теперь исключительно приятное. Вчера казалось, что жизнь закончилась. Он был уверен, что больше не сможет никогда ощутить касания, заставляющие чувствовать, как бьется собственное сердце. Был уверен, что омрачит любимые глаза скорбью. Судьба определенно дает второй шанс, чтобы после они оба завязали со всем своим криминальным дерьмом и начали всё с чистого листа, не запятнанного грехами.       Ким с собой много не берёт: толстовку, которую так любит уводить у него Порче, и пару растянутых футболок, которые тоже уже давно отошли во владения его котёнка. Докидывает чего-то по мелочи, ссылаясь на то, что всё необходимое купят уже на месте и нет смысла тащить с собой огромные баулы. Порче с ним согласен. Всё самое ценное у него в любом случае не в сумке — в их переплетённых пальцах. Ничего другого не нужно. Только Кимхан словно озабочен чем-то не на шутку, выглядит подавленным и смотрит на Порче щенячьим взглядом. — Что такое, Пи'Ким? — спрашивает за их последним завтраком в этих стенах. — Ты очень напряжённым выглядишь.       И вроде бы глупый вопрос, какие поводы, чтобы не волноваться? Только Че чувствует себя лучше, чем за все предыдущие дни. А Ким выглядит мрачнее тучи, пытаясь скрыть это за улыбкой. — Ох, — спохватывается он, выпадая из транса. — Нет, ничего, сладкий. Мне просто так хуево из-за того, что с тобой происходит, — говоря это, Ким достигает пика уныния. — Я очень рад, что ты наконец-то будешь в безопасности. — Мы будем в безопасности, — поправляет Порче. Он старается опустить вообще всё плохое, что непроглядной тьмой клубится вокруг, и держится только за эту единственную мысль — уже сегодня они уедут, и никто их не достанет.       Ким печально улыбается ему и наконец-то приступает к еде. — Конечно, родной. Разумеется.       Водитель Порша встречает их сразу после завтрака вместе с вооруженной до зубов охраной, чтобы отвезти в аэропорт. Выходя на улицу, Порче замечает, что телохранителей вокруг апартаментов стало ещё больше. Только самого Порша нет, да и связывался он только с Кимом. С ним перед отъездом хотелось бы хотя бы просто увидеться. Поблагодарить. — А Порш не приедет проводить? — интересуется Че, укладывая голову на плечо Кима, пока они едут на заднем сидении тонированного внедорожника. — Приедет, — отвечает Ким. — Он будет ждать в аэропорту. — Хорошо.       И он действительно встречает их прямо у входа вместе с толпой охраны и Макао. Выглядят оба ничуть не веселее Кима, а Као и вовсе накидывается на него, стоит выйти из машины. — Че! — он обнимает его так крепко, что дышать становится трудно.       Порче с опаской смотрит на Кима, ожидая увидеть его разъярённое лицо с готовностью убивать, но тот на удивление спокоен, словно ничего такого, хотя у Макао должны быть уже сломаны обе руки. — Ты не представляешь, как мы все волновались, — Порш перетягивает его к себе, обнимая по-братски. — Не геройствуй больше никогда, умоляю.       Конечно, куда бы обошлось без нравоучений. Только Порче возмущаться не посмеет. Особенно на Порша. Че в тот момент было не менее тяжело. Решиться он смог в секунду, без раздумий, а взять и пойти требовало мужества. Он прекрасно знал, что разобьёт этим их всех. — Идёмте, вылет уже скоро, — поторапливает Порш, скорее самого себя, отлипая от Порче. — Полетите на моём самолёте. Ни о чём не волнуйтесь, мои люди уже всё подготовили. Макао полетит с вами, поможет.       Че удивленно поворачивается к Макао, а тот, подтверждая, кивает ему. Ким ни о чем не возникает. Интересно, получится ли у них не передраться в первые десять минут полёта? Идея кажется не из лучших, однако Че так ещё спокойнее. Хочется рядом иметь кого-то, кому можно доверять. — Спасибо огромное, — тихо благодарит Порче. — Я даже не знаю как… — Порче, — жестко перебивает его, — не хочу слышать никаких благодарностей. Вы во всё это втянуты только из-за меня одного. Увезти вас подальше — меньшее, что я могу сделать. И это нужно было сделать ещё давно.       Порче замолкает, чувствуя, как горло сдавливает невидимая удавка. Он не привык к таким искренним словам, не привык, чтобы кто-то ещё, кроме Кима, брал на себя ответственность за его жизнь. Че кивает, отводя взгляд, чтобы скрыть нарастающее волнение. От тёплого чувства благодарности всё равно не может избавиться. Люди вокруг готовы пойти на всё, чтобы обеспечить ему защиту. Его никогда не покинут воспоминания о тех днях, когда Порче был у себя один, и никто во всём мире не мог протянуть ему руку помощи.       В сопровождении охраны они проходят через терминал, специально оборудованный для VIP-пассажиров. Здесь нет толп людей, резких голосов или долгих очередей. Они двигаются очень быстро, проходя к дверям, где их встречает ещё одна машина и отвозит прямиком к трапу. Ким ни на секунду не выпускает его руку, нервно поглаживая костяшки большим пальцем. Самолёт стоит на взлётной полосе, небольшой и явно роскошный. Порче никогда не летал на таких. Признаться, вообще не летал. — Порш, — Че резко останавливается, не успев подняться ни на одну ступеньку. Он поднимает на него полные волнения глаза. — У тебя точно есть план? Если Макао летит с нами, кто будет с тобой? — Обо мне волнуйся в последнюю очередь, — просит Порш, умилившись с его заботы. — Уж кому обо мне позаботиться точно найдется. И я знаю, что делать. Я сделаю всё возможное, чтобы, если вы захотели вернуться обратно в Бангкок, ничего не мешало вам спокойно жить.       Порче продолжает стоять, словно прикованный. Каждое слово давит на него, усиливая чувство вины. Всё внутри кричит, что они не должны оставлять его одного, должны выстоять, истребить эту заразу, разрушавшую их жизни, вместе. Только это не его выбор. Это не шанс — это необходимость. Но и как шанс Порче бы ни за что не отпустил. Сохранность Кима — превыше всего. — Пообещай, что с тобой будет всё в порядке, — настойчиво требует Порче. — Поклянись. — Клянусь, — твёрдо заверяет Порш.       Не выдержав, они оба тянутся друг к другу в объятия, сжимая чересчур крепко. Порче чувствует, как глаза начинает щипать от слёз. Хочется что-то сказать, но слов никаких не находится. Он так благодарен за эту опору, за то, что кто-то в этом мире может позаботиться о них двоих. — Всё, — Порш отстраняется, кое-как упрятав чувства за стойкой мужественностью, — вам пора. — Идём, Че, — Макао тянет его за запястье.       Порче кивает ему и берёт Кима за руку, вместе направившись к трапу вслед за Макао, но Порш вдруг останавливает Кимхана, схватив того за плечо. — Порче, поднимайся пока с Макао. Мне нужно с Муншайном переговорить, — поясняет он, звуча вдруг как-то хмуро. — О чем? — закрадывается нотка беспокойства, а Ким просто послушно останавливается. — Просто дам пару наставлений, — объясняет Порш. — Иди, детка, — успокаивает его Ким. — Всё хорошо.       Порче колеблется, но видит, что Ким выглядит спокойным. Он кивает и, бросив последний взгляд на Порша, поднимается по трапу вместе с Макао. Салон самолёта выглядит поистине роскошно. Мягкие кожаные кресла, отделка из тёмного дерева, приглушённый свет, большая плазма и слишком идеальный экипаж с зализанными волосами и выглаженной формой. Порче оглядывается, мысленно присвистывая. Сколько вычурных отелей они с Кимом себе позволили, на частных самолётах ещё не летали. Макао же сразу опускается в кресло, явно привыкший к подобному. — Садись, Че, — зовёт он его.       Не переставая рассматривать всё вокруг и с удовольствием вдыхая дорогой аромат кожи, Порче садится неподалеку от него, место рядом сохраняя для Кимхана. — Добрый день, Кхун'Макао, Кхун'Порче, что-нибудь изволите? — с дежурной улыбкой спрашивает у них стюардесса. — Нет, нам ничего не нужно пока, — хмуро отмахивается Макао. — Пристегнитесь, пожалуйста, перед началом полёта, — просит девушка и уходит, цокая высокими каблуками.       Макао даже не дёргается, продолжая сидеть смирно. Порче тоже к ремням не тянется, дожидаясь Кима. Но вдруг стюардесса направляется к двери самолёта, легко захлопывая её. — Постойте! — Порче тут же подрывается с места, пытаясь остановить бортпроводницу, но та проворачивает ручку. — Откройте! Ещё не все… — Че, — вдруг окликает его Макао неожиданно жестко, положив руку на плечо, а стюардесса тем временем спешно удаляется, проигнорировав его. — Ким же ещё поднялся, попроси их… — Порче обрывается, оборачиваясь и видя, как Макао протягивает ему телефон.       С крайне озадаченным видом Че неуверенно принимает его. — Да? — боязливо отзывается, приложив к уху. — Я соврал тебе, — доносится виноватый голос Кимхана, но звучит он при этом легко и даже радостно. — Прости... Прости, родной. — Что?.. — его вмиг пробивает на дрожь, что телефон чуть не выпадает из руки. — О чём ты, Пи'Ким? — О том, что ты полетишь один, — отвечает ему Ким. — А я остаюсь здесь, делать всё, чтобы твои прекрасные глаза больше никогда не плакали.       Всё начинает вертеться сумасшедшим волчком, а реальность казаться уже и не такой уж настоящей. Сердце ненормально колотится, как и всё его тело. Порче кидается к иллюминатору, прислоняясь к стеклу лбом. Кима и Порша нет, видит он их вдали, уже почти неразличимых. — Ты с ума сошёл?! — кричит Порче, а по щекам прокатываются дорожки слёз. Он стискивает зубы. — Я, блять, никуда без тебя не полечу! Говори Поршу, чтобы сворачивал всё это представление! — Нет, — с непоколебимостью отвечает Ким. — Ты полетишь, потому что это правильный выбор. Ты нужен мне живым, Че. Нужен мне в безопасности. Всё остальное не имеет значения.       Порче замолкает, чувствуя, как слёзы начинают душить, но он яростно моргает, стараясь удержать их. — Эгоист! — выкрикивает он. — Сколько раз тебе повторять, что ничего мне, сука, не нужно в этой поганой жизни без тебя! И снова ты, блять, решаешь всё за меня, снова устраиваешь эти самопожертвования! Грёбаный ты придурок, ненавижу тебя! — Ненавидь, — спокойно отвечает Ким, и в его голосе звучит странная нежность, почти как извинение. — Ненавидь, только лети. Чтобы я мог тебя любить дальше и никто тебя у меня не отнял. — Да пошёл ты! — слёзы заставляют задыхаться, Порче хватает ртом воздух, голос срывается. — Ты не можешь так поступить! Ты не имеешь права решать за нас обоих!       На другом конце линии Ким лишь тихо вздыхает, хоть и в его словах всё ещё слышится нежность, даже сквозь грусть. — Я знаю это, солнышко. Но я буду чувствовать себя гораздо большим уродом, если позволю, чтобы с тобой снова что-то случилось, — и тогда Кима окончательно сражает тоска. — Знаешь, прошлая ночь была самой ебаной в моей жизни. Когда я принес тебя потерянного, испуганного, отмыл от всей этой грязи, а ты всё просил, чтобы я не отходил от тебя. Большей ненависти я к себе не испытывал за то, что снова позволил тебе страдать.       Слыша, как на последнем слове Ким всхлипывает, смолкая, Порче ломается вконец и просто ревёт, сжимая телефон. Он больше ничего не соображает. — Ты думаешь, я перестану страдать, если тебя не будет рядом?! — слова едва различимы сквозь плач. — Думаешь, если этот ёбнутый ублюдок тебя прикончит, пока я тут сижу один, мне будет легче?! — Ну что же ты говоришь такое? — теперь он снова звучит ласково, хоть и не прекращает всхлипывать. — Никто меня не прикончит. Я вырвусь, чего бы мне это ни стоило. Для нас обоих. Никогда не позволю тебе остаться одному. Я сделаю всё, чтобы ты снова смог жить, дышать свободно и однажды снова улыбаться так, как только ты умеешь, мой милый Саншайн.       Порче загибается ещё больше после каждого его слова. Таким сломленным он никогда себя ещё не чувствовал. Он так счастлив был из-за надежды уехать вдвоём подальше от всех проблем, и звучало так сказочно, ведь мечтать об этом и нельзя было. И действительно оказалось сказочно. Че может дальше продолжать только мечтать о спасении вместе. А ещё молиться, чтобы никогда до него не дошли известия, что во всём этом мире он теперь снова одинок. Порче готов этот самолёт голыми руками разнести, только Ким уже всё решил. — Да не полечу я никуда без тебя, слышишь? — в отчаянии произносит надломлено. — Я тебя никогда не оставлю… — Че, не упрямься, — мягко, но настойчиво говорит Ким, несмотря на боль. — Ты нужен мне там, а не здесь. Если ты останешься, я не смогу сосредоточиться ни на чём, кроме того, чтобы защищать тебя. — Нет, Ким, нет… — он больше не кричит, бормоча почти неразборчиво осипшим голосом. — Прошу, полетели вместе. Я не могу… — Можешь, — заверяет его Ким. — Ты можешь ради меня сделать так, как я говорю, чтобы мне больше никогда не пришлось бояться, что я могу тебя потерять. — Ким… — Порче шепчет, задыхаясь. — Я люблю тебя, Че. Больше всех на свете люблю, — Кимхан вновь перебивает его. — И это никогда не изменится. Запомни. Ты — моя жизнь. Мой прекрасный мальчик.       Порче закрывает глаза. Будто тысячей ножевых все его признания, эта непомерная нежность. Собственная душа будто теряется подобно волне в океане. Сердце от боли и любви становится тяжёлым, как камень, сжимающийся в груди. Он не может отделаться от этого ощущения, будто это невыносимое давление в его душе теперь станет постоянным. — Я тоже люблю тебя, — признаётся Порче после долгого молчания. — Если бы не ты, то я бы не знал, как жить. Я умер бы.       Ким не отвечает. Он просто слушает, как его голос становится всё тише. — Мне пора, ягодка, — с тяжестью говорит Ким самые трудные слова. — Молю, береги себя. — Что? — Че вновь вскрикивает, а сердце начинает колотиться пуще прежнего. — Нет! Стой! Не бросай меня!       Только кричит он уже всё это в пустоту, связь обрывается сразу же, а телефон от осознания выпадает из ослабевшей руки. Рыдания тогда перетекают в настоящую истерику. Порче кидается к двери, в безумии дёргая ручку. — Порче, успокойся! — Макао кидается к нему, схватив поперёк груди и пытаясь оттащить. — Отстань! — Порче старается вырваться, но явно проигрывает. — Вы все соврали мне! Каждый! Ненавижу вас! — Так нужно, Че! — перекрикивает его Као. — Ты должен довериться нам! — Нет! Нет… — сил на брыкания и крики становится всё меньше, тело обмякает. — Пусти меня к нему, умоляю.       Макао крепко удерживает его за талию, не давая упасть, и тащит к ближайшему креслу. Порче уже никакой своей воли не имеет, падая в него безвольной куклой. Плачет беззвучно, душой кричит ещё сильнее прежнего. — Всё будет хорошо, — обещает ему Макао так глупо, совершенно по-идиотски.       Че больше ни в какое «хорошо» не верит. Для него не может существовать ничего хорошего, пока единственный смысл находится от него за тысячи километров в закрытой клетке с голодным львом. Чему теперь вообще можно верить, когда он клялся и снова соврал? Впрочем, Че сам дурак, повёлся, что для них может быть какое-то лёгкое спасение. Нужно было сразу заподозрить подвох, потому что давно привык: для Саншайна и Муншайна существует одна лишь непроглядная тьма, в которой нет места ни солнечным лучам, ни лунному свету.