Циркадные ритмы

Ревность

— Это оно?..       Сначала хочется осадить друга, чтобы не смел говорить такое и таким пренебрежительным тоном. Это никакое не «оно», это его самый любимый мальчик, его конфетка, заноза в сердце и самая большая любовь до крышки гроба. Буквально через секунду понимает, что спасать вообще-то надо не Че, а от Че. — Слышь, чмо очкастое, у тебя проблемы какие-то? Что-то не нравится? — возникает он, ещё больше руша образ той фиалки, о которой Ким столько дней ему втирал без умолку, как идиот влюблённо вздыхая над фотографиями сказочного Саншайна.       Знакомить привёл уже, правда, не очаровательного кучерявого кисёнка, а конченую бестию. Сам до конца не может привыкнуть, всё ещё периодами ловя дикие вертолёты от контрастов, но ему определённо это нравится. Голова кругом, когда этот сладенький пупсик, который крепко сидит в памяти, самыми забористыми матами начинает крыть окружающих. Ким почему-то наивно побоялся, что это от Вегаса во время их первой встречи с Порче придётся слушать нелестные комментарии, однако бояться надо было совсем не его длинного языка, а Саншайна, у которого он не только длиннее, а ещё и острее. — Тише-тише, малыш, ну не ругайся, — Ким обхватывает его щёки ладонями, разворачивая к себе. Ну какой же он всё-таки очаровашка, когда злится. — Чё не ругайся? Он ещё слово пизданёт, сам у меня среднего пола станет! — не унимается.       Вегас демонстративно цокает, утыкается в мониторы и вопреки угрозе выдаёт: — Друг, ты уверен, что по пьянке пиздюка своего ни с кем не перепутал? Ты, кажется, вообще по другому сох, этого-то где взял? — Вегас! — зло шипит Ким, потому что уже ни в какие ворота не лезет.       Дверь трейлера хлопает раньше, чем Ким успевает щедро покрыть товарища отборным матом. Приходится сделать глубокий вдох и всеми силами сдержать желание удавить Вегаса. — Ты придурок, блять? Обязательно это нужно было?       Вегас хоть и видом продолжает показывать надменность, явно внутри уже испытывает чувство стыда. Ким, всё же отвесив ему подзатыльник, зло выбегает следом. Порче стремительными шагами удаляется всё дальше, приходится побежать, чтобы догнать его, со спины прижав к себе. — Малыш, ну не слушай ты его. Идиот, херню несёт, — пытается успокоить, говоря это нежно, прижавшись щекой к щеке.       Порче молчит, застыв у него в руках, а после предпринимает слабую попытку вырваться, заведомо проигрышную, потому что хватка у Кима тяжёлая. — Ты любишь не меня… — опустошённо срывается с губ.       Ну вот опять. Этот имбецил за минуту рушит Киму всё, что он так старательно пытался выстроить предыдущие две недели. Порче всё продолжает искать подвох в его любви к нему, всё никак не может поверить, что просто может кому-то нравиться до такого одурения, и зачем-то сам пытается убедить, что Ким насчёт своих чувств ошибается.       А Ким в жизни не любил никого так сильно, и раскрыв обман, полюбил ещё больше, увидев его такого. Дерзкий, своенравный, страстный, и при этом до сих ласковый. Ни в одном человеке он не видел столько нежности, сколько в нём. Да вообще не встречал никого, кто хотя бы в треть обладал бы всем тем, что в Порче у Кима так сильно будоражит всё существо. Все дни, минувшие с момента их нового знакомства, наполненные страстью, откровениями и заботой, в которых они вновь узнавали друг друга, он не переставал повторять это, но Порче всё никак не поверит.       Первое совместное утро прошло в сопровождении испуганного взгляда и такой реакции на простые объятия, будто Кимхан собирался всадить в него нож. Зажатый, молчаливый, будто ещё одна его личность, уже третья. Не мог поверить, что Ким ни разу не пошутил, когда клялся всю ночь в любви именно Порче. Иногда специально или забывшись проскальзывал снова его слащавый голосок, очень контрастный с истинным образом. Каждый раз приходилось объяснять, чтобы забыл уже и был собой. Вроде как получалось, последние три дня Порче спокойно матерился, громко смеялся и давал волю своей сучьей натуре. А сейчас, осознав, что денег на счету уже становится как-то маловато, Ким решил на свою голову познакомить Че с Вегасом, своим пиздливым ртом похерившим ему всё. — Ты любишь Саншайна, — продолжает Порче. — Я не смогу быть для тебя им всё время. Меня тошнит от этой слащавости. Ким, осторожно развернув его, встречается с несдерживаемой болью в глазах. И почему только ему удобнее свой страх, что Ким уйдёт, скрывать выдуманной любовью к его фальшивому образу? — Я люблю тебя. И все твои личности, — заверяет Кимхан. — А ещё я никогда не брошу тебя, что бы ты там себе ни придумал. — Ты так говоришь, потому что всё ещё надеешься, что я смогу быть Саншайном, — с обидой говорит Че, отвернув голову. — Ты не знаешь, какой я на самом деле… — он сдерживается от какого-то неприятного слова, но его горечь отражается эмоциями на лице.       Да, разумеется, Ким про него ещё почти ничего не знает. Двух недель слишком мало, чтобы узнать подробности восемнадцати лет жизни. Но ведь и Че про него практически ничего не знает. Или просто недооценивает его демонов, которые могут оказаться ещё страшней. — Если ты так уверен, что я люблю Саншайна, то убей его, — неожиданно говорит Ким, заставляя Че посмотреть на него с непониманием. — Прикончи и займи его место, чтобы я любил тебя.       У Порче взгляд нечитаемый, мимолётно кажущийся диким, а после становится определённо ясно, что ревностный. — Я вообще всех убью, чтобы тебе больше некого было любить, кроме меня.       И он после такого ещё сомневается в искренности чувств. Есть шансы не сходить с ума, когда его милый Саншайн вот такой? Ревнует к самому себе, своей второй личности, обещая пойти на убийство ради любви Кимхана. Очаровательно.       Правда, убивать никого не нужно. Ким даже и представить не может, что у него каким-то образом получится сдвинуть в своей голове Порче, позволив себе думать о ком-то другом. Эта зараза там крепко. И не только там. Всего его охватила.       Целоваться с ним новым ещё круче. Это стало ярче, крепче, ненасытнее в сравнении с ним предыдущим. Теперь по-настоящему. Порче собственнически кусает его губы и в рот лезет языком, и шанса не оставляя на сопротивление. Киму он нравится таким ненасытным и напористым. Развязывает руки и позволяет без зазрения совести сминать ими обтянутый чёрными джинсами зад, жарко отвечая на поцелуй.       Прерывает грохот захлопнувшейся двери трейлера, заставляя Кима обернуться на спустившегося на землю Вегаса. Тот закуривает, с некой обидой на лице для себя отмечая, что на шоу он опоздал. Выпускает смог, стараясь всем видом выразить полную незаинтересованность, будто в радиусе километра с ним вовсе никого нет.       Про этого конченого Ким Че рассказывал ещё тогда, когда он носил розовые кофточки, но не заводил подробности дальше, чем «мой друг, выпиваем иногда вместе». Не думал же, что держит за руку такого же без пяти минут уголовника. Завёл уже в перерывах между божеским отсосом и еблёй раком, когда в приятной слабости после оргазма не хотелось ничего, кроме как держать его плечи в объятиях и, вдыхая полюбившийся запах волос, болтать всё, что в голову придёт. А Порче всё слушал, все темы поддерживал и против Вегаса ни одного слова не сказал. Был не против познакомиться, ведь это друг Кима, и ему хочется знать о нём всё. По большей части, конечно же, в нём играла интрига узнать ответ на обещание позже показать, как они зарабатывают.       А ублюдок этот то ли злится за пропажу со всех радаров на две недели, получив за эти дни только короткое сообщение, отправив которое Ким сразу вернулся к вылизыванию роскошной задницы на своей постели, то ли свою сраную язвительную натуру заткнуть не может, хоть и был целый десяток просьб лишнего при Порче не пиздеть — у того натура в разы язвительнее и в придачу ещё и бешеная. Пусть теперь делает что хочет, но вот так всё бросить Ким ему не даст. Тем более им ещё работать надо. — А вот и Вегас! — весело щебечет Кимхан, наигранно расплываясь в улыбке, а Порче прячет лицо у него в изгибе шеи, игнорируя. — Он как раз хотел перед тобой извиниться.       Удивлённо выпучивает шары и тычет себе в грудь пальцем, задавая немой вопрос. — Да, ты, — отвечает он ему. — Ты же сам сейчас говорил, что надо будет перед Порче извиниться за своё свинское поведение.       Спустя убийственные переглядки, которыми Вегас пытается откреститься от его клеветы, а Ким уже ломает ему хребет, тот всё-таки сдаётся и бубнит, насупившись: — Да-да, хотел, — бросает он небрежно. — Извини.       Вернуть позитивную атмосферу вряд ли получится, но то, что эти двое находятся в одной малюсенькой комнатке и ни у кого ещё не идёт кровь, — большой успех, учитывая особенности обоих. Вегас привычно долбит по клавишам, выполняя какие-то свои шаманские фокусы, и этот звук будто идёт с ним в комплекте, играя саундтреком. Порче всё ещё в осадке, чувствует себя мало уютно, демонстративно прижимается к Киму, искоса поглядывая на объект своего нового неприятного знакомства, показывая, что если удумает снова выёбываться, то за него будет кому постоять. Хотя Ким уверен, что и без него эта оторва прекрасно справится. — Что у тебя опять? — допечатав, спрашивает Вегас, потирая переносицу под оправой очков. — Да тут вспомнил кое-что… — заманчиво начинает Ким. — Птичка на хвосте принесла, что один мальчишка всяких толстосумов спаивает и телефоны у них подрезает. Самому хакать мозгов не хватает, поэтому продаёт кому надо чуть дороже, чем обычный б/у айфон. А богатеям, как правило, проще новую мобилу купить, чем через полицию искать. Сможешь приложения банков вскрыть? Может быть, перевод неплохой себе сделать получится. — А может, и не только перевод сделаем, — хмыкает в ответ. — Можно будет ещё парочку кредитов оформить и через реестр имущество увести, если данные нужные в телефончике будут. — О, а помнишь, как ты в прошлый раз номер сынка того чиновника подделал и мне его голос через нейронку? Придурок все бабки из сейфа вытащил и нам перевёл, — весело вспоминает Ким, едва сдерживая смех. — Как конфетку у ребёнка отобрать, — хмыкает Вегас, гордый своими трудами.       Порче в глубочайшем шоке переводит взгляд то на одного, то на другого, пока всё-таки не решает возникнуть: — Ты говорил у тебя в IT-сфере бизнес, — без укоризны, лишь с недоумением. — Ну да, — Ким не видит ни грамма лжи в своих словах. — Тоже своего рода бизнес. Главное, прибыльный!       Ну действительно, в чём слукавил? Это же экономическая деятельность, в обмене материальными благами он участвует, значит, бизнесом называться может. В преимуществе идиотов наёбывает через хакерские приёмчики Вегаса, так что с IT тоже связан. Может быть, это всё чуть-чуть незаконно, но а кто хороший? И его дьяволёнку так даже больше нравится — улыбка у него от понимания происходящего тянется широкая, зажигаясь азартом. — Что про мальчишку известно? Точно не наёбщик? — уточняет Вегас, уже открывая свою базу, ведающую даже, кажется, о расписании английской королевы. — Смотри, а то натравит ещё кого-нибудь. — Да сам без понятия, — Ким пожимает плечами. — Говорят, он в баре на Эккамае подрабатывает. У тебя вот и хотел спросить, не знаешь ли, что за чувак там. — Щас, — немногословно бросает друг, уже углубляясь в поиск.       У Порче аж глаза горят, и таким взглядом он наблюдает, как Вегас, тыкая по клавишам, что-то ищет. Ким его всецело понимает — он ощущения испытывал те же, когда представил, сколько может привалить с таких быстрых манипуляций. И даже у папочки в ногах не пришлось валяться, обеспечивает себя сам, и как положено главному позорищу всего семейного рода, делает это самым грязным способом. — Ну да, есть такой, — заключает Вегас по итогу своих поисков. — Мало что написано, но отзывов плохих не поступало. Кидануть не должен. Пойдёшь искать его?       Ким, ухмыляясь, бросает взгляд на Порче. Разумеется, от возможности щедрой выручки он не откажется. Да и идея для свидания выглядит отличной.       Местечко такой дивы совсем недостойно. Контингент бара состоит из бедных алкашей, которые не против перспективы упиться палёной водкой, и гонорейных наркоманов, ищущих себе в спутницы на ночь прожженных шалав, согласных на перепих за устраивающие обоих пятьсот бат. Дело не в месте, дело в самой сути их нахождения здесь, ведь после они смогут сменить локацию на что-то подороже. Порче однако от этой мысли уютнее не становится. Он с пренебрежением смотрит на местный сброд, прижимаясь к Киму как можно теснее. — Детка, ну чего ты? Потерпи чуть-чуть, скоро сможем уйти, — успокаивает Ким, посчитав, что без внимания всё-таки оставить не может. — Они… все смотрят, — произносит Порче брезгливо.       Боже, ну что за очаровашка? Будто кто-то в самом деле такой смелый, чтобы додуматься его коснуться. Рискнёт хоть один — зубы по всему кварталу искать будет. — О, зайка, не переживай, даже если кому-то ума на тебя покуситься и хватит, его потом врачи не соберут, — обещает Кимхан, подцепив подбородок Че пальцами.       Порче дёргается, отворачиваясь, и бубнит обиженно: — Они не на меня смотрят, а на тебя.       В недоумении оглянувшись по сторонам, обратив внимание не только на рабочий персонал, Кимхан только тогда замечает, что на его члене мысленно поскакала уже половина бара. Всё внимание было сфокусировано на шныряющих между столиков официантах и попытках угадать, к кому именно нужно обращаться с их деликатным предложением. Парня осведомили, что они заинтересованы в его товаре, но тот, пожелав обойтись без озвучивания имён, пообещал найти их самостоятельно, а им просто ждать в указанном месте. И вот, даже сидя за самым дальним столиком, он каким-то образом умудрился стать объектом сексуального влечения у всех здешних шалашовок. Одна аж не стесняется обвести языком трубочку в своём коктейле, напоследок чмокнув жирно накрашенными алой помадой варениками её кончик, когда Ким задерживает на ней взгляд. Пусть и привлекательного в этом мало, большее вызывая рвотных позывов, Порче всё равно жмётся к нему, едва не крича, что здесь занято. — Ревнуешь? — усмехается Кимхан, умилившись. — Нет, — фыркает. — Я им сейчас просто моргала все повыкалываю.       Ну прелесть. Затискать бы его. А потом выебать. Удивительно, как своими актами ревности он только укорачивает цепь ошейника у Кимхана на шее.       Что-то мальчишка задерживается уже прилично, позволяя закрасться в голову мысли о наебалове. Деньги пока они никому не отчисляли, делая его странное опоздание ещё непонятнее. Если они в ближайшее время не решат все вопросы и не смоются, Порче реально кому-то выколет глаз той самой трубочкой из коктейля. Угроза вырастает, пробивая порог допустимого, когда один из них проявляет немыслимую смелость, садясь к ним за столик. — Привет, красивый, — размалеванный парнишка обращается явно не к Че, облизываясь, смотря на Кима. — Как зовут?       Порче уже готов подорваться и вцепиться ему в лицо, но Ким не даёт подняться с места, прижав руку к бедру. Возможно, их продавец общается через посредников. Однако, он ведь сам хотел обойтись без имён, с чего бы ему представляться? — Муншайн, — с непомерной гордостью отвечает Ким, искоса наблюдая за неповторимой реакцией своего Саншайна. — М-м-м, звучит вкусненько, — оценивает парень. — Выпьем вместе?       Тут становится очевидно, что всё-таки не по тому вопросу подсел к ним этот несчастный. — Предложи кому-нибудь другому, — мягко отшивает, чуть крепче обнимая Порче. — О, уверен? — настаивает он, словно не видит кого-то третьего и как этот третий всё больше загорается жаждой порвать его на куски.       По всей видимости, жизнь у мальчика и так нелёгкая, совсем будет жаль, что ещё и инвалидом останется, поэтому стоит дать шанс уйти подобру-поздорову, но Че возникает раньше, чем Ким успевает послать убедительнее. — Ты перепутал, или что? — сквозь зубы спрашивает Порче, уже готовый разбить ему череп об стену. — Съебись отсюда.       Больше всего бесит, что он остаётся проигнорирован, а этот пидорас раскрашенный спокойно флиртует с его парнем. Только тогда он удосуживается заметить рядом сидящего Че. — Тебя мама не научила, что делиться нужно? — едко отвечает он таким тоном, словно уверен, что лучше его персоны на свете существовать никого не может. — Не стенка, подвинешься.       И снова кокетливо смотрит на Кима, наивно не чувствуя никакой угрозы, когда стоило вместо флирта бежать и не оглядываться, ведь Порче тут же вскакивает с места, впиваясь ему в волосы. Парень летит со стула на грязный пол, а Че, сидя на нём сверху, со всей силы бьёт по разукрашенной мордашке, помимо подводки и помады добавляя ему синяки и кровоподтёки из разбитого носа и лопнувших губ.       Сцена выходит настолько громкой и зрелищной, что оказывается интереснее всех стаканов с дешёвым пивом, привлекая внимания каждого в баре. Разнимать только никто не спешит, подобно театральному представлению наблюдая, как Порче со всей дури продолжает драть выкрашенные в отвратительный жёлтый волосы, а тот визжа и харкаясь кровью пытается скинуть его с себя. Ким тоже особо не спешит, присоединяясь к наблюдателям. Баночки светлого ещё не хватает. Нехотя вмешивается, когда мальчишка уже оказывается на грани остаться без зуба, легко подхватив Порче под подмышки и стащив с него. Он ещё брыкается, пытаясь закончить начатое, но всё же успокаивается, поняв, что из хватки Кима ему точно не выбраться. — Сука! — кричит парень, сплюнув на и без того загаженный пол кровь. — И что вы думаете, что я после такого ещё вам продам что-то? Хрен вам!       Оба подвисают, не сразу догоняя, о чём он говорит. Хочется надеяться, что Порче просто одарил его сотрясением, но парень не оставляет на это надежд: — Хотел вам подешевле толкнуть, ага, щас прям! Нихера не получите! Ты и твоя сука бешеная! — Рам! Что случилось?! — обеспокоенно подлетает к нему такая же дама лёгкого поведения, легко узнаваемая по открытости наряда и яркости макияжа. — Ненормальный, блять! Хотел просто расслабиться вместе предложить, а этот сучёныш меня избил! — жалуется он женщине.       И тогда доходит, о какой подработке шла речь. На втором этаже этого бара бордель.       То есть этот шлюхан и должен был с ними сегодня встретиться? Пусть, конечно, в пизду катится с такими скидками, но всё-таки обидно. И Че тоже обидно. Осознавая, что они ещё и прибыль просрали, он снова заводится, сжимая кулаки и пинает того напоследок.       Насрать на деньги. Ким в тот день получил кое-что поважнее — смог оценить жадность Порче. Насколько сильно болен он им, что и глотки рвать готов за свою территорию. Льстит? Да до сумасшествия. Саншайн — икона, роскошный бриллиант. Как его помешательство на нём может не льстить? Только влюбляет ещё больше, заставляя быть для него такой же покорной псиной, готовой убивать ради своего хозяина.       Ревность в их отношениях была с первого дня и никогда не была чем-то ненормальным. Что-то из разряда нормы. Однако, для них в принципе норма всё, что обычным людям может показаться дикостью, и не отменяет убийственного эффекта, с каждым днём всё больше поражающим внутренности. Однажды она точно их прикончит и, кажется, уже активно прогрессирует. Процесс необратим.       Если бы в мире существовала премия за самое хуёвое утро, сегодняшнее точно выиграло бы Гран-при. Жить всё стремительнее перестаёт хотеться, а перспектива застрелиться уже не кажется такой бредовой. В голове и без того дыра, через неё настойчиво сверлят мозг, расковыривая напряженные извилины в кашу. В свете последних событий, он ему всё равно без надобности за неиспользование.       Во рту вместе с привкусом похмелья отчётливо ощущается разочарование. Разочарование в себе. Последствия отсутствия разума ощущаются острее, когда рука наощупь тянется ко второй половине кровати, болезненно встречаясь с пустотой. Блять. Главный приз за идиотизм Ким тоже выигрывает по праву. Шестеренки работают с утроенной силой, он буквально чувствует каждую мысль физически. Выкинуться в окно, что ли? Действительно решение, если бы в силах было хотя бы пошевелиться. — Че… — бубнит он едва разборчиво.       И на что надеялся? Ким роняет тяжелую голову обратно на подушку, едва не взвывая от отчаяния. Какой же он уебан. На прикроватном столике заботливо оставлен стакан воды и стандартный набор таблеток для алкоголика. Ощущение собственного ублюдства возрастает в геометрической прогрессии. За то, что он сделал вчера, ему не то что воды, на порог квартиры бы не пускать больше. А Порче пустил. Более того, дотащил до кровати, позаботился об утреннем похмелье, ещё и одеялом укрыл сверху.       Мир его не заслуживает. Ким не заслуживает вдвойне. Он без раздумий закидывается колесами, щедро запивая те водой. В тайне надеется, что Че всё же не подкачал и как минимум подлил в стаканчик яду. Его забота в данном контексте хуже пытки. Даже если бы Саншайн попытался выколоть ему глаза ночью, или как минимум оставил валяться где-то на коридорном коврике, ощущалось бы не так паршиво. Потому что и доли той любви, которой он одаривает эту свинью, Ким недостоин.       С трудом отрывая себя от кровати, головная боль усиливается. И где, черт возьми, сам Порче? Наконец до Кима доходит страшная догадка. Она разом переворачивает всё верх дном, притупляя все остальное. Че ушёл. Все его необычные при их ссорах крупицы заботы, его перешагивание через себя — не более, чем прощание? Возможно, это и справедливо: послать на хуй конченое чудовище и съебать в закат без лишних проблем. Только чудовище настолько конченое, что своими руками потушит солнце, лишь бы оно никогда не зашло за горизонт. Ким знает, что это невозможно. Они оба слишком повязаны друг на друге, и сколько хуйни бы друг другу ни сделали, убежать так и не смогут.       Ноги трясутся бешено — неясно, отголоски ли это недавней попойки или же действительно страх забился в каждую клетку тела. Порче не может бросить его, абсурд. Кто он без Кима? Сердце бьется неистово в груди — каждый удар отдается эхом в самых тёмных уголках души. В глазах мелькают тени прошлого, зловещие и манящие, словно призраки, что шепчут о сладостных муках забвения. Он ведь собственноручно осколок за осколком собрал Че в единое целое, воссоздал из разрушений новое начало. Сделав шаг в сторону, всё снова вернётся на круги своя, в мутных туалетах клубов, под телами сотен богатеньких мужиков, где каждое прикосновение это торг, а каждый взгляд оценка стоимости. Никто не будет любить его Саншайна столь сильно, никто не сможет увидеть за маской улыбки ту бездну, что таится в глубине его глаз. И в конце концов он вновь приползёт обратно, потому что нет ничего страшнее, чем одиночество в толпе.       Свет в гостиной остался гореть на всю ночь. Ким застывает в проходе так и не в силах двинуться дальше. Дыра в груди разрастается сильнее, кровит безбожно. Такой маленький, хрупкий, его самый преданный мальчик. Впервые они проводят ночь раздельно, и это осознание сшибает всю былую уверенность в Кимхане, оставляя его беспомощным перед лицом собственных чувств. Благо Че спит. Иначе он бы не смог совладать с собой и просто уничтожился от малейшего разочарования в любимых глазах. Ким ступает тихо, контролирует звук каждого шага. Поднимает спавший на пол плед, закидывая тот на подлокотник. Порче хмурится во сне, перекладываясь на другой бок. Узкий диван с трудом можно назвать хоть немного удобным.       Кимхан опускается перед ним на корточки, ровняясь с покрытым пеленой сна лицом. В тишине комнаты, где даже воздух кажется замершим, Ким вслушивается в каждый неровный вдох, глубоко погружаясь в самоистязание. Воспоминания о его глазах, искаженных страхом, наполненных слезами и убивающим всё живое отчаянием, всплывают в памяти. Все мольбы и попытки достучаться до обезумевшего от ревности идиота доходят слишком поздно.       Не хватит и всех лет жизни, чтобы выпросить прощение за содеянное. Его Порче, до одури нежный котёнок. Жизнь так извратила его, обезобразила всё светлое, прорезая острые клыки для защиты. Чтобы никто не обидел, не смел посчитать слабым и беспомощным. И только ради Кима Че настоящий. Испуганный, искалеченный судьбой мальчишка, с большой любовью в раненом сердце. Тупая ревность, чтоб её. Кимхан своими собственными руками вернул его в ад и бросил там сгорать в одиночестве. Сволочь.       Достоин ли он коснуться его теперь? Ким и сам не может найти ответ. В конце концов, снова оставлять его здесь он просто не имеет права. Действует со всей аккуратностью, подхватывает на руки, не в силах удержаться, прижимает ближе. Скучал. Невыносимо не хватало его присутствия, тонкого запаха карамельного геля для душа, ощущаемых шелком между пальцев волос. Вся прошлая ночь, проведенная в полнейшем сумбуре, с кучей выпивки в никотиновом помутнении помнится только одним — тоской. Ебучим ужасом от предвкушения скорой кончины.       Порче в полудреме приоткрывает глаза, грудную клетку спирает волнением. Кимхан не готов столкнуться с ним один на один. Даже взглянуть в его сторону боязно, оттого позорно отводит взгляд в сторону. Чувствуя родное тепло, веки вновь тяжелеют, Саншайн цепляется пальцами за его футболку, засыпая. В этот момент кажется, что весь мир сжимается до размеров их двоих, и ничто другое не имеет значения. Че необходимее воздуха, важнее жизни. Как жаль, что это понимание становится острее, лишь когда велик шанс его потерять.       Не менее бережно укладывает его на постель. Окутанный ворохом одеяла Порче, в их общей кровати наконец-то кажется как никогда правильным. Постепенно всё вновь вернется на круги своя. Ким постарается заслужить прощение или найдёт способ вынудить его простить. Неважно как, главное, чтобы они снова были вместе, в бесконечном вихре любви и безумия, бесконечной зависимости друг от друга.       Нет никакого представления, как вести себя с Че при встрече. Насколько Ким похерил всё между ними — тоже. В привычной повседневности их ссоры заканчивались однобоким «извини», примирительным сексом и пополнением переваливающих за пять нолей вещичек в гардеробе. В этот раз, даже если Кимхан приползет просить прощение на коленях, скупит весь ебучий торговый центр или позволит Порче оторваться на нём в ответ — всё без толку. Слишком навязчивая боль. Может, она и отступит после примирения, но снова и снова будет возвращаться в воспоминаниях, черпая из них горечь обиды.       От Кима всё ещё шманит попойкой с примесью курева и мерзких приторных духов, от самого себя тянет блевать. Начать решает с душа. Оттирает кожу до покраснения, даже витиеватые черные линии, выбитые много лет назад, становятся чётче. К себе сумбурных чувств не меньше. Да, мудак. Да, виноват до смерти. Но есть ли в этом всём действительное сожаление? Этот сучонок Макао уже изрядно подпортил нервы, да и Порче ничем не лучше. Вроде как Кимхан чётко обозначил свою позицию касательно их общения, так почему нельзя просто сделать так, как он требует?       Голову вновь туманит гнев. Колючий, разрастается от груди, впиваясь по всему телу шипами и пронзает насквозь. Неужели этот хрен из прошлого действительно так важен? Былые времена давно ушли, больше в их жизни не имеют никакого значения. Мир не тот, они сами давно не те, давно нет смысла цепляться за всё то пережитое дерьмо. Ким касается лбом холодного кафеля, прикрывая глаза. Вода струится по коже, по ощущениям стараясь затечь прямиком под неё, отмывая грязь уже душевную.       Чёрт знает сколько он стоит так, но ноги устало гудят, а в голове наконец приятно пусто. Радует лишь то, что Порче всё ещё спит. В этом Кимхан убеждается в который раз, заглядывая из-за угла в спальню, словно он действительно в какой-то момент может исчезнуть. Страх остаться одному сильнее здравого смысла.       Привычной за последнее время пустотой зияет и холодильник. Из завалявшейся доисторической луковицы и почти дожившего жизнь кисло-сладкого соуса явно выйдет чудесный завтрак. Они собирались заехать за продуктами после поездки к Вегасу, но… Вышло как вышло, что уж теперь. Ким накидывает кожанку на плечи, секундно откатываясь в дерьмовое вчера. Задушить бы нахуй ебучую совесть, вырезать эту дрянь и вышвырнуть за ненадобностью.       Но от того, чего никогда не существовало, заведомо нельзя избавиться. Потому, недолго заглядываясь на вторую пару ключей на тумбе, Кимхан решает прихватить её следом. Дверь закрывает с обратной стороны на два оборота, несколько раз дёргая ручку, точно убеждаясь что та закрыта. Порче не уйдёт, но никогда не стоит терять бдительность. Хватит с него беспрекословного доверия, уже достаточно обжёгся.       День удушливо жаркий. После хлещущего всё утро ливня перенасыщенный влагой кислород вдыхается с непривычной тяжестью. Его в убийственной смеси дополняет затянутый никотиновый дым, выжигающий и без того тяжелые легкие. С курткой Ким погорячился, теперь вынужден тащить ту в руках остаток дороги до ближайшего супермаркета. К этому времени паранойя прогрессирует всё стремительнее. Он точно уверен в том, что оставил дверь запертой. Но шагу невзначай прибавляет.       Холодный шлейф от кондиционера чувствуется настоящим спасением. Кассирша с интересом провожает косым взглядом из-под густой челки. Глаза её едва не прилипают к его спине, продолжая преследовать даже за забитыми полками. Мерзкое ощущение Кимхан старательно игнорирует. Народу от силы несколько старушек, неторопливо перебирающих упаковки макарон в поисках самой дешевой. Он к всеобщему параду бедности присоединяется с большой неохотой. Деньки, когда с полок можно было хватать, не глядя на количество цифр на ценнике, кончились. К сожалению. — Пакет? — гнусаво тянет девушка вместо приветствия.       Косметика на её лице намазана неровными пятнами, щедро присыпана толстым слоем пудры поверх. Через штукатурку заметно проглядываются последствия едва прошедшего пубертата, всё ещё находящего отголоски в чудаковатом прикиде и химически-фиолетовых волосах. Громко чавкая жвачкой, гримаса зазнавшейся малолетки становится всё надменнее. И вот уже перед тобой не кассирша из супермаркета, работающая за гроши, а настоящая госпожа, заведующая кассовой лентой и фирменными пакетами. — Большой, — коротко отвечает Ким.       Под монотонный писк, продукты небрежно летят в пакет. Руки бы этой суке ободрать за такое. Кимхан держится из последних сил, добиваемый очередным хлопком надутого пузыря из жвачки. Мир решил посоревноваться, какая же сука больше всех сможет довести его до бешенства? — Слушай, — начинает она, теряя всякую вежливость. — Не дашь свой номерок?       Ким в желании лишь дать ей по ебалу. Только женщин он, к сожалению, не бьёт. Закусывает щёку изнутри, вдыхая несколько раз достаточно глубоко, чтобы вернуть остатки разума. — Мальборо с ментолом, — вместо тысячи слов.       Конечно, он бы с радостью взял её прямо тут, на кассе, на зависть старикам, на радость онанистам. Спешно кидая наличку, Кимхан сбегает с цирка раньше, чем на одного кассира в Тае станет меньше. Вся эта хуета отобрала достаточно драгоценного времени, и так за последние сутки ебланов хватает по горло. Хватит, уже наелся этим дерьмом до отказа. По тому же маршруту домой. Порой едва не переходя с быстрого шага на бег, всё же захаживает в ещё одно место. Деньги с заначки уходят быстрее, чем Ким успевает заглянуть в кошелек — ещё одно последствие его ебланской ревности.       Стоя перед дверью он нажимает на ручку с небольшим опасением, медленно тянет ту вниз, расслабленно выдыхая. Заперто. Единственный шанс к отступлению оставшийся в квартире — окно. Но Порче не настолько глуп и безрассуден, чтобы сигануть вниз от обиды. А Ким всё же мерзость последняя, раз уж его обида позволяет запереть Че в квартире, чтобы тот ненароком не сбежал. К одиннадцати ему начинает казаться, что с пробуждения прошло уже как минимум пара суток. Минуты безысходной неизвестности кажутся целыми часами, и если уж Порче и мог действительно пытать его, то пытка ожиданием оказалась самой искусной.       Паранойя мешает сфокусироваться даже на привычных до автоматизма вещах. В тесте странным образом оказывается несколько столовых ложек соли, под ноги валятся небрежно сложенные крышки от кастрюль. Апогеем становится загоревшееся кухонное полотенце, полыхающее не ярче Кимовой задницы. Спустя ещё полчаса и несколько обожжённых пальцев, он наконец перекладывает первую вафлю на тарелку.       Эхо босых ног по паркету возвращает в реальность. Блять, блять, блять. Ким не готов, не готов встретиться с ним, он даже не придумал что сказать при встрече. Руки трясутся как от наркотрипа, тесто переливается мимо вафельницы, размазываясь по столу. Он замирает как истукан, тупейше, даже обернуться не может. Взгляд Порче ощутимо долбит затылок. В моменте забываются все слова и даже простое «извини», язык произнести не поворачивается. — Что на завтрак? — интересуется он вполне буднично. — Вафли, — бегло отвечает Кимхан. — Ладно.       Вздохнуть получается лишь с хлопком двери ванной комнаты. Даже с уходом Че в воздухе остаётся висеть тяжелое, давящее напряжение. Казалось бы, обычная бытовуха, стандартный будничный разговор, среди сотен других повседневных. Не будь любимый голос напитан столь непривычным, едким холодом. Рот Порче всегда говорил быстрее, чем думала голова, оттого в ссорах часто летели несдержанные оскорбления, щедро приправленные матом и колкостями. И эта ещё неизведанная отстранённость толкает Кима в новый круговорот паники. Потому что он может запереть его здесь, прочитать все переписки, связать руки и подчинить себе, но мир в мыслях Че так и останется недоступным.       Тесная кухонька пропитывается ароматом свежей выпечки и клубничного джема. Кимхан и сам не ел ничего со вчерашнего дня, забитый ворохом тревог мозг притупляет чувство голода. В расход идёт вторая за утро сигарета, которую он бесцеремонно выкуривает прямо в окно. — Что это?       И когда, чёрт возьми, успел нарисоваться? Ким вздрагивает от неожиданности, едва не сваливаясь с подоконника вниз. Порче и бровью не шевелит, сохраняя леденящее спокойствие в каждом движении. Он небрежно хватает стоящую на столе коробку, брезгливо рассматривая бюджетный смартфончик, по стоимости не доходящий и до одной пары его трусов. Их бюджет позволил только это. — Пока придётся перебиться этим, — Кимхан выбрасывает окурок из окна, притупляя взгляд на полу. Выше голову поднять не выходит. — Ладно.       И снова это ебучее «ладно». Ким скучает по привычным истерикам, сладенькой обиде в повышенных тонах возмущенного голоса. Скучает по своему Порче, крышесносной бестии с отсутствием тормозов и моральных устоев. Сам виноват. Сам сделал его таким. Завтракают уже в привычном молчании. И кусок в горло не лезет. Че отдаёт предпочтение новой безделушке, восстанавливая аккаунты в мессенджерах. Его лицо переполнено обидой и задетой за живое гордостью, а эта сучка имеет слишком большую власть в их отношениях. Кимхан начинает ощущать себя фоновым шумом, невзрачной кухонной декорацией.       Из сотен вариации того, что можно было сказать, они выбирают молчание. Ещё никогда Порче не был так близко, при этом оставаясь совсем чужим. Ким медленно поднимает голову, взглядом скользит по его глазам в очередной попытке считать о чём он думает. Но там, где раньше была открытость и доверие, теперь царит непроницаемая стена. Всегда ли его мальчик умел так мастерски держать лицо непоколебимым? Даже в тот сраный день, в камере допроса, один на один с людьми, вершащими их дальнейшую судьбу, было проще. Было проще, когда Порче истерил, кидался вещами и рыдал навзрыд, после мягко прижимаясь в поиске утешения. Их любовь была жестокой и необузданной. Проще сказать ему «закрой рот» и ответно получить беспрекословное послушание, которым Че одаривал только его одного. Проще было вместе. Проще было без душащей холодными пальцами вины.       Их отношения были настолько тесны, что никогда не давали Киму возможности прочувствовать всю истинную хрупкость. Слегка надави руками сильнее, и всё начинает крошиться. Муншайн и Саншайн навечно вместе, а что до Кима и Че — сплошное непонимание. Может быть, просто может быть, они смогут найти путь обратно друг к другу. Терпение его тоже недолговечно. Сделать вид, словно ничего не было? Со временем буря у Порче в сердце уляжется, и тогда всё снова будет как раньше. Это был бы самый простой вариант. Которого Кимхан по праву не заслуживает. — Спасибо, — так и не разу не взглянув в его сторону, Че сгружает грязную посуду в раковину, скрываясь в глубинах гостиной.       Порче вновь исчезает, и становится легче. Легче с привкусом сожаления на языке. Слова остаются невысказанными, но остается боль — тихая мольба о понимании, прощении и шансе восстановить то, что было сломано. Ему, блять, даже извиниться сил нет, на кой чёрт тогда вообще все эти громогласные слова о беспрекословной любви? Собирая по частям остатки разума, Ким идёт следом.       Че всегда удавалось каким-то образом создавать в их квартире ощущение приятной суматохи. Его всегда было много, и кажется в какой бы угол ни повернёшь, там всегда ощущается его присутствие. Или же просто сам Порче всегда и везде следовал за ним. С недавних пор даже их уютное пространство насквозь пропитано одиночеством. Че не оказывается в гостиной, с интригой наблюдающего за драмой очередной телепередачи. Его нет в сопровождении сигаретного дыма, по долгу смотрящего на городские будни за окном. Нет жалующегося на разбросанные вещи, грозно бубнящего оскорбления под нос. Словно никогда и не существовало.       Дверь в спальню закрыта на замок. Глупо было надеяться хоть на каплю милосердия. Кимхан молчаливо вслушивается в звуки по ту сторону, их перебивает собственное сердце, звенящее в ушах тошнотворно. Не может быть, всё, что между ними было, лишь простая замена былым чувствам. Наверное, его идеальный Макао бы так не поступил. И если уж Ким не может дать Порче утешения, не сложно представить, что за закрытой дверью это вновь может делать кто-то другой. Не зря же этот уёбок появился снова, да так вовремя. — Порче, — Кимхан не узнаёт собственного голоса. — Давай поговорим, прошу.       В ответ заебавшая тишина. Воспоминания плывут нескончаемым потоком: их первая встреча, тот нежный трепет, украденные невинные поцелуи переросшие в неподвластные ничему живому бурю. Порче был для него всем, всем и остаётся по сей день. Может, действительно на многое оба закрывали глаза, потому что в типичных буднях приходилось жить здесь и сейчас. Не было времени остановиться в поглотившем всё внутри и снаружи безумии. Было ли все это миражом — красивой иллюзией, разбившейся, когда реальность рухнула. Они расчленили свою любовь, обнажили ее, и все равно она ускользает сквозь пальцы, как песок.       Жалкий чмошник, по итогу всё равно остаётся один, и если Че уйдет от него к другому, то в этом только вина Кимхана. Дверь перед лицом открывается также тихо, он точно может поклясться, что даже не слышал шагов по ту сторону. И снова одно желание удавиться к чертям. Порче застывает в проёме, пусто пяля куда-то в пол. Его глаза покрасневшие и всё ещё немного влажные без ножа режут. Самые горькие слёзы — слёзы пролитые в одиночестве. Трещины в их отношениях стали слишком широки, чтобы игнорировать. — Че, — вновь мягко окликает Кимхан.       Надежда на разговор умирает, едва зародившись, стоит Порче дать её мимолётно, следом просто проходя мимо. Ким в самом деле начинает ставить своё существование под вопрос. Че обходит его как мешающее на пути препятствие, оставляя в непонимании позади. Показательно отдаёт внимание вещам «поинтереснее», открывает книжный шкаф, с умным видом копошась среди барахла. Понять бы, чего он действительно хочет. Оставить его одного негласно приравнивается к отступлению, а Кимхан отступать не намерен. Пока он конечно не имеет представления, как стоит действовать дальше, но рано или поздно и эта мысль созреет сама собой.       Весь день напоминает колесо сансары. Наполненный одинаковыми мыслями, хаотичными действиями и болезненным ожиданием. Ким принимает позицию молчаливого наблюдателя, находясь рядом, но одновременно с этим не показываясь на глаза. Они обедают поодиночке, поодиночке передвигаются из комнаты в комнату и существуют теперь каждый в своём мире. К вечеру хочется только застрелиться. Оставить Кимхана один на один с самим собой хуже пытки. За десять часов, горько перебирая каждый разбитый им осколок их похеренных отношений, его мыслительный процесс ни на шаг не сдвинулся с мертвой точки.       Сегодня его очередь спать на диване, как и завтра и последующие дни следом тоже. Они вновь слишком чужие, чтобы спать вместе. Ким заглядывает в спальню, переполненную тонким шлейфом геля для душа и крема для рук, едва не выводящим на слёзы. Порче всё ещё не спит, забился в угол, отвернувшись. Вторая половина пустует, но при этом заботливо расправлена заранее. Ждал.       Ещё одна ошибка. Теперь, когда Че так близко к нему, что стоит едва дотянуться рукой и коснуться мягкой кожи, утереть печаль с глаз и крепко прижать к себе, держаться вдвойне труднее. Нехватка Порче самая сильная зависимость, от неё ломает хуже, чем от наркотиков. Невозможно ведь так сильно скучать по человеку, с которым делишь одну кровать, дышишь одним воздухом, живёшь одну жизнь. Место, которое когда-то было убежищем их любви, теперь напоминает поле битвы. Желание вновь ощутить его тепло становится таким сильным, что само собой срывается с губ: — Детка, пожалуйста, дай мне всё объяснить. Я правда… — Я хочу спать, — Че откидывает телефон на тумбу, кутаясь в одеяло с головой. — Спокойной ночи.       Молчание Порче звучит громче любых слов, провоцируемая им пустота грозит приговором к смертной казни. У Кима нет аргументов, нет никакого позволения пойти ему наперекор. Один неправильный шаг, и всё станет только хуже. В этот раз послушно закрывает рот уже сам Кимхан, с легким послевкусием обиды на языке. Ночью совсем не легче. Он несколько раз проваливается в дрёму, но стоит Че пошевелиться во сне, подрывается в панике. Кошмары не отпускают больное сознание, из раза в раз возвращая Кима в уже привычный ад. К пяти утра он выкуривает две сигареты подряд, уже совсем без сил отрубаясь от безысходности. К пробуждению ощущения ебанее, чем после пьянки.       Ещё одного подобного дня, Ким просто не вывезет. Или терпение лопнет и для них всё станет ещё хуже, или разъебется сам уже любым способом, лишь бы перестать ощущать себя вселенским дерьмом. Порче успевает сбежать раньше, чем им удаётся встретиться. За это ему большое спасибо. Где-то из гостиной гудит пылесос в сопровождении новостных сводок и стиральной машины до болючего по-родному. Им нужно побыть раздельно. Смертельно необходимо. — Я к Вегасу, — оповещает Кимхан, накидывая кожанку на ходу. — Вернусь вечером.       Впервые за последнее время на лице Че проглядывается нечто, кроме отчуждения. Ким готов поспросить, что в его голове звучит нечто вроде: «Без меня?», но так и остаётся неозвученным. Гордо вздёргивая носик, Порче дует губы, вновь нажимая на кнопку пылесоса. — Хорошо, — едва слышно из-за шума бросает он.       Кимхан соврёт, если скажет что не надеялся на то, что Че попросится с ним. Хоть и крайне глупо теплить подобную надежду в их нынешнем положении. Идти ему больше некуда. Для таких случаев и существует Вегас. Поныть о несправедливости жизни, дать ценный совет и выпить вне имеющихся проблем — самая приятная часть их дружбы. И пусть весь путь до его болота проходит в очередных переживаниях, зато лишь заприметив угаженный снаружи трейлер сразу становится немного легче.       На пороге запинается об забытого плюшевого медведя, а в нос с размаха ударяет спёртый запах конфет и мармелада. Видимо, предыдущим гостем был Венис, что подтверждает горе-папаша, не глядя спросивший: — Пит, вы что-то забыли? — и только после вопроса отрывается от экрана. — Нихуя себе, а я думал, ты уже где-то под мостом с пулей в печёнке валяешься. Ты где был? Я тебя ещё позавчера ждал.       Кимхан поднимает игрушку и усаживает в угол к остальной горе. Отвечать не спешит. Разваливается на своём излюбенном месте, даже и не зная, что на это сказать. Как-то не хочется честно признавать, какое он уёбище. — Занят был немного, не получилось, — мято отвечает Ким, надеясь, что расспросы на этом кончатся, однако он заявился сюда в крайне непривычном виде — без своего комплекта, с которым не разлучается никогда, делая своё одиночное появление уж сильно отличимым. Без второй половинки неразлучного дуэта. Без сердца. — А принцессу свою где проебал? — спрашивает Вегас, вполне логично озадаченный.       Блять, ну вот он специально вынуждает сказать это вслух? — Поругались мы, — нехотя отвечает Ким, а рука уже сама на автомате нащупывает в кармане пачку сигарет. — Не знаю что делать теперь. — В смысле что делать? — усмехается друг. — Купи цацку какую-нибудь да оттрахай хорошенько, или как у вас там это проходит обычно? — Да не всё так просто, — он зарывается пальцами в волосы, сжимая у корней. Голову себе хочется разбить за то, что позволил себе довести ситуацию до того, что ссора теперь не решится таким привычным способом. Если вообще решится. — Обосрался я по-полной.       Вегас, пребывая в полной неловкости, не находит что сказать, вообще не представляя, что однажды может попасть в такой момент, в котором эта парочка встрянет в нерешаемый старыми добрыми методами конфликт. — Ну рассказывай, чё случилось? — осторожно подталкивает на рассказ.       Прямо словами вслух признаться, какое он чмо? Убить себя к чертям, перечисляя список всех своих грехов? Пожалуй, заслужил. Обязан покаяться. — Этот хмырь… Бывший Порче, — Ким кривится, едва упоминает его. — Который, оказывается, работает на Порша.       Вегас кивает, показывая, что слушает очень внимательно, хоть и с некоторыми деталями того дня уже ознакомлен. — Мы в тот вечер из-за него поругались, я Че столько хуйни наговорил, — продолжает, сгорая со стыда и злости на самого себя. — Потаскухой назвал… Знал же, блять, что с ним в дет доме делали и чем ему на жизнь зарабатывать приходилось, и всё равно ляпнул.       Убиться бы прямо сейчас. С разбегу ебануться башкой об стену и на ней же мозги оставить. Хотя, по всей видимости, у Кима их вообще нет. — Та-а-ак? — уже едва не выпытывает Вегас. — Ну мы замяли. Я извинился за это, почти сразу понял, что дичь несу, просто в моменте так ревностно было от одной мысли, что он вообще кого-то ещё мог любить, — как бы оправдываясь, говорит Ким. — Этот пидор ещё лапы свои распускал, за руки его хватал, — передёргивает всё тело, вспоминая чужие пальцы на запястье своего малыша. — Потом через пару дней мы как раз к тебе собирались, я ключи от машины забыл, а когда на улицу спустился, это чучело ебучее с Порче стоит. Думал, порву его нахуй, меня от злости аж трясло. Че, наверное, если бы не вцепился в меня, я бы убил, честное слово.       На этом затихает, потому что все дальнейшие его действия до того конченые, что говоря об этом, Ким точно рискует в процессе проиграть желанию застрелиться. — Ну и? Что потом? — не отстаёт друг, требуя продолжения. — Саншайн же реально с ним о встрече не договаривался. Он же больной до тебя. Какие там к хуям бывшие? — В том-то и дело, что нет, — Киму требуется время, чтобы вставшая поперёк горла ненависть к самому себе позволила говорить. — Я не понимал что за хуйня. Отобрал у Че телефон, а гандон этот ему названивал уже который день и сообщениями с разных номеров заваливал, встретиться просил. — А Че, понятное дело, слал его? — предполагает Вегас очень очевидное. И ответ верный, но… — Меня взбесило, что Порче ничего не рассказал мне. Он ему столько писал и названивал, а я как олень ни о чём не в курсе. Да и на хуй он его прямо не посылал, просил просто не писать, потому что я, блять, увижу.       Эти неоднозначные ответы и сам факт, что кто-то ещё получает частицу внимания его Саншайна, когда все сто процентов должны принадлежать только Киму. И говорить ему об этой связи никто ничего не собирался. Ощущалось тогда как пуля в лоб, ведь у них никогда друг от друга не было секретов. — Психанул я, в общем. Телефон ему об стену расхуярил, его чуть не задушил, а потом ещё и бросил одного. Надрался в слюни в каком-то баре, как дома оказался, сам не помню.       Зато помнит руки его нежные, всё равно почему-то оставшиеся таковыми, когда стоило ими ответно сжаться на горле и не отпускать, пока отсутствие кислорода не оборвёт ему жизнь. Помнит и никогда не забудет боль в то утро от осознания, что впервые, не считая тех ебучих двух недель в изоляторе, Саншайн и Муншайн спали раздельно. Не забудет красные следы от своих пальцев на тонкой шее — отбить себе молотком хотелось каждый и хочется до сих пор.       Эта блядская ревность — бешеный огонь, не желающий угаснуть. Сжирает душу, отключает мозги, сжирает любовь. Хотя вот как раз из-за неё и заводится этот паразит, из-за любви. Такая глубокая, что самая настоящая зависимость, не позволяющая никому другому даже короткого взгляда на его сокровище — им наслаждаться должен он один. Ведь если сокровище найдёт себе хозяина получше, то день этот станет в жизни последним. Оттуда и весь мир становится врагом, не давая понять, что конец их отношениям таким образом положит не кто-то другой, а он сам. — М-да, — Вегас явно сдерживается от какого-то оскорбления, научившись-таки держать то, что думает, при себе, однако Ким и без него давно себя говном облил. — Я хуй знает что делать теперь, — он прячет лицо в ладони, уперевшись локтями в колени. — Мы словно чужие. Че пытается делать вид, что всё в порядке, а сам больше двух слов мне за день не говорит, вообще меня иногда будто не видит, даже обнять себя, сука, не даёт. — Так вам, может, поговорить об этом? — предлагает Вегас. — Как люди всё обсудите и всё. Словами через рот все проблемы решаются. И ваша тем более решится, он же перед тобой стелиться готов.       Может, и прав, да только разговаривать из них ни один особо не умеет. Уже попробовал, как-то хуёво вышло, а от обломанных попыток стало ещё больше тошно. Наверное, даже если бы шанс ему дали, всё равно ничего бы не получилось. Все проблемы раньше решались деньгами или сексом. Возможно, значимость их была просто такого уровня. Это же дерьмо между ними однозначно привычно не расхлебается. Однако, конец ему класть нужно, иначе проще в петлю, чем до конца дней своих делить постель, но не касаться.       Вегас поднимается с кресла и, открыв дверцу холодильника, достаёт две банки пива, одну из которых протягивает другу. — Не ссы, нормально всё будет, — ободряет он.       С одной несчастной банки гадство из души никуда не пропадёт. Даже когда надрался в слюни в тот вечер, менее паршиво ни капельки не стало. Нужно, наверное, как минимум влить в себя в два раза больше и в два раза крепче, чтобы отпустить рисующие памятью собственные пальцы на шее, созданной лишь для поцелуев. Ким лишь делает вид, что это отложено на второй план. Тем более у него действительно есть ещё кое-что, о чём нужно побеспокоиться. — Я тебе могу чем-то помочь? — очень удачно спрашивает Вегас, пытаясь хоть какую-то поддержку выразить, ведь сам такой же ноль, когда дело касается чувственных разговоров. — Можешь, — с резкой серьёзностью отвечает Ким.       Возможно, очень даже хорошо, что Муншайн сегодня без своего Саншайна. Он был бы не рад вдруг поднимать эту тему, а Кима уже больно гложит возникший несколько дней назад вопрос, чтобы не проверить. — Узнай всю возможную информацию про отца Че.       От неожиданности просьбы Вегас пару секунд сидит, в недоумении хлопая глазами, и всё же решается уточнить: — Я могу поинтересоваться, для чего? — У меня есть кое-какие догадки, но я не могу ничего утверждать, пока не буду уверен, — поясняет Кимхан. — Поэтому найди всё. Где работал, с кем общался и что с ним сейчас. Порче говорил, что его упекли в дурку, но сам не знает, в какую, и не очень спешит узнать. Я бы хотел по возможности поговорить с ним лично. — Ты думаешь, псих, который заколол собственную жену, тебе сможет ответить на вопросы? — усмехается Вег, уже начиная углубляться в поиск.       Порче про отца не рассказывает, его лишь единожды хватило на такой разговор про засвистевшую флягу и окровавленный труп матери с двумя десятками ножевых в последствии. С того дня он его из своей жизни вычеркнул, будто отца у него никогда и не было. Знал, что по решению суда он был отправлен в психиатрическую лечебницу, но в какую интересоваться не стал. Ни разу не загорелся идеей хотя бы узнать, как у него дела, ощущая этого мужчину чужаком в теле человека, когда-то дарившего ему огромного медведя на десятилетие и покупавшего мороженое в парке аттракционов. Потому ни он сам, ни тем более Ким не могут представить, в каком он сейчас состоянии: всё такой же псих, свихнулся ещё больше или уже со здоровой головой давно живёт новой жизнью. Во всяком случае, попытаться нужно. — Как мужика-то хоть зовут знаешь? — даже Вегасу параметра «ёбнутый папаша Саншайна» маловато для поиска информации. — Пхэт, кажется, — неуверенно отвечает Ким. Имя было упомянуто еще года два назад, как раз в момент, когда Порче наконец-то смог найти в силы ничего не таить о себе перед своим Муншайном. — Пхэт Киттисават, посмотрим…       Вегас привычно начинает стучать по клавиатуре, интерес в очередной раз тянет заглянуть в монитор, хоть и за годы дружбы все его действия так и продолжают казаться магией. Сейчас куда-то понажимает и спустя несколько минут выдаст полную биографию на любого человека, однако он уже очень скоро раздражённо выдаёт: — Странно как. — Что такое? — уточняет с беспокойством, лишённый дара понять, что идёт не так. — Ничего нет. Вообще, — озадаченно поясняет Вегас. — Ты точно имя не перепутал? Хотя даже с фамилией такой никого нет подходящего. — Да хуй его знает… — утверждать не возьмётся. — Хорошо, давай попробуем посмотреть списки пациентов всех лечебниц. Возможно, ты реально имя перепутал.       И поиск продолжается, но ни в одном из списков так и не находится нужного человека. Обе банки пива давно опустели, перед глазами проносятся сотни имён и фотографий, Ким уже успевает заскучать от монотонности и потерять надежду. Они просматривают всех мужчин от сорока до шестидесяти, подумывая уже начать смотреть в целом по всем пациентам. По счёту идёт пятая лечебница. Его словно не существует.       Закрадывается мысль, что искомого мужчины уже не существует. Никто бы не стал искать его единственного сына, чтобы сообщить о смерти шизанутого папаши, тем более что этого сына при всём желании найти было почти невозможно. Порче бы никак и не узнал о кончине своего отца, а именно такой вывод напрашивается из-за отсутствия результатов. Нигде не числится потому что давно мёртв. Однако, из всех больниц, что они просмотрели, такой человек никогда и не числился.       Вегас сам начинает засыпать, скучающе пролистывая очередной украденный список пациентов из взломанной базы данных ещё одной клиники, уже особо на результат не нацеленный. Кажется, пошёл второй час как они занимаются этим. Все государственные учреждения, где мог бы содержаться психически больной человек, потерявший всех родных, кончились. Остались только частные клиники, и их проверить Вегас соглашается только по просьбе Кима, чтобы знать, что они действительно сделали всё возможное и догадке так и придётся остаться просто догадкой. Тем более до того она шальная, что будет странно её подтвердить. — Стой, верни! — внезапно вскрикивает Ким, резко оживившись.       Он подскакивает с места и с горящими глазами приближается почти вплотную к монитору. Вегас озадаченно возвращает на ещё одно пролистанное фото, по взгляду Кимхана уже понимая, что поиски всё же провалом не закончились, однако с информацией из мельком прочитанного досье не может поверить. — Это чё, он? — уточняет на всякий случай. — Да, — с полной уверенностью отвечает. — Да, точно он. Я недавно видел его на фотографии с Порче.       Никакой ошибки быть не может. Именно этот мужчина был на фото, обнимая за плечи красавицу-жену и малыша Че, гордо выпячивая грудь с форменным значком на пиджаке. — Танават Бунракса, — зачитывает имя пациента Вегас. — Сорок семь лет, шизоаффективное расстройство… — Кто-кто, бля? — переспрашивает Ким. — Его точно не так звали.       Он же не совсем идиот? Порче лишь раз и вскользь называл его имя, но Ким сейчас сам отправится на добровольное лечение, если он тогда действительно говорил это. — Ему что, имя сменили? — догадывается, чувствуя сильнейшую растерянность. — Это ещё не всё, ты сейчас вообще ахуеешь, — Вегас считает своим долгом предупредить, читая информацию о нём дальше. — Ему кто-то каждый месяц оплачивает лечение в этой клинике стоимостью девяносто тысяч бат, у него своя одноместная палата и занимается им лично главврач.       Кроме как «Какого хуя?» спросить Киму нечего, только шок он испытывает настолько глубочайший, что и это вслух не произносит. Слабо верится, что у Киттисаватов есть какой-то заботливый родственник, всплывший после того случая. Позаботился о бедняге Танавате, который абсолютно точно был Пхэтом, но бросил его сына выживать в том ебучем детском доме, после выпуска позволяя зарабатывать на жизнь глубокой глоткой? Если нет, кто тогда тот щедрый человек? Почему Пхэту Киттисавату пришлось стать Танаватом Бунракса? Сколько странностей. — В какой клинике он лежит? — спрашивает Ким. — Это на севере Паттайи. Хочешь скататься? — недоверчиво уточняет.       Ох, ну после такой херни просто обязан. И если его догадки действительно верны, то сложившиеся обстоятельства принимают другой оборот. Порче об этом небольшом расследовании знать не обязательно, а защитить его Ким способен и тайно. Нечего ворошить и без того вылезающее со всех щелей прошлое.       Телефонный звонок разрезает минутную тишину. На экране, сжимая сердце, всплывает любимое «Солнышко», сразу перерастающее в волну беспокойства. Порче слишком гордый, чтобы без причины звонить ему самостоятельно. Едва Кимхан успевает ответить, как страх холодными лапами сковывает с головы до ног. — Ким, — голос обрывается рыданиями.       Явно не просто соскучился. — Детка, что случилось? — страх перерастает в панику едва не животную. — Здесь… — Че пытается совладать с дрожью, но произнести вслух так и не может. — Говори же, ну! — кричит в трубку, сознание застлано беспросветным ужасом. — Пожалуйста, приезжай скорее! — с трудом выходит выпалить у него, а после голос снова перекатывается в надрывный плач. — Я уже еду, — он в спешке вылетает на улицу, так и оставляя ошарашенного Вегаса без объяснений, но его слова, кажется, остаются неуслышанными — звонок обрывается почти сразу же.       Сука. Все последующие попытки дозвониться заканчиваются бездушным «абонент занят, попробуйте перезвонить позднее», и большим желанием разхуярить телефон об землю от безысходности. Разум мечется волчком, представляя наихудшие сценарии развития событий. Только бы успеть, только бы оказаться скорее рядом, а там уже никакая буря не страшна.       Ведёт крайне неаккуратно, забивает хер на светофоры и знаки. Каким-то чудом не сбивает ни одного пешехода и не сносит ничью бочину, столько раз идя на обгон всех придурков, что движутся меньше восьмидесяти километров в час по оживлённой улице. Плевать, когда где-то там самый важный в жизни человек нуждается в нём. Бангкок расплывается в глазах, на скорости превращаясь в бесформенное пятно. Выжать педаль свыше сотни не даёт только понимание, что размазанным по лобовому стеклу мясом он никак своему мальчику помочь не сможет. Бесит каждый километр тем, что отдаляет его от заветного поворота к дому, к Порче. Когда тот наконец-то появляется в доступности, Ким влетает в него, стирая об землю всю резину.       Выскакивает из салона, даже не захлопнув дверь. Порче стоит на улице, ждёт его, уже не плачет, но мелко подрагивает, шмыгая носом. Беспокойство на малую долю отпускает, увидев, что с Че всё нормально, как минимум страшного не произошло. Порче тут же несётся к нему навстречу, едва услышав рёв колёс, сразу попадает в крепкие объятия. Ким сжимает так сильно, как может, словно кто-то сейчас может вырвать его драгоценность у него из рук. Он всё ещё и представить не может, что же происходит, заставляя обнимать крепче. — Малыш, что произошло? Говори! — не может больше томить себя этой неизвестностью, иначе точно рехнётся от беспокойства.       Че отрывает голову от его плеча, смотря снизу вверх зарёванными глазами. В них нарастает страх, чем больше думает об этом, с тем и ужас в бездонной ночи зрачков набирает величину. Ким хватает его за лицо обеими ладонями, нетерпеливо ожидая, когда он сможет сказать хоть что-то. Порче хватает лишь на одно слово: — Прослушки, — роняет сорванным шёпотом. — Какие прослушки? — в голове за секунду проносятся десятки предположений, и лучше поскорее дать объяснения, пока мозг не зацепился за случайный вариант, сведя с ума.       Порче делает пару глубоких вдохов, едва не задыхаясь кислородом, и находит силы на продолжение. — У нас дома, — объясняет уже спокойнее, голос звучит ровнее — в тепле родных рук спокойнее. — Я прибирался и нашёл случайно. Под столом на кухне. Не знаю, как давно она там. Нас всё это время…       Его снова пробирает ужас, и он утыкается носом в плечо, беззвучно плача. Ким, в свою очередь, не знает, как реагировать. Сначала даже не моргает, пытаясь уложить у себя в голове услышанное. Не получается. Под черепной коробкой это отрицают.       Они всё это время были чьими-то зверьками в клетке, за которыми сутками приглядывал хозяин. Умилялся с их наивности и потуг. Веселился с семейных драм, наблюдая как за любимым мыльным сериалом. Они с Порче были просто двумя питомцами. Раньше было непонятно, кому доверять и где им будет безопасно, а теперь совсем ни единого варианта, ведь, как оказывается, предателями были даже стены собственного дома.       И кажется, что хуже уже ничего произойти не может. Больше ситуацию ничего не усложнит. Однако, именно это и происходит — в паре метров от них, влетая на тех же бешеных скоростях, круто затормаживает три затонированных автомобиля. Порче взвизгивает от страха, до треска впиваясь в куртку на спине Кима, а тот обнимает ещё сильнее, заслоняя его собой. Происходящее подобно прыжку в пропасть — безысходное, без шанса на спасение и без капли пролитого света. Из автомобилей выбегает с дюжину человек, окружая их. Ким со страхом оборачивается, тут же проникаясь неутолимой яростью, видя, как из машины появляется знакомая рожа с ещё не зажившими синяками, а следом самым последним выходит грёбаный источник всех их проблем в том же безупречном виде, каком был в прошлую их встречу на банкете.       Хозяин теперь знает, что зверьки нашли его игрушки.