Скворцова, ты невыносима уже.

-Умница, доча. Говорит мама, обычная среднестатистическая женщина средних лет с русыми волосами и до жути уставшими впалыми глазами. Она гладит рукой по редким светлым волосам Сони и девочка широко улыбается, а внутри у нее разливается теплота. Удовольствие от мимолетной похвалы, сменяемое месяцами неодобрения и холодного игнорирования рождают на свет самое ярое убеждение, «чтобы быть хорошей, надо быть послушной. Делать все, чтобы не разочаровать значимого взрослого. Ведь так приятно получить от них положительную оценку своих стараний». Вот, что сложилось в сознании Сони за годы жизни. Терапия у бесплатного университетского психолога почти помогла — Соня съехала от мамы на съёмную квартиру, чтобы не жить в зависимости от ее настроения, но надолго ее не хватило. Соня даже ушла из университета, чтобы не отвлекаться от заслужения одобрения от новой значимой взрослой, чья фамилия начинается на эту дурацкую «Н». Вот и сейчас Соня стояла с глупой улыбкой, когда Нечаева произнесла «умница, Скворцова», а в ее глазах заплясали маленькие огоньки. Жаль только по голове никто не погладил… Еще скажи поцеловал, ага. Хотя голова уже давно стала особенно чувствительной зоной Скворцовой. касания к волосам, расчесывание их пальцами приводило Соню в экстаз еще в школе, когда она с одноклассницей играла в парикмахерскую. В МПП сегодня было все как обычно. Тихомиров придумал новую инициативу, которая должна была обязательно сделать мир лучше. Все носились по министерству, печатали тексты, перепечатывали, выкидывали и писали, словно в мире больше не было ничего важнее зоотерапии. Хотя она самому Тихомирову бы в первую очередь пригодилась — ведь его сердце снова было разбито. Ведь девушкам не нравятся такие мягкие и «тихомирные». Дуры. Его под себя можно подстроить на раз-два, он завалит цветами и кольцами за сотню. А сама чего не пользуешься? Да мне то куда. Я же уже давно с мужчинами никаких отношений не веду. И на работе хватает хлюпиков, за которых надо все решать. А мне, может быть, хоть иногда надо, чтобы за меня что-то решили. Ну да, как же, доверишь ты свою жизнь кому-нибудь, Нечаева, ага. По состоянию Тихомирова Ксения Борисовна поняла, что никуда он не пойдет. Драма вселенского масштаба, которую никто в своей жизни никогда не переживал накрыла его с головой и он точно не работоспособен. Ладно, решим проблему самостоятельно. Нечаева посмотрела на всех баб и убрала руки в карманы. -Бабы, я пошла. Посмотрю на открытие этой звериной шляпы. Можете расходиться по домам. Она задержала взгляд на Скворцовой, которая словно никуда и не собиралась, и пошла на выход. Она не привыкла благодарить кого-то, уж тем более подчиненную, а потому лишь смерила ее чем-то похожим на «спасибо», когда они вышли вчера из столовой, а сейчас поймала себя на мысли, что начинает чаще на нее смотреть. Пора прекращать это. И хотя в воздухе витало рабочее напряжение, между Нечаевой и Скворцовой словно был островок безопасности — они думали в унисон, предлагали одинаковые идеи с разницей в пару секунд, и даже одежду словно поделили между собой — пиджаки и строгие блузки, и, о боги, никаких юбок. Хотя вообще-то Скворцовой идут юбки. Пока Нечаева пила кофе в незатейливой кофейне в районе Москвы, в который еще не ступала ее нога, Скворцова едва находила себе место. Она стояла с речью Тихомирова около его развалившейся в доме туши и мысленно его материла. Неужели нельзя было упасть хотя бы на диван? Соня опустилась к мужчине, касаясь его шеи, а он тут же дернулся. -НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ, У МЕНЯ ЕСТЬ ДЕВУШКА ЛЮБИМАЯ! Соня тяжело вздохнула. -Евгений Александрович, это я, Софья Скворцова. Нам с вами нужно на животнотерапию ехать. О том, что девушки у него уже нет, Соня тактично промолчала, а затем сделала глубокий вдох, услышав от начальника недовольное мычание. Она окинула взглядом помещение и взяла со стола стакан воды. Затем опустилась к начальнику и поднесла стакан к его губам, давая ему сделать пару глотков. Мужчина нехотя выпил, а затем Соня резко его подняла, начиная тащить из дома. -Евгений Александрович, там животные… Енотик, такой милый… вы его сможете погладить! Еще будет капибара… Вам понравится, обещаю! -Енотик? Енотик — это хорошо… Сказал мужчина с легкой улыбкой и кивнул. -Ну раз енотик, тогда поехали. Тихомиров медленно встал, направляясь на выход из дома. Черные тучи над его головой образовали просвет и один едва ощутимый солнечный лучик наполнил теплом душу Евгения. Он шел до машины словно в тумане, и, кажется, был готов поехать с Соней куда угодно. Софья поняла, почему Нечаева сюсюкается с Тихомировым. Несмотря на бредовые идеи, которые посещают его голову, он поразительно наивен. Настолько наивен, что кажется его розовые очки никогда не сломаются, что бы не случилось. Скворцовой порой не хватает такого чувства любви к миру после всего, что он ей сделал. Может быть, будь она любвеобильнее к жизни, не оказалась бы в душных стенах ВШЭ, где лучшие ботаники со всей страны козыряют друг перед другом знаниями, лишь бы показать, чего они стоят. Соня и Тихомиров помчали в Капотню. Пока начальник уныло смотрел в окно, подпирая голову кулаком, Скворцова быстро читала речь, которую мужчине необходимо было сказать. -На этот проект выделено 100 миллионов. Да, много, но зато каждый житель отдаленных районов Москвы сможет отдохнуть с животными. Погладить их, выплеснуть стресс. Там будет даже толстый лори! Его даже в зоопарке сложно увидеть — всегда прячется. Говорила Соня снова и снова, чтобы на подкорку мозга Евгения Александровича отложилось хоть что-то. Но единственное, что заставило Тихомирова всполошиться, был толстый лори. Он вздохнул и кивнул. -Ну да, толстый… Почему сразу толстый? может, у него кость широкая… Соня покачала головой и начала успокаивающе гладить начальника по голове, поджав под себя ноги. -Это просто название, а так у него просто шкура такая, которая защищает от замерзания… Сказала девушка негромко. Тихомиров медленно сполз по сиденью, положив голову на плечо Скворцовой. Обычно он делал так только с Нечаевой, но Соня чертовски ее напоминала. Даже удивительно, и как они двое оказались в одно время в одном и том же месте… Такая же мысль промелькнула в сознании Нечаевой. Стоя с министром культуры в чрезвычайно пустом и ужасно унылом белом зале и обсуждая отстранение Тихомирова от работы, Ксения Борисовна едва не слилась цветом лица со стеной, когда её начальник и друг зашёл в зал. Тихомиров? Здесь? Да какого гребанного хуя? Он должен лежать в запое на дне бассейна, или, в лучшем случае, на полу кухни. Так всегда было! Неизменно! Полторы недели ровно! Как только в пространство выставки влетела разгоряченная и деловая Скворцова, Нечаева едва не сожрала ее взглядом. Так вот, кто мутит спокойную воду! В жилах Нечаевой забурлила такая злость, что она едва удержалась от агрессивного крика. Даже не предупредив собеседника, Ксения Борисовна в три больших шага поравнялась со Скворцовой. Секунда — и Нечаева схватила ее за высокий хвост, буквально утаскивая за собой в темный коридор зала. Соня, которая вместо положенной боли испытала едва ли не оргазм, издала едва сдерживаемый стон. Она была похожа на кошку, которую хозяйка схватила за шкирку — девушка не могла пошевелиться или вообще сказать хоть что-то, молча следуя за начальницей. Куда бы она меня не повела… -Слушай, может разберёмся с твоим оргазмом позже, а, Скворцова? Почти выплюнула в лицо Сони Нечаева, но едва ли упустила этот момент из виду. -Что, течешь, когда тебя как суку тащат за волосы? Не удержалась от колкости Нечаева, лишь сильнее стискивая хвост Сони, наматывая ее волосы на кулак. -Какого хрена ты притащила Тихомирова сюда? -Я… Ему… Нечаева резко отпустила волосы Сони, давая ей возможность собрать мысли в кучу, но заставила ее вжаться в стену, ставя левую руку около ее лица. -Соберись уже. Четко и по вопросу! Скомандовала Ксения Борисовна, дыша в ее лицо словно разъяренный зверь над добычей. -Он в депрессии! Ему необходимо общение с животными, хотя бы. Погладит их — может полегчает. Сказала Софья, а затем, ощутив, как адреналин растекся по венам, продолжила: -Я понимаю, что вам плевать на него, но все же. Скворцова вскинула брови и прикусила язык, понимая, что взболтнула лишнего. Несмотря на то, что она действительно восхищалась Нечаевой, Соня не могла отделаться от ощущения, что Ксении Борисовне глубоко на все и всех плевать. Не то, чтобы это не соответствовало действительности, но… -Что ты сейчас сказала, Скворцова? Нечаева даже слегка покраснела от напряжения. Она повысила голос, не замечая, как вжала девушку в стену на столько, что ноги подчиненной стояли зажатыми ногами Нечаевой. Словно скала, годами формируемая под воздействием моря, Ксения Борисовна нависала над Соней, ожидая ответа. Обычно всегда находящая ответ Скворцова лишь растерянно пялилась на Нечаеву, ощущая ее уже не просто фибрами души, но и физически. Ее ноги, бедра, руки и грудь встретили мощное препятствие в виде начальницы, что заставило Соню сглотнуть ком в горле и выдать лишь: -Ну вы же разговаривали о чем-то с министром культуры… А тут не проект, тут — полная шляпа. Один енот и тот в стеклянном кубе, который сводит животных с ума. Едва слышно возразила Соня, слегка зажмуриваясь, словно ожидая, что Нечаева ее вот вот ударит. Ксения Борисовна ударила кулаком в стену точно около уха Скворцовой и прислонилась спиной к стене, доставая джул. -Какая же ты идиотка, Скворцова… Сказала Нечаева, делая затяжку и выпуская вверх клубок дыма. Соня, ноги которой все еще подрагивали от напряжения, не сводила с начальницы глаз и ничего не говорила, словно боясь ее спугнуть. Она тоже выудила из кармана джул и затянулась, одновременно с Нечаевой выдыхая новую порцию дыма и заполняя помещение углекислым газом. Внутри обеих женщин напряжение смешалось с чем-то терпким, что ни одна из них не могла распознать. Нечаева могла сравнить — было ощущение, словно они только что хорошенько друг друга отодрали, утянув друг друга на эмоциональные качели, и заканчивая половой акт, по киношным стереотипам, зажженной сигареткой. Единственная лампочка, освещающая коридор, начала мигать. Голову Нечаевой тут же заполнила мысль — беги! Ведь темнота была ее самым главным врагом. Никогда бы и ни за что она не осталась бы в темном замкнутом помещении одна. Но ноги совершенно не двигались, а все ее тело умоляло сделать паузу, дать время выйти из возбужденного состояния и вернуться к своему обычному — напряженно-страдающему. Ну в самом деле, не погаснет же эта чертова лампочка прямо сейчас. Сначала поморгает, а потом, дня через два, и погаснет. Как только Нечаева подумала об этом, мигание лампочки усилилось и она, словно зеленый свет светофора, когда до тебя только дошла очередь, гаснет, заставляя машины дать по тормозам, а Нечаеву — выжать газ в пол. Ксения Борисовна громко выругалась и, совершенно теряясь в пространстве, ухватилась за первое, что попало под руку — руку Скворцовой. -Вы чего, Ксения Борисовна? -Заткнись и выведи меня отсюда к черту! Рыкнула Нечаева, держась за руку подчиненной так, словно если она ее отпустит, то утонет в океане или ее сожрет огромный динозавр. Соня, прикусив свою губу, уверенно шла вперед, визуально помня пространство коридора. Она не могла отделаться от мысли о руке Нечаевой в своей руке — теплой, но с холодными пальцами, небольшой, но словно идеально созданной для руки самой Скворцовой. Держась словно пионеры на первой дискотеке, пальцами ровно между большим и указательным пальцем друг друга, женщины небыстро шагали вперед. Нечаева ощущала, как к горлу подступает комок нервоза. Она глубоко дышала, но сердце билось все быстрее и быстрее, заставляя руку начальницы слегка дрожать в руке Сони. Девушка, ощутив дрожь начальницы, начала гладить ее руку большим пальцем. Ее первая любовь всегда так делала, когда ощущала дрожь и волнение Скворцовой. Вообще Соня бы сейчас прижала Ксению Борисовну к себе, пряча ее от страхов и дел, позволила бы ей делать с собой что угодно, лишь бы помочь ей унять боль. Но... Скворцова вдруг остановилась, когда они почти дошли до выхода, из-за чего Нечаева врезалась в подчиненную, едва не сбивая ее и себя с ног. Ксения Борисовна ухватилась за живот Сони рукой, крепко полуобнимая ее и тихо матерясь. В ногах Сони было что-то теплое, шерстяное и, самое главное, живое. И она едва на это не наступила. Слегка наклонившись вниз, Скворцова смогла рассмотреть енота, спрятавшегося в щели между досками пола, и едва заметно подрагивающего. -Скворцова, твою ж мать! Ты хоть предупреждай об остановках! -Извините, Ксения Борисовна. Но у меня в ногах, кажется, енот… Только сейчас обе женщины услышали, как в зале происходил какой-то кипиш. Тихомиров что-то возмущенно кричал, слышались щелчки фотоаппаратов и звук разбитого стекла. Соня подняла енота одной рукой, а он, быстро царапая ее руку, зарылся в ее плечо, прячась от звуков. Скворцова ощущала себя хозяйкой двух растерянных зверят, которые вжались в нее с обеих сторон, ожидая, пока она поругается с теми, кто их обидел. Соня быстро вывела их к людям, но интуитивно закрыла собой, словно говоря, что не даст их в обиду. Но как только глаза Нечаевой увидели свет, она отпустила Скворцову и тут же рванула к Тихомирову, чтобы не дать ему зарыть себя и ее в еще большую яму. Енот тоже выпрыгнул из рук Сони, оставляя на них глубокие кровавые царапины, и скользнул обратно в темный коридор, не желая быть заточённым в стеклянный куб снова. Величие Скворцовой упало, она снова стала обычным директором отдела коммуникаций. Не защитой, подмогой или помощью для Нечаевой, а рядовым сотрудником, почти не интересным, а самое главное — входящим в список людей, на которых Ксении Борисовне было плевать. Разве что она поднялась на пару позиций вверх, обогнав Джему. Вообще то за спасение обычно дают медаль. Ну да, тут даже спасибо не скажут. Размечталась.