Futureproof

Доктор заветно вкладывает ключ от ТАРДИС в миниатюрную ручку и сжимает крепко, будто дает немое обещание. Обещает и очевидно врет верит, смягчая прощание, в опустошающем проигрыше оседая на пол — Клара засыпает сном, от которого ни за что не проснется. Доктор, всегда внемлющий голосу разума, опирающийся на неоспоримую логику, то и дело добровольно дает уколоть себя замечательной мечте о надежде, как игле, блестящей на острие; надежде, боль от которой по-дружески привычна. Сожалений во все времена хватало с лихвой, чтобы при большом желании ими себя раздавить, но этот Доктор по-рептильи хладнокровный, словно темная материя постоянно расширяющейся Вселенной, не коснувшись звезд, надежно обволокла оба эластично бьющихся сердца. Глубокий старик в обманчивом теле юноши. А мрачно-пурпурным сдержанным сюртуком запахиваются потери, с которыми не справиться в одиночку, все сданные позиции и бессчетное количество разоренных миров. Элегантные часы на цепочке ведут обратный отсчет. «Иногда Вселенная заключает сделки».             Вселенная не благоволит тем, кто идет в обход её законов и путает карты. Клара. Клара Освальд. Маленькая бомбочка замедленного действия в пышном подоле викторианского платья или в узких джинсах двадцать первого века. Навязчивая мысль, которую он разбирает в мозгу, навроде настырно несходящихся сторон простейшего кубика Рубика, и не перестает путаться в хаотичных предположениях, чища зубы, взбивая подушку перед недолгой дремой, напевая в душе или поглощая любимые рыбные палочки с густым сладким заварным кремом. Главная интрига сезона, живой парадокс. Невозможная в том числе потому, что поверила в него тогда, когда Доктор не мог сам. «Тайна, завернутая в загадку и втиснутая в юбку, которая немного… мала», — Доктор вовремя одергивает себя, то ли прогоняя неубиваемую ностальгию по прошлому, то ли… В самом деле, о чем он думает?! О Кларе, которая неизменно выдавливает зубную пасту наполовину щетки, до сих пор по-подростковому вклеивает вкладыши от жвачек в личный дневник, коллекционирует неиспользованные бумажные пакетики с сахаром к кофе и не перестает пережаривать суфле по средам. А ещё очаровательно насупливается, разыскивая ключи в отделениях полупустой сумки через плечо. Землянка, стремглав бегущая на завывающий звук двигателей ТАРДИС — звучит знакомо, знакомо до щемящих спазмов в памяти. Доктора нельзя любить, он это прекрасно усвоил и вывел у себя на обороте бдительных век с произвольными росчерками пушистых ресниц, оттого и предостерегает: «Не влюбись», — поднимая за нестрогую талию над собой и кружа в душевном, окрыляющем полете: его эврика, что не снилась древнегреческому Архимеду даже в самых дерзких грезах. Его сокровище. После приземлившегося стука венских каблучков на коричневых полусапожках прыткие моложавые руки не отпускают Клару еще несколько мгновений, как будто в целом свете, кроме них, никого нет. Доктор через абсолютный, неподвластный ему всезатмевающий восторг и цепочку случайных касаний, распространяющимися кругами на стылой воде, изо всех сил старается, ведь хочет её оградить от фатального выбора. «Не влюбись», — на случай, если очередного поверхностного братско-сестринского поцелуя на прощание в щеку вдруг окажется мало, и растворяет в каждом последние оставшиеся сомнения. «Не влюбись», — огибая мимолетом аккуратную девичью фигурку в консольной комнате и ловя себя врасплох на странном, до малейшего нейрона смутно напоминающем чувстве, что неотвратимо закрадывается теплом и мармеладной сладостью. «Не влюбись», — тихо повторяет в мыслях Доктор, то ли ей, то ли себе, в лоб спотыкаясь о сандалово-карие глаза, не умеющие прятать невероятную, ослепляющую нежность, переливающуюся через край. «Не верь ему. В его сердце ледяной осколок». В таком случае Клара не надломит морозно-твердую прослойку в перикардах. Связь между ними в разговорах периодически затрагивают все, кому не лень. Невозможная девочка (не)понимающе отнекивается и просто позволяет себе быть рядом, пока разгадка, подобно дышащей в спину смерти, не станет безжалостно, до жути близка. Это называется знамение — будучи на волоске от гибели, спастись и лишь ненадолго отсрочить неизбежное. Одна зеркально-скользкая костяшка домино задевает собой другую, доводя до падения остальные. Проваливаясь в десятки затягивающих кротовых нор временного потока Доктора, она рвет себя на лоскуты, будто хлипкую ткань заношенного ситцевого платья. Рождается в отрезках длиною в двадцать лет, чтобы бежать за тенями его прошлых регенераций, таких далеких и отчужденных, и в нужных моментах умирает умирает умирает Невозможная девочка, сколько раз тебе нужно умереть, прежде чем Вселенной наконец станет достаточно? И он вслед за ней пускается по запутанным рейсам своей беспробудно долгой жизни, в персональную пыточную камеру, распыляясь на частицы зловещих мыслей, добивающих итогов и множества сокрушительных поражений, предстающих во всех циничных, уродливо четких подробностях, потому что...             Доктор безо всяких сомнений не переживет уже сам, если Клара погибнет хотя бы еще раз.