Ненависть уходит с рассветом

      Нет, Сукуна не гей. Но и, походу, не гетеро. Он просто извращенец.       Хуй стоит одинаково: как на классическую порнуху, так и на гейскую долбёжку в жопу. Однако особенно сильно, особенно болезненно, до разноцветных точек в зажмуренных глазах он стоит на видеоролики с идиотскими названиями. «Дал на рот младшему брату в общественном туалете», «Растрахал узенькую дырочку братика своим огромным членом», «Шлюшка ебёт себя в задницу дилдаком перед братом» — кто вообще такое придумывает? Сукуна в ахуе, но самозабвенно дрочит.       Стыдно, стрёмно, но лучше так, чем вспоминать произошедшее и наяривать на нихуя не детские разборки с Итадори. Лучше запереться на пару дней в своей комнате, избегать младшего и пуститься во все тяжкие (проще говоря, дрочить до мозолей, как в последний раз, на раздел порно, в который раньше не заглядывал).       Сукуна боится смотреть в глаза брату. Но и Юджи, судя по всему, тоже. Все выходные почти не появлялся дома, а сегодня в школе его даже в столовке не видно. Естественно, о произошедшем они не поговорили. Да и что тут обсуждать? Обоюдное помутнение рассудка, фолие а де, безумие на двоих. Общее психотическое расстройство, только им оно не подходит. Нужна тесная эмоциональная связь вперемешку с созависимостью.       Совместное безумие не про них, но поцелуй был пиздецки приятным. И всё же Сукуна втайне благодарен шумному Годжо, шаги которого слышны в параллельной вселенной, за то, что ворвался в туалет именно он. Иначе непонятно, как бы всё могло обернуться.       Уроки кончились (на удивление, Рёмен высидел их все), и теперь он лениво натягивает куртку, чтобы понуро отправиться домой, вероятно, за очередной порцией дрочки. Не сказать, что ему не хватило выходных, просто делать всё равно нехуй. Два голубка отправились «на волшебное свидание» или «нихуя это не свидание, Годжо». Сукуна не стал разбираться, покрутил пальцем у виска и оставил друзей наедине обсуждать стоящее на повестке дня «недопонимание».       Рёмен уже собирался идти к выходу из школы, уже сделал шаг в сторону дверей.       Юджи.       Стоит, болтает с каким-то блондинистым пидарком. Взглядом греет. Взглядом, в котором нет дурманящей ярости. Только кристально чистое тепло с осколками нежности где-то в глубине.       Медные глаза направлены на другого, но пригвождают к полу именно Рёмена. На Сукуну Юджи даже не смотрит. И усилий для этого никаких не прикладывает, чтобы взглядом не касаться. Внимания его Рёмен не заслуживает.       Слов с такого расстояния не слышно. Зато видно, как Итадори дотрагивается ладонью плеча паренька, чтобы направиться вместе к двери.       Зубы скрипят сами собой. В крошку могли бы стереться от того усилия, с которым сжимается челюсть. Но не сотрутся — это всё лирика.       Сукуна следует взглядом. Сукуна следует телом. Ноги сами собой ведут. Так ощущают себя сталкеры?       Так ощущается безумие, когда оно не на двоих.       Вот что делает Юджи, чтобы забыть их голодные, злые, порочные поцелуи в грязном школьном сортире.       Может Юджи и не пытался избегать его? Кажется, здесь только Сукуна играет в прятки. В одиночку и даже не подозревая.       Нужно удостовериться. Нужно убедиться. Нужно узнать наверняка.       Сукуна сглатывает. Нахуй шлёт здравый смысл и выходит вслед за братом.

***

      Сукуна втягивает длинную собу и палочками подцепляет небольшой кусочек свинины. Отец сидит напротив и как-то непонятно морщится.       Мясо мягкое, легко жуётся и волокнами распадается во рту. Соус немного сладковатый, немного пряный, а поджаренные зёрнышки кунжута усиливают вкус.       Папа резко встаёт. Даже как-то слишком. И морщиться продолжает. Сукуна склоняет голову в бок и обеспокоено смотрит. Уже открывает рот, чтобы задать очевидный вопрос, но отец его опережает. — Плохо себя чувствую, кажется, сегодня не получится тебе остаться с ночёвкой, — мужчина садится на корточки, заглядывает сыну в глаза. Заметно — действие даётся ему с трудом, однако считает важным пресечь любые волнения Сукуны. — Я позвоню твоей маме, хорошо?       Рёмен осторожно кивает. Вглядывается в папино лицо, на котором каждый мускул застыл в напряжении, лишь бы не выдавать боль. Но Сукуна всё видит, всё подмечает. И волноваться всё-таки начинает, несмотря на вкрадчивый и успокаивающий тон отца.       Отрешённо смотрит в тарелку, пока папа прикрывает за собой дверь в кухню. Ждёт, ведь папа сказал ждать.       «Мне нужно, чтобы ты забрала Сукуну».       Отец закрыл дверь, но телефонный разговор всё равно слышно.       «Я не могу ждать до завтра. Я уверен, это аппендицит, пол дня болело терпимо, скорее ныло. А сейчас усилилось. Мне нужно ехать в больницу».       Сукуне девять, и он не особо понимает значение слова «аппендицит». Знает про боль в животе, но на этом всё. Однако если папа так переживает, и ему срочно нужно в больницу, значит там что-то серьёзное.       «Тебе не надо будет меня никуда везти, можешь так и передать этому своему. Тебе надо просто забрать Сукуну».       Кажется, отчим и мать опять поругаются. Они всегда ругаются из-за Сукуны и его отца.       Рёмен вздыхает и теребит лапшу одной бамбуковой палочкой. Видимо, договориться с матерью удаётся, потому что папа возвращается на кухню с натянутой улыбкой.

***

      «Все хорошо, Сукуна. Мне сделают укол, я засну, а потом буду в порядке».       Сукуна пялится в телефон, сжимает своими маленькими пальчиками. И переводит взгляд на гроб.       Первый раз ему папа так сильно соврал.       Гроб с глухим звуком падает на дно ямы. Они с семьёй и близкими друзьями стоят в отдалении, ждут, пока могилу закопают. Потом можно будет попрощаться. Но уже не так, как тогда — помахав ладошкой из окна маминой белой тойоты.       Тогда Сукуна не знал, что попрощался навсегда. Тогда Сукуна не знал, что аппендицит — это не просто боль в животе. Не знал, что для его удаления требуется операция. И не знал, что от аппендицита люди умирают.       Впрочем, папа умер не от аппендицита. Он умер от того самого простого укола, после которого должен был быть в порядке.       «Во время введения анестезии у вашего родственника началась аллергическая реакция, которая привела к быстрому развитию отека дыхательных путей. Это такое состояние, при котором ткани в области горла сильно набухают, затрудняя или полностью блокируя поступление воздуха.       Мы сразу заметили признаки этой реакции и начали экстренные реанимационные меры: подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, ввели адреналин и другие препараты. Но отек прогрессировал слишком быстро, и мы, к сожалению, не смогли восстановить проходимость дыхательных путей.       Это крайне редкий случай, и предугадать его заранее практически невозможно. Мы искренне соболезнуем вашей утрате».       И зачем Сукуна запомнил всё это дословно? Слишком умные, слишком холодные, слишком отстранённые слова врачей. Слишком потухший взгляд матери и слишком слабый её кивок. Всего слишком, катастрофически слишком.       Мама уже давно не любила отца, но не была чудовищем. Помогала его родственникам с организацией похорон, разговаривала с Сукуной, несколько раз водила сына к психологу.       Только Сукуна не хотел ни с кем разговаривать. И с отцом прощаться. Он попрощался с ним тогда — из окна белой тойоты. А сейчас ему страшно.       Страшно наблюдать, как комья грязи летят и бьются о белую деревянную крышку. Страшно слышать, как взрослые мужчины громко матерятся и обсуждают, с какой стороны лучше закапывать и сколько времени это займёт. Страшно подходить ближе. Страшно смотреть на заплаканные лица родственников, страшно осознавать, что своё такое же.       Страшно отдёргивать пальцы от ладони брата, пытающегося утешить. Страшно слышать его слова, глухие, как из-под земли, без капли смысла. Слова, которые никогда не успокоят, только глубже зароют, закопают на два метра под землю также, как этот чёртов белый гроб.       Страшно-страшно-страшно. — Уйди, Юджи, — голос, будто не свой собственный. Утробный, низкий. Замогильный.       Юджи смотрит потеряно своими медными. Хочет что-то сказать, но лишь кивает и уходит. Молча кивает, слабо, медленно. Все эти кивки тоже уже слишком.       Сукуна протыкает воздух взглядом, следит за братом, возвращающимся к своему отцу и матери, что решила не трогать старшего сына. Сукуна так и хотел. Но разве от этого легче?       Юджи. Мама. Отчим.       И Сукуна. Сукуна, которому безумно страшно, но поделиться этим страхом не с кем.       Юджи стоит там, с семьёй.       А Сукуна. А Сукуна по другую сторону гроба.

***

      А можно ли вообще называть произошедшее поцелуем? Они скорее трахали рты друг друга языками. Не меньше.       Сукуна помнит тот хм… поцелуй (пусть будет так, еблей в рот это всё-таки называть странно) от и до. Прокручивает в памяти, жалит зубами губу в надежде вернуть ощущения жадных укусов, мнёт язык о скользкое нёбо, пытаясь воссоздать то лёгкое покалывание от языка чужого. Сукуна помнит. А ещё он помнит их разговор.       Инфекция безумия разнеслась по крови, практически моментально попав в мозг. Атрофировала всё мыслительные процессы, затмила разум. Оставила после себя лишь затяжную эйфорию и слабую возможность поддерживать начатый разговор. — Пиздишь. — Пизжу.       Сукуна даже не заметил, как согласился с братом по поводу своего неуёмного интереса к его личной жизни. Сукуна был занят. Старательно поглощал чужой язык, впитывал едкую слюну, вплетал пальцы в косматые волосы. И даже не заметил.       Признался Итадори прежде, чем признался себе.       Личная жизнь Юджи Сукуну действительно волнует.       Потому что день назад он практически стал сталкером. Не срослось лишь по идиотской причине — с тем пидарком Итадори разошёлся у ворот школы. Получается, Сукуна — сталкер-неудачник, сталкер-лох. Провалил первую же миссию по преследованию, хотя и не особо жалеет. Обернулось бы всё поводом для мозгоёбли — как минимум. Глупыми отмазками перед братом — как максимум.       Короче, хер с ним, со сталкерством. У Рёмена нет на это времени, наконец-то двое его дружочков-пирожочков-пидарочков соизволили снизойти до прогулки втроём. Правда сами съебались из школы чуточку раньше, но это мелочи. Сукуна лениво натягивает куртку и…

***

      Так блять.

***

      С каких пор Сукуна научился отматывать время назад или переноситься в прошлое? Не было такого. Но тогда схуяли он опять застывает на месте, впечатываясь глазами в младшего брата, стоящего у выхода из школы с тем же вчерашним полупокером?       Пиздят что-то, хихикают. Отвратительно, ну и мерзость. Гейская атмосфера сочится сквозь школьные стены.       Сукуна морщится и крепко задумывается. Он ведь видел этого паренька вчера не впервые. С трудом, конечно, но вспоминается. Год назад Юджи частенько с ним зависал. Но тогда Рёмен ещё держал свои одержимости на цепи. Почти без усилий, никогда не срывался. Только на драки, но это же не считается. Так отчаянно за жизнью брата он не следил.       Картинки в голове пазлами складываются. Пацан, от которого несёт голубизной на другом конце Токио, Юджи, который так легко признал, что он гей, их милые беседы с хиханьками-хаханьками.       Бывший.       Бывший, с которым Итадори снова хочет встречаться. Ну конечно, блять, не с Сукуной же ему встречаться.       Последняя мысль Рёмену вообще не нравится. Как в принципе можно было подумать о такого рода отношениях с Юджи. Сукуна сглатывает слюну, хотя хотелось бы сплюнуть. Желательно в блондинистого пидораса. И сейчас это оскорбление. Своих друзей Рёмен называет пидорасами любя, а этот… реальный пидор, короче.       Смотреть на них мерзко. Сукуна кривит носом и со скоростью пули вылетает из школы, попутно задевая брата плечом. Да, специально. Но он ведь торопится.

***

      Сукуна издалека видит Гето, забравшегося на лавочку и дохуя удобно расположившегося на ней на кортах. Годжо вьётся вокруг, пытается обнять со спины, но Сугуру лишь отмахивается пятернёй чёрных перчаток. Платиновые волосы выбиваются из-под шапки и лезут Гето в лицо, от чего тот незамедлительно чихает и продолжает отпихиваться от неуёмного возлюбленного усерднее.       Сукуна хмыкает и подходит ближе. — А чё нормально не сядешь? На лавочке обычно жопой сидят, — привлекает внимание друзей. — Не хочу булки отморозить, — Сугуру улыбается, отчасти из-за того, что Сатору перестал липнуть и подскочил к Сукуне, — холодно, пиздец, а ключи от музыкального класса у Сатору отжали. — Вот чё он от меня морозится, Сукуна? — Годжо обидчиво дует губы и куксится, — скажи ему, что это нормально для парочек. — Я в отношениях хуй пойми, когда был в последний раз, откуда мне знать? — Рёмен фыркает. — Внатуре, Сатору, хватит всем на меня жаловаться, — Гето спрыгивает с лавочки и бурчит себе под нос, — вдруг нас кто-нибудь левый увидит. — А не похеру? — в глазах Годжо искреннее удивление, — будто ты вломить не сможешь, если кто-то что-то скажет. — Смогу, но… — Гето хмурится, не привык ещё. Хотя чего он ожидал от отношений с белобрысым безбашенным полудурком.       Сукуна, вскинув бровь, с интересом наблюдает за друзьями и их умилительно приторным спором. Не вмешивается.       Снова прячется в мыслях своих.       Тот пацан пидорковатой наружности. У них ведь реально с Итадори что-то было? А может и сейчас…       Сукуна судорожно припоминает. Тот блондинчик и Юджи точно не друзья. Раньше, может быть. Рёмен видел их вместе. Видел и…       Намёки чего-то большего мгновенной лавиной засыпают Сукуну.       Взаимные переглядки, слишком частые, слишком нежные касания, провожания до дверей дома. Год назад Сукуна в шары долбился, походу.       Интересно, а как люди понимают, что они не гетеро?       Сукуна стеклянными глазами упирается в друзей, устроивших шумную перепалку по поводу огласки своего голубого романа.       Сразу знают, ну на каком-то подсознательном уровне? Перебирают порнуху в интернете, пока не докопаются до истины? Или влюбляются в кого-то своего пола?..       Юджи ведь уверенно признался Сукуне, что он гей. Нехотя, но уверенно. Значит как-то понял, как-то пришел к этому выводу.       Сукуна вот пришел к выводу, что он извращенец. А Юджи — что он гей. У Сукуны порнуха. А у Юджи? Первая влюбленность?       В этого, максимально пидарастичного, практически карикатурного?.. — А как вы поняли, что вы геи? — Сукуна внезапно выходит из своего транса, пугая резким вопросом друзей. — Эй, я вообще-то не гей, — Сугуру бычится и исподлобья смотрит на Сукуну. Сжимает запястье Сатору пальцами, видимо, они успели немного попиздиться для вида, для большей гей-драмы, пока Сукуна крутил в башке винтики да гаечки. — Ой бля, ещё один… базару ноль, Сугуру, ты не гей, но мой чле… — Годжо дёргает кистью и пытается перехватить ладонь своего парня. Гето не даёт этого сделать и заламывает Сатору руку. — Тише, бля. — Что ещё за «ещё один»? — Сукуна не обращает внимания на наиграно громкие подвывания Сатору о сложности отношений. — Ну ты же у нас тоже дохуя гетеро, — Годжо почти мгновенно прекращает исполнять и выпрямляется. Пояснить за базар-то надо. — Видел бы ты своё ебало там в караоке, тебе ж свалить куда подальше хотелось. И не от наших лобызаний, — получает меткий тычок под ребра от Сугуру и вскрикивает, — а от этой подружки своей. — Она мне не подружка, — Сукуна машинально морщится, вспоминая, как второй раз подряд прокидал ту же самую девчонку. — Ну а я о чём, — Годжо ухмыляется и вновь жмётся к Гето. Ничему жизнь придурка не учит. — Я, кстати согласен, — Сугуру сдаётся и приобнимает своего парня за плечи, — не люблю я эту пидорскую тему и ваще осуждаю, но я давно заметил — что-то с тобой не так. Даже не из-за похода в караоке. Раньше. — Это называется — гей-радар, пупсик, — Годжо гогочет сытой гиеной, за что снова получает тычок под рёбра. Заслуженно.       Гето фыркает, Сукуна тоже. — Короче, от вас нихуя помощи не дождёшься. — Бля, Сукуна, — Сатору перестаёт ржать и резко становится серьёзным, — ну что ты хочешь услышать? Ты же сам всё знаешь и видишь. Сугуру у нас до сих пор не гей, а я влюбился в этого не-гея… — Никогда меня к бабам не тянуло, — Сугуру внезапно перебивает и крепче сжимает плечо Сатору, — а на мужиков… ну, блять, мне реально надо говорить это?.. Стоял, короче, всегда. Пиздец стремно щас…       Сукуна в ахуе застывает и перекатывает взглядом с одного друга на другого. Годжо заботливо вертится вокруг Гето: обнимает, по головке поглаживает, хвалит за смелость. Но Сукуна не на это обращает внимание. Внезапные чистосердечные у лавки в парке после школы в минус три — вот, что важно. Хотел, конечно, хоть немного прояснить ситуацию, но не ожидал от друзей такой глубокой вовлеченности. — К-короче, мне домой надо, — Сукуна почему-то начинает заикаться и пятится назад, — Сугуру, рад за тебя, что ты…       Не договаривает, уходит, почти сбегает. Годжо был серьёзен, как никогда. Гето даже признался. Сукуне тоже ведь следует… признаться? Но Сукуна…       Осознанием из дробовика. Разрывными патронами.       Он не просто гей.       Предупредительным в воздух.       Он гей-извращенец, который дрочит на родного брата.       Контрольным в голову.       Ты убит, Сукуна.

***

      Если разложить все чувства по полочкам, если навести порядок в костяной клетке с сердцем, если очистить разум от эмоций, то можно легко понять две аксиомы.       Первая. Сукуна — гей. Однозначно, сто процентов, неоспоримо.       Вторая. Сукуна запал на собственного брата. Здесь есть некоторые нюансы, над которыми ещё стоит поразмыслить, но, в общем, дела обстоят так.       Аксиомы не требуют доказательств. Это постулат, догма, исходные данные. Но Сукуна от себя не отъебётся, пока не обоснует даже святую истину.       Как люди понимают, что они не гетеро?       Сукуна не уверен. Он пытался гуглить, но статьи в интернете быстро ему наскучили.       Осознание своей сексуальной ориентации — это индивидуальный и, возможно, постепенный процесс, который может происходить по-разному для каждого человека.       Ну и духота. Все такие сложные, ёбнуться.       Короче. Те три пункта, которые Сукуна составил в голове при встрече с друзьями, имеют смысл. От них он и отталкивался в своих доказательствах к аксиоме, в доказательствах не нуждающейся.       Осознание на подсознательном уровне. Гейская порнуха. Ну и всякие эти ванильно-нежные чувства.       Итак, на подсознательном уровне Сукуне некомфортно находиться в любовной связи с девушками. Гейская порнуха ему нравится. Особенно с братиками. Задрачивается до стирания базального слоя эпидермиса, чтобы по отпечаткам пальцев не вычислили. Но вот с влюбленностью сложнее. У Сукуны такого не было. Лишь влечение к Юджи. Оно присутствует — стоит признать и смириться.       Но влюбленность… нет, Сукуна не любит Итадори, он его ненавидит. Они даже признались друг другу в этом. Тогда, в туалете. Всё оказалось взаимно.       Сукуна не влюблён, ни в Юджи, ни в кого-то другого.       Однако бесит сама мысль, что Юджи осознал свою сексуальную ориентацию посредством влюбленности в заурядного уебана-пидарюгу.       Это немного неприятно. Царапает, скребёт где-то с изнанки.       Проще говоря — Сукуну бесит, что Юджи так не мучался. Что Юджи не ебал себе мозг круглосуточно.       Что Юджи просто влюбился.       Сукуну это бесит. Пиздецки бесит.

***

— Чё у тебя с тем пидорасом?       Сукуна не знает, имеет ли право задавать подобные вопросы. Не знает, но задаёт. Зря что ли сбежал от друзей и пол вечера ждал, когда Итадори вернётся домой? Прислушивался к каждому шороху, скрипу. И ждал, когда уже блядская входная дверь откроется, впуская вдоволь нашлявшегося где-то сопляка. — Можно повежливей? — Юджи разувается и подходит ближе к старшему, — я загадки разгадывать должен? Конкретнее, Сукуна. — Блондинчик, весь такой манерный. По нему сразу видно — половина школы его ебала, — Сукуна ухмыляется, ухмылкой своей дрожь в голосе прикрывает. — Я же сказал — повежливей, — Итадори слишком быстро оказывается слишком близко. Слишком яростью рассветной прожигает. Слишком сильно ладонью своей толкает, загоняя обратно в комнату. Слишком бешено в стену телом вжимает.       Итадори — одно сплошное слишком. Только Сукуне его катастрофически мало. — А то что? — издёвка в голосе, рот также — искривлён ухмылкой. Сукуна уже кайфует. А как иначе? Сегодня спровоцировать Юджи оказалось невероятно легко. Вот он — сам подошёл, сам в комнату увёл, сам в стену вжимает. И лицо близко так ещё. Ровное дыхание кожу горячит. Скоро не будет таким ровным.       Юджи отводит взгляд в сторону, а Сукуну это почему-то бесит. Руку сопляк не убирает, так и оставляет крепко стискивать плечо. — Может уже прекратишь пытаться меня задеть, оскорбляя моих друзей? — Итадори вновь смотрит, рукой второй стену придерживает. Явно не для того, чтобы не упала. Для того, чтобы Рёмен не выбрался из западни.       А Сукуна и не планирует. Он кайф ловит, он по венам злость Юджи пускает, схуяли ему сбегать? Наркоман херов. Дальше гримасничает, понимая, что провокация удалась. Лишь для вида брата в грудь толкает. Слишком слабо, чтобы совсем отпихнуть. Глазами своими в глаза рассветные впивается. Дыхание чужое губами ловит.       И кайфует-кайфует-кайфует. — Кто ж виноват, что ты дружишь лишь с пидорасами? — скалится, зрачками в бездну медную погружается. — С пидорасами? — Юджи картинно закатывает глаза, прерывая уход в гибельный омут, и лишь пальцы крепче плечо сжимают, наглядно показывая раздражение, — а кто тогда ты, если сосёшься с родным братом и хуй держать в штанах не можешь?       Вообще-то может, иначе…       Иначе что?       Сукуна может, короче, свой хуй удержать в штанах. Важно другое.       Итадори тоже беспокоит эта их тема с поцелуем.       Сукуне есть, за что зацепиться.       А Юджи тем временем прикусывает губу. Понял, чё спизданул, видимо.       Но Сукуна уже зацепился. — Извращенец? Но тогда ведь и ты тоже, не помню, чтобы ты был против.       Юджи молчит, взгляд отвести пытается. Сукуна не позволяет. Резко меняет их позиции. Итадори сдавленно охает, протирая спиной стену. Пальцы Рёмена впиваются в чужой подбородок, заставляют смотреть только на себя. Заставляют не думать о постороннем. — Ты ведь не был против, Юджи? — Сукуна ухмыляется, садистски тянет гласные, продолжает игру в провокацию, — ты всегда против, когда я в мясо крошу твоё лицо. Дёргаешься, извиваешься, пытаешься въебать мне. А тогда что? Понравилось?       Юджи не умеет врать. Сейчас и не пытается — просто молчит. Лишь взглядом буравит. — Понравилось, значит… — Сукуна задумчиво скользит пальцем по чужому подбородку к нижней губе. Что дальше сказать — не знает.       «Может ещё пососёмся?»       Да не, херня же какая-то.       Итадори пользуется моментом, пока Сукуна отвлекается на свои размышления. Внезапно толкает в грудь, цепляется следом и валит старшего на пол. — Ага, бля, понравилось, — не теряет ни секунды, забирается сверху, но садится не на бёдра, как обычно. Ближе к плечам. Задницей своей крепкой и всем весом в пол Сукуну вдавливает. — Ночь не спал, думал, как бы член свой тебе в рот присунуть. Но ты ведь и не против будешь, верно, Сукуна?       А Сукуна. А Сукуна в шоке. И ахуй по венам пускает. Лишь бы чем-то жилы себе забить, наркоман херов. Только и может, что пальцами за бёдра чужие хвататься. Но не дёргается, скорее замирает и глаза от удивления распахивает. Губу закусывает, ощущая крайнюю степень возбуждения. — Можешь не отвечать, знаю, что ты не против, — медные глаза искрятся от жаркой пляски бесов, — думаешь, я слепой или тупой и не вижу, что ты снова меня провоцируешь? — Юджи вздыхает и взглядом своим плавит, — ты доигрался, Сукуна.       Молния на джинсах вжикает слишком быстро, слишком громко. Юджи опять слишком-слишком.       Глаза-рассветы в кости въедаются. Ранят, клеймят.       А Юджи член свой из штанов достаёт. Рукой у основания сжимает. Головка кровью наливается, венки вздуваются, а смазка прозрачная из щели сочится, тянется.       Сукуна хочет ответить, сказать что-то едкое, обидное, саркастичное. Пиздюк всё-таки слишком. Слишком много на себя берёт. Но Сукуна не может.       Сначала глаза-рассветы: ранят, клеймят. Следом исцеляют, манят.       А теперь член. — Ты, блять, или скажи нормально, что ты хочешь, — Юджи ведёт стволом по щеке, а Сукуна бледнеет, — или рот закрой и не пизди на моих друзей и меня. Заебал.       Сукуна молчит, не может сказать нормально. Мысли разбегаются со скоростью света в вакууме. Лишь глаза таращит и губы машинально расслабляет, когда чужая алая головка их касается. В собственных штанах настоящее буйство: трусы намокли и неприятно липнут к члену. Жарко и противно давяще.       Юджи удивленно вскидывает бровь, когда проходится головкой по губам, оставляя на них липкую смазку. Замечает, как Сукуна приоткрывает рот. Будто послушно, даже немного робко. И пялиться продолжает растерянно.       Стекло калейдоскопа с феерией красок поверх зрачков. Перед глазами мутнеет, но Сукуна уверенно кладёт руки на ягодицы брата. Поглаживает через мягкую ткань брюк, чуть сжимает. Сквозь яркие блики наблюдает озадаченность Юджи. — Ты… — Итадори пытается вернуть былую уверенность, он явно не ожидал такой реакции.       Они оба не ожидали.       Как и не ожидали, что входная дверь скрипнет именно в эту минуту.       Юджи подрывается, резко поднимается на ноги, торопливо запихивая член в штаны. Кидает взгляд, полный ужаса, на Сукуну, и съёбывает в коридор.       Всё это занимает не больше пары секунд. Пиздюк тренировался где-то? — Привет, мам! — Из-за двери. Бодрым голосом, будто и не было… всего этого.       А Сукуна в ахуе. И шок по венам пускает. Наркоман херов. Поправляет свой член. Садится. Смотрит в стену. А в голове картинки. Тем же блядским калейдоскопом. Режут сетчатку на идеальные спектры.       Картинки, на которых Сукуна берёт у Юджи в рот.