Ненависть уходит с рассветом

— Ты ща огрёбешь, уёбище лохматое, — Сукуна с порога хватает только зашедшего в дом брата за ворот футболки и рычит прям в лицо, — ты нахуя матери рассказал, что я курю? — Скажи спасибо, что упомянул только про сиги, — Юджи ниже Сукуны почти на голову, но смотрит без тени страха. — Тебя ебать не должно, что и с кем я курю — футболка скрипит, надрываясь, Рёмен тащит брата к себе в спальню, — стучать на меня было необязательно, но ты ведь дохуя правильный и обожаешь лезть не в своё дело. — Отпусти меня! — Юджи давит старшему на предплечье, царапает кожу ногтями, стараясь избавиться от цепких рук, — с хера ли строишь из себя обиженку? Мать всё равно бы узнала, ты даже не скрываешься.       Сукуна не обиженка. И он не отпустит. Пиздюк сам нарвался — никто не просил его бежать к мамочке и ябедничать. Бесит. Своими честностью и благоразумием. Своими порядочностью и простодушием. Бесит-бесит-бесит.       И глаза эти, что без тени страха, пиздец, как напрягают. Две чёрные дыры, обрамлённые медной проволокой радужки. Утягивают в омут чистой злобы.       Рёмен злится и уже совершенно себя не контролирует. Глаза — спусковой крючок. Пальцы отпускают ворот футболки и скручиваются в кулак. Чтобы заехать младшему по плечу. Юджи шипит от боли, но сбежать не пытается, ответно толкает Сукуну в грудь.       Мелкий должен был испугаться и съебнуть поскорее. Откуда вообще взялись абсурдная храбрость, желание дать сдачи и наивная самоуверенность, что он вывезет в драке? Такая реакция немного удивляет. Но раз Юджи решил подраться — Сукуна не откажет ему в этой необычной просьбе.       Мгновенный удар под дых стальным кулаком, и Юджи закономерно сгибается пополам. Но как-то относительно быстро выпрямляется и кидается на брата. Такое его поведение очень противоречиво и не клеится с общим образом примерного и послушного мальчика. Сукуна на секунду застывает в шоке, тем самым позволяя повалить себя на пол.       Полосатый ковёр совершенно не смягчает падение. Юджи сидит сверху на бёдрах и тяжело дышит. Видимо, сам не ожидал, что удастся подкосить старшего.       Сукуна быстро выходит из ступора и снова тащит Итадори за ворот несчастной футболки. Приближает к своему лицу лицо чужое. Ощущение сбитого дыхания на собственной коже горячит, сбивает с толку. В выразительно больших глазах отчётливо проступает гнев. Рёмен никогда такого не видел. Юджи уже пару лет, как оставил свои попытки вернуть расположение и былое отношение брата. Любому надоест бесконечно стучаться в закрытую дверь, даже под воздействием аффективной привязанности. Когда Сукуне исполнилось пятнадцать, его игнор крайней формы достиг апогея, вызвав у Юджи игнор ответный. Но сегодняшняя стычка… она пробудила рассвет ярости. В медных глазах больше не отражается боль, не отражается безразличие. Теперь в них лишь безупречная и пока ещё стерильная ненависть.       Почему-то это заводит. Наверное потому, что такого Итадори Сукуна не видел никогда.       Рёмен крупнее, сильнее. И злее. Он без труда подминает под себя брата и заносит кулак, чтобы пройтись по искаженному от гнева лицу. Чтобы его усилить. Вывернуть на максимум все возможные рычажки регулировки. Ввести Юджи в состояние бешенства.       Костяшки проходятся по пухлой нижней губе. Итадори негромко вскрикивает и мечется, пытаясь выползти из-под старшего. Но Сукуна слишком тяжелый. Он бьёт ещё раз. Скрюченные пальцы пачкаются кровью, но не только из губы Юджи. Свой кулак тоже слегка покоцал.       Рёмен вновь заносит руку для удара. Грудь ходит ходуном, но почему-то дышать становится невероятно легко. Юджи блокирует ладонью следующий удар и тоже загнанно дышит. Кровь из уголка рта сочится, по капельке спускаясь к подбородку. Он зол, пиздецки зол. В глазах совершенная ярость, от чего Сукуну ведёт. Ведёт, мажет, разъёбывает. Эти глаза. Эта струйка крови. Эта, уже начавшая опухать, щека. Эта медная неистовая заря. Сукуну однозначно сносит. Такое лицо Юджи — естественный источник эндорфина.       Сукуна сглатывает. Пальцы брата сжимают кулак, не позволяют снова себя ударить. Но Сукуна и не может. Паника калечит рассудок. Смятение цепляется за страх. Бронхи будто сужаются, предрекая смерть от удушья.       Петля на шее затянется примерно сегодня.       Потому что.       У Сукуны сейчас, в эту секунду. Нет, даже раньше. Где-то с минуту?.. Или две. Похуй, Не имеет значения.       Потому что.       Сейчас.       В эту секунду.       У Сукуны.       Стоит.       На младшего, блять, брата.       Рёмен торопливо поднимается. Игнорирует удивленный взгляд Итадори, вытирает разбитый кулак и смотрит куда-то в противоположную стену. — Мразь ты, — бросает чисто механически, чтобы снять с себя все подозрения. — Ещё раз откроешь пасть — пожалеешь.       Но пожалеет только Сукуна, у которого только что встал хуй на пятнадцатилетнего родного брата. — А теперь съебись, — голос хриплый, дыхание тяжёлое. Не выдают волнение и замешательство от реакции своего тела, — можешь мамочке пожаловаться, как ты любишь.       Юджи, всё ещё охуевший от такой резкой смены настроения, поспешно поднимается на ноги. Вытирает тыльной стороной ладони кровь с губы. Молчит. Не задаёт лишних вопросов. Лишь громко хлопает дверью.       Хорошо, что он ничего не сказал, хорошо, что ничего не заметил.       Сукуне и без того тошно и нечем дышать.       Петля на шее затянулась примерно сегодня.       

***

      После того разговора с братом прошло около недели. «Забудем» ебало мозг на протяжении всех семи дней. «Забудем» крошило рёбра в труху и давило сердце всмятку. Неужели Сукуна не хотел забывать?..       Как-будто это «Забудем» больше ударило по самооценке, чем тот же не вставший, когда нужно, член. Последнее легко объясняемо — излишек алкоголя, звонок Юджи и последующая за ним невозможность сосредоточиться. Вероятно, ещё и девчонка была не во вкусе Сукуны.       «Забудем» — это совершенно иное. Брат сам выстраивает границы, которые когда-то строил Рёмен.       В любом случае, сейчас с Сукуной что-то не так. Раньше же у него стоял на девчонок. От Итадори отгораживался он сам.       Хм. «Стоял на девчонок». Если подумать, ситуации с бывшими у Рёмена тоже неоднозначные.       Всего их было три. Да, три, а не больше, как почему-то решил Годжо. И да. Секс был. Но нечто механическое. Кардио-тренировка с оргазмом по окончании (чаще всего нет).       И в каждых отношениях внутри что-то глохло. Сердце переставало биться, позволяя грудной клетке захлебываться тишиной. Сукуна всегда был инициатором расставаний. Всегда выдумывал причину, чтобы уйти, выдумывал объяснения для себя. «Просто не создан для серьёзных отношений» — извечное оправдание, логичная версия, разумный довод.       Вот только к последнему разрыву оправданий не нашлось.       Сукуне было семнадцать. Тогда, когда они впервые подрались. Сукуне было семнадцать. Тогда, когда у него впервые встал на младшего брата. Сукуне было семнадцать, когда он сам стал пытаться вернуть, но скорее воссоздать их связь. Ведь связь новая теперь возможна лишь на почве ненависти.       Причина покончить с третьими по счёту отношениями нашлась. Однако любые объяснения самому себе оказались утерянными безвозвратно.       И вот уже два года Сукуна не встречался ни с кем. Предпочёл отстраниться от всего связанного с тошнотворными бабочками в животе, парными футболками и счастливыми селфи с поцелуями в щёку. Предпочёл не заморачиваться.       Предпочёл не думать. Предпочёл спрятать себя от собственных мыслей.       Но чем дальше, чем дольше прятаться, тем громче эти мысли.

***

— Давай рассказывай.       Ну не собирался Сукуна лезть в их отношения. Как-то само получилось. И теперь он чувствует себя ведущим Большой операции сватовства. Традиционные ценности здесь, конечно, не к месту, зато личная совместимость — ёбнешься. Если уж сам Гето первый полез к Годжо сосаться — притяжение там пизже любой силы гравитации. — Что ты хочешь услышать? Да, мы сосались. И на той гнилой тусе тоже, — Сугуру в оборонительной позиции: говорит раздражённо и вызывающе. Очевидно, ему сложно с самим собой. — Больше я тебе ничего не скажу. — Фу, я и не хотел знать больше, — Сукуна фукает, но скорее для вида, чтобы немного подразнить и успокоить напряженного друга. Реального отвращения он не испытывает. — Меня больше интересует — начали вы встречаться или нет? Надоели эти ваши качели, на которых я тоже какого-то хуя оказался.       Гето заметно краснеет и смотрит в сторону. — Что-то вроде того… — звучит неуверенно, но не отпирается, — больше такого не будет, даю слово. Ну типа мы… ну я и Сатору… бля…       Сукуна тихо посмеивается от того, как Сугуру мямлит. Зрелище редкое. Такой Гето буквально на грани вымирания. Настолько, что можно смело заносить в красную книгу. Чтобы потом вычеркнуть и вписать в Палеонтологическую и биологическую базу данных, как существо исчезнувшее навсегда. Однако робкий и бормочущий себе под нос Гето сидит сейчас прямо перед Рёменом и изучает свои дохуя интересные кроссовки. Возродился фениксом или какой другой тварью, чтобы мямлить, краснеть и стыдливо принимать собственную влюбленность в лучшего друга.       Сукуна очень рад за своих пидорасиков, даже если Сугуру ещё в начале своего пути. — Я понял, можешь не продолжать. И можешь не стесняться, мне нахуй не надо тебя подъёбывать по поводу вашего гейства.       Гето поднимает голову и смотрит с благодарностью на друга. — И… ну, типа, в этом нет ничего такого. Прекращай уже париться по поводу своей пацанской хуйни, — Сукуна улыбается краем рта, хотя в грудине ощущает некоторый дискомфорт.       Сердце противно пищит и давит на рёбра. Так ощущается лицемерие по отношению к себе. А ведь Рёмен даже не придерживается каких-то глупых правил типов с района на кортах, как тот же Сугуру. — Приве-е-ет, солнышко, — Годжо вламывается в пустой класс, в котором только что велись задушевные разговоры, смазано целует своего новоиспеченного парня в губы и нахально садится между друзьями, — и тебе тоже приветики. Чё такие недовольные?       Боже, прибыл Годжо Сатору. Но в этот раз очень вовремя. Не дал Сукуне продолжить свои мысленные пиздастрадания на почему-то популярную в последнее время тему. — Нормальные, — Рёмен с сомнением смотрит на Гето, охуевшего от произвола белобрысого, и переводит взгляд на Сатору, — чё такой довольный? — Да я бабла срубил, — Годжо ухмыляется и кладёт голову на плечо Сугуру. Мда, Гето только-только, с огромным трудом и сквозь зубы сказал: «да», а Годжо уже даже не пытается держать себя в рамках приличия. — Челик, который закатил вечеринку, начал встречаться с той своей пассией. Ну а я пояснил ему, типа мои советы не бесплатны. — И он просто отдал тебе бабки? — видно, что Гето немного смущён поведением своего парня, однако не пытается его отстранить, лишь с улыбкой смотрит в светлую макушку. — Удивительно, но я б действовал по предоплате. — Ты бы не давал таких охуительных советов, как я, поэтому мне не нужна предоплата, — Годжо ярко светит своими резцами и, чуть запрокинув голову, глядит на Сугуру, — прости, милый, но из нас двоих я больше внушаю доверия.       Рёмен знает, каким образом Сатору добился «выплаты» за свои услуги. Никакой интеллигентности и внушения доверия беззаботной улыбкой. Это Сукуна — меньше слов, больше дела. Один удар под дых — и мелочь посыпалась. Годжо другой. Профессионально вымогает, угрожает, шантажирует. Заебашить тоже может, но в крайнем случае. Обычно до этого не доходит, все ведутся, все соглашаются, ведь у Сатору есть компромат на каждого. Короче, Рёмен уверен — тут не обошлось без харизматичного продавливания чем-то вроде: «У меня запись есть, где ты говоришь, как хочешь с ней замутить только потому, что по слухам она всем даёт. Вряд ли девочке такое понравится. А слухи, кстати, врут, это я постарался до тебя довести такую инфу». Сатору не зря мудак номер два в клубе отъявленных ублюдков. И Рёмен очень хорошо его знает, каждый раз почти предугадывает. Относится ко всем этим выходкам преимущественно критично, но с долей восхищения. Сам-то не может в такие методы. — Да, совет закатить вечеринку с уёбищной алкахой невероятен, — Сукуна скептично качает головой, — ты не пацана с девкой свести хотел, а устроить массовое отравление. — Ой бля, Сукуна, какое это имеет значение, если все рады и счастливы. А я ещё и денег залутал, — Годжо усмехается, — и я тут подумал — хочу потратить их на своих любимых друзей и не совсем друзей, — на этом моменте он слащаво чмокает Сугуру в щёку. Поцелуй сопровождается самым далёким в мире закатыванием глаз от Сукуны. Кажется, теперь Рёмену придётся наблюдать подобную хуйню постоянно. — Давайте пойдем в караоке, давно там не были. Сукуна, можешь тоже кого-нибудь позвать. Ты вроде познакомился на тусе с девчонкой… Будет что-то типа двойного свидания, класс же?       Годжо только пришел, а уже слишком много болтает. Напоминание о той розоволосой немного портит настроение. Сукуна планировал с ней встретиться примерно никогда. Ну бля, а какие ещё у него варианты, если хуй не встал из-за загонов по младшему брату?       Хм, впрочем, девка-то подробностей не знает. Может это и правда хорошая идея? Тогда у них с Итадори были некоторые разногласия и недоговоренности, однако сейчас уже всё решилось. Всё, кроме недотраха, получается (а такое с братом не разрулишь). — Почему бы и нет? — Сукуна задумчивым взглядом очерчивает друзей.       Идея действительно нормальная. Порой у Годжо бывают и такие.

***

— Почему он всегда за нами бегает? — Сатору такой смешной, когда серьёзный. Болтает ногами, сидя на качелях, а сам морщит нос. — Нельзя, чтобы он хоть раз остался дома? Я хотел рассказать тебе кое-что, а он опять с нами. — И что? Говори при нём, — Сукуна усмехается и крепче сжимает металлические цепи, раскачивая качель, на которой сидит Юджи, — Мне нравится, когда он рядом. Это же мой брат. — Не хочу при нём, — Сатору цокает языком и отворачивается, — будто он тебе самому не надоел. Сукуна перестаёт качать Итадори и опускается на корточки, чтобы встретиться с ним взглядом. Юджи, кажется, даже не слушал разговора. Сидит и беззаботно дёргает ногами, пристально смотрит на старшего. — Не надоел, — голос Рёмена звучит спокойно, он поворачивается к Годжо, — и никогда не надоест. Он верит мне больше, чем кому-либо, понимаешь? Разве это не здорово — быть для кого-то настолько важным?       Сатору всё равно хмурится и ничего не отвечает. Взгляд становится немного мягче, однако единственному в семье (пусть даже и не полной) ребёнку тяжело понять нюансы братской привязанности. Наверное, он хотел бы поспорить, не скрывать своё раздражение. Но Годжо не спорит, молчит и лишь наблюдает, как Сукуна вновь толкает качели, заставляя Юджи счастливо улыбаться и хвататься за звенья цепей.

***

      Кончики пальцев нервно постукивают по мягким подлокотникам. Чужие руки обвивают шею. Во рту пустыня, несмотря на выпитый залпом бокал пива с минуту назад. Разговоры вокруг такие же — пустынные, бесплодные, тянущиеся в бесконечность. По крайней мере, по ощущениям Сукуны.       Розоволосая девчонка задницей ёрзает на коленях, игриво улыбается, глядя на Рёмена, и сжимает наманикюренными пальчиками микрофон. Исполняет что-то совместно с Годжо.       Сугуру не поёт, но он тоже увлечён. Поедает мелкие закуски, периодически подкармливает ими Сатору, когда тот замолкает.       Взгляд замылен, но не от спиртного. Буквы на телеке мельтешат и закрашиваются, картинка рябит. Мелодии популярных песен, исполненные чужими голосами, тонут в хохоте. Хаос из цветов и звуков через призму стекла.       Сукуна легонько утыкается носом в мягкие волосы девушки. Пахнут клубникой. Её голос звонкий, навязчиво перекрывает музыку. Фальшивит. И, кажется, слов толком не знает. Сукуна отстраняется и смотрит на друзей.       Сугуру держит микрофон и делает вид, что поёт, хотя по факту просто ржёт над самодовольным ебальником Годжо, который решил, что смог уговорить своего парня спеть. Сатору не требуется много времени, чтобы почуять наебалово: он шутливо тычет Гето пальцем под рёбра, хихикая и вызывая тем самым искренний смех Сугуру. От этого Сукуна чувствует себя каким-то левым залётным типом. Стеклянная стена становится чуть толще.       Внешне Сукуна улыбается. Машинально роняет короткие комментарии. Руки плавно опускаются девушке на талию, но ощущаются там несколько чужеродно.       Спектакль продолжается. Приятная музыка царапает нервы, точечные источники мягкого света раздражают, а вес почти воздушной девицы на собственных коленях кажется слишком тяжелым.       Совсем не весело.       Сукуна убирает руку с чужой талии, скользит кистью в карман, доставая мобильник. Времени прошло не так много. Оповещений новых нет. Звонков тоже.       Блять.       Надо было опять сцапать ключи Итадори. В этот раз специально.       Специально, чтобы был повод съебнуть из блядской караоке-комнаты как можно скорей.       Ключи с собой только собственные. Причин звонить у Юджи больше нет. А Сукуне приходиться давиться натянутой улыбкой.       Мучительный вес чужого тела, его тепло, запах клубничного шампуня и непонятного приторного парфюма. Очень душно. Сукуне не хочется быть здесь. Не хочется петь, смеяться или делиться моментом. По крайней мере не с ней. Изначально не хотелось.       Внутренний голос трындит на повторе: «Когда это уже закончится?»       Розоволосая поворачивается и шепчет, едва касаясь губами щеки: — Теперь твоя очередь! — стягивает из мыслей и суёт в руку микрофон.       Сукуна машинально берёт предложенное и изображает улыбку. Глушит надрывный внутренний голос, уверяющий, что ему тут не место, а стеклянная стена становится ещё толще.

***

      Рыба в онигири какая-то безвкусная. А пряная груша в газировке нихера не пряная. Жидкость с пузыриками скользит через чёрную пластиковую трубочку и разливается по полости рта. Интересно, насколько это по-гейски — тянуть эту сраную газировку из трубочки? Так вроде только девки делают, чтобы не смазать помаду или чё там. У Сукуны помада на губах отсутствует, а значит он отрабатывает навык «сосать». Вдруг пригодится.       Нихуя не пригодится.       Что за мысли вообще и стереотипы?       Однако грушевая газировка всё ещё отвратительная и не такая, какой должна быть. Может просрочена? — Куда ты смотришь? — Годжо пальцами мельтешит перед задумчивым лицом Рёмена. Он, вроде, что-то рассказывал, но Сукуна отвлёкся, и теперь залипает на пиздюка, сидящего со своей компанией через пару рядов в школьной столовке. — Просто задумался, — переводит взгляд на друга и строит заинтересованное лицо, — но я тебя слушаю, продолжай.       Не слушает. Машинально глотает напиток. Не может долго фокусироваться на белобрысом. Может только пялиться на Итадори, дожравшего, отодвинувшего от себя поднос и устроившего голову на плече у Фушигуро. А говорил, что он ему не нравится. Ну конечно, вот же пиздабол.       Пальцы сминают листочки нори до хруста в суховатых местах. Тёмная стружка осыпается прям на колени, но Сукуна не обращает внимания. Продолжает сверлить взглядом спину брата. Кобальт 2 мм спокойно прорезает дыру в металле, но глаза Сукуны не обладают даже простенькой способностью — заставить брата повернуться и посмотреть на себя. Или хотя бы убрать свою чёртову башку с плеча этого ушлёпка. Дыру в спине соответственно тоже сделать не могут.       Лохматый черноволосый ублюдок поворачивает голову и что-то тихо говорит в макушку Итадори. Сукуна слов, естественно, не слышит, но вот они конченные, конечно. Не стесняются заигрывать даже при своей подружке, сидящей напротив и неторопливо грызущей морковную палочку.       Кажется, девчонка замечает пристальное внимание Рёмена. Вскидывает брови, глядя в упор. Юджи убирает голову с плеча друга (да неужели) и поворачивается на Сукуну. Кивает в немом вопросе: «чё надо?»       Сукуна знает, «чё ему надо». Упрекнуть младшего в пиздеже, отвесить парочку лещей так, чтобы щёки горели. Только вот зачем? Почему его так волнует вероятная влюбленность брата в лучшего друга? Какое ему дело? Да просто бесит, что соврал в том разговоре практически по душам.       Рёмен смотрит на Юджи, ловит его взгляд. С такого расстояния рассвет почти не манит. Совсем чуть-чуть.       Нет, Сукуна не встанет. Нет, он не будет подходить.       Когда Рёмен сбежал с вечеринки, чтобы передать ключи… Юджи собирался пойти к этому ушлёпку с тремя юзаемыми по жизни эмоциями.       Сукуна встаёт. Нет, он не будет подходить. Просто пройдёт мимо, возможно толкнёт младшего плечом, и покинет столовку. Не более.       Сатору, которого Рёмен прервал на полуслове скрежетом металлических ножек стула о пол, недоумённо смотрит. Сукуна не обращает на него внимания, просто движется в сторону брата.       Тогда Юджи ушёл с ночевой и не появлялся до обеда следующего дня. Чем так долго можно заниматься с совершенно скучным и унылым придурком? Очевидно.       Нет, Сукуна не остановится около их столика. Нет, Сукуна не схватит брата за руку. Нет, Сукуна не потащит его в мужской туалет. И нет, Сукуна не попросит пояснить за пиздёж. Нет-нет-нет.

***

      Сукуна останавливается около их столика.

***

      Сукуна хватает мелкого за запястье.

***

      Сукуна, игнорируя недовольные вопли брата и тщетные попытки вырваться, тащит его в мужской туалет.

***

      Сукуна попросит Итадори пояснить за такую откровенно наглую ложь.

***

      Пальцы всё также крепко окольцовывают чужое запястье. Сукуна загоняет брата в туалет. Рукой тянет к себе и тут же отталкивает, впечатывая Юджи спиной в изрисованный маркерами кафель. Дверь за ними агрессивно захлопывается. Рёмен наваливается всем телом на Итадори, плющит к стене, нажимает пальцами на линию челюсти, упирается ладонью в подрагивающий от напряжения кадык. Юджи судорожно всхлипывает и едва слышно хрипит. Гнев расширяет зрачки. Лёгкое удушье тоже. Сукуна тонет в тёмной глубине озёр, освещённых теплыми рыжеватыми лучами.       Итадори каким-то образом справляется с хрипами и резко бьёт кулаком брата в грудь, от чего хватка на шее слабеет. Сукуна потерял бдительность, в очередной раз растворяясь в рассвете. Юджи такого проёба не прощает, отпихивает старшего от себя и затравлено дышит.       Сукуна больно ударяется лопатками в дверь кабинки толчка, а Итадори времени не теряет. Оказывается рядом, только восстановив дыхание. В ответку давит ребром ладони на шею старшего, большим и указательным пальцами упираясь в ключицы. Приближает своё лицо и оставляет ожоги на сетчатке рассветом. — Ты чё устроил? — сипло, негромко, но требовательно. С ясной яростью, что дурманит. Придавливает шею, но не так сильно, позволяя ответить, позволяя плюнуть ядом в наглое, охуевшее ебало. — А ты? — очередь Сукуны хрипеть и хватать пастью воздух, — такой пиздабол, я в ахуе.       Рёмен пользуется возможностью схватить Юджи за запястья, вывернуть, отводя чужую ладонь от собственной шеи. Очередной толчок. Мелкий снова зажат между плиткой и телом Сукуны. Мягкие розовые волосы оказываются вросшими в пальцы-плети. Рёмен оттягивает голову брата, смотрит прямо в потемневшие глаза. Ждёт ответа, давит бёдрами на бёдра чужие. Забивает на собственный пылающий от возбуждения член — Итадори и так всё знает.       И теперь Сукуна отчётливо чувствует. Там, под замком ширинки школьных брюк дела обстоят абсолютно идентично. — И где я тебе соврал?       Пиздец. Хочется потереться. Пальцы сильнее дёргают чужие волосы, только чтобы отвлечься от назойливого желания. Но Итадори сам толкается бёдрами. Делает вид, что хочет отпихнуть Сукуну. Ага, своим вставшим членом. — Сказал, что он тебе не нравится, — склоняется над братом, злобно шипит в губы, а сам внутри сгорает от похоти.       Безумие кроет, прожигает рассудок. Уже совершенно насрать, как со стороны выглядит эта сцена семейных разборок. И как ощущается нелепый доёб в стиле ревнивой подружки. — Блять, я же просил — не приплетай Мегуми, — у Юджи болты вместо зрачков. Глаза наполовину прикрыты веками, зубы крепко сжаты, дыхание сбито, а член напряженно жмётся к члену Рёмена. — Он мне…       Хочется стереть это имя с его губ. И Сукуна стирает. Смачно впивается в чужой приоткрытый рот, впихивает внутрь язык, ведёт по намертво стиснутым зубам. Юджи разжимает челюсть, впуская обмазанный ядовитой слюной кончик. Сукуна пытается пропихнуть язык глубже, стремится к самым гландам. Наваливается на брата, сильнее прижимая к стене. Одной рукой хватает чужое запястье, бьёт им о кафель, царапает ногтями скальп, продолжая оттягивать волосы у корней. Юджи гортанно стонет, топя стон во рту старшего, трётся бёдрами и обсасывает язык.       Если бы Сукуна знал, что обгладывать голодным зверем рот родного брата так приятно — сделал бы это раньше.       Разум уже окончательно помер где-то на периферии черепной коробки, проебал пульс и не подаёт признаков жизни. А язык действует самостоятельно, не советуясь с мозгом, и уже находит себе пристанище во рту Юджи. Пускает корни, срастается с нёбом. Пытается прописаться там на ПМЖ любыми методами, основной из которых — слиться, став единым целым с чужим языком.       Член тоже пульсирует и проживает собственную жизнь. Готов вырваться из штанов, лишь бы уменьшить давление и быть ближе с членом брата.       Блядь. Сукуна точно извращенец.       Вытягивает язык из чужого рта, скользит им по опухшим губам, ощутимо прикусывает и неохотно отрывается. Они не договорили. — Что он тебе? Я, блядь, видел, как вы мило сидели в столовке, — дыхание совсем не удаётся ввести в норму. Оно тяжелое, дробью отбивается о губы Итадори.        Рёмен хочет ещё. Впиться в эти губы напротив, изводить, кусать, царапать шершавым языком. Что угодно, лишь бы не отрываться. И всё же сдерживает себя. Уровень усилия: «невозможно».       Невозможно не целовать этот рот, невозможно выпустить розовые пряди из пальцев, невозможно отстраниться и прекратить вжимать брата в стену, невозможно не продавливать до синяков торчащую косточку на запястье. Невозможно. Но Сукуна старается, он хочет услышать ответ. — И чё? Я тебе всё сказал, — глаза Юджи пылают заревом гнева перемешанным в кашу с возбуждением. Губы пунцовые от поцелуев. Сукуна окрасит их ещё ярче, доведя до эффектного красного. — Он мне не нравится. С хера ли ты вообще…       Рёмен сам в душе не ебёт, с хера ли он. С хера ли пялился на брата, с хера ли подошёл к нему в столовке, с хера ли притащил в мужской толчок, с хера ли закатил сцену. И с хера ли засосал.       Сукуна в душе не ебёт, но почему-то снова втягивает чужую нижнюю губу. Больно прикусывает, выбивая ещё один хриплый стон. И ещё раз. И ещё. Каждый стон — катализатор. Сукуну мажет, уделывает в мясо, и безжалостно разматывает лентами кишков по Юджи. Любая связь с реальностью оборвана. Есть только он и Итадори. — Ты ведь пиздишь? — отрывается на секунду, слышит урывочное «нет» в ответ и снова затягивает в поцелуй. — Почему ты не веришь? — Итадори выдёргивает запястье и тоже тянет старшего за волосы, — почему тебя в принципе волнует моя личная жизнь? — Не волнует, меня бесит, что ты врёшь, — Сукуна сипло шипит и заводится ещё больше. — Я не вру. А вот ты пиздишь. — Пизжу, — Рёмен соглашается и стискивает зубами нижнюю губу младшего. До боли, до крови. — Ты обещал, что не будешь втягивать Мегуми, — Итадори не остаётся в долгу — кусает отчаянно, сгребает пятерней волосы, намеревается выдрать, стянуть скальп, любым возможным способом причинить боль ответную. — Я его и не втягиваю. Если бы хотел, то разбил ебало тебе прям там. И ему. — Сукуна отстраняется, позволяет рассветному зареву утянуть себя на дно пучины. Утопленник по личной инициативе. Потрошит собственные внутренности, оголяя душу и раскрывая самое сокровенное, в чём даже себе боялся признаться. — Бесишь. — Ты меня тоже, — Юджи принимает его всего, таким, какой Сукуна есть. С порочными желаниями, со вздорной ревностью, с животной похотью и с необузданной тягой к родному брату. Потому что Юджи такой же. — Ублюдок мелкий.       Можно быть ещё более возбуждённым? Можно ли в принципе хотеть кого-то настолько сильно? Сукуна не знает. Не думает над риторическими вопросами, когда член буквально воет от боли. Ему не хватает простого трения. Ему нужно больше. Сукуна дуреет от потребности обладать.       Губы раздирают губы чужие. Пальцы Юджи слабеют, отпуская розовые пряди. Почти ласково скользят вниз, останавливаясь на шее. Не сжимают, просто гладят. И этот контраст разъёбывает посильнее любой драки. Сукуна больше не тонет, он плывёт, купаясь в медных лучах. Отстраняется, чтобы взглянуть на брата, чтобы в очередной раз пропасть, потеряться и найти лишь своё отражение в чужих глазах. — Мразь конченная, — Итадори тяжело дышит, несмотря на слова, греет своим утренним солнцем. — Ненавижу тебя, — тёплый рассвет парализует, Сукуна шепчет, едва шевеля губами.       Пальцы отпускают волосы, нежно их приглаживают. Спускаются вдоль висков вниз. Вдоль скул — к щекам. Ощупывают, медленно изучают чужое лицо. Трогают вспоротые зубами губы, ловят горячее дыхание на кончики. — Взаимно, — Юджи мягко проводит ладонью по шейным позвонкам и тоже шепчет.       Сукуна не может вырваться из гипноза. Не может и не хочет. Но дверь резко открывается.       Спасибо заебатой реакции, благодаря которой Рёмен крайне быстро отскакивает от брата. — Вы опять пиздитесь? — Годжо уже приготовил камеру, лайкодрочер хуев. — Да, но ты уже опоздал.       Голос до сих пор хриплый, палевный, однако какой есть. Сукуна, не глядя на брата, торопливо съёбывает, незаметно поправляя не планирующий успокаиваться член.       Молится всем богам, в которых даже не верит, упрашивая о том, чтобы Годжо ни о чём не догадался.