Purpose for your flame

      Проникающие сквозь узкие окна первые лучики позднего солнца коснулись лица девушки, и серые глаза медленно распахнулись. Пробуждение было легким, одним из тех, когда ты сразу понимаешь, где ты и кто ты, и нет этой блаженной паузы потерянности в дымке сна. И Эни лежала на, видимо, диване Гриллби, пустым взглядом сверля потолок и слушая собственное дыхание и сердцебиение в тишине комнаты. Медленно моргнув, девушка села, с плеч соскользнул потрепанный, но все еще теплый и уютный плед.       Взгляд серых глаз скользнул с мягкой ткани на ладони, в монохромно посеревшем мире замечая черные пятна сажи на пальцах. Она зажмурилась. Но за закрытыми веками, подсвеченными красным от света в комнате, снова полыхал огонь и горела плоть.       Эни встала с дивана и на секунду застыла посреди комнаты, не зная, что делать. Ей же нужно что-то делать сейчас, верно? Но раздумывать дальше не пришлось: каким-то магическим образом, словно почувствовав ее пробуждение, огненный элементаль зашел в комнату и на мгновение замер. А после неспешно подошел к ней, говоря тихим и нежным рокотом:       — Огонекхх? — когда она сфокусировала на нем взгляд, Гриллби, кажется, немного расслабил плечи в облегчении. — Душш или поешшшь?       Это был простой вопрос и совершенно обыденный выбор, и эта простота заземлила ее почти также хорошо, как последовавшее за этим прикосновение горящей ладони к макушке. Теплое, ласковое, безопасное.       Выбрав душ, Эни не задавалась вопросами, откуда у Гриллби взялась ее собственная одежда на смену и зачем, собственно, огненному элементалю вообще душ. Она встала под горячие сильные струи, чувствуя, как взлохмаченные кудри тяжелым весом расползаются по спине. Черные пятна легко отходили с рук, немного мыла, и свидетельства вчерашнего ужаса утекали в водосток. Если бы можно было так же легко вымыть ужас, осевший тяжестью в душе, и гнилую вину из глаз.       А вина была там, смотрела на нее в ответ, корчилась в серой стали радужек, когда Эни вышла из теплых объятий воды и посмотрела в зеркало. Вина оставила знаки в побледневшем оттенке загорелой кожи, в маленьком подрагивании губ и едва заметной дрожи в руках. Эта злая госпожа была как саван, как клеймо, едва заметное, но всегда присутствующее, и Эни поспешила отвести взгляд.       Спустившись на первый этаж в бар уже в свежей одежде и без единого пятна на коже, девушка на секунду представила, что ничего не происходило, и это было просто обычное раннее утро в пустом заведении ее наставника. Иллюзия, правда, продержалась ровно пару секунд, пока Гриллби не появился рядом и не поставил на стол перед ней очень домашнюю еду. Эни, честно, ожидала бургер, а не красиво поджаренные тосты и яйца.       Широкая ладонь легла ей на спину, и только тогда девушка осознала, что сверлит пустым взглядом остывающую еду. С тихим извинением она вяло стала запихивать в себя предложенное, отстраненно замечая, что действительно была голодна. Все казалось таким неправильным. Как все может остаться таким же как прежде, но одновременно стать совершенно другим? Она сделала что-то непростительное, что-то настолько ужасное, что ее собственный мир пошатнулся, но мир снаружи ее разума остался таким же. Солнце так же светило в окно, еда была вкусной и утоляла голод, и стрелки часов неумолимо шагали вперед, равнодушные к любым потрясениям, с которыми сталкиваются живые люди.       Свет перед лицом вырвал Эни из мыслей, вилка тихо скрипнула по пустой тарелке, и серые глаза поднялись выше, к фигуре стоящего за стойкой элементаля. Он ничего не спрашивал и ничего не говорил, стоял там в своей идеально выглаженной рубашке и жилете — бармен без лица. Как легко люди и монстры поддавались его образу безликой роли, фигуре, готовой слушать и слышать любого, всегда за стойкой, всегда к чужим услугам.       — Огонекх? — но морок пропал, стоило ему заговорить. В треске горящего голоса сквозило беспокойство. — Я сзнаю о произошшедшем. Поговори сссо мной.       Эни пусто моргнула. По какой-то глупой причине она даже не задумывалась о том, знает ли Гриллби о вчерашнем, по умолчанию решив, что о таком ужасе, который она сотворила, должен быть в курсе каждый в городе, если не в мире.       — Я… Я не знаю, что сказать, — хриплый запоздалый ответ. — Я не хотела ничего из этого. Я не думала, что… Я не хотела…       Глаза защипало, и грудь сдавило от грозящей снова развернуться истерики. Она чувствовала себя сейчас такой хрупкой, такой неустойчивой, как стеклянная пирамида, перевернутая и поставленная на вершину, готовая вот-вот упасть и разбиться.       Большая ладонь потянулась к ее лицу, но остановилась на мгновение в паре сантиметрах, словно давая возможность отстраниться. Когда девушка не двинулась, лишь тихо шмыгая, Гриллби мягко провел костяшками по нежной коже щеки, с шипением пламени стирая невольные слезинки. Его голос, низкий и щелкающий жаром костра, звучал внезапно жестко, почти жестоко:       — Ты не хххотела. Но это произошшло. Ты ссзабрала чью-то жизнь, пытаясь защитить другие, — горящая ладонь твердо, но нежно подняла лицо девушки, не давая скрыть дрожащие губы и наворачивающиеся слезы. — И ты преуссспела. Твой друг и те дети жшшивы.       Эни слабо всхлипнула и удивленно фыркнула от такой прямой и грубой точки зрения. В этот момент болезненно очевиден был тот факт, что элементаль намного, намного старше ее. Древнее существо с древним мышлением, жестоким, даже беспощадным в своей простоте.       — Но это неправильно, никто не должен был умирать там, я не… Как я вообще могу теперь…       Гриллби вздохнул с гудящим шумом и наклонился к ней ближе. Так близко, что Эни не только почувствовала, но и увидела взгляд живого пламени.       — Да, неправильно. Но этхо уже произошшло. Сссмерть нельзся исправить. Они мертвы, а ты жшива и будешшшь жить дальше. И единссственное, что ты можешшь выбрать сссейчас: как именно ты будешшь жить.       На мгновение, видя искаженное страданием лицо молодой ведьмы, Гриллби смягчается. Он аккуратно заправляет чуть влажные волосы за ухо девушки, игнорируя маленькое шипение пара при контакте.       — Я говорю тебе это, потому что другие не ссскажут. Монстры поддержатсс тебя, и ты не найдешь осссуждения среди нассс за свой поступокх. Но ты сссудишь себя сама и сссудишь жестоко, вторая черта твоей души, черта СССПРАВЕДЛИВОСТИ — обоюдно оссстрое лезвие в рукаххх, — элементаль выходит из-за стойки и подходит к ней ближе, кладя обе ладони на плечи.       — И что ты предлагаешь? Просто забыть и не думать? Отмахнуться?! Я не могу так, Гриллби, может в твое время можно было спалить кого-то з-заживо и п-просто пройти дальше, но сейчас это не так! — она не хотела кричать, не хотела звучать такой задыхающейся, но не могла просто кивнуть и проглотить то, что он сказал.       — Неткх. Ты будешшь жить со ссвоей виной, — голос элементаля понизился, зашипел мягче и утешительнее. — Но ты не должшна ссдаваться ей. Поверь мне, Огонекх, я видел сссотни жизней, людей и монстров. Я видел тех, кто не сссмог просстить себя — вина уничтожила всё, что было в нихх человеческхого.       Эни сглотнула горький комок в горле и отвела взгляд. Не сдаваться вине? Боже, как он мог говорить ей такое, если она была виновата, если она целиком и полностью сейчас состояла из этого сокрушительного чувства. Тихий вздох над головой, сжатие теплых ладоней на плечах.       — Это тяжело, малышшкха, но ты не однха, ты не останешшься с этим однха, — и ласковое пламя просачивается сквозь одежду и кожу, утешительно касается хнычущей внутри магии и обволакивает как пуховое одеяло, крепко и надежно. — Ты всегхда можешшь прийти ко мне, Огонекх. Но есссть и другхие, кто заботится о тебхе.       Сморгнув слезы, девушка подняла на него взгляд и повернулась в сторону кивка элементаля. За дальним столом, развалившись на деревянной поверхности, тихо похрапывала знакомая фигура в синей толстовке. Водянистый смешок сорвался с губ. Как она его не заметила? И как он не проснулся от их разговора?       Гриллби снисходительно осмотрел сопящий скелет и тихо хмыкнул. Элементаль подошел к черте своего терпения с закулисными играми друга и тем, как с его подопечной обращались. Подумать только, планомерно, пусть и не намеренно, толкать молодого и эмоционального, едва ли оперившегося мага огня — огня, первостихия его побери — в такое средоточие переживаний. Святой первоогонь, Гриллби вообще был удивлен тем, что девушка не сорвалась раньше. И свое сдержанное стальными тросами векового контроля раздражение он высказал очень прямо и доходчиво. Настолько доходчиво, что старший скелет с пристыженным (и, возможно, немного паникующим) видом метался полночи между своим братом, Королевой, Лабораторией и баром, подчищая хвосты, притаскивая одежду девушки и, в общем, отрабатывая очки в свою подмоченную карму. Жалости к абсолютно выдохшемуся, и оттого без задних ног отключившемуся за столом другу Гриллби испытывал самое крошечное “чуть”.       Услышав недовольное, странное фырканье за собой, Эни обернулась и посмотрела на немного потемневшего элементаля. Буквально: желто-оранжевое пламя на пару тонов приблизилось к более темным оттенкам.       — Гриллби? Почему Санс тут?       — Ссспроси его ссама,— и с этими словами он отпустил плечи девушки, подхватил со стойки пустую тарелку и скрылся на кухне бара.       Вздохнув, Эни сползла со стула и пошла в сторону кучки костей в синем худи. Санс, казалось, абсолютно отсутствовал для мира, устроив череп на скрещенных руках. Она подошла к столу и в который раз задумалась, почему этот конкретный монстр так много спит. По правде, ей не хотелось его будить. Ей вообще не хотелось доставлять хоть кому-то какие-то проблемы больше, чем она уже сделала. Воспоминание о том, как вчера она цеплялась за него, как за спасательный круг, словно назло всплыло в памяти, вызывая стыдливый жар, ползущий по шее. Впрочем, после этого она и к Гриллби липла как клещ. Но у того хотя бы не было проблем с физическим контактом.       Поняв, что позволила мыслям бродить, девушка вздохнула и тихо заговорила:       — Санс? — ноль реакции. — Санс? — попробовала она громче и получила ровно такое же “ничего”.       Хотя нет, кажется, он стал храпеть чуть громче. Помявшись, Эни, все же не рискуя трогать его, пока тот спит, постучала костяшками пальцев по столу рядом с его рукой. И реакция последовала незамедлительно: крупно вздрогнув, скелет резко выпрямился с широко распахнутыми глазницами, с громким стуком врезаясь коленями в стол.       — дерьмо! — поморщившись, он провел ладонью по лицу, и только тогда поднял на нее взгляд. Привычная ухмылка была маленькой, почти неуверенной. — хэй, малыш.       Эни тихо хмыкнула от этого “малыш” и неясной волны утешения, нахлынувшей на нее вслед за обращением. Однозначно лучше приятеля, хотя, кажется, это забавное обращение у скелета было зарезервировано изначально для Фриск, а теперь и для нее, периодически проскальзывая все чаще.       — Хэй, Санс, — она замолчала, не зная что сказать дальше. Они были друзьями или уже нет? Или еще да? Или уже да? Любое взаимодействие с ним Эни казалось палитрой неясных оттенков, и сейчас было явно не время, чтобы разбираться в этом. — Ты… Гриллби предложил мне спросить, что ты тут делаешь. Так…?       Санс, казалось, потратил пару секунд на обработку ее вопроса и глухо хмыкнул.       — ну, ты вообще-то сбежала из дома посреди ночи. даже записку не оставила, почти разбила сердце моему брату.       — Я… Извини.       — эх, расслабься, — Санс устало вздохнул, потер фалангами затылок и посмотрел на нее этими внимательными огоньками. — я надеялся поболтать и, э, обсудить вчерашнее, — он на секунду обратил внимание на ее одежду и криво улыбнулся. — и, да, извини, порылся в твоих вещах.        Со слабым смехом Эни собралась сесть напротив, а потом, словно махнув рукой на свои, такие незначительные сейчас переживания о том, что он подумает, плюхнулась рядом с ним на диван. Она не была готова сидеть напротив и смотреть в эти настойчивые белые огни и обсуждать вчерашнее, как на допросе. Лучше уж так, тем более монстр вроде бы не возражал.       — Ничего страшно. Спасибо, на самом деле. И за вчерашнее… За вчерашнее т-тоже, — голос дрогнул, сырая уязвимость снова расцвела на дрожащих губах. — За вчерашнее тоже спасибо, Санс. Если бы не ты…       Если бы не он, то девушка даже не знает, что произошло бы дальше. Как бы она действовала в том переулке, когда три корчащихся в агонии фигуры наконец замерли бы и замолчали, оставляя ее в ужасе рядом с раненым другом и двумя монстрятами.       Почти невесомое прикосновение к предплечью — Эни бы даже не заметила, если бы не смотрела все время вниз, туда, где белые фаланги теперь касались ее руки. И низкие слова монстра прозвучали вслед за маленьким жестом, разбивая хрупкое самообладание.       — эй, это я должен благодарить. ты ввязалась в это из-за папса, но ты не ушла, ты осталась и… ты защитила моего брата. он…, — Санс замолчал, резко осекая свою искренность.       Ни для кого не было секретом, что братья-скелеты близки, но для Санса, его брат был не просто семьей, не просто родственной связью, он был всем. Светом, смыслом жизни, маяком в бесконечной тьме. Его собственное жалкое существование давно потеряло для него всякую ценность, и он находил в себе силы двигаться и делать хоть что-то только ради Папируса, ради своего горячо любимого младшего брата.       Но эти слова — слишком личные, слишком болезненные и слишком открытые, и потому он вздохнул и продолжил коротким:       — спасибо, эни.       А та лишь отчаянно мотала головой в отрицании, закусив губу и стараясь сдержать уже осточертевшие слезы.       — Пожалуйста, не благодари меня. Я бы ни за что не бросила его, но то, что я сделала… Я не могу слышать, как ты благодаришь меня за это.       Поморщившись, Санс посмотрел на лицо девушки и мигающую в страдании душу. Она выглядела несколько лучше, чем вчера, но все равно паршиво, и, к собственному удивлению, скелет всерьез подумал о том, чтобы немного облегчить ношу брюнетки, раскрыв то, что он собирался оставить при себе. Быстро обдумав, насколько это разумно, Санс пришел к выводу, что он уже устал думать, и да пошло оно все в ад.       — если тебе станет легче, технически, ты зажарила только одного из ублюдков.       — …Что? — ошалело моргнув, Эни резко обернулась к скелету, впиваясь взглядом в усталые черты и несколько равнодушное выражение монстра.       — ну, я как бы взял двоих на себя.       Тишина. Секунда, две, почти слышимый звук скрипа шестеренок в голове девушки.       — Ты сделал что?! Санс, какого черта? Зачем ты это сделал?! Может им можно было помочь, может они могли бы-, — Эни полностью повернулась к нему, схватив ткань чужой толстовки и в смеси ужаса и недоверия смотря на монстра. Тот лишь недоуменно моргнул глазницами и, словно осознав, что ляпнул, поморщился и объяснил более развернуто.       — они уже цеплялись за последние НР, когда я там оказался. и ты же врач? ты должна знать, что, ну, люди в таком состоянии не выживают. даже зеленой магией такое не поправить быстро. а времени у них было еще может пара минут, — и это он брал очень оптимистичное число.       С судорожным выдохом девушка отпустила синюю ткань, пальцы нервно запутались в чуть влажных кудрях. Из того, что она помнит о вчерашнем кошмаре — те трое горели целиком, быстро и сильно. Стопроцентная площадь поражения, с ожогами не меньше третьей степени это… действительно смертный приговор. Шорохом песка по стали в ушах снова захрипела, засмеялась вина.       — Зачем тогда… Зачем, Санс? — она отвернулась, едва выдавливая вопрос.       — эм. устроит ли тебя ответ, что у меня были очень веские причины? — немного нервно спросил он, и Эни бросила на монстра грязный взгляд из-за поволоки слез. — понял. про СТАТУС и ХАРАКТЕРИСТИКИ в курсе? — слабый кивок в ответ. — славно.       Скелет засунул руки в карманы и начал странным, словно заученным тоном:       — итак, есть два показателя, которые в нашем случае имеют значение: EXP и LV. первый означает "очки казни". способ подсчитать, сколько боли ты причинил другим. когда ты кого-то убиваешь, твои EXP возрастают. когда у тебя достаточно EXP, твой LV возрастает. LV же означает "уровень жестокости": способ измерить чью-то способность ранить. пока следишь за мыслью? — Санс посмотрел, как медленно бледнеющая девушка кивнула ему, и вздохнул. — LV влияют на людей и монстров. сильно. на самом деле, так сильно, что погрязший в LV человек едва ли будет похож на себя прошлого. и люди в том переулке имели довольно высокие LV. это значит, что их убийство скорей всего дало бы тебе сразу LV 3 или 4, что, эм, очень паршиво, тем более за раз.       Мысли скакали в разные стороны от всего сказанного, от каких-то дополнительных условий и скрытых вещей, но захлебывающийся в смятении разум выцепил самое главное.       — Ты… сделал это, чтобы я не набрала LV?       — да. по крайней мере, не больше, чем ты уже сделала, — он увидел, как напугано расширились серые глаза и немного виновато опустил взгляд на грудь девушки, где сжалась оранжевая душа. — у тебя LV 2.       — Это, — Эни почти не узнала собственный дрожащий голос. — Это можно как-то исправить?       Она поняла ответ сразу, по удивленно поднявшимся надбровным дугам скелета, по ярко горящим огням в глазницах и заострившимся, ожесточившимся краям ухмылки — нет. Какая-то магическая характеристика ее души, самой ее сути, несет теперь отпечаток совершенного, как страшное клеймо. Резко вернулось воспоминание о том инородное чувстве, чуждом ощущении того, как потяжелела ее душа. Это был вес чужой смерти, навсегда поселившийся в ней самой. Эни едва сдержала усиливающуюся тошноту, но потом подумала о том, что у нее могло быть намного больше этих “уровней жестокости”. Она подняла взгляд на скелета.       — Но как же ты… Ты набрал их вместо меня? — ей стало дурно от этой мысли, но Санс покачал черепом и ответил просто и коротко.       — я судья.       — Это… не то что бы мне что-то объясняет, ты уже говорил, что ты судья.       — эни, я не судья, как в человеческом суде. я судья, — он сказал то же самое, но каким то образом это слово звучало по-другому, словно за ним скрывался какой-то странный рокот и шорох. — это статус, привилегия и куча неприятной ответственности. но в сухом остатке это дает мне возможность видеть души и, эм, “наказывать”, не набирая LV.       Тревога скрутилась в груди и затрещала от его слов. Не нужно было быть мастером чтения метафор и намеков, чтобы догадаться, о каком “наказании” шла речь.       — И часто ты до этого “наказывал”? — даже просто спрашивать об этом было страшно. Сколько трупов он мог оставить за собой, прячась за невинным LV 1? Эни внезапно живо вспомнила их первую встречу и то, насколько жутким, потусторонне опасным показался ей тогда скелет.       — я родился в подземелье, а у монстров нет такой… агрессивной преступности, как у вас. так что только один раз, — Санс задавил горькую, виноватую мысль, что этот один раз был только техническим. Не будет же он считать одного и того же человека несколько раз, верно? В принципе, даже это было не в счет, маленький ужас ведь жив. К сожалению.       Эни же в этот момент отчаянно старалась снова не разреветься. Ее еще даже неоформившаяся надежда (пусть и явно болезненная и насквозь неправильная), что Санс матерый палач и чихал на два дополнительных трупа, рассыпалась как спичечный домик. Из-за нее он повесил на себя два убийства, когда был, по сути, практически таким же невинным монстром, как большинство других. Он взял на себя ее вину, просто потому что его титул давал ему возможность чуть облегчить ее положение.       Жалкий стон вырвался изо рта, когда девушка опустошенно ударилась лбом о стол.       — эм. я думал, тебе будет получше, когда ты узнаешь, что вместо трех, ты забрала только одного, — он даже звучал неловко. Как он мог звучать неловко, когда вляпался в такую вонючую кучу из-за нее!       — Нет! Это все еще ужасно, убийство одного или трех: все еще убийство! Но теперь я знаю, что еще и ты взял на себя большую часть этого, из-за меня. Боже, Санс, прости…, — приглушенные извинения и всхлипы заполнили тишину пустого заведения.       — эээ… ох, малыш. не думай об этом, ок? я сам так решил, ты меня не просила, — неловко похлопав девушку по спине, Санс решил шустро сворачивать тему, стоило переключиться на что-то чуть более позитивное. — ладно, давай, пойдем. Папс приготовил пасту и, не знаю, какие чудеса тори творит на уроках готовки, но теперь его стряпню даже можно есть, — “иногда…”, но это он уже не сказал.       Повернув голову, Эни сквозь слезы посмотрела на него с удивлением, пискнув тихое и хрупкое “что?”.       — что, “что”? в доме тори пока что не слишком безопасно для тебя. гриллбз конечно, будет рад, если ты осядешь у него на время, — Санс с каплей пота на затылке проигнорировал напряженный взгляд вернувшегося за стойку элементаля. — но он большую часть времени проводит в баре. так что ты можешь зависнуть пока у нас с папсом.       — Или я могу просто вернуться к себе… — Эни немного съежилась от того, насколько явно прозвучало нежелание в ее голосе.       — хе, не, это не вариант. просто доверься мне в этом, ок? у нас дома совершенно роскошный, высококлассный диван, и папс будет рад твоей компании. сейчас он будет торчать дома дольше из-за, ну, руки.       Санс исчез со своего места и меньше чем через мгновенье оказался стоящим рядом с девушкой. Влажно усмехнувшись маневру побега скелета из-за стола, Эни все же не могла не протестовать немного из смеси неловкости и нежелания навязываться.       — Спасибо, но… Я правда не хочу мешать и маячить у тебя перед глазами, только потому что Папирус пригласил меня, — но в ответ на слабый протест, Санс лишь немного наклонил череп набок и низко хохотнул.       — агась, ну, папс тебя не приглашал. моя инициатива, — он старательно отгонял образ адского пламени, смотрящего на него из глаз давнего друга пару часов назад. — поэтому отставь свою неловкость в сторону. я ценю твою попытку костьми лечь, чтобы не встать мне как кость поперек горла, но эта робкость тут ни к чему. идем, я хочу досмотреть свой сон дома.       С ошарашенным недоверием Эни смотрела, как скелет двинулся в сторону выхода, махнув рукой бармену на прощание.       “Этот парень и его глупые каламбуры… Кто-то должен сказать ему, что он совсем не смешной”, — но Эни улыбалась, смаргивая слезы и притворяясь, что его слова ее совсем не тронули. Этот засранец мог быть добрым когда хотел, правда? Да и, наверное, так будет лучше: побыть с братьями какое-то время. С теми, кто все видел и был там вчера, и сможет понять ее состояние покрывшегося трещинами аквариума, на дыру в котором налепили кусок изоленты.       Эни попрощалась с Гриллби, получив заверения, что в его баре она всегда желанный гость — и это почти заставило ее разрыдаться. Снова. Она вообще чувствовала себя так шатко, словно малейшее дуновение ветерка, и она снова развалится рыдающей кучей. Эни надеялась, что будет лучше. Должно быть лучше. Она ведь… правда была не одна в этом. И потому, оттеснив подальше извивающуюся в ужасе панику, звучащую криками трех голосов, она позволила вечной потребности все контролировать ускользнуть из уставших рук.       Она позволила себе поверить словам Гриллби, хотя бы немного. Позволила взять себя за плечо скелету с непривычно осторожным выражением на его обычно насмешливых чертах. И когда Санс сократил путь вместе с ней почти вплотную к своему дому, а потом, словно вспомнив, сказал, что они с Альфис “замели” все следы, и она в безопасности… Эни поняла, что даже не думала об этом, даже не успела испугаться по этому поводу, а другие уже позаботились о страшных последствиях, прикрыли ей спину.       Горький комок душил, и девушка на секунду представила: что, если бы монстры не были вовлечены в эту трагедию, а она сама, случайно, попала бы в беду и ее магия сорвалась с тем же исходом? Помогли бы ей остальные? Вид Папируса, подхватившего ее с порога в нежные объятия одной рукой, говорил — да. Тепло огня элементаля, все еще смешанного с ее магией, и запах дыма, оставшегося в волосах, говорил — да. Даже развалившийся на диване и тут же захрапевший скелет в синем худи, пригласивший ее — человека, мага — в свой дом, говорил — да.       И Эни позволила себе поверить в это и просто… отпустить. Она плакала на руках высокого ласкового монстра, а потом с ним же смотрела какие-то совершенно паршивые мюзиклы Меттатона. Она задавила голос неловкости и стыда и попросила Папируса остаться с ней на диване, где они провели всю ночь. Она робко благодарно улыбалась маленьким вещам из своей квартиры, которые появлялись в доме братьев, с молчаливой подачи старшего скелета: шампунь и ее зубная щетка, сменная одежда и ноутбук, пара книг и любимая пачка какао. Устав бесконечно тревожиться, Эни позволила чужой заботе удержать ее на плаву, хотя бы на пару дней... Хотя бы на первое время, чтобы не задохнуться одной в хватке неотрывно следующей за ней хохочущей тени.       И тогда она уже просто не думала о том, что потом за прогулы в больнице придется пахать в два раза больше, а связь адвокатов с Королевой она бросила на них самих. Эни устала, чертовски глубоко и ужасно устала, и не хотела думать об этом. И двое монстров, впустивших ее в свой дом, делали это не просто возможным — слишком простым. Забыться и потеряться в не своей, но такой уютной рутине стало той необходимой для нее сейчас передышкой.       К тому же, в этой внезапной спокойной гавани иногда случались интересные открытия. Пусть и глупые, но, право слово, Эни чувствовала себя глупой и жалкой так много и часто, что это уже приелось и едва ли жалило. Однако, говоря о глупостях: на третий день своего побега от мира ака отпуска в доме братьев, девушка старательно торчала с Папирусом на кухне, помогая тому с готовкой. Не потому что тот просил о помощи, эта булочка с корицей всеми силами наоборот пыталась заставить ее сидеть и блаженно вздыхать в потолок 24 на 7. Нет, Папирус не просил о помощи. А вот падающая и бьющаяся посуда, с которой тот пытался управиться одной рукой, очень просила. Так что, после коротких уговоров, Эни стала дополнительными руками скелета (что, на самом деле, сократило количество подгоревшей и пересоленной пищи, и вызвало у Санса шокированную мысль о том, что мага можно придержать дома подольше из соображений комфорта).       Впрочем, то, что Эни стала помогать Папирусу на кухне, его разочарование не слишком уменьшило.       — ЭТО АБСОЛЮТНО ПОЗОРНО! КАК КТО-ТО НАСТОЛЬКО ВЕЛИКИЙ, КАК ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ДОЛЖЕН ПОДДЕРЖИВАТЬ СВОЕ ВЕЛИЧИЕ, КОГДА ЕГО РУКА ТАКАЯ ЛЕНИВАЯ! — скелет гневно сверлил взглядом свою конечность.       Из гостиной послышался смешок и сонный голос:       — это называется перелом, бро.       — ОПРАВДАНИЯ, ОПРАВДАНИЯ! — притопнув в возмущении, взмахнул руками Папирус и… нескоординированно свалил на пол миску со смесью для кексов, которую Эни только что поставила “отдыхать”.       Тара, закономерно, шлепнулась на пол дном кверху, и все липкое белое содержимое расползлось в стороны по кухонной плитке. Секунда тишины, и Папирус взорвался громкими возмущениями и забавными жужжащими звуками. Сдержав смех, Эни присела и стала отдирать от пола не увидевшие рождения кексы:       — Не расстраивайся так, с зеленой магией тебе с шиной ходить еще всего пару дней, когда люди месяцами могут таскать на себе гипс.       — ДА, НО Я ДАЖЕ НЕ МОГУ ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ ПОСЕЩАТЬ ТРЕНИРОВКИ! ЧТО, ЕСЛИ ЭТА РУКА СЛИШКОМ РАЗЛЕНИТСЯ И ЗАБУДЕТ, КАК ДОЛЖНА РАБОТАТЬ?! АААА! — он попытался схватиться за череп в раздраженном вопле (с переменным успехом) и выдал еще больше этих странных жужжащих звуков.       Подняв взгляд на него с пола, девушка впервые поймала эту мысль за хвост:       — Что это?       — … “ЧТО ЭТО” ЧТО?       — Ты делаешь этот жужжащий звук. Как будто у тебя тетрис в горле, — смех из гостиной и прищуренные глазницы младшего скелета заставили девушку смущенно улыбнуться и поправить себя. — Во рту, хах, да.       Папирус посмотрел на нее смущенно, и сказал что-то странное:       — ТЫ ПРО МОЙ ШРИФТ?       — Эээээ, нет? Как это связано с тем, как ты пишешь?       Из гостиной послышалось еще больше низкого смеха, и Эни внезапно нестерпимо захотелось собрать тестовую смесь с пола и швырнуть скелету в лицо. И речь не о Папирусе.       — НЕТ, ШРИФТ. Я И САНС ГОВОРИМ ШРИФТАМИ.       — …А?       Неудивительно, но Эни снова почувствовала себя тупой. Как можно говорить шрифтом? В какую очередную культурную неловкость она наступила?       — ЭТО ЭЭЭ, НАШ ЯЗЫК? КАК БЫ, — и Папирус снова, уже медленней, издал серию высоких жужжащих звуков, очень отдаленно напоминающих “ДЗ ДЗ ДЗ”.       С шокированным выражением лица, брюнетка попросила сделать его это снова и с очарованием вслушалась в совершенно непонятные для себя звуки. А потом выскочила из кухни и зависла над диваном, где с одной открытой глазницей лежал Санс и щелкал пультом каналы.       — Ты тоже так можешь?! — возбужденно спросила девушка, глядя на скелета в ожидании. Тот удивленно моргнул уже обеими глазницами, ухмылка растянулась шире, и из-за слитых зубов раздалось низкое гудящее стаккато. Пасующий перед странным звуком мозг смог очень упрощенно интерпретировать его как “бы бы бы”.       — Черт возьми! — Эни метнулась обратно на кухню и, путем использования щенячьих глазок, заставила Папирус жужжать снова. Удивленный взгляд метался между братьями, откровенно веселящимися над девушкой, с обеих сторон ее атаковали “ДЗ ДЗ” и ”бы бы”, и Эни сама себе напоминала ребенка, впервые узнавшего, что трава зеленая, потому что в ней хлорофилл. Новая неожиданная подробность о ее друзьях была очаровательной и нестерпимо интересной.       — Но почему это вообще? Эм… Для чего вам шрифты?       — осторожно, малыш, ты можешь быть шокирована, но у нас нет голосовых связок, — появившийся в дверном проеме Санс, который пришел на кухню развлечься лично, лениво ухмылялся. — так что скелеты общаются шрифтами, которые очень условно отражают звучание нашей магии.       — Но вы же сейчас говорите нормально? — девушка передала Папирусу тару с испорченной массой, отодрав, наконец, ту от пола.       — нормально? хех, ты правда думаешь, что скелеты и вообще монстры изначально на английском говорят? — длинная пауза и медленно краснеющие уши девушки стали исчерпывающим ответом, и скелет удивленно моргнул, а затем громко и искренне рассмеялся.       И хотя Эни было приятно видеть того таким открытым в своем веселье, она все же не сдержалась и кинула в Санса тару с тестом. Закономерно, мимо. Пол в гостиной, как и на кухне, пришлось оттирать, а весь оставшийся день братья периодически дразнили ее своими жужжащими и гудящими звуками.       Она не жаловалась, конечно, ни разу. Все еще ночуя с Папирусом на диване или у него в комнате, Эни предпочла бы всю ночь слушать гудение нечеловеческого языка, чем сжиматься от эха тройного крика в голове. Ведь стоило ей замолчать и остаться одной, как все возвращалось и вина вновь душила.       Почему эта вина не могла оставить ее в покое? Папирус сказал, что она не виновата, он извинялся перед ней сам, пряча крошечные оранжевые слезы, за то, что произошло, за то, что невольно втянул ее в это. И снова и снова повторял, что это не ее вина. Санс, судья монстров, был благодарен ей и, казалось, вовсе не осуждал за произошедшее. И не только он. Когда братья вытащили Эни на улицу и сводили в кафе Маффет для неофициальной терапии пауками, на обратном пути их остановили два монстра. Два очень знакомых, маленьких монстра.       Это были те самые монстры-кролики. Старший, с хмурым, потемневшим лицом приблизился к девушке, крепко держа за руку младшего, цепляющегося за его одежду. Тугой комок тошноты застрял в горле, когда Эни посмотрела ему в глаза — глаза того, кто безутешен в своем горе. И внезапно молодой монстр согнулся в поясе и горячечно стал благодарить ее за то, что она сделала. За то, что “мисс маг” забрала жизни тех, кто отобрал у двоих детей их маму. Ей вдруг стало так дурно в этот момент, что прикрывшие ее братья оказались настоящим спасением. И Эни уже не слышала, как кролик благодарил Папируса, полностью застряв в своих мыслях до момента, пока ее не усадили на диван в доме.       Разве должны благодарить за убийство? Это было ужасно, неправильно, непростительно. Но вот, не только Санс, но и эти дети делали это. И Эни видела и понимала, что для старшего монстренка эта благодарность была в первую очередь за месть, и уже потом за условное спасение. Темные, заплаканные глаза ребенка смотрели на нее, и кто-то такой молодой и невинный говорил такие страшные вещи.       С отстраненным, пустым смешком Эни вдруг вновь оценила слова Гриллби. Похоже, что теперь, когда другие позаботились о том, чтобы скрыть следы ее преступления, самым суровым судьей для нее останется лишь она сама. Было ли это правильным? Она очень сомневалась. Но так оно есть сейчас, и навряд ли это изменится в будущем, только если правда не всплывет среди людей, чего Эни откровенно боялась. Как бы, честно говоря, в тюрьму в свои двадцать с лишним и относительно перспективным будущим не хотелось. Вот совсем. Ей еще нужно проследить, чтобы у монстров все сложилось хорошо!... Правда?       Может и нет. Может вообще не имеет смысла рассуждать обо всем этом, когда единственным способом измерения ее вины остался лишь ее пошатнувшийся моральный компас. Возможно, стоит и правда просто не думать пока слишком много обо всем произошедшем. И однажды, Эни надеется, она сможет жить с этим. Как-нибудь. Не то чтобы у нее был выбор, в конце концов.       И она пыталась. Не думать, позволить себе увлечься общением с братьями. В конце концов, наблюдать за динамикой их семейных отношений было не просто забавно, но и очень приятно. Видеть, как оба брата так заботятся друг о друге, редко на словах, но всегда в маленьких жестах, будь это подготовленный младшим контейнер с пастой на поздний ужин застрявшего в Лаборатории брата, или же сказки на ночь от старшего.       Нет, Эни не подглядывала. Она просто жила с ними в одном доме! Но выражение умиления на лице и резко защемившее сердце стали частыми ее спутниками. Еще немного, и она всерьез задумается о том, что котят на пьедестале самых милых созданий в мире подвинут эти двое. Да, Санс тоже. Особенно, когда он не знает, что она подглядывает проходит мимо.       Да, жить в доме братьев было приятно, пусть это приятно и длилось меньше недели и резко споткнулось о внезапных гостей на пороге. Поначалу, увидев Фриск с горшком в руках, в котором находился очень хмурый и несколько потрепанный Флауи, брюнетка подозрительно покосилась на пасту в своей тарелке, подозревая ту в сильном пищевом отравлении с галлюцинациями. Зря, как оказалось.       Маленький посол торжественно поставил лютик на стол перед неловко замершей девушкой. И Эни соврала бы, если бы сказала, что в этот момент ее кишки не сжались в тревоге и подспудном страхе того, что в очередной раз вылетит изо рта монстра. Она не думала о нем особо, но сейчас, видя агрессивно ласковое выражение лица Фриск и натянутые углы ухмылки старшего скелета, Эни внезапно почувствовала вонь подвоха.       Руки ребенка замелькали в быстрых жестах, и цветок раздраженно застонал, переводя откровенно неприятный взгляд на брюнетку. Куда-то пропали его сладкие улыбки и гипнотическое покачивание, желтые лепестки смотрелись немного помято.       — Могу ли я узнать, что происходит? — неловко спросила Эни топчась около стола, из-за которого поспешила встать, когда ребенок поставил туда горшок.       — сорняк тут для извинений, — фыркнув, пояснил скелет. И девушка перевела недоуменный взгляд на Флауи, краем сознания отмечая, что у Санса с ним явно не слишком теплые отношения.       — Оу… Каких извинений?       Фриск и скелет уставились на нее недоверчиво, а вот монстр-лютик внезапно остро и широко ухмыльнулся и заговорил:       — Ха! Ты настолько тупая, серьезно? Ты бы не заметила, что я тебя подстрекаю, даже если бы я сбросил тебя с обрыва? Хаха, ты еще большая тупица, чем я ду- АЙ БОЛЬНО, КУСОК ТЫ ДЕРЬМА! — внезапно оказавшийся рядом скелет жестко схватил один из лепестков монстренка и потянул. И ещё раз, резко и злонамеренно. Флауи, под шокированным взглядом девушки, резко зашипел не хуже кошки и разразился проклятиями и обвинениями.       Кто знает, чем бы все закончилось (возможно дракой, судя по широкой фальшивой улыбке на лице скелета и оскаленным зубам цветка), если бы Фриск не грохнули по столу рукой с жестким выражением лица. Даже не бросив на ребенка взгляда, Санс отошел к стене, напоследок щелкнув по лбу завизжавший в бешенстве цветок. Тот явно хотел отомстить, но жесты ребенка заставили его остановиться и бросить грязный взгляд на все еще неловко мнущуюся рядом девушку.       — Да почему я должен извинятся, если она такая тупая?! — тяжелый взгляд алых глаз и молчание. — Я ведь даже не врал! Я говорил чертову правду! — он резко поворачивает голову и смотрит на Эни, криво, страшно улыбаясь. — Давай, скажи им, я ведь не врал, они и правда хранили от тебя секреты. И про детей я не врал, и то, что ты теперь убийца тоже правда! А твои реакции, это твои проблемы, почему я должен извиняться за то, что ты истеричка!       Эни ошеломленно моргнула. Ух ты, какой засранец. Хотя, пусть он сейчас выкрикивал все это, пытаясь ускользнуть от гневного взгляда ребенка, она не могла не согласиться. Даже если теперь, немного пораскинув мозгами, девушка быстро догнала суть всего происходящего и то, что Флауи откровенно подстрекал ее раньше и жонглировал этой “правдой”, факт остается фактом. Ее реакции — это ее ответственность. Правда, даже то, что она особо его не винила не помогло ослабить укол боли в душе. Этот цветок как-то по-своему начинал ей нравится, и Эни криво улыбнулась слушая поток оскорблений, периодически прерываемый тычками от ребенка. Оранжевая душа сжалась от тревоги и острого жала чужих слов. Она хочет, чтобы он просто замолчал и ушел, ей не нужны эти фальшивые, вытянутые насильно извинения.       — Ага. Ладно. Ты прощен, можете идти теперь, — девушка просто махнула на него и ребенка рукой и двинулась к дивану, раздумывая, какой мюзикл Меттатона сможет выдержать сегодня. Что угодно, лишь бы не думать.       — Что?! ЧТО?! А ну вернись сюда! Ты думаешь, что слишком хороша для моих извинений?! — визжал за спиной. — Ты думаешь, что можешь так отмахнуться от меня?!       Эни, честно говоря, пережила уже столько дерьма за последнее время, что внезапно агрессивный и вопящий цветок-монстренок остался где-то на периферии ее стресса. Кричит? Ну пусть кричит, а она скрепит туже ремни на своей боли и перетерпит это с ровным лицом.       — Что ты хочешь Флауи?       Кажется, он был почти оскорблен этим усталым и раздраженным тоном. Тоном, которым обычно говорят с надоедливыми детьми. Он еще что-то шипел и выплевывал, но тяжело вздохнувший ребенок снова подхватил горшок в руки и, спустя десяток минут каких-то страданий, которые Эни игнорировала, снова появившийся перед ней цветок едва слышно и крайне недовольно выдавил:       — Извини.       — Ладно, — девушка поймала взгляд устроившегося на лестнице скелета. У того было ведерко попкорна и очень довольный вид. Нет, ну что за цирк?       — И что, это все?! — а этот снова вопил.       Вздохнув, Эни посмотрела в лицо цветку и ответила как можно более ровно, хотя как бы она ни старалась, маленькие завитки боли просачивались между букв: — А что ты хочешь еще, Флауи? Ты мне не врал, но ты играл с моими чувствами, когда я думала, что мы друзья. Оказалось, что нет. Теперь, все что я хочу, это не видеть тебя больше. Сделай одолжение?       Она больше не смотрела на шипящий цветок, лишь потрепала по волосам погрустневшего ребенка и краем уха слышала, как эти двое вскоре покинули дом. Эни старалась не думать о том, что произошедшее просто добавило гирьку горечи к ее общему состоянию. Не думать. Скоро она достигнет в этом мастерства.       Рядом с бедром тихо завибрировал телефон, и Эни посмотрела на пришедшее сообщение. Да, “не думать” скоро станет ее основным принципом. Вот только сможет ли она не думать о том, что, впервые с момента вскрывшейся правды о погибших детях, ей написала Андайн. С предложением о встрече.